– выкрикнула я.
Лицо Терезы окаменело.
– Я не заставляла его читать – он сам сделал такой выбор.
– Но...
Тереза подошла ближе, ее голос стал молящим.
– Миледи, вы сердитесь, и справедливо, но Жанетта была моей молочной дочерью, моим ребенком. Она слишком долго терпела, она не могла терпеть дольше. Я боялась за ее рассудок, за ее жизнь.
– Но не лучше ли вам было просто рассказать Лео, что она чувствует?
– Он не поверил бы мне, – покачала она головой. – Он был молодым мужчиной, самоуверенным и убежденным, что занятия любовью приносят Жанетте радость. Какие дураки, эти мужчины! Неужели я должна была остаться в стороне и позволить ему погубить мое дитя?
– Это не его вина, все случилось из-за этих монахинь!
– Да, Жанетта попала к ним слишком молодой, – взгляд Терезы был обращен внутрь себя, в прошлое. – Ночь за ночью я сидела рядом с ней, когда она вернулась из монастыря. Она боялась закрыть глаза, а когда я наконец убаюкивала ее, она вскоре с криком просыпалась от кошмара – ей снился этот дьявол, и я с трудом успокаивала ее. Я говорила Жанетте, что это всего лишь нарисованный дьявол, но она верила монахиням, а не мне. Она настаивала, что он здесь, следит за ней, машет змеиным хвостом, готовится погубить ее, как погубил Еву в райском саду, введя этим во грех все человечество.
По ночам дьявол всегда скрывался в тени, поджидая ее. С тех пор Жанетта никогда не спала легким сном, – Тереза подняла голову и взглянула на меня. – Ваш муж заметил это, миледи. Он как-то говорил мне об этом, вскоре после свадьбы. Он сказал мне: «Твоя хозяйка не спит по ночам». А я ответила: «Она всегда была такой – любая мелочь может встревожить ее». После этого он стал уходить к себе, оставляя ее спать одну. Когда я говорила с ним, то видела по его лицу, как ему не хочется уходить от нее по ночам. Он хотел обнимать ее во время сна, как это делают влюбленные мужчины. Но ваш муж любил ее, и поэтому оставлял в покое. А под конец он так любил ее, что отослал прочь, – голос Терезы дрогнул. – Миледи, если бы сегодня он был здесь, я упала бы перед ним на колени и поблагодарила его за эту милость. И Жанетта в глубине сердца тоже была благодарна ему, она каждый божий день была благодарна ему за признание ее сына.
– Однако, после того, что он для нее сделал, не лучше ли ей было хранить ему верность, а не забавляться с любовником? – резко заметила я.
Глаза старушки блеснули гневом.
– Кто сказал вам такое? Конечно же, не Фрэнсис...
– Нет, но он рассказал мне, как она любила своего кузена, и я подумала...
– Безусловно, Жанетта любила своего кузена, она любила его до последнего предсмертного вздоха. Но то, что вы предположили – никогда, никогда! Скорее она опасалась его, потому что он ввел ее во грех. Она никогда не оставалась с ним в комнате наедине и даже никогда не позволяла ему поцеловать ее руку. Если вы считаете иначе, то вы просто не понимаете мою Жанетту. Она была очень, очень добронравной – и до конца пыталась исполнить свой долг. Несмотря на то, что муж отверг ее, накричал на нее, потребовал, чтобы она убиралась прочь, оставила его – она все-таки привозила к нему Фрэнсиса. За недели до этого визита она начинала дрожать от страха, но всегда приезжала, год за годом, пока он не приказал ей больше не приезжать. Жанетта считала себя виноватой, потому что перед Богом он оставался ее мужем, несмотря на то, что выгнал ее, что заставил Фрэнсиса стать еретиком. Этот приказ ранил ее, глубоко ранил, но она повиновалась. Моя Жанетта всегда была послушной, – горечь прозвучала в голосе Терезы. – Она слушалась монахинь, она послушалась кузена – и расплачивалась за свое послушание до конца жизни.
– Мой муж расплачивался тоже.
– Конечно, миледи. Но она не знала, какую высокую цену он заплатил, потому что я никогда не рассказывала ей, что сделала, и никогда не рассказала бы. Только под конец, когда Жанетта уже собралась оставить этот мир, она, как и все мы, стала готовиться к уходу. Она распорядилась своим имуществом и при этом нашла свои дневники. Жанетта собиралась сжечь их, и я была рада унести их, но потом она сказала, что сначала хочет посмотреть их. И в том дневнике, который вы держите в руках, она нашла один черный волос. Она немедленно вспомнила пропажу дневника и то, что муж на следующее утро пришел к ней с лицом мрачнее тучи и выгнал ее прочь. С годами она поумнела, моя Жанетта, и заподозрила правду. Она стала расспрашивать меня, и я призналась ей во всем.
