— Она кивнула в ту сторону, где стоял таз. — Тебе придется перестать ругаться.
Подбородок Грасиелы взлетел вверх, поднялась и раздражающая Дженни одна бровь.
— Я перестану, если перестанешь ты.
Короткий смешок сорвался с губ Дженни.
— Я? Да я ругаюсь с малых лет, с тех пор, как была в твоем возрасте. Я в этом настоящий мастер.
Глядя на отмытое личико ребенка, трудно было поверить, что этот ангелочек в состоянии произносить бранные слова. Но Грасиела их произносила, и никуда от этого не деться. Что же теперь делать? Самой попридержать язык? Еще чего! Дженни понурилась. Ей не нравилось направление разговора и его неизбежное завершение.
— Дядя Тай не ругается.
— Он не делает этого при тебе, вот и все. Погоди, а ведь это, пожалуй, и есть решение.
Дженни просияла. Она вовсе не должна переделывать себя в угоду ребятенку, ей всего-навсего надо сдерживаться в присутствии Грасиелы. Это, пожалуй, ей по силам. И справедливость не нарушится.
— Ладно, — медленно произнесла Дженни, — договорились. Ни одна из нас больше не произносит «черти», «к черту», «чертов» и тому подобное.
Про себя она добавила: «В присутствии другой». В глазах у Грасиелы вспыхнула смесь торжества и неудовлетворенности достигнутым.
— А еще мы не должны говорить «будь оно проклято», «пропади пропадом» и «сукин сын». Дяде Таю это не нравится.
От души желая дяде Таю провалиться в эту минуту в чан с мусором, Дженни неохотно кивнула.
— И нельзя говорить «писать кипятком».
— Бог ты мой! — Дженни покачала головой. Мне, наверное, вообще не придется разговаривать. А как выражалась твоя мама, если она пи… то есть если она очень сильно сердилась?
Грасиела состроила в высшей степени пренебрежительную гримасу.
— Мама, когда сильно сердилась, говорила, что ее это раздражает.
— Ну! — Дженни с трудом удержалась от крепкого словца. — Послушай, я могу случайно забыться. Ты должна с этим считаться. Ведь я говорила так, как говорю, очень долгое время. Человек не может измениться за сутки. Так что не думай, будто я нарушила обещание, если у меня случайно что-нибудь нехорошее сорвется с языка.
Грасиела покосилась на Дженни с еле заметной усмешкой.
— Если ты забудешь и выругаешься, можно мне вымыть тебе рот с мылом?
Дженни заморгала от неожиданности, потом запрокинула голову и расхохоталась. Время от времени девчонка прямо-таки приводила ее в восторг, и это был именно тот случай.
— Если ты попробуешь, то я буду… очень раздражена. К тому же я гораздо больше тебя. — Они улыбнулись друг другу. — Знаешь, — ласково сказала Дженни, — когда ты не распускаешь сопли, ты просто молодчина.
Лицо у Грасиелы порозовело от удовольствия.
— Я голодна, — призналась она.
— Сеньора Армихо сейчас что-нибудь принесет, — ответила Дженни и добавила, снова поглядев на синяки на шее у девочки: — Послушай, что я еще хочу тебе сказать. Жаль, конечно, что ты узнала своих кузенов с самой плохой стороны. Они… — Дженни запнулась, подыскивая подходящие слова. — Они испорченные, жадные люди. Но хорошо, что ты теперь это знаешь, потому что Луис и Чуло все еще ищут тебя. Они опасны, Грасиела. Может, опаснее тех, кого мы оставили в пустыне.
У Грасиелы задрожали губы.
— Кузен Тито бросил змей прямо передо мной. Он хотел, чтобы они укусили меня.
— Ты вела себя очень смело, и я тобой горжусь. Это очень страшно — быть одной, когда на тебя напускают змей.
Грасиела порозовела еще больше, глаза у нее сияли. Дженни удивилась тому, что девочка так дорожит ее похвалой. Ей даже стало не по себе: насколько Дженни знала, всем всегда было наплевать на ее мнение. Но Грасиела впитывает ее слова как губка. Столь сильное влияние на кого бы то ни было обязывает, что и говорить.
— Держу пари, что ты никогда ничего не боялась, — сказала Грасиела.
— Ты проиграла бы пари. Я много раз испытывала страх, — улыбнулась Дженни.
И в эту секунду существо, перед которым она испытывала особый страх, отворило двери и с важным видом ступило в комнату.
— Сеньора Армихо следует за мной с ужином, — объявил Тай, забрасывая шляпу на гвоздь, вбитый в oстену. — Что случилось с Грасиелой? — озабоченно поинтересовался он, заметив грязь на полу.
