Часто обсуждали минувший день, девочек, своих соседей и последние городские сплетни.
Сидя рядом с Сэмом, Энджи прислушивалась в темноте к его интонациям, чувствовала его надежность, тепло и близость. Ей трудно было забыть о его страстных поцелуях и прикосновениях его рук, ласкавших ее. И о его губах. О Господи! Его рот, дразнивший ее грудь и исследовавший сокровенные места на внутренней поверхности ее бедер. При одной мысли об этом ее обдавало жаром.
Но сегодня вечером беседа приняла другой оборот, и все пламенные воспоминания вылетели у Энджи из головы. Грудь ее сдавило, а во рту вдруг пересохло.
– Если ты не будешь работать, как мы станем оплачивать счета? – Под этим вопросом крылась охватившая ее паника. – Денег в баночках хватит только на одну-две недели. А что потом?
– Я буду продолжать идти по своей сильванитовой жиле. Она, похоже, многообещающая. Через пару дней, когда я получу результат анализа руды, все станет яснее. Продавать малые количества золотоносной породы невыгодно, но все-таки хватит на оплату счетов. Если жить экономно.
– Я думала, ты уже получил результат анализа.
Энджи казалось, что она постоянно перекладывает деньги из банки в банку, чтобы скопить на следующий анализ породы.
– Хотел бы я, чтобы одного анализа было достаточно. Но содержание золота может увеличиваться или уменьшаться на расстоянии всего нескольких ярдов. И постоянные анализы необходимы.
– Сэм? А что, если содержание золота в породе сойдет на нет?
Несколько минут он молчал.
– Мы не будем голодать, Энджи. Я этого не допущу. Ты ведь ничего не понимаешь ни в руде, ни в минералах, ни в горном деле. Поэтому я не стану просить тебя поверить в успех моей работы. Но прошу тебя верить в меня. Я ждал такого места, как это, с тех пор как приехал на Запад. Там есть золото.
Десять лет назад она сделала выбор – она недостаточно поверила в него, чтобы последовать за ним. Теперь у нее не было выбора. Верила ли она в него или нет, их судьба была связана с этим месторождением. Он не станет искать нового строительного подряда.
С минуту она наблюдала за тем, как лунный свет скользит по ее обручальному кольцу, потом обхватила ноги руками и оперлась подбородком на приподнятые колени.
– Сэм? Почему ты не рассказал мне о девочках?
– Не рассказал чего?
– Что ты их удочерил. Я думала, что ты их отец.
– Я и есть их отец.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Я встаю ночью, чтобы укутать их потеплее, я готовлю им завтрак и вожу их в школу. Я тот человек, кто дал им кров над головой и башмаки, которые они носят. Я беспокоюсь об их оценках и о том, что они едят и с кем играют. Я горжусь Люси, и у меня болит сердце, когда я вижу, как бегает Дейзи. Я учу их не лгать, не грубить и пользоваться салфетками. Когда-нибудь я буду тем человеком, кто станет отваживать недостойных поклонников. И наступит день, когда я поведу их по церковному проходу между скамьями к алтарю и передам в руки мужчинам, достойным их.
Это была самая длинная речь, какую Энджи довелось услышать от Сэма.
– Если это не называется быть отцом, то тогда, черт возьми, я не знаю, что значит им быть.
– Тебе незачем сердиться. Я на твоей стороне.
– Правда?
Она почувствовала его пристальный взгляд даже в темноте.
– Сегодня вечером, возвращаясь домой, я столкнулся с почтмейстером. Можешь мне объяснить, почему мы платим за два почтовых ящика?
Сердце Энджи упало.
– За свой ящик я плачу собственными деньгами.
Его молчание она поняла правильно – корень его недовольства крылся в другом.
– Я переписываюсь с несколькими друзьями, живущими в Чикаго, – ответила она наконец.
– Включая и Питера Де Грута?
– Да.
Она решила, что не станет лгать ему.
– Не буду извиняться, Сэм. Ты отнял у меня последние десять лет, но не сможешь отнять мое будущее.
– Ты все еще винишь меня за эти десять лет?
– Может быть, теперь я лучше понимаю твою точку зрения. – Она поколебалась, прежде чем продолжить. – Может быть, мы оба виноваты. Но дело в том, что ничего не изменилось.
Это не было правдой. Та ночь, что они провели вместе, преобразила все. Мир Энджи перевернулся. Она теперь не могла смотреть на Сэма, как раньше, да и на себя тоже. И к ее ужасу, лицо Питера, его черты постепенно изглаживались из ее памяти. С каждым днем они становились все более зыбкими и туманными.
