Бели он утратит важнейшее для друидов качество – самообладание, – ему не удастся совершить ничего достойного. Более того, обращение к ужасным и всемогущим духам стихии в гневе могло бы дорого обойтись жрецу. Разве Глнндору, когда он поднял страшный шторм, это не стоило жизни единственного сына? Необходимо безмерное, безграничное спокойствие, если надеешься обуздать эти стихийные силы и скрытые в них смертельные опасности.
Сознавая, что в гневе взывать к неистовым духам бури нельзя, поскольку это может кончиться поражением и гибелью, Ивейн сдержал ярость. Он отомстит, но не теряя самообладания и предварительно тщательно все продумав. Он получил невероятную власть над стихиями, глубоко почитая их и прибегая к их помощи с величайшим почтением. Любое приказание, отданное в гневе, было изменой его связи с природой, и поднять мрачные и зловещие силы шторма возможно лишь тогда, когда иного выхода нет.
Торвин с негодованием разглядывал открывшееся перед ним зрелище. Если не считать маленького лисенка, лежавшего неуклюжим комочком, стоянка была пуста. Ах да, остался мешочек мальчишки с его пожитками, но сам мальчишка исчез.
– Что это значит? – прогремел голос Ивейна прямо за костлявой спиной тэна. Жрец понял, что потерял и возлюбленную, и Киэра – и это уже было страшно. В одной руке он сжал посох, в другой – рукоять меча. Так вот чем ему пришлось заплатить, подумал друид. Расплатиться за то, что оставил Анью, за эти несколько мгновений уединения, когда он надеялся вновь обрести равновесие, подтвердив клятву всю жизнь посвятить служению духам природы.
Несмотря на потрясение, вызванное исчезновением двух его спутников, Ивейн удивился, заметив, что Клод, похоже, потрясен и обескуражен не меньше его. Тем не менее Ивейн обратился к нему.
– Что здесь произошло?
В душе проклиная способность друида передвигаться бесшумно, Торвин попытался собраться с мыслями:
– Мне понадобилось уединиться, и я на минутку отошел в лес.
Ивейн ничего не ответил, но напряженное нетерпение его было физически ощутимо, и Тор-вин почувствовал себя еще более неуютно.
С насмешливой беззаботностью передернув плечами, он медленно повернулся к разгневанному жрецу. Но увидев, как тот помрачнел, поторопился добавить:
– Я отошел ненадолго и совсем недалеко. Возвратившись только что, я обнаружил тут то, что вы видите. Так что понятия не имею, куда подевался парнишка.
Какова бы ни была роль саксонца в исчезновении Аньи и Киэра – а Ивейн подозревал, что тот принял в этом участие, – от него, как и вообще от саксонцев, трудно было ожидать правды. А потому ответ Клода ничего не значил для Ивейна, и он, пройдя мимо, опустился на корточки перед любимцем Аньи.
Осторожно нащупав сквозь шерсть грудку лисенка, Ивейн почувствовал, что Нодди жив. Сунув руку в дорожный мешок, жрец вытащил оттуда склянку со снадобьем, приводящим в чувство, и поднес к остренькой мордочке. Нодди дернулся, потряс головой и неуверенно поднялся на лапки. Ивейн улыбнулся.
Торвин был поражен. Но не воскрешением животного, а тем, что этот, якобы такой проницательный человек, не заметил, что речь-то шла только об исчезновении мальчишки, но не о девушке. Подавив в себе едкое, язвительное презрение к этому явному недостатку сообразительности друида в самых простейших вещах, Торвин решился заговорить первым. Но, стоило ему открыть рот, как Ивейн внезапно поднялся, повернувшись к нему, и неожиданные раскаты его хохота огласили лес.
Жреца порадовало действие уловки на этого человека, по мнению Ивейна, раздувавшегося от самомнения под личиной униженности. Кончив смеяться, друид язвительно потребовал:
– А теперь расскажи мне о похищении Аньи.
Торвин поежился от этих странных, необъяснимых действий жреца. А вдруг он сумасшедший? Саксонец слегка отступил назад. А если он буйный и обладает необычайной силой в приступах бешенства?
– Что тебе известно о ее похищении?
Глаза Ивейна стали ледяными, взгляд пронизывал Торвина насквозь. Друид шагнул к нему и остановился перед дрожащим саксонцем.
Торвин отступил и наткнулся спиной на толстый ствол дерева.
