– У меня разрывается сердце, когда я смотрю на него сейчас, такого беспомощного, лишенного разума и умирающего.Вытащив из кармана фартука платок, она приложила его к глазам и всхлипнула.– Я восьмой год служу здесь, и семь лет из них работа доставляла мне радость. Он всегда был хорошим хозяином, разве что немного буйным. Именно так. Буйным. Он был непоседой, настоящим проказником, причинявшим много хлопот своей семье…– Его светлость? – в голосе Марии сквозило недоверие. – Это… существо… в комнате…– Мой внук, – раздался в дверях твердый голос. Гертруда отскочила, и на пороге комнаты показалась хрупкая фигура величественной старухи. Опираясь на трость, она пронзительными серыми глазами внимательно посмотрела на роскошную кровать, а затем перевела взгляд на Марию. – Это «существо» – мой внук, мисс Эштон. Герцог Салтердон. Наследник титула моего дорогого умершего мужа. Когда я тоже умру, он унаследует мое состояние.– Как вы посмели? – воскликнула Мария, и от ее слов Гертруда испуганно вздрогнула и выскочила из комнаты, что-то бормоча вполголоса. Мария встала с кровати, покачиваясь от слабости, и с трудом выпрямилась, почувствовав резкую боль в спине. – Со всем уважением, ваша светлость… но вы лгали…– Я никогда не утверждала, что вашим подопечным будет ребенок, мисс Эштон.– Но можно было намекнуть…– Не вижу разницы. Если бы я считала, что вы не справитесь, то не наняла бы вас.– Но он не человек! Он… он…– Чудовище?В комнату торопливо вошла служанка и поставила серебряный прибор для шоколада на столик у весело потрескивающего огня.Когда горничная удалилась, герцогиня подошла к расставленным у камина стульям с витыми спинками. Опустившись на обтянутое гобеленом сиденье, она сказала:– Попрошу внимательно выслушать меня, прежде чем принимать решение относительно вашей дальнейшей работы в Торн Роуз.– Мне трудно даже представить аргументы, которые могли бы изменить мое мнение, ваша светлость.Герцогиня налила шоколад в две фарфоровые чашки.– Вам нравится эта комната? – спросила она, потянувшись за серебряной ложкой. – Она ваша, если захотите. Вас не должны были помещать вместе с другими слугами.– Мне не нужна комната, – заявила Мария. – Меня не купишь…– Любимая комната моего мужа. Фреска с изображением святого Петра на потолке скопирована с картины, которую он видел в Лувре в Париже. Он был очень религиозным человеком. Ему казалось, что все беды нашего земного существования не более чем урок, который Господь преподносит нам, чтобы научить, как стать достойными небес.Поднеся золотой ободок чашки к губам, герцогиня застыла на мгновение, глядя в пространство, а затем нахмурила брови и задумчиво сказала:– Хотя я не могу себе представить, какой урок нужно извлечь из этой… проблемы. Мой внук, был иногда дерзок, упрям и часто нарушал требования морали, но его нельзя было назвать злым или испорченным грешником. Не понимаю, мисс Эштон, за что ему такие страдания.Устремив взгляд своих блестящих глаз на Марию, герцогиня слабым голосом попросила:– Пожалуйста, девушка, присядьте и выслушайте меня. Мария села, но когда герцогиня попыталась передать ей чашку горячего шоколада, она покачала головой.– Вам не удастся убедить меня, ваша светлость. Я не останусь здесь.– Что вы будете делать? Вернетесь к отцу? Тот ад вам больше подходил?– Вы жестоки, – заявила Мария, вскинув голову. – И нечестны. Я жалею, что откликнулась на это ужасное объявление.– Но вы сделали это, и теперь вы здесь. Вы не производите на меня впечатление женщины, которая боится трудностей. Иначе вы уже давно сбежали бы от отца.– Я поеду в Лондон, – решительно заявила Мария.– Что вы там будете делать? Формально у вас нет образования, если не считать того, чему, по словам вашей матери, тайно от отца научил вас брат. Узнав о вашем с Полом позорном поведении, отец на три дня лишил вас пищи и воды, надеясь, что это наказание очистит ваш разум и сердце от греха лжи.– Он хотел нам добра, – сказала Мария, сама не веря своим словам, и покраснела от нахлынувших воспоминаний.– Разве?Мария вскочила на ноги.