Она глубоко вздохнула, словно вбирая в себя волшебное пение, и несмотря на то что голоса были мужские, а не женские, сами звуки молитвы были ей знакомы и близки. Она почувствовала какую-то правильность, сопричастность к этой жизни, будто вернулась домой.
— Я заметила, что сегодня днем вы читали «Молитвы к Богородице», это так? — спросила Мартина, опуская руку с кубком на обеденный стол.— Да, — ответил Торн.Он мысленно улыбнулся, чувствуя, что Мартина намеревается затеять очередную застольную дискуссию. Ее любовь к спорам удивляла и восхищала его — так же как и ее умение их выигрывать. Со дня их прибытия в монастырь прошла неделя, и почти из всех случившихся за это время диспутов она выходила победительницей.Саксу нравилось, что его не заставляют обедать вместе с молчаливыми монахами в трапезной, разделяя с ними их постную пищу, в отличие от Райнульфа, который, казалось, чувствовал себя здесь как дома, растворившись в повседневной жизни обитателей монастыря. Торн и Мартина обедали вместе в центральном зале настоятельских покоев, сидя друг против друга за маленьким столом. Их обычная молчаливость и сдержанность постепенно растаяла, уступив место дружескому расположению, неизбежно возникающему между двумя людьми, оказавшимися в незнакомом месте и предоставленными самим себе.Днем они отправлялись на совместные прогулки, исследуя окрестности монастыря. Их любимым местом была излучина реки Блэкберн, там, где она круто поворачивала на север, вдаваясь в густой лес. Воды реки подточили берег в этом месте, а течение нанесло большие валуны, поросшие со временем мхом. Здесь они и бродили часами, спускаясь иногда к воде, чтобы, расположившись на камнях, подолгу беседовать. При этом Торн всегда брал ее за руку, помогая удерживать равновесие при спуске по крутому берегу, но в остальных случаях никогда не позволял себе какого-либо физического контакта с ней. Ему было очень трудно оставаться для Мартины только другом и не более, он хотел так много сказать ей, но предпочитал не делать этого, проявляя столь мучительное для него благоразумие.Оба они были удивлены, обнаружив, что похожи друг на друга — не столько в интеллектуальном плане, сколько по темпераменту. Им были свойственны гордость и упрямство, и нечто другое, трудно объяснимое словами…— Вас удивляет мой выбор? — спросил Торн. Они оба активно пользовались монастырской библиотекой, часто читая по очереди одни и те же книги — в основном греческих и латинских авторов, — чтобы затем спорить и обсуждать их, как ученые церковники.Она удивленно взглянула на него.— Еще бы, учитывая, что вы никогда не посещаете мессу.— Но у каждого человека вера может принимать различные формы, миледи.Мартина помолчала, задумавшись над его словами, ее синие глаза поблескивали в свете свечей. Ее красота, когда он смотрел на нее, иногда доставляла Торну мучительно сладкую боль.— А вы действительно верующий человек, сэр Торн? — спросила она.Он пожал плечами.— Я принял крещение Матери нашей, святой церкви.Она недоверчиво улыбнулась, а он остановил свой взгляд на ее губах — ярких, немного припухлых, словно их только что поцеловали. Эта мысль отдалась напряжением в чреслах, он мысленно стиснул зубы, проклиная свое необузданное воображение.— Думаю, то, что вы принимали участие в крестовом походе, еще ни о чем не говорит, — сказала она. — Райнульф рассказывал, что многие весьма далекие от веры люди, в том числе разное отребье, нашили на одежды кресты и отправились с рыцарями-крестоносцами в надежде на богатую добычу. Другие присоединялись к походу, чтобы замолить свои грехи, и нимало не интересовались его целью — освобождением Гроба Господня в Иерусалиме.Торн кивнул и откинулся на спинку стула. Тем временем Клева, кухарка брата Мэтью, убирала со стола пустые тарелки.— К сожалению, должен сказать, что я не искал в походе ни добычи, ни прощения грехов, миледи. Я принадлежал к третьему типу крестоносцев — беднякам Божьим, как называл нас Людовик, — потому что мы были преисполнены веры и религиозного рвения. Я действительно стремился освободить Святую Землю и был даже готов пожертвовать ради этой цели своей жизнью.