Ивейн счел, что все действия этого человека служат подтверждением его догадки, что он мало напоминает того слабого и жалкого недотепу, за которого выдавал себя.
– Кто похитил Анью? Где она теперь?
Торвин злился на себя за то, что колени его дрожат, и особенно потому, что эта дрожь не была притворной. Злость эта позволила ему надеть на себя прежнюю личину и ответить с подобающей видимостью тревоги:
– Пока я отправлял свои надобности, я слышал, как два незнакомца переговаривались шепотом, – сказал саксонец, потом выпрямился и даже слегка наклонился вперед, понизив голос, перед тем как добавить: – Я выглянул из-за кустов и увидел девушку. Она лежала на земле, столь же бесчувственная, как недавно лисенок.
Услышав, что любимой грозит опасность, Ивейн почти обезумел. Гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести все преграды, воздвигнутые рассудком.
– Ты видел, что с ней сделали? Стараясь сдержаться, Ивейн произнес это ровным, бесстрастным голосом.
– Ее завернули в одеяло, перекинули через седло огромного жеребца и умчали куда-то.
Торвин, размахивая руками, намеренно неуклюже попытался изобразить происшедшее.
– Они не говорили, куда увозят ее?
Ивейну не требовалась помощь саксонца, чтобы ответить на этот вопрос. Лишь каменные стены, построенные человеческими руками, да очень немногие другие препятствия могли помешать друиду узнать местонахождение любого человека. А узы (пусть даже неправедные), связывавшие Ивейна с возлюбленной, без сомнения, направят его на верный, ведущий к ней путь. Ему даже не придется прибегать к помощи заклинания, необходимого в таких случаях. Задавая этот вопрос Клоду, жрец вовсе не собирался узнать, где находится Анья, – он хотел лишь понять, какова роль саксонца в ее похищении. Лучше выведать об этом заранее, перед тем как пуститься на поиски, чтобы подготовиться к возможному предательству.
Торвин с готовностью кивнул головой:
– Да, говорили. Они хотят заточить ее в небольшом аббатстве, у самой границы, по ту ее сторону, в Уэссексе. Торвин помолчал, явно ожидая, что Ивейн заговорит, но тот терпеливо ожидал продолжения, которое, он был уверен, последует. – Завтра утром я отведу вас туда.
Досадуя, что друид, как он надеялся, не попросил его о помощи, саксонец, стиснув зубы, но улыбаясь, сам предложил ему свои услуги.
– Я знаю прямую дорогу, по ней можно будет дойти быстрее.
– Как это керл, живущий на границе Нортумбрии, так хорошо знает это маленькое аббатство!
Мысленно видя перед собой Анью, лежащую без сознания, как тогда, после падения с лошади, Ивейн хотел посмотреть, как будет юлить и изворачиваться этот человек, прежде чем должным образом покарать его.
– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчиком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы понимаете, почему я могу проводить вас туда с первыми лучами рассвета.
Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искренность ответа саксонца были настолько же коварны, как и заминка и колебания. Последние говорили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого человека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод выдавал себя, такие связи были невероятны. Конечно, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.
Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рассеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?
Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он сможет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было терять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог уклониться от этого.
– Завтра? Почему не сейчас?
Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадовался, считая, что все бурные пороги его нелегкого плавания уже позади.
– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, которые укажут мне путь.
Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырвалось из его груди.
На глазах у саксонца, не верившего себе, неведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарастала, вбирая в себя окружающее и заставляя забыть обо всем, круглый кристалл, зажатый в орлиных когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассеялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.
– Теперь у тебя есть свет. – Ивейн обратил устрашающий взгляд на саксонца. Тот дрожал с головы до ног. – Бери мешок Киэра и веди меня.
Торвин, не возражая, хотя и негодуя в душе, немедленно подчинился. Ладно, успокаивал он себя. Он поведет его окольной дорогой, так что они попадут туда как раз к тому времени, когда жреца будет ждать засада.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Уилфрид был необычайно доволен неожиданными успехами и столь скорым осуществлением своих замыслов; лицо его, и так-то обычно красное, еще больше побагровело, что было заметно даже в жалком, полутемном закутке, едва освещенном коптилкой, поставленной на перевернутом ящике. Стоя в полумраке конюшни, на время превращенной в темницу, он наблюдал, как грубые руки кинули бесчувственного паренька в сплетенную из толстых прутьев клетку. Мальчишка лежал за решеткой, рядом с тоненькой и столь же неподвижной фигуркой – первой жертвой епископа, доставленной в Экли.