– Меня не запугаешь. И я не позволю командовать собой. Если вы действительно так хорошо изучили мое прошлое, то должны были понять, что меня нелегко запугать. По правде говоря, ваша светлость, я становлюсь еще упрямее, когда на меня давят. Остаться здесь и ухаживать за этим… человеком я считаю безнравственным и невозможным. Я требую немедленно отправить меня назад в Хаддерсфилд.– А что будет с вашими мечтами, мисс Эштон? Как вы сможете тогда скопить денег, чтобы помочь матери? Куда вы позовете ее, если убедите оставить отца? Да, милая, об этих ваших планах я тоже знаю.Мария выскочила из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, миновала несколько лестничных пролетов, прежде чем оказалась перед крошечной комнаткой, куда ее поместили вчера вечером.Упав на кровать, она зарылась лицом в ветхую подушку. Шишка на лбу болела, но больше всего ее мучило чувство досады. Досады, как это ни странно, не на ситуацию, в которой она оказалась, и не на пережитый шок, потрясший ее до глубины души, а на саму себя. Ее гнев был неуместен, а раздражительность непростительна. Достоинство неотделимо от самообладания. Господь не одобряет подобные вспышки. За такое поведение отец запер бы ее в чулан.Она должна еще раз увидеться с герцогиней и спокойно объяснить причины, по которым не может оставаться в Торн Роуз. Герцогиня подыщет кого-нибудь – лучше мужчину, – чтобы ухаживать за ее внуком, герцогом Салтердоном. Или за тем, что от него осталось.А от него осталось лишь это ужасное тело, безжизненно лежащее в роскошной кровати в окружении такого богатства, которое тысячи людей и представить себе не могут.В комнату вошла Гертруда и ободряюще улыбнулась Марии.– А теперь займемся шишкой у тебя на лбу. Хорошо. Совсем скоро она начнет синеть…– Мне не нужны припарки, – заявила Мария и откатилась к стене. – Я страдаю из-за собственного эгоизма. Это послужит мне уроком.– Обычная реакция людей, когда они впервые видят его, особенно те, кто знал его раньше… семья, друзья. Хотя теперь немногие из членов семьи и друзей приезжают сюда. Только его брат и герцогиня… – сказала экономка и, нахмурившись, вполголоса добавила: – А также эти кровопийцы Такли и Эдкам.Обойдя шаркающей походкой вокруг кровати и опустившись на продавленный матрас, розовощекая Гертруда осторожно приложила благоухающий пакет с горячими травами ко лбу Марии. Девушка поморщилась, но не протестовала.– Думаю, им слишком больно видеть его, зная, каким он был раньше. Мне часто кажется, что неправильно прятать его здесь, но советчики герцогини говорят, что это будет бесчеловечно по отношению к нему и к ней. Но, зная его светлость, я считаю, что он не возражал бы, если бы люди приходили в дом и смотрели на него, как на какую-то диковинку.– Он умирает? Гертруда поджала губы.– Точно не знаю, – ее голос стал напряженным, – Эдкам говорит, что он уже мертв здесь, – она постучала себя по лбу, – и что смерть тела – это только вопрос времени. Будь на то воля Эдкама, его светлость был бы уже давно помещен в Менстон.– Менстон?– Королевская лечебница для душевнобольных в Менстоне. Это ужасное место, милая. Полное сумасшедших и людей, снедаемых ужасными пороками. Бедняг заковывают в цепи и бьют, как животных.Мария сглотнула. Гертруда ломала руки.– Мысль о том, чтобы поместить туда его светлость… Я прихожу в ярость, когда вижу, как Эдкам и Такли пытаются сломить сопротивление ее светлости, утверждая, что ему там будет лучше… Да и ей тоже. Она сильно изменилась с тех пор, как это произошло. Как будто жизненные силы покинули ее.– Что с ним случилось?– На него напали разбойники, когда он возвращался со скачек в Эпсоне. О, в то время он был проказником, настоящим повесой. Он и его брат, лорд Бейсинсток, были самыми завидными женихами в Англии. Красивые, цветущие. Близнецы. Совершенно одинаковые. Потом лорд Бейсинсток женился на девушке из Уайта, и его светлость один остался сражаться с петлей брачных уз, как он сам выражался. А теперь он просто лежит здесь, превращая жизнь – свою и тех, кто находится рядом – в ад. Встает лишь тогда, когда приходит в себя, что случается нечасто. И тогда он рычит, как дракон, и бросает в нас посуду.– Он что, не может ходить и говорить?На лице Гертруды появилось какое-то странное выражение, руки нервно задвигались. Наконец она тяжело вздохнула, спрятала измятый носовой платок в карман и направилась к двери.