Но преобразился только ее мир, и она не видела причины, почему должен был стать другим мир Сэма.
– Я не пожертвую своим будущим, оттого что несколько писем ранят твое самолюбие.
Она хотела услышать, что и мир Сэма тоже изменился. Но он не сказал ничего. В тишине слышен был стрекот сверчков. Слабые отзвуки веселья доносились из города. Где-то далеко залаяла собака. Сосед играл на гармонике какую-то печальную мелодию.
Сэм встал.
– Можешь писать кому хочешь, черт тебя возьми. – Он прошел мимо нее, спустился по ступенькам и направился к своей палатке. – Мне все равно, что ты делаешь.
– Хорошо. Я собираюсь продолжать переписываться с Питером.
Но ей хотелось бы, чтобы Сэму не было все равно.
Запрокинув голову, Энджи смотрела на луну сквозь набегавшие слезы. В день, когда она приехала в Уиллоу-Крик, все казалось предельно ясным. Тогда она знала, чего хочет.
Теперь же все стало непонятным и сложным.
Глава 15
В течение следующих десяти дней Сэм уходил из дома сразу после завтрака и не возвращался с Голд-Хилла до темноты. У него еще оставался час, чтобы насладиться обществом своих дочерей, прежде чем их укладывали в постель. В то время, что он проводил с девочками, Энджи шла в свою спальню и закрывала за собой дверь или сидела в кухне и при свете лампы на кухонном столе шила или писала письма. Она старалась не обращать на него внимания.
Он говорил с ней не больше, чем было необходимо. Если ему удавалось продать пару мешочков золотого песка, он клал вырученные деньги рядом с раковиной, прежде чем отправиться в город ужинать в одном из салунов. После того как он два раза подряд проигнорировал стоящий на плите горшок с едой, Энджи перестала оставлять ему ужин. Если бы Энджи спросила, он бы сказал, что на следующей неделе будет больше денег. На этой он отложил довольно много на покупку бревен, чтобы залатать течь в своей золотоносной яме. Но она не спросила. Все, что Энджи сказала, было правильно. Они были женаты, и в этом не могло быть сомнений, но не были мужем и женой, и это тоже было правдой. Он не имел права говорить ей, кому писать, а кому нет. Он был не вправе чинить препятствия на ее пути к будущему счастью.
А к нынешнему дню он понимал, что она поступила мудро, не подчинившись его требованию купить материи на новые платья для девочек. Он сердился на нее за это, пока не подсчитал деньги в стеклянных баночках и не понял, что его гордость неуместна. Теперь она распорола еще несколько своих платьев, чтобы сшить Люси и Дейзи школьную одежду на осень.
Энджи честно выполняла условия их сделки. Она вела дом, платила по счетам, откладывала деньги и заботилась о его детях. А взамен не получала почти ничего.
Сделав шаг назад, Сэм опустил молоток и покосился на деревянные скобы, сооруженные им для того, чтобы порода не утекала из ямы. Этот поток породы был обескураживающе мелок, отходил всего только на десять футов от главной ямы. Работа шла медленно, когда ее вел всего один человек, орудующий киркой и лопатой. Потом еще приходилось вытаскивать из ямы пустую породу и грязь.
Но он знал, чувствовал, что его разработки богатые. Он был настолько же в этом уверен, как и в том, что небо синее, что на щеках Энджи появляются ямочки, когда она улыбается. Это было фактом.
На этот раз жила не истощится на расстоянии в несколько ярдов от главной ямы. Качество руды не будет хуже. Он знал, что этот прииск станет богатейшим на Голд-Хилле. На этот счет у него не было сомнений.
Но как долго ему придется вести раскопки, прежде чем он найдет полость, где смог бы снимать золото со стенок и потолка, как золотые яблоки с волшебного дерева? Если он найдет такую полость, то больше ему никогда не придется беспокоиться о деньгах. Он сможет оплатить операцию Дейзи, а Энджи получит свой развод.
Подумав с минуту, Сэм запер свой молоток в ящике с инструментами, вылез из ямы и направился в город.
– Мне это не нравится. Я ненавижу зеленый цвет, – сказала Люси, отталкивая раскроенное Энджи платье, тщательно вырезанное ею из собственной распоротой юбки. – Я не буду его носить.