– Я вижу, Рольф, ты неплохо потрудился, опередив даже Торвина и оставив его на бобах! – Епископ не скрывал удивления, что этому недалекому простаку удалось одурачить тэна, но он был доволен. – Вот тебе в знак моей благодарности!
Блеск в глазах Уилфрида выдавал его истинные чувства. Деньги были наградой и за то, что заносчивого тэна оставили с носом, и за то, что епископу доставили мальчика, которого он так жаждал заполучить.
Когда небольшой мешочек упал в протянутую руку и монеты в нем зазвенели, Рольф ощутил необыкновенную гордость – хоть тут он обошел высокомерного Торвина.
– Ты, конечно же, отдашь своему другу его долю вознаграждения?
На самом деле, Уилфрид вовсе не ожидал от грубоватого воина подобной честности. Он задал этот вопрос лишь потому, что того требовала роль праведного, благочестивого священника.
– Ты получил бы больше, если бы исполнил это раньше.
Сложив пухлые руки на круглом, выпирающем животе, Уилфрид перечислил все то, что уже было обговорено прежде.
– Встретился бы со своим бывшим союзником, как это было намечено, но напал бы врасплох, неожиданно, чтобы добыть мне важнейшее орудие, необходимое для мести.
Щеки Уилфрида затряслись, когда он зашелся в холодном, сухом, почти лающем смехе.
Награжденный им воин кивнул в ответ и тоже злорадно ухмыльнулся.
Рольф уже научился бояться епископа и сейчас, когда тот подошел к громадным дверям сарая, жадно вслушивался в каждое слово Уилфрида, желая удостовериться, что не допустил никакого промаха. Боясь, как бы впоследствии не навлечь на себя ярость епископа, Рольф услышал его торжествующий голос:
– Теперь мне остается только дождаться рассвета, чтобы пополнить мою коллекцию последним недостающим в ней экземпляром.
Анья, чуть приоткрывшая глаза в ту минуту, когда к ней бросили Киэра, сквозь густые ресницы наблюдала за Уилфридом. Хотя у нее болела голова и все тело, девушка разглядела человека, облаченного в одежды епископа. Он захлопнул тяжелую дверь, слишком массивную для этой скромной постройки. Мало того, более светлый цвет досок указывал на то, что дверь была сколочена недавно, значительно позднее, чем стены сарая.
Анья тряхнула головой, отгоняя болезненные мысли, и ее тотчас же пронзила мгновенная острая боль. Девушка проводила глазами мужчину, выходившего из конюшни, узнав в тем того, кто сражался с Ивейном на мечах. Она не сомневалась, что оставшийся был епископ Уилфрид, тот, о ком с такой неприязнью и презрением говорил Дарвин. Мрачный персонаж многочисленных легенд и историй, в которых рассказывалось, как его жадность была побеждена мощью саксонцев и волхованием друидов. Да, это славное деяние свершилось объединенными усилиями двух саксонских илдорменов, одним из которых был отец Аньи, а заклинания творили ее прадедушка Глиндор вместе с Ивейном и его сестрой Ллис.
Слушая загадочный обмен репликами между епископом и воином, девушка попыталась разгадать угрожающий смысл слов Уилфрида – и это ей удалось без труда. Сомнений не было: последним, недостающим в его коллекции экземпляром, был Ивейн, которого он хотел захватить точно так же, как ее или Киэра. Столь же несомненно было и то, что епископ намеревался использовать их, как и Адама, мужа Ллис, чтобы отомстить…
– Ага, так ты, значит, очнулась?
Уилфрид не скрывал удовлетворения, глядя на заключенную в клетку девушку. Она ведь в конце концов происходит из рода могущественного и опасного чародея и, следовательно, заслуживает кары.
Голос Уилфрида прервал размышления Аньи. Глаза девушки, до этого затуманенные, засверкали, точно смарагды, когда она подняли их на говорившего.
– Теперь, когда ты наконец пришла в чувства, надеюсь, ты объяснишь мне, для чего служат все эти вещи. – Он сделал ударение на слове «надеюсь», так что ясно было, что, если девушка не послушается, епископ не задумываясь применит силу, ради того чтобы получить ответ.