Торн говорил спокойно, но Мартина уловила в его голосе горькие нотки сожаления, раскаяния, оставившего шрам в его душе.Он вздохнул и отхлебнул добрый глоток вина.— По крайней мере те из нас, кто остался лежать в земле Палестины, умирали с мыслью о том, что мы победим, что мы освободим Иерусалим и вернемся героями. Они так и не узнали, что крестоносцы потерпели страшное поражение и что на родине тех, кто вернулся, встречали отнюдь не как героев.Клева поставила на стол вазу с ароматным анисовым печеньем. Мартина взяла один темно-коричневый кусочек и стала задумчиво жевать, размышляя о годах ранней юности Торна — о его первоначальной набожности, о пленении в Леванте и, наконец, о долгожданном возвращении домой, где он узнал о жестокой участи, постигшей его семью.— Удивительно, что вы вообще сохранили хоть какую-то веру, — сказала она.— О, я еще продолжаю верить, — тихо сказал он, глядя ей в глаза. — Правда, не так, как в юности. Будучи ребенком, я был, — он печально улыбнулся, — очень наивным. Я верил во всепрощающего Бога, в Бога любви, — сказал он.— А теперь?Он встал и подошел к стоящему в углу сундуку, в котором хранились шахматы.— А теперь я знаю больше. Я знаю, что у Бога тоже есть что-то вроде характера и что лучше не становиться у него на пути, если он решил покарать кого-то.— Звучит так, будто вы определяете веру как страх перед Богом.Он поставил шахматную доску на стол и начал доставать фигурки из двух зеленых бархатных мешочков и расставлять их.— А у вас есть иное, лучшее определение веры?— Оно было у Питера Абеляра, — сказала она. — Он утверждал, что вера — это личное дело каждого.Торн спрятал руки за спиной, затем выставил вперед сжатые кулаки, предлагая Мартине выбрать пешку. Она потянулась к правой руке, затем, подумав немного, указала на левую. Он открыл ладонь, на которой лежала белая пешка. Губы его скривились в сардонической усмешке, смысл которой был Мартине хорошо понятен — она постоянно угадывала, в какой руке зажата белая фигура. Она со смехом схватила белую пешку и принялась расставлять свои фигуры.— Абеляр, — сказал Торн, усаживаясь и расставляя шахматы, — написал много умных и рассудительных книжек, но не написал ни одной проповеди. Я знаю, что ваша собственная теология несколько… расплывчата и учение Абеляра, несомненно, вполне вас устраивает, но мне оно совершенно не подходит.Мартина привела в порядок свои фигуры.— Но ведь он великолепен!— Да, очень. У него был необыкновенно светлый ум. Однако он всего лишь человек, со многими недостатками, надо сказать.Она с треском поставила своего офицера, делая ход.— Но Абеляр не был еретиком. Он считал, что если человек пострадал за свои грехи, то тем самым он искупил их.— Я говорю не о том, что он считал или во что он верил, — сказал Торн. Он помолчал, делая ответный ход и с некотороым сомнением посмотрел на Мартину. — Я говорю об Элоизе.— А! Ну, любовь — это великая сила. — Она почувствовала, что краснеет. — По крайней мере так говорят. И всегда найдутся люди, готовые спорить, что противостоять ей невозможно.Торн выстроил свои пешки в боевом порядке.— Верно, если кто-то недостаточно силен для этого. Будучи служителем церкви, Абеляр должен был оставаться холостым и целомудренным. Но он оказался слаб и в результате пострадал от этого. Любовь к Элоизе была ошибкой, и он, несомненно, осознал это со всей ясностью в тот момент, когда слуги ее дяди ворвались в его комнату и… — он быстро взглянул на Мартину и сделал новый ход, — …и оскопили его.— Кастрировали, — поправила его Мартина. — Лучше называйте вещи их собственными именами. Кажется, будто вы даже одобряете такое ужасное наказание, которое он понес всего лишь за то, что просто имел несчастье влюбиться.Торн откинулся назад и пристально смотрел на Мартину, задумавшуюся над очередным ходом.— Иногда влюбиться — это не просто так, — тихо сказал он. — Потому что могут возникнуть последствия. И Абеляр прекрасно понимал это, но потерял самоконтроль и не смог удержаться от того, чтобы не влюбиться… Я не повторю его ошибки, — задумчиво помолчав, уверенно добавил он.Лицо Мартины вспыхнуло. Она подняла на него глаза и, глубоко вздохнув, быстро сказала:— И я тоже.