Ее руки прекратили отталкивать его и неожиданно вцепились в его рубаху. Под его напором ее рот приоткрылся, и он слегка наклонил набок голову, чтобы сделать их соприкосновение еще более глубоким. Его язык проник в ее рот, и Энни задрожала от этого поразительного вторжения.Она не знала, что мужчины так целуются, не ожидала; она многое видела, изучая медицину и во врачебной практике, но не знала, что мягкие поглаживания языком у нее во рту заставят ее почувствовать слабость, жар и болезненное напряжение в груди. Ей хотелось, чтобы он продолжал так же целовать ее, хотелось тесно прижаться к нему в попытке облегчить болезненную пульсацию в груди и почувствовать объятие его сильных рук. Ее неопытность делала ее беспомощной, неспособной справиться с собственными желаниями и предвидеть то, что он мог сделать.Рейф заставил себя отпустить ее затылок и медленно отнял губы. Ему хотелось продолжать целовать ее. Черт возьми, ему хотелось гораздо большего! Однако боль в боку, позникавшая при любом движении, а также постоянная слабость в ногах напоминали ему, что он не в лучшей форме для занятий любовью. Хорошо даже, что его тело ограничено в действиях, – с его стороны было бы глупо усложнять положение интимными отношениями. Одно дело – вернуть ее домой, не причинив вреда, но, как говорит старая пословица, ад не знает ярости, подобной ярости женщины, которой легко овладели, а затем бросили. Меньше вероятности, что она расскажет кому-нибудь о нем, если не будет чувствовать себя обиженной любовницей. Потихоньку отодвигаясь от девушки, Рейф от всей души желал себе следовать собственным добрым советам.Энни выглядела бледной, будто у нее кружится голова Она уставилась пристальным взглядом в огонь, он видел, как шевельнулась ее изящная шейка, когда она сглотнула.– Это же просто поцелуй, – пробормотал Рейф, под давшись внезапному желанию успокоить ее, в чем она, по-видимому, нуждалась, но нахмурился от неожиданно пришедшей в голову мысли. Хотя она, казалось, отозвалась на его поцелуй, возможно, она решила, что он собирается напасть на нее. Она приоткрыла рот во время поцелуя, но он не мог бы утверждать, что она ответила на поцелуй. Его привела в ярость мысль о том, что, может быть, он один ощутил это нарастание жара и напряжения внутри.– Я не собираюсь нападать на вас.Энни пыталась взять себя в руки. Если он думает, что ее реакция вызвана страхом, то это гораздо лучше, чем если бы он узнал, как ей хотелось, чтобы он продолжал начатое. Она посмотрела на свои руки, но не придумала, что сказать. Ее мысли текли вяло, а сердце все еще сильно билось.Рейф вздохнул и устроился поудобнее, подтянув поближе седло, чтобы облокотиться на него. Похоже, ему опять надо успокаивать ее, как н прошлой ночью.– Почему вы захотели стать врачом? Это необычно для женщины.Это была единственная тема, способная наверняка вызвать ее на разговор. Она бросила на него быстрый взгляд, благодарная за то, что он заговорил об этом.– Мне постоянно все об этом твердили!– Могу себе представить. Что вас побудило?– Мой отец был врачом, и я увлеклась медициной с детства.– Маленькие дочери большинства врачей играют в куклы, а не в медицину.– Наверное. Папа говорил, что это началось, когда в пять летя упала со стога сена. Он перепугался, что я разбилась насмерть, говорил, что я не дышала. Он ударил меня в грудь кулаком, и сердце снова начало биться, по крайней мере, он всегда мне так говорил; теперь, когда я выросла, думаю, что я, вероятно, была просто оглушена. Как бы то ни было, тогда меня поразило, что он снова заставил биться мое сердце, и с тех пор я только и говорила, что стану доктором.– Вы помните то падение?– Несовсем. – Она неотрывно смотрела на огонь, за вороженно следя за колебаниями маленьких желтых язычков пламени, увенчанных еле заметными голубыми кончиками. – То, что я помню, больше похоже на сон о падении, чем на реальное падение. В этом сне я упала, но поднялась самостоятельно, и там было много света и людей, которые бежали ко мне. Я не помню того, о чем рассказывал папа. В конце концов, мне было всего пять лет. Что вы помните о том времени, когда вам было пять?– Как мне надрали задницу за то, что я впустил в дом цыплят, – выпалил Рейф.