— Ничего, — ответила Дженни, и из глаз Грасиелы, едва она поняла, что Дженни не расскажет об эпизоде с мылом, исчезло тревожное выражение.
— Поставьте еду на стол, — попросила Дженни сеньору Армихо.
Та повиновалась и, выслушав благодарность Дженни, удалилась из комнаты. Тай поднял Грасиелу и усадил ее на табурет у стола. Потом придвинул еще два табурета — для себя и для Дженни — и обратился к племяннице:
— Смотри-ка, бифштекс, да еще с помидорами и луком! Не знаю, как вы, дорогие леди, но я не прочь отведать чего-нибудь, кроме бобов и тортилий.
Дженни не спеша устроилась на табурете и заправила за воротник рубашки пестренькую салфетку. Ей казалось непривычным и оттого странным сидеть за столом вместе с мужчиной и ребенком. Припомнилась вдруг картинка в каком-то каталоге: семья за столом. Люди на картинке были одеты куда лучше, чем она, Грасиела и Тай, да и мебель — не чета убогой обстановке мексиканской хижины, но это, как решила тогда Дженни, несомненно, была семья. Не такая, какую ей самой довелось знать, а такая, о которой она мечтала про себя.
— Салфетку обычно кладут на колени, — заметила Грасиела. — Вот так.
— Скажите какие тонкости, — засмеялась было Дженни, но, увидев, что Тай тоже положил салфетку на колени, вдруг побагровела. — А мне нравится заправлять салфетку за воротник.
Она подцепила вилкой с блюда кусок мяса и положила себе на тарелку.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, заметив, как Тай наклонился к тарелке Грасиелы.
— Собираюсь нарезать мясо для племянницы. А что?
— Она не калека. Вполне может нарезать сама это проклятое мясо.
— Говорить «проклятое» нельзя, — немедленно заметила Грасиела со своей обычной высокомерной улыбочкой, которая доводила Дженни до бешенства.
— Дженни, ей всего шесть лет.
— Вполне достаточно, чтобы есть самой.
— А мне не позволяют пользоваться ножом, — сказала Грасиела, устремив на Тая очаровательно беспомощный взгляд.
Дженни положила вилку.
— Позволь мне задать тебе один вопрос, — обратилась она к Грасиеле, — Если бы тут некому было разрезать для тебя мясо, как бы ты поступила? Ухватила весь кусок и откусывала бы прямо от него?
— Нет!
— Сидела бы голодная? — Грасиела только глянула на Дженни в ответ на эти слова. — Если бы ты была достаточно голодна, то спорим, ты бы придумала, как разрезать мясо. Ну, — продолжала Дженни, намеренно усиливая напор, — ты сейчас достаточно голодна?
Тай положил вилку и нож на тарелку, бросил на стол салфетку. Встал, нахмурив брови.
— Я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал он.
— Но мы же едим.|
— Прямо сейчас.
Повернувшись на каблуках, он прошествовал к двери и вышел во двор, залитый мягким предзакатным светом.
Дженни вытащила салфетку из-за воротника и тоже бросила ее на стол.
— Подумай, как воспользоваться этим ножом. И будь осторожна, а я скоро вернусь.
Ветхие лачуги выглядело чрезвычайно живописно в умирающем свете дня. Два мальчугана и собака бежали по изъезженному проулку — видимо, на запах жарящегося чили. Из соседней хижины доносился смех, и женский голос напевал ласковую мелодию колыбельной.
Дженни прошла по двору к деревянной повозке со сломанным колесом.
— Чего тебе?
Тай, упершись руками в бока, молча смотрел на нее. Солнечный сумрак позолотил его кожу, черты лица казались подчеркнуто твердыми и четкими. Глядя на него, Дженни почувствовала ненавистную ей слабость. Они еще не начали спорить, а она уже утратила преимущество.
— Ты требуешь от нее слишком многого.
Дженни прислонилась сбоку к повозке и сложила руки на груди.
— А ты предпочел бы подождать? Когда же, с твоей точки зрения, ей следует научиться управляться с едой самостоятельно? В двадцать лет? Пятнадцать? Двенадцать? Должна же она уметь обслуживать себя.
Закат отражался у Тая в глазах точками огня. Он умылся перед ужином, однако полоски пыли еще лежали в складках рубашки и куртки. От него пахло кожей, лошадью и потом — эти запахи у Дженни ассоциировались с лучшими из мужчин. Он был стройный и упругий, гибкий, как хлыст. Достаточно безжалостный, чтобы сделать что положено без лишних угрызений совести, достаточно самонадеянный, чтобы дотронуться до женщины ласковыми пальцами. Дженни хмуро отвернулась.