Анья поначалу никак не могла понять, чего этот странный человек требует от нее, потом удивилась, заметив в царившем полумраке какие-то свисающие с одной из балок предметы. Епископ протянул руку и, вытащил нечто из ее пропавшей котомки. Повернувшись, он подошел к Анье. В руке у него был маленький мешочек, похищенный вместе с лошадью и припасами.
– Скажи мне, какое предназначение имеют эти предметы в бесовских языческих ритуалах?
Зеленые глаза девушки уверенно, не мигая, встретили его взгляд, и радость Уилфрида слегка потускнела, сменившись досадой и раздражением. Бормоча что-то себе под нос, он просунул руку сквозь прутья и, перевернув мешочек, высыпал его содержимое на покрытый заплесневелой соломой пол. Мясистые пальцы скомкали, смяли мешочек и швырнули его в угол клетки.
Анья сознавала, что епископу хотелось бы увидеть ее у своих ног, и с трудом подавила в себе желание наклониться и подобрать драгоценные для нее вещи.
Уилфрид, казалось, разгневался не на шутку:
– Немедленно подними!
Девушка спокойно наклонилась и не спеша собрала пузырьки, кремень и камешек. Но когда она подняла также брошенный в угол мешочек, намереваясь сложить все свои мелочи обратно, раздался еще более гневный окрик:
– Нет! Скажи мне, для чего все это нужно!
Тонкие дуги бровей изогнулись в насмешливом изумлении, и Анья аккуратно, двумя пальцами, подняла первый предмет.
– Это кремень. С его помощью высекают огонь.
Епископ издал нечто вроде рычания, но девушка не обратила на это никакого внимания и спокойно продолжала, поднимая один за другим пузырьки:
– Это снотворное снадобье, а это – для скорейшего заживления ран и останавливания кровотечений.
В глазах Уилфрида блеснул огонек возбуждения. Вот оно – подтверждение его наихудших подозрений! Вот они перед ним – бесовские зелья, противные воле Господа. Пищу людям послал Всевышний, и какое-либо вмешательство человека в его промысел, без сомнения, является смертным грехом.
Анья застыла. Внезапная перемена в настроении епископа была подобна поведению жреца. Девушка могла ожидать этого от друида, но была совершенно не готова встретить такое со стороны своего тюремщика.
Покачиваясь с носка на пятку, епископ Уилфрид расплылся в широкой улыбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Сознавая, что в гневе взывать к неистовым духам бури нельзя, поскольку это может кончиться поражением и гибелью, Ивейн сдержал ярость. Он отомстит, но не теряя самообладания и предварительно тщательно все продумав. Он получил невероятную власть над стихиями, глубоко почитая их и прибегая к их помощи с величайшим почтением. Любое приказание, отданное в гневе, было изменой его связи с природой, и поднять мрачные и зловещие силы шторма возможно лишь тогда, когда иного выхода нет.
Торвин с негодованием разглядывал открывшееся перед ним зрелище. Если не считать маленького лисенка, лежавшего неуклюжим комочком, стоянка была пуста. Ах да, остался мешочек мальчишки с его пожитками, но сам мальчишка исчез.
– Что это значит? – прогремел голос Ивейна прямо за костлявой спиной тэна. Жрец понял, что потерял и возлюбленную, и Киэра – и это уже было страшно. В одной руке он сжал посох, в другой – рукоять меча. Так вот чем ему пришлось заплатить, подумал друид. Расплатиться за то, что оставил Анью, за эти несколько мгновений уединения, когда он надеялся вновь обрести равновесие, подтвердив клятву всю жизнь посвятить служению духам природы.
Несмотря на потрясение, вызванное исчезновением двух его спутников, Ивейн удивился, заметив, что Клод, похоже, потрясен и обескуражен не меньше его. Тем не менее Ивейн обратился к нему.
– Что здесь произошло?
В душе проклиная способность друида передвигаться бесшумно, Торвин попытался собраться с мыслями:
– Мне понадобилось уединиться, и я на минутку отошел в лес.
Ивейн ничего не ответил, но напряженное нетерпение его было физически ощутимо, и Тор-вин почувствовал себя еще более неуютно.
С насмешливой беззаботностью передернув плечами, он медленно повернулся к разгневанному жрецу. Но увидев, как тот помрачнел, поторопился добавить:
– Я отошел ненадолго и совсем недалеко. Возвратившись только что, я обнаружил тут то, что вы видите. Так что понятия не имею, куда подевался парнишка.