Энджи положила ножницы на стол и выпрямилась. Спина ее побаливала, оттого что она слишком долго находилась в согнутом положении. Это утро было настолько жарким, что остатки льда в леднике растаяли, и на кухонном полу образовалась лужица воды, вытекшей из ящика. Она заметила дырку в своем любимом переднике. А отношение Люси к ней ухудшалось с каждым днем, как только начались летние каникулы и девочки перестали ходить в школу.
– Ты выбрала эту юбку. Ты сказала, что любишь темно-зеленый цвет.
Энджи глотнула чаю в надежде успокоить взбаламученные нервы. Где-то она читала, что горячее питье в жаркий день утоляет жажду и облегчает страдания от зноя. Но пока что эта теория не оправдывалась.
Дейзи кивнула, подняв голову от вышивки.
– Да, ты сказала, что тебе нравится зеленый цвет. Я слышала.
– Заткнись! Меня тошнит, оттого что ты всегда принимаешь ее сторону!
– Хватит, Люси. – Энджи отвела влажные волосы, липнувшие ко лбу. – В нашей семье не принято говорить друг другу «заткнись». Это неприлично.
Люси выставила вперед подбородок и выпятила нижнюю губу.
– Ты не член нашей семьи. Я хочу, чтобы ты убралась, откуда явилась!
Внезапно в ее серых глазах заблестели слезы.
– Никто не хочет, чтобы ты здесь оставалась!
Прежде чем платье Люси могло стать пригодным для носки, Энджи предстояло провести долгие часы за шитьем, сметывая, распарывая, сшивая заново и наконец отделывая его. А чего ради? Чтобы сшить платье, которое Люси не станет носить? Потому что Люси не любит ее и хочет, чтобы она уехала?
Может быть, причиной всему была жара, но она чувствовала себя растерянной и устала делать новые и новые попытки поладить с девочками. Что-то в ней щелкнуло, будто надорвалось.
– Я не позволю тебе разговаривать со мной в подобном тоне, – сказала она сердито. – Отправляйся в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока не захочешь извиниться!
– Не захочу!
Это противостояние началось с первого же дня. Глупо было воображать, что с этим можно справиться. А сегодня она была не в состоянии увертываться, избегать, увещевать и прибегать кдругим способам поладить, которыми пользовалась прежде, для того чтобы трения между ней и Люси не вылились в скандал. Она была разгневана, и терпение ее истощилось.
Уперев кулаки в бедра, она выпрямилась и стояла так, не пытаясь скрыть свой гнев.
– Ты пойдешь в свою комнату, даже если мне придется тащить тебя туда насильно. Обещаю тебе, что я это сделаю!
Ни одна издевочек еще не видела ее по-настоящему рассерженной, когда итальянская сторона ее натуры брала верх над англосаксонской. Тем более что инцидент, вызвавший такую вспышку, был ничтожным, но зато стал последней каплей; переполнившей чашу ее терпения, как это часто случается.
Девочки уставились на ее раскрасневшееся лицо и сердитые глаза, и Энджи тотчас же поняла, что Люси поверила, что она выполнит свою угрозу. Так или иначе, но Люси придется отправиться в свою комнату. Она должна уйти сама, а иначе Энджи потащит ее туда силой.
Слезы ярости покатились по щекам Люси. Она топнула ногой, и тут ее взгляд упал на стол. Она схватила чашку с блюдцем и швырнула их на пол.
– Я тебя ненавижу!
Рыдая, девочка побежала в спальню и хлопнула дверью.
Потрясенная, Энджи недоуменно смотрела на осколки материнских чашки и блюдца, а потом, чувствуя, что горло ее сжимает спазм, упала на стул и закрыла глаза.
Спасения не было. Она не могла бежать. Хоть и сознавала, что должна это сделать, но она ведь ответила отказом на предложение Питера решительно и в достаточно ясной форме, и Питер, как она догадывалась, не станет предлагать вновь финансовую помощь.
– Мы с папой хотим, чтобы ты осталась здесь. – Дейзи опустилась на пол на колени и принялась собирать осколки разбитого фарфора в передник. – Это ведь была чашка твоей мамы?
Энджи тупо кивнула.
– Будь поосторожней. Не порежься.
– Может быть, мы сумеем ее склеить.
– Не думаю.
Дейзи вытерла глаза тыльной стороной руки. Смахивая слезы, она смотрела на Энджи.
– Люси думает, что мама смотрит на нас.
– Привет. – В заднюю дверь вошел Сэм, улыбающийся и бодрый, будто десяти дней молчания и не бывало.
Брови Энджи поползли вверх.
– Что ты делаешь дома в середине дня?
– Надевайте ваши шляпки и перчатки, леди. Мы идем в город есть мороженое.