Со всем самообладанием, на которое была способна, она решительно двинула вперед ферзя и хладнокровно кивнула на доску;— Ваш ход, сэр Торн. Глава 12 Как-то погожим теплым вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая золотом окрестные поля, Мартине довелось увидеть, как Фрея убила свою первую жертву — маленькую толстую куропатку. Торн объяснил, что позволит птице съесть свой первый трофей, хотя в будущем, конечно же, отучит ее от этого.— Смотрите, — сказал он, указывая на сокола, который приземлился возле своей добычи. — Вначале она ощиплет куропатку, а затем станет клевать, начав с левого крыла.Мартина изумленно взглянула на него.— Да-да, она сначала выдернет все перья, а потом съест ее.Когда Фрея сделала все в точности так, как он и сказал, Мартина с удивлением спросила:— Но откуда вы это знаете?— Не существует почти ничего такого, чего бы я не знал об охотничьих птицах, Мартина, — рассмеялся Торн.С опозданием спохватившись, он понял, что случайно назвал ее по имени, вместо обычного «миледи». Мартина была поражена не меньше его. Он стиснул зубы и отвернулся. Мартина поняла, что он злится на себя за эту оговорку, но все же слышать из его уст свое имя, произнесенное с приятным ее уху английским акцентом, ей было почему-то очень приятно.Глядя на Фрею, терзавшую куропатку, он нахмурился.— А вы успеете ее выдрессировать к нашему отъезду домой? — спросила Мартина, тронутая его смущением.— Домой? — по его лицу скользнула тень. — О, вы имеете в виду Харфорд. Да, в основном, конечно, успею.— Само собой, что я имела в виду Харфорд. Ведь это же и ваш дом, не так ли?— Это дом сэра Годфри.Торн извлек из ножен кинжал с серебряной рукояткой. Стараясь случайно не задеть возбужденно бившую крыльями Фрею, он стал на колени, склонился над куропаткой и вскрыл кинжалом ей череп, обнажая мозги. Фрея тут же принялась энергично клевать белую мякоть. И хотя Мартина понимала, что в этом нет никакой жестокости и что хозяин всего лишь поощряет отличившуюся птицу, все же она поспешно отвернулась от неприятного зрелища.— У меня нет дома, — произнес Торн, втыкая в землю кинжал. — Я лишился его с тех пор, как покинул родительский кров много лет назад.— И у меня тоже, — немного помолчав, ответила Мартина.Он бросил на нее быстрый взгляд и поднялся на ноги, вытирая кинжал о кожаные штаны.— Но он у вас будет через несколько недель, как только вы выйдете замуж.Она кивнула.— И у вас тоже, вскоре после этого события.По лицу Торна проскользнула тень беспокойства. Он отвернулся, молча смотря на Фрею, которая расправлялась со своей первой добычей.
«Он наблюдает за мной!» — почувствовала Мартина.Боковым зрением она могла видеть Торна, который стоял рядом с ее братом на лугу, неподалеку от нее. На его одетой в кожаную перчатку левой руке сидела Фрея, а пара повизгивающих спаниелей вертелись возле ног. Торн надел на голову сокола колпачок, заканчивая сегодняшнюю тренировку. Все это время, разговаривая с Райнульфом, он определенно следил за ней, пока она ходила по монастырскому саду, осматривая растущие там целебные травы.Мартина присела возле невзрачного растеньица с большими пушистыми листьями. Ослиное ухо, так его обычно называют. А еще комфри. Но монашки всегда называли его нитбон, то есть «трава, сращивающая сломанные кости», и Мартина хорошо знала это растение. Трава эта была довольно редкая и очень ценная из-за своего сильного лечебного свойства, кроме того, вырастить ее из семян было сложной задачей. А поскольку Мартина хотела обязательно иметь ее в саду, который она собиралась разбить в своем новом доме, то она решила срезать несколько отростков, чтобы посадить их в Харфорде. Достав из футляра острый столовый ножик, она выбрала веточку, быстро освободила ее от нижних листьев и аккуратно, под углом, отрезала от основного стебля.«И все-таки он наблюдает за мной. И уже давно».Всякий раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, по телу пробегала легкая, приятная и согревающая дрожь, ощущение было точно такое, которое она испытала, сидя в горячей ванне и потягивая бренди, в то время как Фильда расчесывала ей волосы жесткой щеткой… будто чьи-то быстрые и нежные пальцы скользят по ее коже.