Какова бы ни была роль саксонца в исчезновении Аньи и Киэра – а Ивейн подозревал, что тот принял в этом участие, – от него, как и вообще от саксонцев, трудно было ожидать правды. А потому ответ Клода ничего не значил для Ивейна, и он, пройдя мимо, опустился на корточки перед любимцем Аньи.
Осторожно нащупав сквозь шерсть грудку лисенка, Ивейн почувствовал, что Нодди жив. Сунув руку в дорожный мешок, жрец вытащил оттуда склянку со снадобьем, приводящим в чувство, и поднес к остренькой мордочке. Нодди дернулся, потряс головой и неуверенно поднялся на лапки. Ивейн улыбнулся.
Торвин был поражен. Но не воскрешением животного, а тем, что этот, якобы такой проницательный человек, не заметил, что речь-то шла только об исчезновении мальчишки, но не о девушке. Подавив в себе едкое, язвительное презрение к этому явному недостатку сообразительности друида в самых простейших вещах, Торвин решился заговорить первым. Но, стоило ему открыть рот, как Ивейн внезапно поднялся, повернувшись к нему, и неожиданные раскаты его хохота огласили лес.
Жреца порадовало действие уловки на этого человека, по мнению Ивейна, раздувавшегося от самомнения под личиной униженности. Кончив смеяться, друид язвительно потребовал:
– А теперь расскажи мне о похищении Аньи.
Торвин поежился от этих странных, необъяснимых действий жреца. А вдруг он сумасшедший? Саксонец слегка отступил назад. А если он буйный и обладает необычайной силой в приступах бешенства?
– Что тебе известно о ее похищении?
Глаза Ивейна стали ледяными, взгляд пронизывал Торвина насквозь. Друид шагнул к нему и остановился перед дрожащим саксонцем.
Торвин отступил и наткнулся спиной на толстый ствол дерева.
Ивейн счел, что все действия этого человека служат подтверждением его догадки, что он мало напоминает того слабого и жалкого недотепу, за которого выдавал себя.
– Кто похитил Анью? Где она теперь?
Торвин злился на себя за то, что колени его дрожат, и особенно потому, что эта дрожь не была притворной. Злость эта позволила ему надеть на себя прежнюю личину и ответить с подобающей видимостью тревоги:
– Пока я отправлял свои надобности, я слышал, как два незнакомца переговаривались шепотом, – сказал саксонец, потом выпрямился и даже слегка наклонился вперед, понизив голос, перед тем как добавить: – Я выглянул из-за кустов и увидел девушку. Она лежала на земле, столь же бесчувственная, как недавно лисенок.
Услышав, что любимой грозит опасность, Ивейн почти обезумел. Гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести все преграды, воздвигнутые рассудком.
– Ты видел, что с ней сделали? Стараясь сдержаться, Ивейн произнес это ровным, бесстрастным голосом.
– Ее завернули в одеяло, перекинули через седло огромного жеребца и умчали куда-то.
Торвин, размахивая руками, намеренно неуклюже попытался изобразить происшедшее.
– Они не говорили, куда увозят ее?
Ивейну не требовалась помощь саксонца, чтобы ответить на этот вопрос. Лишь каменные стены, построенные человеческими руками, да очень немногие другие препятствия могли помешать друиду узнать местонахождение любого человека. А узы (пусть даже неправедные), связывавшие Ивейна с возлюбленной, без сомнения, направят его на верный, ведущий к ней путь. Ему даже не придется прибегать к помощи заклинания, необходимого в таких случаях. Задавая этот вопрос Клоду, жрец вовсе не собирался узнать, где находится Анья, – он хотел лишь понять, какова роль саксонца в ее похищении. Лучше выведать об этом заранее, перед тем как пуститься на поиски, чтобы подготовиться к возможному предательству.
Торвин с готовностью кивнул головой:
– Да, говорили. Они хотят заточить ее в небольшом аббатстве, у самой границы, по ту ее сторону, в Уэссексе. Торвин помолчал, явно ожидая, что Ивейн заговорит, но тот терпеливо ожидал продолжения, которое, он был уверен, последует. – Завтра утром я отведу вас туда.
Досадуя, что друид, как он надеялся, не попросил его о помощи, саксонец, стиснув зубы, но улыбаясь, сам предложил ему свои услуги.