Энни улыбнулась, представив себе эту картину. Ее не шокировали его выражения: проработав в городе старателей так долго, она, как ей казалось, уже всего наслышалась.– Сколько же было цыплят?– В том возрасте я еще не очень хорошо считал, но мне казалось, что их много.– У вас были братья и сестры?– Один брат. Он умер во время войны. А у вас?– Нет, я была единственным ребенком. Мама умерла, когда мне было два года, поэтому я совсем ее не помню, а папа так и не женился.– Он был счастлив, что вы тоже захотели стать врачом?Энни часто задавала себе этот вопрос.– Не знаю. Думаю, он гордился, но одновременно и тревожился. Я не понимала почему, пока не поступила в медицинский колледж.– Было трудно?– Даже попасть в него было трудно! Я хотела учиться в Гарварде, но меня не приняли, потому что я женщина. В конце концов я поступила в медицинскую школу в Женеве, штат Нью-Йорк, туда, где Элизабет Блэкуел получила свой диплом.– Кто такая Элизабет Блэкуел?– Первая женщина-врач в Америке. Она получила диплом в 49-м, но за прошедшие с тех пор годы мало что изменилось. Учителя меня игнорировали, а другие студенты мне мешали. Они открыто обвиняли меня в том, что я всего лишь развратная женщина, поскольку ни одна порядочная женщи– на не захочет видеть то, что видела я. Они говорили мне, что я должна выйти замуж, если кто-нибудь после этого захочет на мне жениться, и нарожать детей, как положено женщине. Я должна оставить медицину людям, достаточно умным, чтобы разбираться в ней, а именно – мужчинам. Я училась в одиночку и каждый день ела в одиночку, но я осталась.Рейф посмотрел на ее худенькое, тонкое личико, озаренное светом очага, и увидел неистовое упорство в изгибе мягких губ. Да, она должна была остаться, даже перед лицом яростного противодействия. Он не понимал рвения, которое заставляло ее работать до изнеможения во имя медицины, но ее учителя и соученики, несомненно, недооценивали ее. Энни была единственной женщиной-врачом, которую он знал, но во время войны много больных и раненых мужчин умерло бы, если бы не женщины, добровольно работавшие в госпиталях и ухаживавшие за ними. Конечно же, черт возьми, эти женщины тоже видели много обнаженных мужчин, но никто из-за этого не думал о них плохо. Совсем наоборот.– И вам не хотелось выйти замуж и иметь детей? Мне кажется, вы могли бы это сделать и все же быть врачом.Она мимолетно улыбнулась ему, затем смущенно отвернулась к очагу.– Я никогда по-настоящему не думала о замужестве. Все время уходило на то, чтобы стать врачом, чтобы научиться всему, чему только могу. Я хотела поехать в Англию.и учиться у доктора Листера, но мы не могли себе этого позволить, поэтому мне приходилось учиться везде, где только возможно.Рейф слышал о докторе Листере, знаменитом английском хирурге, который произвел революцию в своей профессии, применив методы антисептики, что значительно снизило смертность от инфекций. Рейф слишком много насмотрелся на полевую хирургию, чтобы не понимать важности методов доктора Листера, и его собственный приступ лихорадки от инфицированной раны произвел на него серьезное впечатление.– Ну, а что теперь? Вы выучились и стали прекрасным врачом. Теперь собираетесь искать мужа?– О, не думаю. Не многие мужчины захотят иметь женой врача, и, кроме того, я уже слишком стара. Мне исполнится тридцать в следующий день рождения, так что я уже старая дева, а мужчины предпочитают женщин помоложе.Рейф коротко рассмеялся.– Поскольку мне тридцать четыре, двадцать девять не кажутся мне таким уж солидным возрастом.Он не мог угадать ее возраст и был несколько удивлен тем, что она с такой легкостью открыла его, так как, судя по его опыту, женщины стремились уклониться от ответа на этот вопрос как только достигали двадцатилетнего возраста. Энни часто выглядела усталой и измученной, и не без причины, и тогда казалась старше своих лет, но в то же время ее кожа была такой мягкой и гладкой, как у младенца, а грудь высокой, как у молоденькой девушки. Мысль о ее груди заставила его неловко заерзать: он видел ее только сквозь сорочку и чувствовал себя обманутым, потому что ему не удалось ощутить ее в своих ладонях, увидеть цвет сосков и почувствовать их сладкий вкус.