Всякий раз при мысли о Торне на нее нападало что-то вроде лихорадки. Она не признавалась себе в этом безотчетном чувстве увлеченности и девического восхищения, уже переросшем в безрассудную и страстную влюбленность, целиком овладевшем ею. Оно наполняло ее восхитительным, удивительным ощущением полноты жизни, целостности, давало небывалый прилив сил и энергии.В действительности, конечно, далеко не все было так просто. В ее положении предаваться мыслям о Торне было по меньшей мере неумно и, пожалуй, даже опасно. Ведь она помолвлена с Эдмондом. Раз Райнульфу надо выдать ее замуж, то она и выйдет замуж. И если она позволит чувству, испытываемому к Торну, расцвести в ее сердце, то это не принесет ей ничего, кроме боли.Усилием воли она приказала себе не думать о нем. Аккуратно уложив срезанный отросток в корзину, она пошла дальше по саду в поисках других целебных трав.В монастырском саду, за которым ухаживал брат Поль, местный лекарь, произрастало огромное количество разнообразных лекарственных растений: ромашка, пиретрум девичий, наперстянка, валериана, тысячелистник…А еще здесь росли анжелика, или дудник, известная также Как корень Святого Духа, укроп и рута душистая, избавлявшие от порчи и колдовства, трава Святого Иоанна, которая, по словам брата Поля, помогала не только при легочных недугах, но и изгоняла бесов. Что она помогает при болезнях легких, Мартина знала и сама, что же касается изгнания бесов и прочей ерунды… что ж, может, она и смогла бы поверить в такие сверхъестественные свойства этой травки, но только для начала ей надо было бы поверить в само существование злых духов и всякой нечисти. Ну а пока что она предпочитала сосредоточиться на давно известных и действительно целебных свойствах этих растений.Мартина опять обратила внимание на траву нитбон, сращивающую кости. Известно было, что если приложить подогретую мазь, приготовленную из ее размятых стеблей и листьев, к месту перелома и перевязать, то очень скоро кости срастаются, не оставляя следа. Однажды ей довелось наблюдать в Париже, в университетской больнице, как с помощью этой мази врач просто-напросто сотворил чудо, вылечив сломанную ногу у маленькой девочки, попавшей под телегу. Говорили даже, что если бросить корень нитбона в горшок с варящимся в нем свежим мясом, то отдельные куски срастутся в один.Мартина решила проверить это. Откопав толстый белый корень, она вытянула его из земли. Осталось найти куски свежего мяса… Может, Клева пожертвует одну курочку для научных изысканий? В конце концов, если опыт и не удастся, останется отличный куриный бульон с кореньями. Мартина отряхнула корешок от грязи и положила в корзинку вместе с остальными находками.Интересно, он все еще смотрит на нее? Как можно более естественно и небрежно она обернулась, будто невзначай, и посмотрела на луг.Торн смотрел прямо на нее. Встретившись с ней взглядом, он растерялся, резко отвел глаза и повернулся к Райнульфу, который наклонился к сидящему спаниелю и почесывал ему брюхо.— Как ты узнал о ее существовании? — спросил его Торн.Этот вопрос озадачил его друга, видно, он не сразу его понял.— Я хочу сказать… когда ты обнаружил, что у тебя есть сводная сестра?— А, ты вот о чем!Райнульф выпрямился и посмотрел в сторону сада. Теперь они вместе наблюдали за Мартиной, которая в этот момент сорвала какой-то листик, растерла его между пальцами и поднесла к носу. Улыбнувшись, она вдохнула его терпкий аромат.— Мне было шестнадцать, — начал Райнульф. — Я приехал домой, в Париж, на рождественские каникулы. Однажды мой старший брат Этьен и я отправились на верховую прогулку. Ему в то время было девятнадцать и он был большой щеголь. В отличие от меня он был очень светским, любил мирские удовольствия. Ну вот, приехали мы в какую-то деревушку, не очень далеко от нашего замка. Отец дал нам какое-то поручение, уж не помню теперь какое. Этьен вдруг вытянул руку и сказал: «Посмотри туда!» Я взглянул и увидел выходившую из церкви светловолосую девочку с маленьким ребенком на руках. Когда я спросил у брата, знает ли он ее, он ответил, что никогда не видел ее раньше, но знает, что о ней тут говорят, будто У нее есть богатый любовник, который намного старше ее и живет где-то далеко отсюда, и что ребенок, которого она держит на руках, — это ее незаконнорожденная дочь от этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Я заметила, что сегодня днем вы читали «Молитвы к Богородице», это так? — спросила Мартина, опуская руку с кубком на обеденный стол.