«Когда я снова стану рассудительным, то спокойно сожгу эти листы...» Читая их, я наконец поняла, что Лео, не собирался сжигать их, это тоже было его прощальное письмо, написанное еще до ранения, в надежде, что если его убьют, кто-нибудь перешлет эти строки мне. Ох, Лео, Лео! Я снова заплакала, потому что поняла, что теперь он не будет носить у сердца такое письмо.
Я, пошла в детскую покормить Джеки, затем взяла его с собой в кабинет имения, потому что мне нужно было работать – Англия все еще воевала, людям был нужен хлеб. А час спустя мне нужно было идти в церковь. Взяв ручку, я стала подсчитывать выплаты сельскохозяйственным рабочим.
В этот вечер я написала Лео. Только новости о детях, как он приказал – я не посмела его ослушаться. Но я очень подробно написала обо всем, чем они занимались в течение дня, а затем написала о Джеки – ведь Джеки был сыном Лео, даже если Лео, не верил этому. Я отнесла письмо в холл, чтобы его отправили с первой почтой, и легла спать.
В последующие дни я была очень занята – было много дел по подготовке к сбору урожая, множество вопросов, требующих решения, заботы о размещении солдат, которых нам обещали, – но как бы я ни была занята, Лео не выходил из моих мыслей. Вернулся ли он на фронт? Злится ли он все еще на меня? Он обещал писать, но пришло только одно письмо. Однако даже это короткое письмо начиналось с «Дорогая Эми», и я снова стала надеяться.
Второе письмо пришло раньше, чем я смела ожидать, и было написано чернилами. Мое сердце стучало, я поднялась наверх, чтобы прочитать его. Там оказался всего один листок.
18 июля 1918 года
Твое послание от 14-го июля получено и прочитано долж ным образом.
Л. А. Т. Ворминстер.
Это было все. Меленький зеленый росток надежды завял и засох. Однако в ответном письме я написала Лео все, что сказали и сделали дети, а затем подписалась: «Твоя любящая и покорная жена , Эми». Хотя Лео больше не любил меня, но я любила его, и буду любить всегда.
На следующий день я прочитала за завтраком, что английские и французские войска атаковали немцев. Среди атакующих, была и 51-я дивизия. Я затряслась от страха.
Погода была прекрасная, начался сбор урожая, но меня не покидал ужас, что в любой день могут принести эту телеграмму. Когда вместо нее пришло письмо, ровно через неделю после предыдущего, я задрожала от облегчения. В нем было точно такое же единственное предложение, написанное карандашом. Но все-таки Лео был жив, раз написал его, а новости из Франции улучшались с каждым днем. К концу августа наши войска продвинулись далеко вперед, а истонский урожай был благополучно убран. Мы пошли в церковь помолиться Богу за его щедрость – нам повезло, потому что два дня спустя погода испортилась. Выпал град, крупный, как орехи, и все зерновые на полях погибли бы. В парке золотая роза начала второе цветение, но теперь ее поздние лепестки побурели и пожухли из-за холодной, сырой погоды. Стоя и глядя на ее погубленную красоту, я почувствовала слезы грозящей потери, но смахнула их прочь и пошла писать еженедельное письмо к Лео.
Вскрыв его ответ, я увидела, что там больше одного предложения. Я на мгновение обрадовалась, но только на мгновение, потому что Лео просто добавил, что договорился послать Флору в небольшую дневную школу в Тилтоне. Она должна была ходить туда по утрам, а затем Дора должна была забирать ее домой. Больше в письме ничего не было.
Я не послушалась его и всю неделю сама забирала Флору, чтобы убедиться, что она там хорошо устроена. Я написала об этом в еженедельном отчете, опасаясь, что Лео будет раздосадован, но он даже не удосужился отметить это в ответном письме. Только обычное холодное: «Твое послание от...» Все было бесполезно.
В середине сентября Альби вернулся во Францию, а вскоре в Истон пришла еще одна телеграмма. Джон Дэвис, по прозвищу «Мигун», умер от воспаления легких. Клара плакала, рассказывая мне об этом:
– Бедняга Мигун, он сидел сзади меня в школе, а я сдвигала тетрадку вбок, чтобы он мог списать расчеты. Он медленно соображал, ему нередко был нужен помощник, но зато всегда улыбался. Мигун никогда не вставал с кровати не с той ноги.
Я сходила к жене Мигуна, и мы поплакали вместе. В Истоне погибло уже восемнадцать человек – наступит ли этому конец?