– Гертруда! – позвала Мария. Служанка остановилась в дверях и с неохотой оглянулась. – Он ненормальный?– Не мне об этом судить.Мария почти не отреагировала на уход Гертруды. Она лежала на кровати, устремив взгляд в потолок. Что дальше? Вчерашнего происшествия достаточно, чтобы повергнуть ее в шок, а теперь… вот это.Задрожав, она опять зарылась лицом в подушку и постаралась стереть из своей памяти образ этого «чудовища». Невозможно! В отличие от ее брата, этот человек имел ужасный вид, массивное тело. И вероятно, он сумасшедший.Господи милосердный! Может, это наказание за то, что она отвернулась от семьи и милого Джона Риса, воплощения добродетели и честности? Должна ли она войти в это странное и подозрительное место, как Даниил в ров со львами? Лев представлялся ей менее опасным.Она не сделает этого! Она просто не в силах! Возможно, она упряма и своевольна, но не совсем глупа. Она попросит день или два на размышления, а затем попросит – нет, потребует, – чтобы ее перевели в более безопасное и подходящее место. А пока она не несет никакой ответственности за уродливого и несчастного внука герцогини.После некоторых раздумий, преодолев страх, она вернулась в эту ужасную комнату, средоточие болезни и неотвратимой смерти, где обнаружила тихо плачущую у постели внука герцогиню. По обе стороны ее стояли Эдкам и Такли. Несмотря на гнев, первым побуждением Марии было броситься к хрупкой старушке и успокоить ее. Девушка почувствовала, что не многим довелось быть свидетелями слабости этой исключительной женщины. Но тем не менее она нуждалась в поддержке. Несмотря на отвращение к этому ужасному помещению и ее обитателю, потерявшему человеческий облик, Мария могла понять чувства беспомощности и отчаяния, охватившие герцогиню. То же самое она чувствовала по отношению к брату. Ее светлость понимала, что жизнь внука – ее жизнь и что его смерть, или даже ожидание этого ужасного события сделают мир таким мрачным, что один взгляд на него всколыхнет боль невосполнимой утраты.– Трей, Трей, мой милый мальчик, – всхлипывала герцогиня, и голос ее дрожал от горя и гнева. – Что нам теперь делать? Как они могли допустить, чтобы ты стал таким… чудовищем? Как они могли так обращаться, с тобой? Ты же мой внук! Герцог Салтердон…– Ну, ну, Изабелла, – успокаивал ее Эдкам. – Вам не нужно было приходить сюда. Вы не должны этого видеть. Мое сердце тоже разрывается от того, что Трей стал таким. Вы же знаете, что все эти годы я любил его, как сына…– Я тоже, – сказал Такли.Вошедшая вслед за Марией Гертруда раскрыла рот от удивления, и ее круглое лицо зарделось, когда она обнаружила, в каком ужасном состоянии находится комната.– Боже, – застонала она, поспешила к герцогине, сделала реверанс и схватила ее за руки.– Умоляю, простите меня, ваша светлость. Меня не было две недели, я приехала всего за несколько минут до вас. Уверяю, ваша светлость, больше такого ужаса не повторится.Герцогиня ничего не ответила, а просто смотрела на неподвижную, как сама смерть, фигуру.Гертруда презрительно фыркнула в сторону Такли и Эдкама, резко повернулась и вышла из комнаты, даже не взглянув на Марию. Из коридора послышались возбужденные голоса Гертруды и Молли.– Безмозглая девчонка, о чем ты думала, когда позволила его светлости дойти до такого состояния?– Хотела бы я посмотреть, как ты рискнешь подставить свою голову. Клянусь, он опасен – швыряет посудой…– Скорее, ты была занята с этим конюхом Тадеусом. Я не стану порицать ее светлость, если она уволит тебя. И я сама позабочусь…– Ничего ты не сделаешь, глупая старая корова, потому что знаешь, что больше не найдешь никого, кто согласится возиться с ним. Кроме того, мы обе прекрасно знаем, что ее светлость не хочет, чтобы вся Англия узнала, каким идиотом он стал.Мария закрыла глаза и прислонилась к стене.– К черту, – прошептала она. – К черту. * * * – Напишите мне, как только заметите какие-нибудь изменения, – распорядилась герцогиня, забираясь в карету, где ее уже ждали Такли и Эдкам.– Разумеется, – ответила Мария. Кучер закрыл и запер дверцу.