– А вы когда-нибудь были женаты? – спросила Энни, и его мысли рывком вернулись к их беседе.– Нет. Даже близко мысли не возникало. – Ему было двадцать четыре года, и он только начинал подумывать, что пора искать уюта семейной жизни, как началась война. В следующие четыре года партизанская война в Мосби ожесточила его, а после смерти отца зимой 64-го у него не осталось никого из членов семьи, и поэтому, когда война кончилась, он дрейфовал. Может быть, он в конце концов и обосновался где-нибудь, если бы не встретил Тенча Тилгмана в 67-м в Нью-Йорке. Бедняга Тенч, он не понимал, какую страшную тайну хранит, и это стоило ему жизни, но, по крайней мере, он умер, так и не узнав, как их предали.Мрачность охватила Рейфа при воспоминании об этом, и он пытался подавить ее, чтобы не выплеснуть это дурное настроение на Энни.– Пошли спать, – пробормотал он. Его неожиданно одолело нетерпение снова обнять ее, пусть даже во сне. Может быть, странная сладость ее прикосновения снимет его напряжение. Рейф встал и начал присыпать огонь золой.Энни была поражена его резкостью, потому что ей нравилась их беседа, но послушно поднялась на ноги. Потом она вспомнила, что использовала одно из одеял в качестве одежды и теперь ей придется его снять. Она замерла, умоляюще глядя на него.Обернувшись, он правильно понял выражение ее лица.– Мне придется связать вас сегодня на ночь, – сказал он как можно мягче.Она прижала к себе одеяло.– Связать? – повторила Энни.Рейф кивнул в сторону их влажной одежды, разложенной на полу хижины для окончательной просушки.– Я не собираюсь спать на куче мокрой одежды. Раз я не могу убрать от вас ваши одеяния, мне придется не пустить вас к ним.Вчера ночью она предлагала ему связать ее вместо того чтобы заставлять ее раздеться, а теперь, по-видимому, ей предстояло спать одновременно связанной и почти голой. Ее не так беспокоила мысль о том, что ее свяжут, как о том, что ей предстоит отдать одеяло. Конечно, на ней все еще была его рубашка, которая закрывала больше, чем ее собственная со-рочка прошлой ночью, но она остро ощущала под рубашкой свою наготу.Рейф отвязал кусок веревки, которая удерживала одеяло у ее талии, и оно стало соскальзывать на пол. Энни схватилась было за него, потом, стиснув зубы, позволила ему упасть. Чем быстрее он ее свяжет, тем скорее она сможет лечь и натянуть на себя спасительное одеяло. С этой унизительной обнаженностью будет быстрее покончено, если она не будет сопротивляться.Рейф спустил рукава рубашки, пока манжеты не закрыли ее запястья, чтобы защитить нежную кожу от грубой веревки. Энни стояла неподвижно, ее темные глаза были огромными и смотрели прямо перед собой. Он свел вместе ее ладони и набросил петлю отдельно на каждое запястье, затем быстро сделал надежный узел посредине. Проверил узел и прочность веревки и только потом отпустил ge руки. Машинально Энни сама натянула веревку, проверяя ее прочность: веревка облегала плотно, но не врезалась, узел был тугой.Рейф быстро стянул ботинки, снял пояс с револьвером и расправил одеяла.– Ложитесь.Со связанными впереди руками сделать это было непросто. Она опустилась на колени, потом села и с трудом улеглась на бок. Она с ужасом почувствовала, что подол рубахи соскользнул вверх от этих движений, и в панике попыталась дотянуться и опустить его, но связанные руки не позволяли ей этого сделать. Она ощущала струю холодного воздуха на голой спине. Боже правый, неужели она вся на виду? Энни подняла было голову, чтобы взглянуть, но в этот момент Рейф улегся на пол рядом с ней и накрыл их обоих одеялом. Его большое тело тесно прижалось к ее спине, а рука обняла за талию.– Я знаю, что это неудобно, – сказал он тихо ей на ухо. – Вам, наверное, лучше спать на спине: на боку руки слишком сильно будет сдавливать.– Мне удобно, – солгала она, глядя перед собой в темноту. Ее рукам уже было больно, но она знала, что он старался причинить ей как можно меньше неудобств.Рейф вдыхал свежий ароматный запах ее волос и кожи, и его мрачное настроение начало сменяться ощущением довольства. Он покрепче прижал к себе Энни и просунул свою правую руку ей под голову. Ее худенькое тело в его объятиях было мягким и очень женственным. Интересно, знает ли она, что рубашка скользнула так высоко, когда она ложилась, что он увидел ее бедра?