Но в октябре, когда я пришла на домашнюю ферму, мистер Арнотт рассказал мне, что туда только что приезжал офицер для проверки пленных.
– Он сказал, что наши побеждают окончательно и бесповоротно, моя леди. Теперь война не затянется надолго, – он говорил так убежденно, что у меня голова закружилась от облегчения, только тяжесть ребенка на моих руках заставила меня стоять спокойно. Мистер Арнотт наклонился и взял Джеки за подбородок. – Когда твой папа вернется, он поможет тебе поставить на место все это бабье в детской! – Джеки внимательно уставился на него, и мистер Арнотт рассмеялся: – Он смотрит на меня точь в точь как его светлость, а его глаза стали серыми.
Я взглянула на Джеки – так и оказалось. Я даже не заметила этого, потому что их цвет менялся постепенно.
– Моя Мэри поставит чайник, – продолжил мистер Арнотт, – если вы зайдете в тепло, пока я разберусь с этими бумагами.
Последовав за ним, я подняла Джеки повыше, прижалась к его щеке и прошептала:
– Умница, Джеки, умный мой мальчик.
Война закончилась в ноябре. Миссис Чандлер, запыхавшись, прибежала ко мне, чтобы сообщить это.
– Из Солсбери пришло сообщение на почту, – воскликнула она. – Все кончилось, моя леди, все кончилось! Мой Джон, мой Хорас – они в безопасности, они вернутся домой! – она зарыдала от радости. Мистер Тиме побежал сообщить новость миссис Картер, а я поспешила в кабинет имения.
– Мистер Селби, все кончилось! Война кончилась. Лео вернется домой! – я заплакала.
Мистер Тиме принес из подвала бутылку портвейна, и мы выпили за наших бравых солдат. Джим осушил свой стакан и поднялся:
– Мне лучше пойти в конюшню, моя леди – эти новости не вернут мне ногу.
Миссис Чандлер тоже не задержалась надолго. Ей было некогда, потому что в нескольких семьях был грипп, и ей нужно было вернуться в село.
Вскоре пришел мистер Бистон.
– Как вы считаете, леди Ворминстер, – спросил он, – должен я звонить в колокола?
– Да, звоните, мистер Бистон – это великая победа. Но лучше позвоните после того, как отвезут молоко – у мистера Арнотта мало рабочих рук, из-за гриппа и прочего, – я положила ему руку на локоть. – Наверное, у вас отлегло от сердца, ведь скоро, ваш Сирил вернется домой.
– Я... я... – мистер Бистон не мог найти слов. – Нам с Люсиндой с трудом в это верится, – в его глазах стояли слезы. – Слава Богу, слава Богу! Правда, столько других мужчин не вернется. Мы никогда не забудем их, их жертву.
– Да, мистер Бистон, не забудем, – тихо сказала я. Этой ночью я плакала о Фрэнке и остальных погибших. Но утром я проснулась и сказала Джеки:
– Твой папа скоро вернется, – и у меня на сердце полегчало, с него словно гора свалилась.
Этой зимой ходил тяжелый грипп, у некоторых крестьян он осложнился воспалением легких. Лицо доктора Маттеуса посерело от усталости. У доктора заболели и повар, и горничная, поэтому я попросила миссис Картер готовить еду и для него. Она ходила туда каждое утро, но затем я предложила ей оставаться там на весь день, потому что трудно было угадать время, когда у доктора выдастся возможность перекусить, а ему нужно было поддерживать силы. Затем слегли Маб и Лили Арнотт, и я послала Сэл ухаживать за ними. Мне пришлось стряпать самой, а Джесси помогал мне с мытьем посуды. Затем Джесси потребовался в конюшне, потому что заболел Джим, а Клара была поглощена заботами о нем. Я беспокоилась за детей, но в детской все оставались здоровыми.
Кажется, в селе заболели почти все молодые замужние женщины. Ко мне пришли бабушка Витерс и Мод Винтерслоу, обе очень взбудораженные.
– В эти дни многим в селе нечего есть, – сказали они. – Организуйте нас стряпать, моя леди, как во время урожая.
И мы создали группу сиделок и поваров, распределили еду и лекарства по семьям, чьи матери слегли в постель. Так нам удалось пройти через это последнее испытание. К Рождеству, жизнь в селе стала полегче.
– Кажется, Истону сопутствует удача, – сказала я доктору Маттеусу.
– Да, кажется, обошлось.
– В других местах умирает столько крестьян, – вздохнула я. – Это ужасно, после всего, что они уже вынесли из-за войны.