— Она богатая наследница, — заговорил Тай. — От дона Антонио Барранкаса она получит столько денег, сколько ей не истратить за всю жизнь. К тому же она наследница моего брата. Всю жизнь она проведет в окружении слуг. Они будут одевать ее, причесывать, подавать ей еду, предупреждать все ее желания.
Дженни нетерпеливо дернула головой.
— Так, но предположим, что по каким-то причинам всего этого не будет. Предположим, что весь этот прекрасный мир полетит ко всем чертям и ей придется жить своим умом. Какие у нее будут шансы выжить? У ребенка, который даже не умеет нарезать для себя мясо?
Наклонившись к Дженни, Тай положил ей руки на плечи и посмотрел в глаза.
— Послушай меня. То, что происходило с тобой, никогда не произойдет с Грасиелой. Она никогда не будет одинокой и заброшенной.
— Если мне придется ее воспитывать…
Тай приложил к губам Дженни палец, запрокинул голову и некоторое время созерцал высь небесную.
— Хорошо… Такого не случится, но предположим, что вышло так. — Тон у него сделался нетерпеливым и оттого резким. — Ты получила Грасиелу и воспитываешь ее. С чего ты начнешь? Куда вы обе поедете?
— Это серьезный вопрос?
Дженни подозрительно сощурила глаза. Осознав, что не в состоянии думать, когда его большие теплые руки лежат у нее на плечах, она высвободилась.
— Куда ты отвезешь ее, Дженни?
— Не знаю. — Сдвинув брови, она пыталась сосредоточиться. — Полагаю, что в Сан-Франциско. Найду там работу.
— А куда ты денешь Грасиелу, пока будешь на работе?
Тай достал из кармана куртки тонкую сигару, зажег ее и медленно затянулся.
Дженни уже раз сто обдумывала эту проблему и не могла ничего придумать. Девчонка не привыкла к улице, ее не оставишь одну, а представить себе работодателя, который терпел бы в доме еще и ребенка, Дженни не могла.
— Что-нибудь придумаю, — буркнула она.
— А где вы обе станете жить?
Тай посмотрел на огненный кончик сигары, потом перевел взгляд на неровные линии покосившейся хижины, которую они сняли на ночь.
— Если у тебя есть что сказать — говори, — предложила Дженни.
В груди у нее закипала злость. Она сама понимала сложность положения, но ей не нравилось, что Тай заставляет ее признать это вслух.
Тай близко наклонился к ней.
— Неужели ты веришь, что Маргарита хотела, чтобы Грасиела лишилась легкой и удобной жизни? Что она выбрала бы для своей дочери тяготы и лишения?
Дженни ничего не могла ответить. Нуждаясь в поддержке, она повернулась и поискала в небе звезду Маргариты.
— Она сказала, что, если Роберт не сможет или не захочет принять ребенка, девочку должна вырастить я. Именно это она заставила меня обещать.
Впервые с тех пор, как началась эта история с ребенком, голос Дженни звучал неуверенно. Вот проклятие, ведь это Тай постарался смутить ее.
— Маргарита умирала, Дженни. Она страшилась за ребенка и за себя. Ничего удивительного, что она мыслила не столь ясно, как обычно. К тому же, если она не получала писем от Роберта, значит, ей не было известно, что наш отец умер. Если бы она знала, что Кола Сандерса нет в живых, то, полагаю, не испытала бы приступа малодушия при мысли о том, чтобы доверить дочь моей матери. Она боялась только моего отца, и не без оснований.
Моя мать готова принять свою внучку и любить ее. Точно так же отнеслась бы она и к Маргарите, такой уж мама человек. Эллен Сандерс была моим кумиром, пока я рос, и она станет кумиром Грасиелы. Несчетное количество раз она вставала на мою защиту. Во имя помощи своим мальчикам она боролась с нашим отцом… да и со всем миром готова была бороться. Роберт должен был рассказать Маргарите о ма. Он должен был сказать, что наш отец никогда бы не принял ее, но она нашла бы поддержку в светлом и справедливом разуме нашей матери.
Если бы Маргарита знала, как все повернулось, она бы просто поручила тебе отвезти Грасиелу к Роберту, и все. Она была бы уверена, что мама примет ребенка, даже если Роберт по какой-то причине не сможет., Я никогда не поверю, что Маргарита хотела, чтобы дочь ее росла уличной девчонкой на задворках Сан-Франциско. — Взгляд Тая сделался жестким. — Неужели ты так поступишь с Грасиелой, Дженни? Лишишь ее безопасности и удобств? Образования? Прав ее рождения? Обречешь ее на лишения? Только из-за обещания, которое было испрошено по неосведомленности об истинном положении дел?