Лицо герцогини, смотрящей на девушку из окна кареты, было землистого цвета, а глаза покраснели. Она с трудом выдавила из себя улыбку и спросила:– Вам действительно нравится ваша комната? Можете сменить ее, когда пожелаете. Я чувствую, что ваше присутствие поможет ему…– Комната чудесная, – заверила ее Мария. Герцогиня окинула взглядом фасад огромного замка.– Я сказала слугам, что доверяю вам управление домом и всем, что касается здоровья моего внука.– Это огромная ответственность, ваша светлость.– С которой вы прекрасно справитесь, – уверенным тоном ответила старуха и, величаво вскинув брови, добавила: – Я почувствовала это, как только увидела вас: вашу силу и моральные качества. Полагаю, ваше присутствие поможет ему.– Думаю, ему будет лучше с семьей и друзьями, – довольно смело заявила Мария, и герцогиня страдальчески сморщилась от ее слов. – Почему вы так скоро уезжаете, ваша светлость? Может, вам стоит задержаться на день-два и хотя бы убедиться, что я справлюсь с порученным делом?– Если бы мои душа и сердце были молоды… Но душа измучена, сердце разбито. Я не в силах долго видеть его такого, милая. Я всегда тяжело переносила болезни детей. Поймите…Герцогиня взмахнула рукой и на прощание еще раз слабо улыбнулась Марии. Карета покатилась по дороге.Мария долго смотрела ей вслед, пока роскошный экипаж не скрылся за горизонтом и на мир опять не опустились зимнее безмолвие и запустение. Ей хотелось броситься вслед за герцогиней и попытаться еще раз объяснить ей, что одна мысль остаться наедине с ее внуком вызывает у нее такой ужас, какого она никогда не испытывала даже в присутствии отца.Пошел редкий снег. Он укрывал все вокруг белой пеленой, сквозь которую кое-где проступала черная земля. Все выглядело таким безмятежным, что Мария не удержалась и подставила под холодные крупинки свои опущенные веки, нос, губы.Они с Полом очень любили снег. Как здорово было скрыться от бдительного ока отца и резвиться, как щенки, строить снежные крепости, отважно скользить по тонкому льду пруда. В последние месяцы его жизни они часто подолгу смотрели в окно на падающий снег и делились друг с другом самыми сокровенными тайнами, воображали себя любовниками, представляли, что они вдвоем мчатся по заснеженным полям… целуются, пока их носы не становятся красными от холода, а дыхание не намерзает вокруг рта сверкающим инеем.Увы. Это ее первая зима без Пола. Она вернулась в дом, заперла за собой дверь, устало прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Когда она снова открыла их, то наткнулась на любопытные и настороженные взгляды слуг.Гертруда ободряюще улыбнулась ей.– Я рада, что ты осталась, милочка. У меня такое чувство, что ты вдохнешь жизнь в этот старый дом. И даже поможешь его светлости.– Надеюсь, – просто ответила Мария, совсем не уверенная в своих силах. Голова ее слегка кружилась от волнения. Желудок сжимали спазмы – то ли от беспокойства, то ли того, что она не ела со вчерашнего утра.– Если хотите знать мое мнение, – послышался из ближайшего дверного проема голос Молли, – она не продержится и недели. Таких он съедает за чаем в тот же день…– Ш-ш, – Гертруда бросила на служанку испепеляющий взгляд. – Я больше не потерплю подобных разговоров в своем присутствии. Если герцогиня чувствует, что девушка способна справиться с… с его светлостью, значит, так оно и есть. Его светлости пойдет на пользу, если за ним будет ухаживать такой ангел. Нам всем не помешало бы немного доброты и участия.– Он просто разорвет ее, – ухмыльнулась Молли и для большей выразительности прищелкнула пальцами.У Марии перехватило дыхание.Молли медленно приближалась к остальным, уперев руки в бока.– Может, расскажем ей, что он сделал с остальными, а?Гертруда издала какой-то непонятный звук. Остальные молчали.– Швырял тарелки им прямо в голову. Если ему удавалось дотянуться до них, то они разлетались по всей комнате, как куклы. За исключением мистера Догерти, который вылетел головой в окно. Жуткое зрелище, доложу вам, – она передернула плечами. – В его руках силы, как у десятерых мужчин, клянусь. А когда он рычит…– Хватит! – крикнула Гертруда.– Он не так уж плох, милая, – повернулась она к Марии, которая вся похолодела, представив себе рычащее чудовище, которое избивает несчастную сиделку, желающую помочь ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28