– Я уверен, что война тоже причастна к этой эпидемии. Несмотря на правительственную продовольственную программу, многие недоедали в течение последних двух лет.
– В нашем имении, такого не было.
– Да, – ответил он. – И это благодаря вам, леди Ворминстер.
В Тилтоне умерло более дюжины человек, но нам в Истоне повезло больше. К концу декабря все больные гриппом начали поправляться. Но кое-кто из истонских все же умер. Боб Вильсон был убит в битве на Сомме, а теперь его старший сын подцепил заразу и умер в бристольском госпитале. Миссис Вильсон так радовалась, что ее Тоби в безопасности, потому что война закончилась, когда ему пора было возвращаться во Францию. Но теперь она потеряла и мужа, и старшего сына.
Она была с Тоби, когда тот умирал, а вернувшись, пришла прямо в особняк и попросила встречи со мной. Она хотела привезти тело сына в Истон, чтобы похоронить его здесь.
– Понимаете, моя леди, я не смогу ездить туда на его могилу, но если бы...
– Не беспокойтесь, миссис Вильсон, мы сделаем это для вас. Его похоронят на церковном кладбище, и вы сможете регулярно носить цветы на могилу.
Мистер Бистон сопровождал гроб из Бристоля, а мы дожидались поезда на станции. Мы потеряли так много мужчин, не побывав на их похоронах, поэтому казалось, что юный Тоби, принадлежал нам всем. Да так и было. Он родился и вырос в Истоне, а перед призывом в армию работал на домашней ферме. Все знали Тоби, он всегда был бодрым и трудолюбивым.
Теперь его гроб погрузили в фургон, присланный с домашней фермы, который мистер Арнотт сам пригнал на станцию. Миссис Вильсон ждала у дверей своего коттеджа, надев лучшее платье.
– Я буду сидеть у его гроба всю ночь, – сказала она. Наутро из тилтонского военного лагеря приехали солдаты на бронетранспортере. Тоби умер как солдат, его нужно было и похоронить как солдата. У церкви сержант выкрикнул команду, группа солдат с ружьями выстроилась снаружи, а шестеро внесли гроб в церковь.
– Господи, ты наше прибежище в старости нашей... Но Тоби было только восемнадцать, да и война уже кончилась. Почему, почему?
Щурясь от дневного света, мы направились к пустой могиле.
– Мужчина, женщиной рожденный, живет недолго... Он приходит и уходит, как срезанный цветок...
Миссис Вильсон склонилась над могилой и бросила туда горсть земли. Казалось, она вот-вот упадет в могилу, но ее брат крепко схватил ее за локоть и оттащил от края.
– Возблагодарим же Господа Всемогущего за то, что он призрел душу нашего дорогого брата...
Я содрогнулась. Было холодно, очень холодно в день похорон Тоби.
Когда мистер Бистон договорил прощальную речь, над могилой наступила тишина, были слышны только всхлипывания сестры Тоби и чирикание птиц. Вдруг раздалась хриплая команда сержанта. Еще выкрик – и солдаты построились в две шеренги, подняли ружья. По последней команде они сделали три залпа в воздух. Птицы смолкли, раздался рыдающий звук сигнальной трубы – последнее «прощай» погибшему.
Последовали еще команды, по которым отсалютовавшая группа привинтила штыки, закинула ружья за плечи и замаршировала с кладбища по двое в ряд. Солдаты, принесшие гроб, стали собирать использованные гильзы. Я взглянула на Клару, она с таким же удивлением взглянула на меня.
Миссис Вильсон выглядела ошеломленной, но гордо сказала:
– Он был солдатом.
Однако когда мы возвращались, я сказала Кларе:
– Почему ружья стреляют сейчас, когда война закончилась? И почему солдаты не оставили гильзы вместо того, чтобы подбирать их подобным образом?
Вечером, начав писать письмо Лео, я нарушила установленное им правило. Я написала о похоронах, о миссис Вильсон, о плачущей младшей сестре Тоби, о птицах, напуганных выстрелами – и о солдатах, подбирающих гильзы. «Неужели нельзя было оставить гильзы? Ведь был торжественный случай, это выглядело недостойно».
Лео прислал в ответ обычные две строчки, но ниже добавил: «Я приношу соболезнования миссис Вильсон. Для твоего утешения хочу добавить, что для нас, санитаров, подбирать гильзы – обычное дело. Их наполняют и используют повторно».