— Этот разговор очень далек от вопроса о том, должен ли ты нарезать мясо для своей племянницы, — прошептала Дженни.
— То, что ты стараешься делать, было бы похвально при других обстоятельствах, — негромко продолжал Тай. — Твоя независимость и способность быстро восстанавливать силы помогли тебе выжить. Но ведь Грасиела не ты. Когда мы возьмем ее домой, она никогда уже не останется в одиночестве, ей не придется бороться за существование. Не придется ни голодать, ни трудиться ради куска хлеба и пристанища.
— Это в том случае, если Роберт захочет ее принять, — упрямо твердила Дженни полушепотом, но словам ее не хватало убежденности — в глубине души она начинала верить, что Роберт станет для Грасиелы настоящим отцом.
Ее продолжало беспокоить будущее, которое включало бы в себя заботу о ребенке. Опустив голову, она сжимала пальцами виски. Все, что говорил Тай, было разумно. И все же…
— Позволь Грасиеле оставаться ребенком, Дженни . Перестань допекать ее за то, что она в свои шесть лет не взрослый человек.
Дженни вздернула голову, придвинувшись совсем близко к Таю, и ее пылающие глаза, казалось, вобрали в себя весь остаток уходящего дневного света.
— Надо же, прямо знаток детишек! Откуда ты такой умный?
— Я ничего не понимаю в детишках. Но я знаю вот что. — Он ответил ей таким же горящим взглядом. — Я слишком быстро стал взрослым, как и ты. Ни у одного из нас не было настоящего детства. В восемь лет я уже работал как взрослый мужчина. Ты была вынуждена заботиться о себе в том возрасте, когда другие девочки еще играют в куклы. Так не должно быть с Грасиелой. Так что полегче с ней. Отдай ребенку его детство.
Вперив друг в друга прищуренные глаза, они некоторое время стояли в густеющих сумерках.
— Лучше бы ты не нашел нас, — низким, хрипловатым голосом проговорила Дженни. — Чтобы мы были только вдвоем с Грасиелой. Так было бы проще.
Ей необходимо было уйти от Тая, избавиться от сумбура, царящего у нее в голове, поэтому она вернулась в хижину… и замерла в дверях.
Первым делом она увидела стол. Мясо, которое она Тай оставили на тарелках, было нарезано на маленькие кусочки. Хмурая улыбка тронула губы Дженни. Либо девчонка умела и до этого пользоваться ножом, либо действовала по принципу «нужда заставит».
Взяв со стола лампу, Дженни подошла к гамаку и посмотрела на спящую Грасиелу. Девочка взобралась на табурет, а потом в гамак. При свете лампы Дженни разглядела белые молочные усы над верхней губой Грасиелы.
Когда Тай вошел в комнату, Дженни тихонько сказала ему:
— Как видишь, она вполне справляется сама, когда знает, что некому помочь.
Обратив его внимание на то, как Грасиела нарезала мясо и как взобралась в гамак без посторонней помощи, Дженни думала, что ей это доставит хотя бы малое удовлетворение, но оказалось вовсе не так.
Вместо этого она стояла, смотрела на Грасиелу и размышляла, каково это — всегда чувствовать уверенность, что не ляжешь в постель голодной, что у тебя будет подушка под головой и чистые простыни, что ты не останешься в одиночестве и не будешь страшиться завтрашнего дня? В самом деле, каково это?
— Здесь темно, — заговорил с ней Тай, севший к столу.
Дженни опустила руку и дотронулась пальцем до приколотого к рубашке Грасиелы золотого медальона. Потом отнесла лампу на стол и села перед своей тарелкой. Первый кусок был холодный и волокнистый.
— Сеньора Армихо принесла кувшинчик пульке. Хочешь отведать?
Она кивнула, раскладывая кусочки мяса по тарелке. Аппетит пропал. Дженни отодвинула тарелку и сделала большой глоток пульке. Жидкость обожгла горло и выжала слезы из глаз.
— Так чем же ты займешься, когда это путешествие закончится? — спросила она, глядя, как Тай ест.
— Стану помогать Роберту управлять ранчо… Займусь разведением скота на своем участке.
— Работа на ранчо нелегкая, — заметила Дженни, — но жить там неплохо. По крайней мере не надо беспокоиться, откуда взять следующий бифштекс.