Через пять минут она слегка пошевелила плечами, пытаясь устроиться поудобнее. Когда Рейф во второй раз почувствовал, как она шевельнулась, он обхватил рукой ее бедро и ловко перевернул ее на спину.– Упрямица.Она глубоко вздохнула и расслабила плечи.– Спасибо, что не связали меня вчера ночью, – пробормотала Энни. – Я и не знала. – Как странно то, что он заставил ее раздеться, чего она так испугалась вчера, было на самом деле милосердным поступком.– С чего бы вам знать такие вещи?– Но вы же знаете.– Я побывал кое в каких переделках. И других связывать приходилось во время войны.– Вы воевали на стороне Севера или Юга? Его протяжный южный акцент невозможно было ни с чем спутать, но это не обязательно означало, что он сражался на стороне южан, так как война расколола и штаты, и города, и семьи.– На стороне Юга, наверное, хотя все на деле свелось к войне за Виргинию. Там был мой дом.– В каких частях вы служили?– В кавалерии. – Этого объяснения было, по его мнению, достаточно, хотя оно ничего не говорило о том, чем занимались и что представляли собой роты под командованием Мосби. Имея относительно малую численность, они связывали непропорционально большое войско северян, занимавшееся их выслеживанием, чтобы перехватить их, а если удастся – и взять в плен. Но им это не удавалось. Мосби и его люди снова и снова ускользали от них.Рейф слушал, как ритм ее дыхания замедляется по мере того как Энни расслаблялась и сон подбирался все ближе. Она повернула к нему голову и прошептала:– Спокойной ночи.Желание спазмом сжало его внутри, и Рейф проклял свои раны, проклял ситуацию, которая заставила Энни бояться его. Она просто пожелала ему спокойной ночи, а он вообразил, что она говорит это после того, как он довел ее до изнеможения страстными любовными утехами. Что бы Энни ни говорила и ни делала, все влекло Рейфа к ее прекрасному вожделенному телу. Будет просто чудом, если ему удастся продержаться еще два дня. В данный момент он бы сказал, что это невозможно.– Поцелуйте меня на ночь. – Его голос звучал хрипло от желания, и Рейф почувствовал, как она снова напряглась в панике.– Мы... мы не должны этого делать.– Учитывая, как сильно мне хочется раздеть вас догола, поцелуй – не слишком большая просьба.От его грубого тона Энни задрожала. Рейф лежал рядом такой же напряженный, как и она, но по другой причине. От него волнами распространялся жар, окутывал ее, но это не был жар лихорадки. Она захотела получить подтверждение, хотя с чего бы ей было доверять человеку, который ее похитил?– Вы хотите только поцелуя?– Дьявол! Нет, я хочу не только поцелуя! – огрызнулся он. – Но я удовлетворюсь этим, если вы не готовы пустить меня к себе.От шока Энни вздрогнула всем телом, в голове зашумело.– Я не шлюха, мистер Маккей!– Женщина не становится шлюхой, когда переспит с мужчиной, – ответил он грубо, безысходность уничтожила его самообладание. – Только когда берет за это деньги.Это слово потрясло ее. Энни однажды слышала его, произнесенное украдкой, когда ее вызвали к одной из проституток, с которой грубо обошлись, – правильнее сказать, которая подверглась нападению, – но она представить себе не могла, чтобы какой-либо мужчина сказал это слово, непосредственно обращаясь к ней. Она содрогнулась от такой грубости, и ее сердце бешено заколотилось. Мужчины так не разговаривают с женщинами, которых уважают, значит ли это, что он намеревается...Рейф положил руку девушке на живот, под связанными руками. Энни охватил жар, и дыхание стало вырываться из легких короткими толчками. Его пальцы слегка согнулись, потом начали нежно поглаживать ее.– Успокойтесь, я не собираюсь вас насиловать.Она произнесла задохнувшись:– Тогда почему вы говорите такие ужасные вещи?– Ужасные?Рейф задумался над возможными причинами такой реакции с ее стороны. Поскольку Энни врач, он не ожидал, что она проявит такую чувствительность по поводу того, что он считал естественным в отношениях между мужчиной и женщиной, и к тому же необычайно приятным. Он давно уже потерял всякое стремление, которое у него, возможно, когда-то и было, «по-джентльменски» ограждать женщин от любых разговоров на эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31