«Нас, санитаров» – сколько же раз Лео приходилось выносить на похороны тела убитых молодых людей, еще не вышедших из юного возраста, погубленных, словно срезанные цветы? Погубленных, как Фрэнк. Я плакала по нему и знала, что в эту ночь другие женщины тоже плачут – по своим отцам, мужьям, сыновьям.
Боже, прошу тебя, верни мне мужа невредимым. Но затем я вспомнила, что он вернется не ко мне. К дочерям, дому, розам, но не ко мне.
Утром я снова взглянула на добавочное предложение, написанное им для меня. Может быть, надежда еще была. И я написала снова, написала подробное письмо, в котором было больше, чем новости о детях, и с волнением стала ждать ответ. Он пришел: «Твое послание от 3-го сего месяца получено, известия, касающиеся детей, прочитаны должным образом». Это было все, но намек был ясен. В следующем письме я написала только о детях.
Но в глубине души я все еще лелеяла надежду. Теперь, когда война кончилась, мужчины начнут возвращаться по домам, и скоро наступит очередь Лео. Тогда, возможно... я не осмеливалась надеяться даже в мыслях, но, видимо, такие надежды были, потому что, когда мисс Аннабел разрушила их, я была в отчаянии.
Она демобилизовалась в конце января и заехала в Истон по пути в Бат. Она, конечно, вспомнила про Лео, сказав, что его демобилизация наступит позже.
– Он в RAMC, а там все еще много работы.
– Но он должен скоро приехать в отпуск. Все приезжают.
Мисс Аннабел странно взглянула на меня.
– Разве он не потрудился сообщить тебе? Он должен был пойти в отпуск месяц назад, но отказался.
Меня словно ударили по лицу.
– Нет... возможно, он просто не мог?
– Конечно, это весьма необычно, но ты не выглядишь слишком уж удивленной.
– Я... я... Фрэнк написал мне письмо, посмертное... а Лео прочитал его. – Лицо мисс Аннабел застыло. – Ему не следовало читать это письмо, – прошептала я. – Оно было адресовано не ему.
– Может быть, и не ему, но Лео – твой муж. Фрэнсису не следовало писать тебе.
– Он только просил у меня прощения – такое же письмо, как он написал и тебе.
– Что?! Такое же, как мне?
– Я не знаю, что было в твоем.
– И я не собираюсь тебе это рассказывать, – лицо мисс Аннабел исказилось от боли, затем она выпрямилась: – Несмотря на свои недостатки, он умер геройски, и я горжусь им, – она сняла перчатку с левой руки. Венчальное кольцо сияло золотом на ее пальце. – Видишь, я снова ношу кольцо. Фрэнсис был моим мужем. А Леонидас – твой муж, – тихо добавила она.
– Он сказал, что больше не будет мне настоящим мужем, – прошептала я. – Он будет только притворяться, ради детей. Но отказаться от отпуска... – я запнулась и жалобно добавила: – Может быть, ты... не могла бы ты?..
– Извини, Эми. Вряд ли я что-нибудь могу здесь сделать, – ее голос смягчился. – Ты сама знаешь, Леонидас – человек, который тяжело воспринимает подобные вещи. Ради него же самого я желала бы... – она оборвала фразу, спросив вместо этого: – Флора наверху? Я заехала ненадолго, мне бы хотелось взглянуть на нее.
Аннабел уехала после чая. Я осталась сидеть одна в темноте. Мне было холодно, очень холодно. Я созналась себе, что до этой минуты все еще надеялась – не на то, что Лео простит меня, а на то, что со временем снова смогу завоевать его сердце, если постараюсь по-настоящему. Но теперь было слишком поздно. У меня не было сил бороться дальше. У меня не хватит мужества приблизиться к Лео, а он, как я знала, никогда не сделает попытки к сближению первым. Он не делал этого раньше, не сделает и теперь.
Сидя в темноте, я наконец, признала правду – моя семейная жизнь закончилась.
Глава пятьдесят вторая
Но у меня еще оставались дела, которыми нужно было заниматься. Пока Лео отсутствовал, я должна была распоряжаться вместо него, и я распоряжалась. Вскоре после визита Аннабел мистер Селби слег с приступом бронхита, и я оказалась занята еще больше, чем прежде, но я была рада этой дополнительной работе. У меня таким образом, не оставалось времени на раздумья. Я нарочно погрузилась в настоящее, потому что не могла выносить мыслей о будущем.