Взгляд Сэма упал на ткань, разложенную на столе, потом на коленопреклоненную Дейзи с разбитыми чашкой и блюдцем в подоле.
– Где Люси?
И к своей досаде и смущению, Энджи разразилась слезами. Мысль поесть мороженого оказалась не слишком удачной.
Сначала Сэму пришлось иметь дело с Люси, плакавшей в его объятиях и с рыданиями признавшейся, что хотела бы, чтобы Энджи никогда не жила с ними. Энджи вызывала в ней дурные чувства и выгнала ее из комнаты. Она хотела, чтобы с ней была ее настоящая мать. Единственное, что мог сделать Сэм, это держать ее в объятиях, гладить по спине и бормотать: «Знаю, знаю».
Он позволил буре разразиться и уже предвидел, что дело кончится извинениями, на которых он настоял.
– Энджи не заслуживает упреков. И я думаю, ты понимаешь, что было низко и гадко с твоей стороны разбить чашку ее мамы.
– Я раскаиваюсь, что сделала это, – прошептала Люси с несчастным видом.
Сэм отер ее слезы носовым платком.
– Энджи изо всех сил старается заботиться о тебе и Дейзи и быть к вам обеим доброй. Почему вы не хотите, чтобы она стала вашим другом?
Должно быть, что-то в сказанном им было неправильно, потому что его слова вызвали новые потоки слез. В конце концов, он прибег к тактике, которую сам не любил и не одобрял, но не смог придумать ничего другого.
– Люси, ты была во всем не права и должна извиниться перед Энджи. – Он тяжело вздохнул и предложил ей взятку. – Если хочешь мороженого, тебе придется извиниться.
Извинение прозвучало вынужденно и неискренне, но оно было, и Энджи скрепя сердце приняла его.
По дороге в кафе-мороженое Стетсона никто не произнес ни слова. У Люси были красные заплаканные глаза, и она злилась. Дейзи молчала. А Энджи изнемогала от гнева и обиды на весь мир. Конечно, прежде всего она сердилась на Сэма. Были уже две большие стирки, а его грязная одежда горой валялась в палатке.
Он начинал понимать, что состояние его нижнего белья было барометром, показывавшим настроение его жены. В этот момент большая часть его одежды была сдана в прачечную Су Яна, а это означало, что она недовольна и игнорирует его.
– Ну, – сказал Сэм бодро, когда они уселись за смехотворно крошечный столик и принялись угрюмо изучать тарелочки с тающим мороженым, – что делали мои дорогие девочки после завтрака?
Его дорогие девочки бросили на него взгляды, полные яда. Как он и предполагал, наконец ответила Дейзи:
– Мы приготовили утренние блюда, потом помогли убрать в кухне, потому что из ледника натекла вода на пол. Потом мы лущили горох, а я начала вышивку. Энджи показала мне разные типы стежков.
Обычно Энджи надевала свою летнюю соломенную шляпу слегка набок, так что она сидела на ней стильно, чуть под углом. Сегодня шляпа была надета прямо, без затей, и в таком виде Энджи выглядела суровой. Она казалась усталой. Возможно, спала ничуть не лучше его.
– Почему ты пришел домой в середине рабочего дня, Сэм? – спросила она тихо.
– У меня в запасе еще много часов, потому что дни стали длинными, а я соскучился по вам всем, и мне пришло в голову, что вы, все три, давно нигде не бывали, точнее сказать, со дня парада четвертого июля. И я подумал, что мы заслужили выход в город всей семьей.
Люси отодвинула свою пустую тарелку.
– Ну, теперь-то мы можем идти?
Небогатая фантазия Сэма дала сбой. Он-то воображал, что прохожие видят через стекло кафе его семейную идиллию и восхищаются. Зеваки могли бы увидеть его красивых дочерей, элегантно одетых, в шляпках и перчатках и красивую жену с блестящими темными глазами, улыбающуюся и сверкающую ямочками на щеках. И его самого с волосами, аккуратно и гладко зачесанными назад и перевязанными на затылке тесемкой, сияющего и гордого.
– Можете идти, – сказала Энджи. – И не забудьте, что обещали помочь миссис Молли выполоть сорняки в огороде.
Девочки соскользнули со своих высоких табуреток и выбежали из кафе, оставив Сэма и Энджи в одиночестве. Он смущенно кашлянул и поправил воротничок.
– Похоже, я тоже должен извиниться перед тобой.
– Да, должен.
Энджи умела быть доброй и любезной, но сейчас был неподходящий для этого момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35