Тереза закрыла глаза руками, но я увидела слезинки, ползущие по ее высохшим щекам.
– Я... я... – она запнулась, но вскоре снова овладела голосом. – Видите ли, миледи, Жанетта надеялась... она хотела послать Фрэнсиса, чтобы тот позвал своего официального отца приехать, и повидаться с ней в последний раз, потому что надеялась попросить прощения за причиненное ему зло. Но после этого она сказала: «Теперь я не могу просить у него прощения, Тереза – нет мужчины, который простит такое». А затем она добавила шепотом: «Бедный Леонид, он так нуждался в любви, а я, я...» Жанетта не могла говорить дальше, миледи, она была слишком потрясена.
Теперь голос Терезы звучал глухо от горя.
– Но она простила меня, миледи. Она была такой хорошей, нежной, доброй – и простила меня. Но потом Жанетта заставила меня дать ей обещание. Она сказала: «Скоро я освобожу его, теперь это все, что я могу для него сделать. Он еще не стар и, конечно, женится снова, а ты узнаешь об этом, потому что тебе расскажет Фрэнсис. И тогда, Тереза, я хочу, чтобы ты съездила в Истон к его новой жене. Она будет английской леди, в этом я уверена, но английские леди обучаются французскому. Поэтому я хочу, чтобы ты отдала ей мой дневник и от моего имени попросила прочитать его».
Тереза взглянула на меня:
– Вы не родились леди, но все-таки знаете французский. Святой Жан сжалился наконец над моей Жанеттой, – вы сумели прочитать дневник.
– Да, я прочитала его.
– Хорошо. Моя Жанетта сказала мне: «Тереза, когда новая жена Леонида прочитает мой дневник, передай ей от меня сообщение», – старушка запнулась на мгновение, собираясь с силами, а когда заговорила снова, мне показалось, будто я слышу нежный, печальный голос, который много лет назад слышала в Борреле: «Мадам, новая жена Леонида, пожалуйста, умоляю вас, дайте ему любовь, которой не могла дать я».
Наступило молчание. Затем Тереза заговорила снова, ее лицо теперь было спокойным и беззаботным.
– Миледи, сначала я не приехала, потому что вы родили ребенка от Фрэнсиса, а позже не смогла из-за войны. Но война закончилась, а по слезам, которые, прошлым вечером появились у вас из-за мужа, я поняла, что вы любите его. Значит, вы можете дать ему то, что не могла дать моя бедная Жанетта, – и теперь наконец она упокоится в мире. Спасибо, миледи, спасибо.
Она встала, держа голову высоко, словно с ее плеч свалилась тяжелая ноша, а мое сердце кричало: «Но я не могу, потому что потеряла его любовь!» Но мои губы не шевельнулись.
Тереза заговорила снова:
– Спасибо и за то, миледи, что вы позволили мне повидать внучку моей Жанетты. Я каждый день молюсь за нее, чтобы она была счастлива. Я буду молиться и за вас, миледи – по вашему кроткому лицу я вижу, что вы так же добронравны, как и моя Жанетта, – я все еще не могла выговорить ни слова. – Аи revoir, milady.
Она взяла свою корзинку и собралась уходить. Я сумела только прошептать: «Аи revoir, madame», – и осталась наедине со своими мыслями.
Теперь я поняла многое. Если бы я понимала это раньше! А я должна была понять – у меня были ключи, но я запуталась в собственных проблемах и не обратила на них внимания. Я, конечно, замечала, что Лео ненавидит свое уродство, но не догадывалась, почему. Я знала, что Жанетта никогда не любила его, но не представляла всей глубины ее отвращения. Мне следовало бы догадаться после того, как Лео сказал мне однажды: «Я не хочу прикасаться к тебе, – мое прикосновение слишком опасно для женщины». Даже Фрэнк намекал мне на правду. Когда он рассказал мне, что Лео, не был его настоящим отцом, то упомянул, что порой супружеские требования Лео превышали силы Жанетты. Но я не обратила на это внимания, потому что он говорил о Жанетте как о женщине, уже носящей ребенка и боящейся, что об этом догадается муж. Кроме того, я знала, что она любила другого мужчину, поэтому ее отвращение к притязаниям супруга выглядело естественным. Я даже предположила, что она скрывала отвращение из боязни выдать свою тайну. Она так и делала – скрывала свои подлинные чувства, постоянно обманывая Лео – пока он не прочитал ее дневник.