Но однажды, в феврале, в Истон пришло прошлое. Сначала я не поняла этого. В тот день я взяла расходные книги в свою гостиную и стала работать там, потому что решила поберечь уголь – не жечь его в кабинете, пока мистер Селби отсутствовал. Я сидела за письменным столом, а Джеки спал в кроватке у камина, когда в дверях появился мистер Тиме, озабоченно наморщив лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я, пошла в детскую покормить Джеки, затем взяла его с собой в кабинет имения, потому что мне нужно было работать – Англия все еще воевала, людям был нужен хлеб. А час спустя мне нужно было идти в церковь. Взяв ручку, я стала подсчитывать выплаты сельскохозяйственным рабочим.
В этот вечер я написала Лео. Только новости о детях, как он приказал – я не посмела его ослушаться. Но я очень подробно написала обо всем, чем они занимались в течение дня, а затем написала о Джеки – ведь Джеки был сыном Лео, даже если Лео, не верил этому. Я отнесла письмо в холл, чтобы его отправили с первой почтой, и легла спать.
В последующие дни я была очень занята – было много дел по подготовке к сбору урожая, множество вопросов, требующих решения, заботы о размещении солдат, которых нам обещали, – но как бы я ни была занята, Лео не выходил из моих мыслей. Вернулся ли он на фронт? Злится ли он все еще на меня? Он обещал писать, но пришло только одно письмо. Однако даже это короткое письмо начиналось с «Дорогая Эми», и я снова стала надеяться.
Второе письмо пришло раньше, чем я смела ожидать, и было написано чернилами. Мое сердце стучало, я поднялась наверх, чтобы прочитать его. Там оказался всего один листок.
18 июля 1918 года
Твое послание от 14-го июля получено и прочитано долж ным образом.
Л. А. Т. Ворминстер.
Это было все. Меленький зеленый росток надежды завял и засох. Однако в ответном письме я написала Лео все, что сказали и сделали дети, а затем подписалась: «Твоя любящая и покорная жена , Эми». Хотя Лео больше не любил меня, но я любила его, и буду любить всегда.
На следующий день я прочитала за завтраком, что английские и французские войска атаковали немцев. Среди атакующих, была и 51-я дивизия. Я затряслась от страха.
Погода была прекрасная, начался сбор урожая, но меня не покидал ужас, что в любой день могут принести эту телеграмму. Когда вместо нее пришло письмо, ровно через неделю после предыдущего, я задрожала от облегчения. В нем было точно такое же единственное предложение, написанное карандашом. Но все-таки Лео был жив, раз написал его, а новости из Франции улучшались с каждым днем. К концу августа наши войска продвинулись далеко вперед, а истонский урожай был благополучно убран. Мы пошли в церковь помолиться Богу за его щедрость – нам повезло, потому что два дня спустя погода испортилась. Выпал град, крупный, как орехи, и все зерновые на полях погибли бы. В парке золотая роза начала второе цветение, но теперь ее поздние лепестки побурели и пожухли из-за холодной, сырой погоды. Стоя и глядя на ее погубленную красоту, я почувствовала слезы грозящей потери, но смахнула их прочь и пошла писать еженедельное письмо к Лео.
Вскрыв его ответ, я увидела, что там больше одного предложения. Я на мгновение обрадовалась, но только на мгновение, потому что Лео просто добавил, что договорился послать Флору в небольшую дневную школу в Тилтоне. Она должна была ходить туда по утрам, а затем Дора должна была забирать ее домой. Больше в письме ничего не было.
Я не послушалась его и всю неделю сама забирала Флору, чтобы убедиться, что она там хорошо устроена. Я написала об этом в еженедельном отчете, опасаясь, что Лео будет раздосадован, но он даже не удосужился отметить это в ответном письме. Только обычное холодное: «Твое послание от...» Все было бесполезно.
В середине сентября Альби вернулся во Францию, а вскоре в Истон пришла еще одна телеграмма. Джон Дэвис, по прозвищу «Мигун», умер от воспаления легких. Клара плакала, рассказывая мне об этом:
– Бедняга Мигун, он сидел сзади меня в школе, а я сдвигала тетрадку вбок, чтобы он мог списать расчеты. Он медленно соображал, ему нередко был нужен помощник, но зато всегда улыбался. Мигун никогда не вставал с кровати не с той ноги.
Я сходила к жене Мигуна, и мы поплакали вместе. В Истоне погибло уже восемнадцать человек – наступит ли этому конец?
Но в октябре, когда я пришла на домашнюю ферму, мистер Арнотт рассказал мне, что туда только что приезжал офицер для проверки пленных.