– Я знаю прямую дорогу, по ней можно будет дойти быстрее.
– Как это керл, живущий на границе Нортумбрии, так хорошо знает это маленькое аббатство!
Мысленно видя перед собой Анью, лежащую без сознания, как тогда, после падения с лошади, Ивейн хотел посмотреть, как будет юлить и изворачиваться этот человек, прежде чем должным образом покарать его.
– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчиком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы понимаете, почему я могу проводить вас туда с первыми лучами рассвета.
Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искренность ответа саксонца были настолько же коварны, как и заминка и колебания. Последние говорили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого человека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод выдавал себя, такие связи были невероятны. Конечно, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.
Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рассеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?
Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он сможет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было терять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог уклониться от этого.
– Завтра? Почему не сейчас?
Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадовался, считая, что все бурные пороги его нелегкого плавания уже позади.
– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, которые укажут мне путь.
Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырвалось из его груди.
На глазах у саксонца, не верившего себе, неведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарастала, вбирая в себя окружающее и заставляя забыть обо всем, круглый кристалл, зажатый в орлиных когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассеялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.
– Теперь у тебя есть свет. – Ивейн обратил устрашающий взгляд на саксонца. Тот дрожал с головы до ног. – Бери мешок Киэра и веди меня.
Торвин, не возражая, хотя и негодуя в душе, немедленно подчинился. Ладно, успокаивал он себя. Он поведет его окольной дорогой, так что они попадут туда как раз к тому времени, когда жреца будет ждать засада.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Уилфрид был необычайно доволен неожиданными успехами и столь скорым осуществлением своих замыслов; лицо его, и так-то обычно красное, еще больше побагровело, что было заметно даже в жалком, полутемном закутке, едва освещенном коптилкой, поставленной на перевернутом ящике. Стоя в полумраке конюшни, на время превращенной в темницу, он наблюдал, как грубые руки кинули бесчувственного паренька в сплетенную из толстых прутьев клетку. Мальчишка лежал за решеткой, рядом с тоненькой и столь же неподвижной фигуркой – первой жертвой епископа, доставленной в Экли.
– Я вижу, Рольф, ты неплохо потрудился, опередив даже Торвина и оставив его на бобах! – Епископ не скрывал удивления, что этому недалекому простаку удалось одурачить тэна, но он был доволен. – Вот тебе в знак моей благодарности!
Блеск в глазах Уилфрида выдавал его истинные чувства. Деньги были наградой и за то, что заносчивого тэна оставили с носом, и за то, что епископу доставили мальчика, которого он так жаждал заполучить.
Когда небольшой мешочек упал в протянутую руку и монеты в нем зазвенели, Рольф ощутил необыкновенную гордость – хоть тут он обошел высокомерного Торвина.
– Ты, конечно же, отдашь своему другу его долю вознаграждения?
На самом деле, Уилфрид вовсе не ожидал от грубоватого воина подобной честности. Он задал этот вопрос лишь потому, что того требовала роль праведного, благочестивого священника.
– Ты получил бы больше, если бы исполнил это раньше.
Сложив пухлые руки на круглом, выпирающем животе, Уилфрид перечислил все то, что уже было обговорено прежде.
– Встретился бы со своим бывшим союзником, как это было намечено, но напал бы врасплох, неожиданно, чтобы добыть мне важнейшее орудие, необходимое для мести.
Щеки Уилфрида затряслись, когда он зашелся в холодном, сухом, почти лающем смехе.
Награжденный им воин кивнул в ответ и тоже злорадно ухмыльнулся.
Рольф уже научился бояться епископа и сейчас, когда тот подошел к громадным дверям сарая, жадно вслушивался в каждое слово Уилфрида, желая удостовериться, что не допустил никакого промаха. Боясь, как бы впоследствии не навлечь на себя ярость епископа, Рольф услышал его торжествующий голос:
– Теперь мне остается только дождаться рассвета, чтобы пополнить мою коллекцию последним недостающим в ней экземпляром.
Анья, чуть приоткрывшая глаза в ту минуту, когда к ней бросили Киэра, сквозь густые ресницы наблюдала за Уилфридом. Хотя у нее болела голова и все тело, девушка разглядела человека, облаченного в одежды епископа. Он захлопнул тяжелую дверь, слишком массивную для этой скромной постройки. Мало того, более светлый цвет досок указывал на то, что дверь была сколочена недавно, значительно позднее, чем стены сарая.