Кончив есть, Тай распрямил спину и, закинув ногу на ногу, спросил у Дженни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Подбородок Грасиелы взлетел вверх, поднялась и раздражающая Дженни одна бровь.
— Я перестану, если перестанешь ты.
Короткий смешок сорвался с губ Дженни.
— Я? Да я ругаюсь с малых лет, с тех пор, как была в твоем возрасте. Я в этом настоящий мастер.
Глядя на отмытое личико ребенка, трудно было поверить, что этот ангелочек в состоянии произносить бранные слова. Но Грасиела их произносила, и никуда от этого не деться. Что же теперь делать? Самой попридержать язык? Еще чего! Дженни понурилась. Ей не нравилось направление разговора и его неизбежное завершение.
— Дядя Тай не ругается.
— Он не делает этого при тебе, вот и все. Погоди, а ведь это, пожалуй, и есть решение.
Дженни просияла. Она вовсе не должна переделывать себя в угоду ребятенку, ей всего-навсего надо сдерживаться в присутствии Грасиелы. Это, пожалуй, ей по силам. И справедливость не нарушится.
— Ладно, — медленно произнесла Дженни, — договорились. Ни одна из нас больше не произносит «черти», «к черту», «чертов» и тому подобное.
Про себя она добавила: «В присутствии другой». В глазах у Грасиелы вспыхнула смесь торжества и неудовлетворенности достигнутым.
— А еще мы не должны говорить «будь оно проклято», «пропади пропадом» и «сукин сын». Дяде Таю это не нравится.
От души желая дяде Таю провалиться в эту минуту в чан с мусором, Дженни неохотно кивнула.
— И нельзя говорить «писать кипятком».
— Бог ты мой! — Дженни покачала головой. Мне, наверное, вообще не придется разговаривать. А как выражалась твоя мама, если она пи… то есть если она очень сильно сердилась?
Грасиела состроила в высшей степени пренебрежительную гримасу.
— Мама, когда сильно сердилась, говорила, что ее это раздражает.
— Ну! — Дженни с трудом удержалась от крепкого словца. — Послушай, я могу случайно забыться. Ты должна с этим считаться. Ведь я говорила так, как говорю, очень долгое время. Человек не может измениться за сутки. Так что не думай, будто я нарушила обещание, если у меня случайно что-нибудь нехорошее сорвется с языка.
Грасиела покосилась на Дженни с еле заметной усмешкой.
— Если ты забудешь и выругаешься, можно мне вымыть тебе рот с мылом?
Дженни заморгала от неожиданности, потом запрокинула голову и расхохоталась. Время от времени девчонка прямо-таки приводила ее в восторг, и это был именно тот случай.
— Если ты попробуешь, то я буду… очень раздражена. К тому же я гораздо больше тебя. — Они улыбнулись друг другу. — Знаешь, — ласково сказала Дженни, — когда ты не распускаешь сопли, ты просто молодчина.
Лицо у Грасиелы порозовело от удовольствия.
— Я голодна, — призналась она.
— Сеньора Армихо сейчас что-нибудь принесет, — ответила Дженни и добавила, снова поглядев на синяки на шее у девочки: — Послушай, что я еще хочу тебе сказать. Жаль, конечно, что ты узнала своих кузенов с самой плохой стороны. Они… — Дженни запнулась, подыскивая подходящие слова. — Они испорченные, жадные люди. Но хорошо, что ты теперь это знаешь, потому что Луис и Чуло все еще ищут тебя. Они опасны, Грасиела. Может, опаснее тех, кого мы оставили в пустыне.
У Грасиелы задрожали губы.
— Кузен Тито бросил змей прямо передо мной. Он хотел, чтобы они укусили меня.
— Ты вела себя очень смело, и я тобой горжусь. Это очень страшно — быть одной, когда на тебя напускают змей.
Грасиела порозовела еще больше, глаза у нее сияли. Дженни удивилась тому, что девочка так дорожит ее похвалой. Ей даже стало не по себе: насколько Дженни знала, всем всегда было наплевать на ее мнение. Но Грасиела впитывает ее слова как губка. Столь сильное влияние на кого бы то ни было обязывает, что и говорить.
— Держу пари, что ты никогда ничего не боялась, — сказала Грасиела.
— Ты проиграла бы пари. Я много раз испытывала страх, — улыбнулась Дженни.
И в эту секунду существо, перед которым она испытывала особый страх, отворило двери и с важным видом ступило в комнату.
— Сеньора Армихо следует за мной с ужином, — объявил Тай, забрасывая шляпу на гвоздь, вбитый в oстену. — Что случилось с Грасиелой? — озабоченно поинтересовался он, заметив грязь на полу.