– Он сказал, что наши побеждают окончательно и бесповоротно, моя леди. Теперь война не затянется надолго, – он говорил так убежденно, что у меня голова закружилась от облегчения, только тяжесть ребенка на моих руках заставила меня стоять спокойно. Мистер Арнотт наклонился и взял Джеки за подбородок. – Когда твой папа вернется, он поможет тебе поставить на место все это бабье в детской! – Джеки внимательно уставился на него, и мистер Арнотт рассмеялся: – Он смотрит на меня точь в точь как его светлость, а его глаза стали серыми.
Я взглянула на Джеки – так и оказалось. Я даже не заметила этого, потому что их цвет менялся постепенно.
– Моя Мэри поставит чайник, – продолжил мистер Арнотт, – если вы зайдете в тепло, пока я разберусь с этими бумагами.
Последовав за ним, я подняла Джеки повыше, прижалась к его щеке и прошептала:
– Умница, Джеки, умный мой мальчик.
Война закончилась в ноябре. Миссис Чандлер, запыхавшись, прибежала ко мне, чтобы сообщить это.
– Из Солсбери пришло сообщение на почту, – воскликнула она. – Все кончилось, моя леди, все кончилось! Мой Джон, мой Хорас – они в безопасности, они вернутся домой! – она зарыдала от радости. Мистер Тиме побежал сообщить новость миссис Картер, а я поспешила в кабинет имения.
– Мистер Селби, все кончилось! Война кончилась. Лео вернется домой! – я заплакала.
Мистер Тиме принес из подвала бутылку портвейна, и мы выпили за наших бравых солдат. Джим осушил свой стакан и поднялся:
– Мне лучше пойти в конюшню, моя леди – эти новости не вернут мне ногу.
Миссис Чандлер тоже не задержалась надолго. Ей было некогда, потому что в нескольких семьях был грипп, и ей нужно было вернуться в село.
Вскоре пришел мистер Бистон.
– Как вы считаете, леди Ворминстер, – спросил он, – должен я звонить в колокола?
– Да, звоните, мистер Бистон – это великая победа. Но лучше позвоните после того, как отвезут молоко – у мистера Арнотта мало рабочих рук, из-за гриппа и прочего, – я положила ему руку на локоть. – Наверное, у вас отлегло от сердца, ведь скоро, ваш Сирил вернется домой.
– Я... я... – мистер Бистон не мог найти слов. – Нам с Люсиндой с трудом в это верится, – в его глазах стояли слезы. – Слава Богу, слава Богу! Правда, столько других мужчин не вернется. Мы никогда не забудем их, их жертву.
– Да, мистер Бистон, не забудем, – тихо сказала я. Этой ночью я плакала о Фрэнке и остальных погибших. Но утром я проснулась и сказала Джеки:
– Твой папа скоро вернется, – и у меня на сердце полегчало, с него словно гора свалилась.
Этой зимой ходил тяжелый грипп, у некоторых крестьян он осложнился воспалением легких. Лицо доктора Маттеуса посерело от усталости. У доктора заболели и повар, и горничная, поэтому я попросила миссис Картер готовить еду и для него. Она ходила туда каждое утро, но затем я предложила ей оставаться там на весь день, потому что трудно было угадать время, когда у доктора выдастся возможность перекусить, а ему нужно было поддерживать силы. Затем слегли Маб и Лили Арнотт, и я послала Сэл ухаживать за ними. Мне пришлось стряпать самой, а Джесси помогал мне с мытьем посуды. Затем Джесси потребовался в конюшне, потому что заболел Джим, а Клара была поглощена заботами о нем. Я беспокоилась за детей, но в детской все оставались здоровыми.
Кажется, в селе заболели почти все молодые замужние женщины. Ко мне пришли бабушка Витерс и Мод Винтерслоу, обе очень взбудораженные.
– В эти дни многим в селе нечего есть, – сказали они. – Организуйте нас стряпать, моя леди, как во время урожая.
И мы создали группу сиделок и поваров, распределили еду и лекарства по семьям, чьи матери слегли в постель. Так нам удалось пройти через это последнее испытание. К Рождеству, жизнь в селе стала полегче.
– Кажется, Истону сопутствует удача, – сказала я доктору Маттеусу.
– Да, кажется, обошлось.
– В других местах умирает столько крестьян, – вздохнула я. – Это ужасно, после всего, что они уже вынесли из-за войны.
– Я уверен, что война тоже причастна к этой эпидемии. Несмотря на правительственную продовольственную программу, многие недоедали в течение последних двух лет.
– В нашем имении, такого не было.