Мой Лео, что же ты почувствовал, узнав правду? Ох, Лео, зачем ты вообще стал читать ее дневник? И зачем ты прочитал письмо Фрэнка? Почему ты не веришь мне? Но я уже знала ответ – я держала его в руке. Как он мог верить другой женщине, прочитав об обмане Жанетты? В это мгновение я ненавидела ее, как никогда в жизни. Я схватила ее дневник и отшвырнула прочь, вложив в бросок столько силы, что тетрадка с размаху влетела в камин, взметнув вверх уже остывшую золу, а я зарыдала: «Ты погубила его, ты погубила его!»
Однако моя ненависть постепенно истощилась. Жанетта не хотела погубить Лео, она очень старалась выполнить свой долг. Но Лео требовал от нее больше, чем долг, как и от меня. Лео нуждался в любви, безграничной любви, а я не давала ему ее, пока не стало слишком поздно. Я даже не понимала всей глубины его потребности до тех пор, пока он не потерял веру в меня. Значит, я виновна так же, как и Жанетта.
Я поднялась в детскую. Флора сидела на стуле у окна, ее светлые волосы сияли под лучами неяркого зимнего солнца. Флора, внучка Жанетты, дочь ее любимого сына, которого я любила так долго – и горький вкус предательства подступил к моему горлу. Я подавила его и выбросила прочь из головы. Но я не могла выбросить оттуда Жанетту, да и не пыталась. Еще несколько дней я чувствовала ее рядом с собой, вспоминая, как она жила в этом доме, где теперь жила я, гуляла по саду, где гуляю я, и носила имя, которое теперь было моим.
Я не могла отделаться от ее дневника, он притягивал меня, словно пламя свечи притягивает ночную бабочку, которая снова и снова возвращается к нему, опаляя крылья. Жанетта писала о своих чувствах к Лео, но, перечитав дневник, я заметила, что она писала и о чувствах Лео тоже. За ее словами был виден Лео – пылкий, страстный, положивший все к ее ногам – влюбленный юноша. Я никогда не увижу его таким – и я горевала по прошлому, в котором мы никогда не были вместе.
Иногда я грезила наяву. А вдруг я встретилась бы с Лео раньше, чем с Фрэнком? Или вместо того, чтобы стать горничной у мисс Аннабел, я попала бы горничной в Истон? Я могла бы встретиться с Лео в саду, точь в точь, как это случилось, и увидеть, что он – добрый Зверь. Я, как Красавица, жила бы в его доме, гуляла бы по его саду – и полюбила бы его. Клара позволяла бы мне помогать убираться в библиотеке Лео, а если бы он встал рано и пришел туда за книгой, я увидела бы его. Или, может быть, мы заговорили бы во дворе о Нелле – я бы, конечно, подружилась с ней. Постепенно он привык бы ко мне, стал бы мне доверять, и, возможно, когда-нибудь попросил бы меня выйти за него замуж, как Зверь Красавицу. Я резко одернула себя. Не будь дурочкой, Эми, ты была простой служанкой, он никогда не женился бы на тебе! Затем я чуть не засмеялась, потому что Лео все-таки женился на мне, когда я была хуже, чем служанка – я была опозоренной служанкой, – но он пришел спасти меня. В этом и заключался ответ. Лео мог жениться на мне только в том случае, если бы я нуждалась в подобной помощи, а для этого я сначала должна была бы полюбить другого мужчину. И не кого-нибудь, а Фрэнка, сына его первой жены. Это могло случиться только так, потому что иначе он никогда не осмелился бы сделать предложение никакой женщине, даже служанке. Даже когда обстоятельства потребовали этого, у Лео, не хватило мужества сделать предложение мне, вместо этого он подослал доктора.
«Так, самоуверен» – сказала Тереза, говоря о Лео, но она ошибалась. В Лео никогда не было уверенности нормального мужчины, даже когда он был молодым. Тереза этого не понимала, но я могла прочитать нерешительность, прячущуюся в глубине души Лео. Нерешительность ребенка, потерявшего мать и отвергнутого отцом, нерешительность мужчины, который никогда не выглядел так, как другие.
Кроме того, Лео никогда не позволял себе показаться перед Жанеттой голым – с самого начала супружеской жизни он приходил к ней в пижаме, как и ко мне. Он знал, что я вижу его не так, как Жанетта, знал, что для меня он был добрым Зверем Красавицы, чьи шелковые волосы я любила гладить – но все-таки никогда преднамеренно не обнажался при мне. Возможно, если бы Лео женился на женщине, которая действительно любила его, он постепенно, с помощью ласки и уговоров приобрел бы уверенность, свойственную другим мужчинам. Но вместо этого он женился на Жанетте и прочитал ее дневник, а после этого стал чувствовать себя слишком ущербным.