Анья тряхнула головой, отгоняя болезненные мысли, и ее тотчас же пронзила мгновенная острая боль. Девушка проводила глазами мужчину, выходившего из конюшни, узнав в тем того, кто сражался с Ивейном на мечах. Она не сомневалась, что оставшийся был епископ Уилфрид, тот, о ком с такой неприязнью и презрением говорил Дарвин. Мрачный персонаж многочисленных легенд и историй, в которых рассказывалось, как его жадность была побеждена мощью саксонцев и волхованием друидов. Да, это славное деяние свершилось объединенными усилиями двух саксонских илдорменов, одним из которых был отец Аньи, а заклинания творили ее прадедушка Глиндор вместе с Ивейном и его сестрой Ллис.
Слушая загадочный обмен репликами между епископом и воином, девушка попыталась разгадать угрожающий смысл слов Уилфрида – и это ей удалось без труда. Сомнений не было: последним, недостающим в его коллекции экземпляром, был Ивейн, которого он хотел захватить точно так же, как ее или Киэра. Столь же несомненно было и то, что епископ намеревался использовать их, как и Адама, мужа Ллис, чтобы отомстить…
– Ага, так ты, значит, очнулась?
Уилфрид не скрывал удовлетворения, глядя на заключенную в клетку девушку. Она ведь в конце концов происходит из рода могущественного и опасного чародея и, следовательно, заслуживает кары.
Голос Уилфрида прервал размышления Аньи. Глаза девушки, до этого затуманенные, засверкали, точно смарагды, когда она подняли их на говорившего.
– Теперь, когда ты наконец пришла в чувства, надеюсь, ты объяснишь мне, для чего служат все эти вещи. – Он сделал ударение на слове «надеюсь», так что ясно было, что, если девушка не послушается, епископ не задумываясь применит силу, ради того чтобы получить ответ.
Анья поначалу никак не могла понять, чего этот странный человек требует от нее, потом удивилась, заметив в царившем полумраке какие-то свисающие с одной из балок предметы. Епископ протянул руку и, вытащил нечто из ее пропавшей котомки. Повернувшись, он подошел к Анье. В руке у него был маленький мешочек, похищенный вместе с лошадью и припасами.
– Скажи мне, какое предназначение имеют эти предметы в бесовских языческих ритуалах?
Зеленые глаза девушки уверенно, не мигая, встретили его взгляд, и радость Уилфрида слегка потускнела, сменившись досадой и раздражением. Бормоча что-то себе под нос, он просунул руку сквозь прутья и, перевернув мешочек, высыпал его содержимое на покрытый заплесневелой соломой пол. Мясистые пальцы скомкали, смяли мешочек и швырнули его в угол клетки.
Анья сознавала, что епископу хотелось бы увидеть ее у своих ног, и с трудом подавила в себе желание наклониться и подобрать драгоценные для нее вещи.
Уилфрид, казалось, разгневался не на шутку:
– Немедленно подними!
Девушка спокойно наклонилась и не спеша собрала пузырьки, кремень и камешек. Но когда она подняла также брошенный в угол мешочек, намереваясь сложить все свои мелочи обратно, раздался еще более гневный окрик:
– Нет! Скажи мне, для чего все это нужно!
Тонкие дуги бровей изогнулись в насмешливом изумлении, и Анья аккуратно, двумя пальцами, подняла первый предмет.
– Это кремень. С его помощью высекают огонь.
Епископ издал нечто вроде рычания, но девушка не обратила на это никакого внимания и спокойно продолжала, поднимая один за другим пузырьки:
– Это снотворное снадобье, а это – для скорейшего заживления ран и останавливания кровотечений.
В глазах Уилфрида блеснул огонек возбуждения. Вот оно – подтверждение его наихудших подозрений! Вот они перед ним – бесовские зелья, противные воле Господа. Пищу людям послал Всевышний, и какое-либо вмешательство человека в его промысел, без сомнения, является смертным грехом.
Анья застыла. Внезапная перемена в настроении епископа была подобна поведению жреца. Девушка могла ожидать этого от друида, но была совершенно не готова встретить такое со стороны своего тюремщика.
Покачиваясь с носка на пятку, епископ Уилфрид расплылся в широкой улыбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28