– Да, – ответил он. – И это благодаря вам, леди Ворминстер.
В Тилтоне умерло более дюжины человек, но нам в Истоне повезло больше. К концу декабря все больные гриппом начали поправляться. Но кое-кто из истонских все же умер. Боб Вильсон был убит в битве на Сомме, а теперь его старший сын подцепил заразу и умер в бристольском госпитале. Миссис Вильсон так радовалась, что ее Тоби в безопасности, потому что война закончилась, когда ему пора было возвращаться во Францию. Но теперь она потеряла и мужа, и старшего сына.
Она была с Тоби, когда тот умирал, а вернувшись, пришла прямо в особняк и попросила встречи со мной. Она хотела привезти тело сына в Истон, чтобы похоронить его здесь.
– Понимаете, моя леди, я не смогу ездить туда на его могилу, но если бы...
– Не беспокойтесь, миссис Вильсон, мы сделаем это для вас. Его похоронят на церковном кладбище, и вы сможете регулярно носить цветы на могилу.
Мистер Бистон сопровождал гроб из Бристоля, а мы дожидались поезда на станции. Мы потеряли так много мужчин, не побывав на их похоронах, поэтому казалось, что юный Тоби, принадлежал нам всем. Да так и было. Он родился и вырос в Истоне, а перед призывом в армию работал на домашней ферме. Все знали Тоби, он всегда был бодрым и трудолюбивым.
Теперь его гроб погрузили в фургон, присланный с домашней фермы, который мистер Арнотт сам пригнал на станцию. Миссис Вильсон ждала у дверей своего коттеджа, надев лучшее платье.
– Я буду сидеть у его гроба всю ночь, – сказала она. Наутро из тилтонского военного лагеря приехали солдаты на бронетранспортере. Тоби умер как солдат, его нужно было и похоронить как солдата. У церкви сержант выкрикнул команду, группа солдат с ружьями выстроилась снаружи, а шестеро внесли гроб в церковь.
– Господи, ты наше прибежище в старости нашей... Но Тоби было только восемнадцать, да и война уже кончилась. Почему, почему?
Щурясь от дневного света, мы направились к пустой могиле.
– Мужчина, женщиной рожденный, живет недолго... Он приходит и уходит, как срезанный цветок...
Миссис Вильсон склонилась над могилой и бросила туда горсть земли. Казалось, она вот-вот упадет в могилу, но ее брат крепко схватил ее за локоть и оттащил от края.
– Возблагодарим же Господа Всемогущего за то, что он призрел душу нашего дорогого брата...
Я содрогнулась. Было холодно, очень холодно в день похорон Тоби.
Когда мистер Бистон договорил прощальную речь, над могилой наступила тишина, были слышны только всхлипывания сестры Тоби и чирикание птиц. Вдруг раздалась хриплая команда сержанта. Еще выкрик – и солдаты построились в две шеренги, подняли ружья. По последней команде они сделали три залпа в воздух. Птицы смолкли, раздался рыдающий звук сигнальной трубы – последнее «прощай» погибшему.
Последовали еще команды, по которым отсалютовавшая группа привинтила штыки, закинула ружья за плечи и замаршировала с кладбища по двое в ряд. Солдаты, принесшие гроб, стали собирать использованные гильзы. Я взглянула на Клару, она с таким же удивлением взглянула на меня.
Миссис Вильсон выглядела ошеломленной, но гордо сказала:
– Он был солдатом.
Однако когда мы возвращались, я сказала Кларе:
– Почему ружья стреляют сейчас, когда война закончилась? И почему солдаты не оставили гильзы вместо того, чтобы подбирать их подобным образом?
Вечером, начав писать письмо Лео, я нарушила установленное им правило. Я написала о похоронах, о миссис Вильсон, о плачущей младшей сестре Тоби, о птицах, напуганных выстрелами – и о солдатах, подбирающих гильзы. «Неужели нельзя было оставить гильзы? Ведь был торжественный случай, это выглядело недостойно».
Лео прислал в ответ обычные две строчки, но ниже добавил: «Я приношу соболезнования миссис Вильсон. Для твоего утешения хочу добавить, что для нас, санитаров, подбирать гильзы – обычное дело. Их наполняют и используют повторно».
«Нас, санитаров» – сколько же раз Лео приходилось выносить на похороны тела убитых молодых людей, еще не вышедших из юного возраста, погубленных, словно срезанные цветы? Погубленных, как Фрэнк. Я плакала по нему и знала, что в эту ночь другие женщины тоже плачут – по своим отцам, мужьям, сыновьям.