— Да, — ответил Торн.Он мысленно улыбнулся, чувствуя, что Мартина намеревается затеять очередную застольную дискуссию. Ее любовь к спорам удивляла и восхищала его — так же как и ее умение их выигрывать. Со дня их прибытия в монастырь прошла неделя, и почти из всех случившихся за это время диспутов она выходила победительницей.Саксу нравилось, что его не заставляют обедать вместе с молчаливыми монахами в трапезной, разделяя с ними их постную пищу, в отличие от Райнульфа, который, казалось, чувствовал себя здесь как дома, растворившись в повседневной жизни обитателей монастыря. Торн и Мартина обедали вместе в центральном зале настоятельских покоев, сидя друг против друга за маленьким столом. Их обычная молчаливость и сдержанность постепенно растаяла, уступив место дружескому расположению, неизбежно возникающему между двумя людьми, оказавшимися в незнакомом месте и предоставленными самим себе.Днем они отправлялись на совместные прогулки, исследуя окрестности монастыря. Их любимым местом была излучина реки Блэкберн, там, где она круто поворачивала на север, вдаваясь в густой лес. Воды реки подточили берег в этом месте, а течение нанесло большие валуны, поросшие со временем мхом. Здесь они и бродили часами, спускаясь иногда к воде, чтобы, расположившись на камнях, подолгу беседовать. При этом Торн всегда брал ее за руку, помогая удерживать равновесие при спуске по крутому берегу, но в остальных случаях никогда не позволял себе какого-либо физического контакта с ней. Ему было очень трудно оставаться для Мартины только другом и не более, он хотел так много сказать ей, но предпочитал не делать этого, проявляя столь мучительное для него благоразумие.Оба они были удивлены, обнаружив, что похожи друг на друга — не столько в интеллектуальном плане, сколько по темпераменту. Им были свойственны гордость и упрямство, и нечто другое, трудно объяснимое словами…— Вас удивляет мой выбор? — спросил Торн. Они оба активно пользовались монастырской библиотекой, часто читая по очереди одни и те же книги — в основном греческих и латинских авторов, — чтобы затем спорить и обсуждать их, как ученые церковники.Она удивленно взглянула на него.— Еще бы, учитывая, что вы никогда не посещаете мессу.— Но у каждого человека вера может принимать различные формы, миледи.Мартина помолчала, задумавшись над его словами, ее синие глаза поблескивали в свете свечей. Ее красота, когда он смотрел на нее, иногда доставляла Торну мучительно сладкую боль.— А вы действительно верующий человек, сэр Торн? — спросила она.Он пожал плечами.— Я принял крещение Матери нашей, святой церкви.Она недоверчиво улыбнулась, а он остановил свой взгляд на ее губах — ярких, немного припухлых, словно их только что поцеловали. Эта мысль отдалась напряжением в чреслах, он мысленно стиснул зубы, проклиная свое необузданное воображение.— Думаю, то, что вы принимали участие в крестовом походе, еще ни о чем не говорит, — сказала она. — Райнульф рассказывал, что многие весьма далекие от веры люди, в том числе разное отребье, нашили на одежды кресты и отправились с рыцарями-крестоносцами в надежде на богатую добычу. Другие присоединялись к походу, чтобы замолить свои грехи, и нимало не интересовались его целью — освобождением Гроба Господня в Иерусалиме.Торн кивнул и откинулся на спинку стула. Тем временем Клева, кухарка брата Мэтью, убирала со стола пустые тарелки.— К сожалению, должен сказать, что я не искал в походе ни добычи, ни прощения грехов, миледи. Я принадлежал к третьему типу крестоносцев — беднякам Божьим, как называл нас Людовик, — потому что мы были преисполнены веры и религиозного рвения. Я действительно стремился освободить Святую Землю и был даже готов пожертвовать ради этой цели своей жизнью.Торн говорил спокойно, но Мартина уловила в его голосе горькие нотки сожаления, раскаяния, оставившего шрам в его душе.Он вздохнул и отхлебнул добрый глоток вина.