— Ничего, — ответила Дженни, и из глаз Грасиелы, едва она поняла, что Дженни не расскажет об эпизоде с мылом, исчезло тревожное выражение.
— Поставьте еду на стол, — попросила Дженни сеньору Армихо.
Та повиновалась и, выслушав благодарность Дженни, удалилась из комнаты. Тай поднял Грасиелу и усадил ее на табурет у стола. Потом придвинул еще два табурета — для себя и для Дженни — и обратился к племяннице:
— Смотри-ка, бифштекс, да еще с помидорами и луком! Не знаю, как вы, дорогие леди, но я не прочь отведать чего-нибудь, кроме бобов и тортилий.
Дженни не спеша устроилась на табурете и заправила за воротник рубашки пестренькую салфетку. Ей казалось непривычным и оттого странным сидеть за столом вместе с мужчиной и ребенком. Припомнилась вдруг картинка в каком-то каталоге: семья за столом. Люди на картинке были одеты куда лучше, чем она, Грасиела и Тай, да и мебель — не чета убогой обстановке мексиканской хижины, но это, как решила тогда Дженни, несомненно, была семья. Не такая, какую ей самой довелось знать, а такая, о которой она мечтала про себя.
— Салфетку обычно кладут на колени, — заметила Грасиела. — Вот так.
— Скажите какие тонкости, — засмеялась было Дженни, но, увидев, что Тай тоже положил салфетку на колени, вдруг побагровела. — А мне нравится заправлять салфетку за воротник.
Она подцепила вилкой с блюда кусок мяса и положила себе на тарелку.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, заметив, как Тай наклонился к тарелке Грасиелы.
— Собираюсь нарезать мясо для племянницы. А что?
— Она не калека. Вполне может нарезать сама это проклятое мясо.
— Говорить «проклятое» нельзя, — немедленно заметила Грасиела со своей обычной высокомерной улыбочкой, которая доводила Дженни до бешенства.
— Дженни, ей всего шесть лет.
— Вполне достаточно, чтобы есть самой.
— А мне не позволяют пользоваться ножом, — сказала Грасиела, устремив на Тая очаровательно беспомощный взгляд.
Дженни положила вилку.
— Позволь мне задать тебе один вопрос, — обратилась она к Грасиеле, — Если бы тут некому было разрезать для тебя мясо, как бы ты поступила? Ухватила весь кусок и откусывала бы прямо от него?
— Нет!
— Сидела бы голодная? — Грасиела только глянула на Дженни в ответ на эти слова. — Если бы ты была достаточно голодна, то спорим, ты бы придумала, как разрезать мясо. Ну, — продолжала Дженни, намеренно усиливая напор, — ты сейчас достаточно голодна?
Тай положил вилку и нож на тарелку, бросил на стол салфетку. Встал, нахмурив брови.
— Я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал он.
— Но мы же едим.|
— Прямо сейчас.
Повернувшись на каблуках, он прошествовал к двери и вышел во двор, залитый мягким предзакатным светом.
Дженни вытащила салфетку из-за воротника и тоже бросила ее на стол.
— Подумай, как воспользоваться этим ножом. И будь осторожна, а я скоро вернусь.
Ветхие лачуги выглядело чрезвычайно живописно в умирающем свете дня. Два мальчугана и собака бежали по изъезженному проулку — видимо, на запах жарящегося чили. Из соседней хижины доносился смех, и женский голос напевал ласковую мелодию колыбельной.
Дженни прошла по двору к деревянной повозке со сломанным колесом.
— Чего тебе?
Тай, упершись руками в бока, молча смотрел на нее. Солнечный сумрак позолотил его кожу, черты лица казались подчеркнуто твердыми и четкими. Глядя на него, Дженни почувствовала ненавистную ей слабость. Они еще не начали спорить, а она уже утратила преимущество.
— Ты требуешь от нее слишком многого.
Дженни прислонилась сбоку к повозке и сложила руки на груди.
— А ты предпочел бы подождать? Когда же, с твоей точки зрения, ей следует научиться управляться с едой самостоятельно? В двадцать лет? Пятнадцать? Двенадцать? Должна же она уметь обслуживать себя.
Закат отражался у Тая в глазах точками огня. Он умылся перед ужином, однако полоски пыли еще лежали в складках рубашки и куртки. От него пахло кожей, лошадью и потом — эти запахи у Дженни ассоциировались с лучшими из мужчин. Он был стройный и упругий, гибкий, как хлыст. Достаточно безжалостный, чтобы сделать что положено без лишних угрызений совести, достаточно самонадеянный, чтобы дотронуться до женщины ласковыми пальцами. Дженни хмуро отвернулась.