Боже, прошу тебя, верни мне мужа невредимым. Но затем я вспомнила, что он вернется не ко мне. К дочерям, дому, розам, но не ко мне.
Утром я снова взглянула на добавочное предложение, написанное им для меня. Может быть, надежда еще была. И я написала снова, написала подробное письмо, в котором было больше, чем новости о детях, и с волнением стала ждать ответ. Он пришел: «Твое послание от 3-го сего месяца получено, известия, касающиеся детей, прочитаны должным образом». Это было все, но намек был ясен. В следующем письме я написала только о детях.
Но в глубине души я все еще лелеяла надежду. Теперь, когда война кончилась, мужчины начнут возвращаться по домам, и скоро наступит очередь Лео. Тогда, возможно... я не осмеливалась надеяться даже в мыслях, но, видимо, такие надежды были, потому что, когда мисс Аннабел разрушила их, я была в отчаянии.
Она демобилизовалась в конце января и заехала в Истон по пути в Бат. Она, конечно, вспомнила про Лео, сказав, что его демобилизация наступит позже.
– Он в RAMC, а там все еще много работы.
– Но он должен скоро приехать в отпуск. Все приезжают.
Мисс Аннабел странно взглянула на меня.
– Разве он не потрудился сообщить тебе? Он должен был пойти в отпуск месяц назад, но отказался.
Меня словно ударили по лицу.
– Нет... возможно, он просто не мог?
– Конечно, это весьма необычно, но ты не выглядишь слишком уж удивленной.
– Я... я... Фрэнк написал мне письмо, посмертное... а Лео прочитал его. – Лицо мисс Аннабел застыло. – Ему не следовало читать это письмо, – прошептала я. – Оно было адресовано не ему.
– Может быть, и не ему, но Лео – твой муж. Фрэнсису не следовало писать тебе.
– Он только просил у меня прощения – такое же письмо, как он написал и тебе.
– Что?! Такое же, как мне?
– Я не знаю, что было в твоем.
– И я не собираюсь тебе это рассказывать, – лицо мисс Аннабел исказилось от боли, затем она выпрямилась: – Несмотря на свои недостатки, он умер геройски, и я горжусь им, – она сняла перчатку с левой руки. Венчальное кольцо сияло золотом на ее пальце. – Видишь, я снова ношу кольцо. Фрэнсис был моим мужем. А Леонидас – твой муж, – тихо добавила она.
– Он сказал, что больше не будет мне настоящим мужем, – прошептала я. – Он будет только притворяться, ради детей. Но отказаться от отпуска... – я запнулась и жалобно добавила: – Может быть, ты... не могла бы ты?..
– Извини, Эми. Вряд ли я что-нибудь могу здесь сделать, – ее голос смягчился. – Ты сама знаешь, Леонидас – человек, который тяжело воспринимает подобные вещи. Ради него же самого я желала бы... – она оборвала фразу, спросив вместо этого: – Флора наверху? Я заехала ненадолго, мне бы хотелось взглянуть на нее.
Аннабел уехала после чая. Я осталась сидеть одна в темноте. Мне было холодно, очень холодно. Я созналась себе, что до этой минуты все еще надеялась – не на то, что Лео простит меня, а на то, что со временем снова смогу завоевать его сердце, если постараюсь по-настоящему. Но теперь было слишком поздно. У меня не было сил бороться дальше. У меня не хватит мужества приблизиться к Лео, а он, как я знала, никогда не сделает попытки к сближению первым. Он не делал этого раньше, не сделает и теперь.
Сидя в темноте, я наконец, признала правду – моя семейная жизнь закончилась.
Глава пятьдесят вторая
Но у меня еще оставались дела, которыми нужно было заниматься. Пока Лео отсутствовал, я должна была распоряжаться вместо него, и я распоряжалась. Вскоре после визита Аннабел мистер Селби слег с приступом бронхита, и я оказалась занята еще больше, чем прежде, но я была рада этой дополнительной работе. У меня таким образом, не оставалось времени на раздумья. Я нарочно погрузилась в настоящее, потому что не могла выносить мыслей о будущем.
Но однажды, в феврале, в Истон пришло прошлое. Сначала я не поняла этого. В тот день я взяла расходные книги в свою гостиную и стала работать там, потому что решила поберечь уголь – не жечь его в кабинете, пока мистер Селби отсутствовал. Я сидела за письменным столом, а Джеки спал в кроватке у камина, когда в дверях появился мистер Тиме, озабоченно наморщив лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44