— По крайней мере те из нас, кто остался лежать в земле Палестины, умирали с мыслью о том, что мы победим, что мы освободим Иерусалим и вернемся героями. Они так и не узнали, что крестоносцы потерпели страшное поражение и что на родине тех, кто вернулся, встречали отнюдь не как героев.Клева поставила на стол вазу с ароматным анисовым печеньем. Мартина взяла один темно-коричневый кусочек и стала задумчиво жевать, размышляя о годах ранней юности Торна — о его первоначальной набожности, о пленении в Леванте и, наконец, о долгожданном возвращении домой, где он узнал о жестокой участи, постигшей его семью.— Удивительно, что вы вообще сохранили хоть какую-то веру, — сказала она.— О, я еще продолжаю верить, — тихо сказал он, глядя ей в глаза. — Правда, не так, как в юности. Будучи ребенком, я был, — он печально улыбнулся, — очень наивным. Я верил во всепрощающего Бога, в Бога любви, — сказал он.— А теперь?Он встал и подошел к стоящему в углу сундуку, в котором хранились шахматы.— А теперь я знаю больше. Я знаю, что у Бога тоже есть что-то вроде характера и что лучше не становиться у него на пути, если он решил покарать кого-то.— Звучит так, будто вы определяете веру как страх перед Богом.Он поставил шахматную доску на стол и начал доставать фигурки из двух зеленых бархатных мешочков и расставлять их.— А у вас есть иное, лучшее определение веры?— Оно было у Питера Абеляра, — сказала она. — Он утверждал, что вера — это личное дело каждого.Торн спрятал руки за спиной, затем выставил вперед сжатые кулаки, предлагая Мартине выбрать пешку. Она потянулась к правой руке, затем, подумав немного, указала на левую. Он открыл ладонь, на которой лежала белая пешка. Губы его скривились в сардонической усмешке, смысл которой был Мартине хорошо понятен — она постоянно угадывала, в какой руке зажата белая фигура. Она со смехом схватила белую пешку и принялась расставлять свои фигуры.— Абеляр, — сказал Торн, усаживаясь и расставляя шахматы, — написал много умных и рассудительных книжек, но не написал ни одной проповеди. Я знаю, что ваша собственная теология несколько… расплывчата и учение Абеляра, несомненно, вполне вас устраивает, но мне оно совершенно не подходит.Мартина привела в порядок свои фигуры.— Но ведь он великолепен!— Да, очень. У него был необыкновенно светлый ум. Однако он всего лишь человек, со многими недостатками, надо сказать.Она с треском поставила своего офицера, делая ход.— Но Абеляр не был еретиком. Он считал, что если человек пострадал за свои грехи, то тем самым он искупил их.— Я говорю не о том, что он считал или во что он верил, — сказал Торн. Он помолчал, делая ответный ход и с некотороым сомнением посмотрел на Мартину. — Я говорю об Элоизе.— А! Ну, любовь — это великая сила. — Она почувствовала, что краснеет. — По крайней мере так говорят. И всегда найдутся люди, готовые спорить, что противостоять ей невозможно.Торн выстроил свои пешки в боевом порядке.— Верно, если кто-то недостаточно силен для этого. Будучи служителем церкви, Абеляр должен был оставаться холостым и целомудренным. Но он оказался слаб и в результате пострадал от этого. Любовь к Элоизе была ошибкой, и он, несомненно, осознал это со всей ясностью в тот момент, когда слуги ее дяди ворвались в его комнату и… — он быстро взглянул на Мартину и сделал новый ход, — …и оскопили его.— Кастрировали, — поправила его Мартина. — Лучше называйте вещи их собственными именами. Кажется, будто вы даже одобряете такое ужасное наказание, которое он понес всего лишь за то, что просто имел несчастье влюбиться.Торн откинулся назад и пристально смотрел на Мартину, задумавшуюся над очередным ходом.— Иногда влюбиться — это не просто так, — тихо сказал он. — Потому что могут возникнуть последствия. И Абеляр прекрасно понимал это, но потерял самоконтроль и не смог удержаться от того, чтобы не влюбиться… Я не повторю его ошибки, — задумчиво помолчав, уверенно добавил он.Лицо Мартины вспыхнуло. Она подняла на него глаза и, глубоко вздохнув, быстро сказала:— И я тоже.