— Она богатая наследница, — заговорил Тай. — От дона Антонио Барранкаса она получит столько денег, сколько ей не истратить за всю жизнь. К тому же она наследница моего брата. Всю жизнь она проведет в окружении слуг. Они будут одевать ее, причесывать, подавать ей еду, предупреждать все ее желания.
Дженни нетерпеливо дернула головой.
— Так, но предположим, что по каким-то причинам всего этого не будет. Предположим, что весь этот прекрасный мир полетит ко всем чертям и ей придется жить своим умом. Какие у нее будут шансы выжить? У ребенка, который даже не умеет нарезать для себя мясо?
Наклонившись к Дженни, Тай положил ей руки на плечи и посмотрел в глаза.
— Послушай меня. То, что происходило с тобой, никогда не произойдет с Грасиелой. Она никогда не будет одинокой и заброшенной.
— Если мне придется ее воспитывать…
Тай приложил к губам Дженни палец, запрокинул голову и некоторое время созерцал высь небесную.
— Хорошо… Такого не случится, но предположим, что вышло так. — Тон у него сделался нетерпеливым и оттого резким. — Ты получила Грасиелу и воспитываешь ее. С чего ты начнешь? Куда вы обе поедете?
— Это серьезный вопрос?
Дженни подозрительно сощурила глаза. Осознав, что не в состоянии думать, когда его большие теплые руки лежат у нее на плечах, она высвободилась.
— Куда ты отвезешь ее, Дженни?
— Не знаю. — Сдвинув брови, она пыталась сосредоточиться. — Полагаю, что в Сан-Франциско. Найду там работу.
— А куда ты денешь Грасиелу, пока будешь на работе?
Тай достал из кармана куртки тонкую сигару, зажег ее и медленно затянулся.
Дженни уже раз сто обдумывала эту проблему и не могла ничего придумать. Девчонка не привыкла к улице, ее не оставишь одну, а представить себе работодателя, который терпел бы в доме еще и ребенка, Дженни не могла.
— Что-нибудь придумаю, — буркнула она.
— А где вы обе станете жить?
Тай посмотрел на огненный кончик сигары, потом перевел взгляд на неровные линии покосившейся хижины, которую они сняли на ночь.
— Если у тебя есть что сказать — говори, — предложила Дженни.
В груди у нее закипала злость. Она сама понимала сложность положения, но ей не нравилось, что Тай заставляет ее признать это вслух.
Тай близко наклонился к ней.
— Неужели ты веришь, что Маргарита хотела, чтобы Грасиела лишилась легкой и удобной жизни? Что она выбрала бы для своей дочери тяготы и лишения?
Дженни ничего не могла ответить. Нуждаясь в поддержке, она повернулась и поискала в небе звезду Маргариты.
— Она сказала, что, если Роберт не сможет или не захочет принять ребенка, девочку должна вырастить я. Именно это она заставила меня обещать.
Впервые с тех пор, как началась эта история с ребенком, голос Дженни звучал неуверенно. Вот проклятие, ведь это Тай постарался смутить ее.
— Маргарита умирала, Дженни. Она страшилась за ребенка и за себя. Ничего удивительного, что она мыслила не столь ясно, как обычно. К тому же, если она не получала писем от Роберта, значит, ей не было известно, что наш отец умер. Если бы она знала, что Кола Сандерса нет в живых, то, полагаю, не испытала бы приступа малодушия при мысли о том, чтобы доверить дочь моей матери. Она боялась только моего отца, и не без оснований.
Моя мать готова принять свою внучку и любить ее. Точно так же отнеслась бы она и к Маргарите, такой уж мама человек. Эллен Сандерс была моим кумиром, пока я рос, и она станет кумиром Грасиелы. Несчетное количество раз она вставала на мою защиту. Во имя помощи своим мальчикам она боролась с нашим отцом… да и со всем миром готова была бороться. Роберт должен был рассказать Маргарите о ма. Он должен был сказать, что наш отец никогда бы не принял ее, но она нашла бы поддержку в светлом и справедливом разуме нашей матери.
Если бы Маргарита знала, как все повернулось, она бы просто поручила тебе отвезти Грасиелу к Роберту, и все. Она была бы уверена, что мама примет ребенка, даже если Роберт по какой-то причине не сможет., Я никогда не поверю, что Маргарита хотела, чтобы дочь ее росла уличной девчонкой на задворках Сан-Франциско. — Взгляд Тая сделался жестким. — Неужели ты так поступишь с Грасиелой, Дженни? Лишишь ее безопасности и удобств? Образования? Прав ее рождения? Обречешь ее на лишения? Только из-за обещания, которое было испрошено по неосведомленности об истинном положении дел?