Нет, я была не права. Не слишком ущербным, – ведь он все-таки полюбил меня, даже сильнее, чем Жанетту. Но я тоже подвела его, а теперь стало слишком поздно.
Я вернулась к детям, чтобы утешить себя. Флора была довольна своей школой, а Роза с нетерпением ждала, когда сможет присоединиться к ней. Джеки все еще был моим малышом, хотя сегодня днем уже пил из чашки, потому что мне нужно было расстаться с ним для поездки в Пеннингс к мистеру Парри. Нужно было принять решения по домашней ферме, а Лео написал мистеру Селби, что в последнее время слишком отошел от дел, чтобы судить о состоянии рынка, поэтому решать должны были мы сами. Итак, мы с мистером Парри обсудили различные условия, пытаясь взвесить возможные выгоды от хороших цен на зерновые, которые все еще гарантировало правительство, против возможных прибылей от увеличения пастбищных площадей. Вернувшись, домой, я села обдумывать варианты – было, облегчением иметь для беспокойства что-то другое, чем мои отношения с Лео.
Были проблемы, касающиеся также и Истона. Хотя война закончилась, правительственные распоряжения еще действовали, продолжалась нехватка рабочей силы, потому что о демобилизации больше говорилось, чем делалось. Однако мужчины понемногу возвращались обратно.
Когда в конце февраля я заехала в Белинг, сэр Джордж был там, в отпуске. Леди Бартон поцеловала меня, окруженная облаком дурманящего запаха фиалок.
– Мы собираемся установить центральное отопление – зимы очень холодные, – сказала она. – Джордж ненадолго вернется в армию, а затем все время будет дома – дорогая моя, я так счастлива, – она позвонила. – Скажите сэру Джорджу, что здесь леди Ворминстер.
Сэр Джордж пришел вместе с высоким долговязым сыном и пожал мне руку.
– Леди Ворминстер, как приятно вас видеть, – его карие глаза изучающе заглянули в мои. – Пару месяцев назад я видел Леонидаса во Франции.
Мое сердце подскочило.
– С ним все хорошо? – сэр Джордж медлил с ответом, и я воскликнула: – Он не заболел? Вы должны сказать мне, если...
– В то время он выздоравливал от гриппа. У него был легкий грипп.
– Я... я и не знала, что у него был грипп, – чуть не плача сказала я.
– Наверное, он не хотел тревожить вас, – сказал сэр Джордж. Я не ответила. Он добродушно продолжал: – В RAMC сейчас очень много дел, но я уверен, что недолго осталось ждать до его демобилизации. Когда я окончательно вернусь из армии, мама планирует устроить большой праздничный ужин, так что мы ждем вас обоих.
– Благодарю вас.
Меня подозвала леди Бартон – она потеряла петлю на своем вязании. Пока я поднимала петлю, леди Бартон стала расспрашивать Джеффри об Итоне. Вспомнив, что сэр Джордж учился в Итоне вместе с Лео, я обернулась к нему и сказала:
– Лео учился с вами в Итоне, верно?
– Это верно, мы оба были на буксире, часто встречались, даже когда я работал на выборной должности.
– На буксире? – недоуменно переспросила я, вспомнив, как Альби показывал мне буксиры на реке.
– Королевские стипендиаты – мы оба жили в колледже, а не на квартире, – он улыбнулся, глядя на мое озадаченное лицо. – В Итоне особый язык. Вы узнаете его, когда ваши дети достаточно вырастут, чтобы пойти туда.
Сэр Джордж сегодня выглядел таким добродушным, что я решилась на еще один вопрос.
– А каким Лео был в Итоне?
Он мгновение глядел на меня, а затем поднялся с кресла.
– Идемте в мой кабинет, Эми, я покажу вам кое-что. Там он показал мне фотографию. Я стояла, держа ее так бережно, словно это был хрупкий фарфор. Лео был в заднем ряду с краю, я отчетливо видела его. Он выглядел очень молодым. Его волосы были черными, он повернулся так, чтобы смотреть прямо в камеру – дерзко, словно вызывая ее сразиться с ним.
Глядя на это юное беззащитное лицо, я тихо сказала:
– Я думала, он не позволяет себя фотографировать.
– Да. Я подозреваю, что он не стремился фотографироваться и здесь, но было бы странным, если бы он уклонился, а он никогда не был трусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44