Со всем самообладанием, на которое была способна, она решительно двинула вперед ферзя и хладнокровно кивнула на доску;— Ваш ход, сэр Торн. Глава 12 Как-то погожим теплым вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая золотом окрестные поля, Мартине довелось увидеть, как Фрея убила свою первую жертву — маленькую толстую куропатку. Торн объяснил, что позволит птице съесть свой первый трофей, хотя в будущем, конечно же, отучит ее от этого.— Смотрите, — сказал он, указывая на сокола, который приземлился возле своей добычи. — Вначале она ощиплет куропатку, а затем станет клевать, начав с левого крыла.Мартина изумленно взглянула на него.— Да-да, она сначала выдернет все перья, а потом съест ее.Когда Фрея сделала все в точности так, как он и сказал, Мартина с удивлением спросила:— Но откуда вы это знаете?— Не существует почти ничего такого, чего бы я не знал об охотничьих птицах, Мартина, — рассмеялся Торн.С опозданием спохватившись, он понял, что случайно назвал ее по имени, вместо обычного «миледи». Мартина была поражена не меньше его. Он стиснул зубы и отвернулся. Мартина поняла, что он злится на себя за эту оговорку, но все же слышать из его уст свое имя, произнесенное с приятным ее уху английским акцентом, ей было почему-то очень приятно.Глядя на Фрею, терзавшую куропатку, он нахмурился.— А вы успеете ее выдрессировать к нашему отъезду домой? — спросила Мартина, тронутая его смущением.— Домой? — по его лицу скользнула тень. — О, вы имеете в виду Харфорд. Да, в основном, конечно, успею.— Само собой, что я имела в виду Харфорд. Ведь это же и ваш дом, не так ли?— Это дом сэра Годфри.Торн извлек из ножен кинжал с серебряной рукояткой. Стараясь случайно не задеть возбужденно бившую крыльями Фрею, он стал на колени, склонился над куропаткой и вскрыл кинжалом ей череп, обнажая мозги. Фрея тут же принялась энергично клевать белую мякоть. И хотя Мартина понимала, что в этом нет никакой жестокости и что хозяин всего лишь поощряет отличившуюся птицу, все же она поспешно отвернулась от неприятного зрелища.— У меня нет дома, — произнес Торн, втыкая в землю кинжал. — Я лишился его с тех пор, как покинул родительский кров много лет назад.— И у меня тоже, — немного помолчав, ответила Мартина.Он бросил на нее быстрый взгляд и поднялся на ноги, вытирая кинжал о кожаные штаны.— Но он у вас будет через несколько недель, как только вы выйдете замуж.Она кивнула.— И у вас тоже, вскоре после этого события.По лицу Торна проскользнула тень беспокойства. Он отвернулся, молча смотря на Фрею, которая расправлялась со своей первой добычей.
«Он наблюдает за мной!» — почувствовала Мартина.Боковым зрением она могла видеть Торна, который стоял рядом с ее братом на лугу, неподалеку от нее. На его одетой в кожаную перчатку левой руке сидела Фрея, а пара повизгивающих спаниелей вертелись возле ног. Торн надел на голову сокола колпачок, заканчивая сегодняшнюю тренировку. Все это время, разговаривая с Райнульфом, он определенно следил за ней, пока она ходила по монастырскому саду, осматривая растущие там целебные травы.Мартина присела возле невзрачного растеньица с большими пушистыми листьями. Ослиное ухо, так его обычно называют. А еще комфри. Но монашки всегда называли его нитбон, то есть «трава, сращивающая сломанные кости», и Мартина хорошо знала это растение. Трава эта была довольно редкая и очень ценная из-за своего сильного лечебного свойства, кроме того, вырастить ее из семян было сложной задачей. А поскольку Мартина хотела обязательно иметь ее в саду, который она собиралась разбить в своем новом доме, то она решила срезать несколько отростков, чтобы посадить их в Харфорде. Достав из футляра острый столовый ножик, она выбрала веточку, быстро освободила ее от нижних листьев и аккуратно, под углом, отрезала от основного стебля.«И все-таки он наблюдает за мной. И уже давно».Всякий раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, по телу пробегала легкая, приятная и согревающая дрожь, ощущение было точно такое, которое она испытала, сидя в горячей ванне и потягивая бренди, в то время как Фильда расчесывала ей волосы жесткой щеткой… будто чьи-то быстрые и нежные пальцы скользят по ее коже.Всякий раз при мысли о Торне на нее нападало что-то вроде лихорадки. Она не признавалась себе в этом безотчетном чувстве увлеченности и девического восхищения, уже переросшем в безрассудную и страстную влюбленность, целиком овладевшем ею. Оно наполняло ее восхитительным, удивительным ощущением полноты жизни, целостности, давало небывалый прилив сил и энергии.