— Этот разговор очень далек от вопроса о том, должен ли ты нарезать мясо для своей племянницы, — прошептала Дженни.
— То, что ты стараешься делать, было бы похвально при других обстоятельствах, — негромко продолжал Тай. — Твоя независимость и способность быстро восстанавливать силы помогли тебе выжить. Но ведь Грасиела не ты. Когда мы возьмем ее домой, она никогда уже не останется в одиночестве, ей не придется бороться за существование. Не придется ни голодать, ни трудиться ради куска хлеба и пристанища.
— Это в том случае, если Роберт захочет ее принять, — упрямо твердила Дженни полушепотом, но словам ее не хватало убежденности — в глубине души она начинала верить, что Роберт станет для Грасиелы настоящим отцом.
Ее продолжало беспокоить будущее, которое включало бы в себя заботу о ребенке. Опустив голову, она сжимала пальцами виски. Все, что говорил Тай, было разумно. И все же…
— Позволь Грасиеле оставаться ребенком, Дженни . Перестань допекать ее за то, что она в свои шесть лет не взрослый человек.
Дженни вздернула голову, придвинувшись совсем близко к Таю, и ее пылающие глаза, казалось, вобрали в себя весь остаток уходящего дневного света.
— Надо же, прямо знаток детишек! Откуда ты такой умный?
— Я ничего не понимаю в детишках. Но я знаю вот что. — Он ответил ей таким же горящим взглядом. — Я слишком быстро стал взрослым, как и ты. Ни у одного из нас не было настоящего детства. В восемь лет я уже работал как взрослый мужчина. Ты была вынуждена заботиться о себе в том возрасте, когда другие девочки еще играют в куклы. Так не должно быть с Грасиелой. Так что полегче с ней. Отдай ребенку его детство.
Вперив друг в друга прищуренные глаза, они некоторое время стояли в густеющих сумерках.
— Лучше бы ты не нашел нас, — низким, хрипловатым голосом проговорила Дженни. — Чтобы мы были только вдвоем с Грасиелой. Так было бы проще.
Ей необходимо было уйти от Тая, избавиться от сумбура, царящего у нее в голове, поэтому она вернулась в хижину… и замерла в дверях.
Первым делом она увидела стол. Мясо, которое она Тай оставили на тарелках, было нарезано на маленькие кусочки. Хмурая улыбка тронула губы Дженни. Либо девчонка умела и до этого пользоваться ножом, либо действовала по принципу «нужда заставит».
Взяв со стола лампу, Дженни подошла к гамаку и посмотрела на спящую Грасиелу. Девочка взобралась на табурет, а потом в гамак. При свете лампы Дженни разглядела белые молочные усы над верхней губой Грасиелы.
Когда Тай вошел в комнату, Дженни тихонько сказала ему:
— Как видишь, она вполне справляется сама, когда знает, что некому помочь.
Обратив его внимание на то, как Грасиела нарезала мясо и как взобралась в гамак без посторонней помощи, Дженни думала, что ей это доставит хотя бы малое удовлетворение, но оказалось вовсе не так.
Вместо этого она стояла, смотрела на Грасиелу и размышляла, каково это — всегда чувствовать уверенность, что не ляжешь в постель голодной, что у тебя будет подушка под головой и чистые простыни, что ты не останешься в одиночестве и не будешь страшиться завтрашнего дня? В самом деле, каково это?
— Здесь темно, — заговорил с ней Тай, севший к столу.
Дженни опустила руку и дотронулась пальцем до приколотого к рубашке Грасиелы золотого медальона. Потом отнесла лампу на стол и села перед своей тарелкой. Первый кусок был холодный и волокнистый.
— Сеньора Армихо принесла кувшинчик пульке. Хочешь отведать?
Она кивнула, раскладывая кусочки мяса по тарелке. Аппетит пропал. Дженни отодвинула тарелку и сделала большой глоток пульке. Жидкость обожгла горло и выжала слезы из глаз.
— Так чем же ты займешься, когда это путешествие закончится? — спросила она, глядя, как Тай ест.
— Стану помогать Роберту управлять ранчо… Займусь разведением скота на своем участке.
— Работа на ранчо нелегкая, — заметила Дженни, — но жить там неплохо. По крайней мере не надо беспокоиться, откуда взять следующий бифштекс.
Кончив есть, Тай распрямил спину и, закинув ногу на ногу, спросил у Дженни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34