В действительности, конечно, далеко не все было так просто. В ее положении предаваться мыслям о Торне было по меньшей мере неумно и, пожалуй, даже опасно. Ведь она помолвлена с Эдмондом. Раз Райнульфу надо выдать ее замуж, то она и выйдет замуж. И если она позволит чувству, испытываемому к Торну, расцвести в ее сердце, то это не принесет ей ничего, кроме боли.Усилием воли она приказала себе не думать о нем. Аккуратно уложив срезанный отросток в корзину, она пошла дальше по саду в поисках других целебных трав.В монастырском саду, за которым ухаживал брат Поль, местный лекарь, произрастало огромное количество разнообразных лекарственных растений: ромашка, пиретрум девичий, наперстянка, валериана, тысячелистник…А еще здесь росли анжелика, или дудник, известная также Как корень Святого Духа, укроп и рута душистая, избавлявшие от порчи и колдовства, трава Святого Иоанна, которая, по словам брата Поля, помогала не только при легочных недугах, но и изгоняла бесов. Что она помогает при болезнях легких, Мартина знала и сама, что же касается изгнания бесов и прочей ерунды… что ж, может, она и смогла бы поверить в такие сверхъестественные свойства этой травки, но только для начала ей надо было бы поверить в само существование злых духов и всякой нечисти. Ну а пока что она предпочитала сосредоточиться на давно известных и действительно целебных свойствах этих растений.Мартина опять обратила внимание на траву нитбон, сращивающую кости. Известно было, что если приложить подогретую мазь, приготовленную из ее размятых стеблей и листьев, к месту перелома и перевязать, то очень скоро кости срастаются, не оставляя следа. Однажды ей довелось наблюдать в Париже, в университетской больнице, как с помощью этой мази врач просто-напросто сотворил чудо, вылечив сломанную ногу у маленькой девочки, попавшей под телегу. Говорили даже, что если бросить корень нитбона в горшок с варящимся в нем свежим мясом, то отдельные куски срастутся в один.Мартина решила проверить это. Откопав толстый белый корень, она вытянула его из земли. Осталось найти куски свежего мяса… Может, Клева пожертвует одну курочку для научных изысканий? В конце концов, если опыт и не удастся, останется отличный куриный бульон с кореньями. Мартина отряхнула корешок от грязи и положила в корзинку вместе с остальными находками.Интересно, он все еще смотрит на нее? Как можно более естественно и небрежно она обернулась, будто невзначай, и посмотрела на луг.Торн смотрел прямо на нее. Встретившись с ней взглядом, он растерялся, резко отвел глаза и повернулся к Райнульфу, который наклонился к сидящему спаниелю и почесывал ему брюхо.— Как ты узнал о ее существовании? — спросил его Торн.Этот вопрос озадачил его друга, видно, он не сразу его понял.— Я хочу сказать… когда ты обнаружил, что у тебя есть сводная сестра?— А, ты вот о чем!Райнульф выпрямился и посмотрел в сторону сада. Теперь они вместе наблюдали за Мартиной, которая в этот момент сорвала какой-то листик, растерла его между пальцами и поднесла к носу. Улыбнувшись, она вдохнула его терпкий аромат.— Мне было шестнадцать, — начал Райнульф. — Я приехал домой, в Париж, на рождественские каникулы. Однажды мой старший брат Этьен и я отправились на верховую прогулку. Ему в то время было девятнадцать и он был большой щеголь. В отличие от меня он был очень светским, любил мирские удовольствия. Ну вот, приехали мы в какую-то деревушку, не очень далеко от нашего замка. Отец дал нам какое-то поручение, уж не помню теперь какое. Этьен вдруг вытянул руку и сказал: «Посмотри туда!» Я взглянул и увидел выходившую из церкви светловолосую девочку с маленьким ребенком на руках. Когда я спросил у брата, знает ли он ее, он ответил, что никогда не видел ее раньше, но знает, что о ней тут говорят, будто У нее есть богатый любовник, который намного старше ее и живет где-то далеко отсюда, и что ребенок, которого она держит на руках, — это ее незаконнорожденная дочь от этого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41