По его словам, Луи был слабым духом, истощенным мирскими заботами стариком, пытающимся утолить тщетные желания плоти при помощи мерзейших отбросов человечества.
К счастью для меня, король был ослеплен страстью и не желал слышать все эти оскорбления. Как и многие мужчины, любившие меня, он предпочитал ложь истине. Когда до него дошли слухи о том, что я не была женой брата Жана и работала у мадам Гурдон, он не стал спрашивать у меня, правда ли это.
Развернутая против меня кампания Грамон возымела прямо противоположный эффект. Его величество не только не отказался от меня, он воспылал ко мне еще большей страстью. Критики приводили его в бешенство. Он обвинял их в клевете, считая, что они пытаются замарать меня изо всех сил своих похотливых умишек. Я приписывала такое отрицание очевидного парадоксальным механизмам мужской психики. В ней соседствовали герой и простофиля. Один видел во мне лишь ту добрую и добродетельную женщину, о которой мечтал, другой наслаждался редким удовольствием тесного общения с мерзейшими отбросами человечества.
Король нуждался во мне, и это тешило мое самолюбие, которое, в свою очередь, заставляло короля нуждаться во мне.
Куда бы ни ехала я в карете, все головы поворачивались в мою сторону. Я знала, что люди обмениваются неодобрительными комментариями, но мне нравилось находиться в центре внимания, ощущать собственную значимость, ведь обо мне говорили в связи с королем.
Граф Жан рассказал моей матери о моих отношениях с королем, и она приехала ко мне в Версаль.
– Я всегда знала, что из этой девочки вырастет нечто особенное, – с гордостью сказала она.
Мать никогда не спрашивала меня, каково находиться в эпицентре конфликта или как мне нравилось мое новое положение. Зато она попросила пятьдесят тысяч ливров, чтобы заплатить судье за освобождение Николя Рансона. Оплачивать нездоровые отношения моей матери с Рансоном мне не хотелось, но я впервые купалась в лучах родительского одобрения, а потому не стала ей отказывать.
Граф Жан наконец проявил благоразумие. Он решил, что пора как-то бороться с потоком осуждения и быстро организовал мое бракосочетание со своим братом Гийомом. Тайная церемония в церкви Святого «Лаврентия была назначена на первое сентября.
– До этого, киска моя, тебе следует как можно реже появляться на публике, – сказал он.
Но у короля было другое мнение на этот счет. До конца июля он должен был находиться в Компьене, где ему предстояло встречаться с австрийскими дипломатами. Он хотел, чтобы я поехала с ним.
Эта перспектива привела меня в восторг, но я сделала вид, что напугана.
– Компьен – маленький городок, – сказала я. – Ни одно наше свидание не останется незамеченным. Все эти слухи, они так мучают меня…
Мои отговорки были прерваны страстным поцелуем. Король ласкал мое сокровище, а его желание было весьма заметным. Он пообещал осыпать меня подарками и обеспечить мне надежное прикрытие. Я не могла отказать ему.
Меньше чем через час Лебель привез бриллиантовое колье и документы – отличная подделка с настоящими государственными печатями, по которым я становилась баронессой вон Памклек, молодой эльзасской аристократкой, недавно овдовевшей.
Дом, который Луи купил для наших свиданий, стоял на тихой улочке неподалеку от королевского замка. Первые два дня в Компьене я провела в этом любовном гнездышке, играя с Генриеттой в карты и читая новый труд Вольтера под названием «Философский словарь», напичканный радикальными идеями. Это была вершина инакомыслия. «Пусть я не могу согласиться с вашими убеждениями, я готов отдать жизнь за ваше право их высказывать».
Днем король вел дипломатические переговоры, а вечерами его ждали на официальных приемах. На третий день ему удалось вырваться ко мне. Мы успели позаниматься сексом и часок поговорить.
Я надеялась узнать из кулуарных бесед с королем много нового, а потому, дабы убедиться в безоговорочной преданности «Жуй, я настояла, чтоб он посвящал меня во все государственные тайны. Но эти в большинстве своем деловые и финансовые вопросы были настолько сложны, что, не будь я так возбуждена, я бы уснула.
Луи понимал, что мне скучно, что я места себе не нахожу и скучаю по роскошной ночной жизни, завидую дамам, которые посещают недоступные мне светские приемы. Он пытался утешить меня дорогим ожерельем. Подарок я приняла, но не хотела, чтобы Луи принимал меня как данность или считал, что меня можно подкупить. Я хотела быть представленной при дворе, хотела, чтобы на меня смотрели и мной восхищались. Но пока у меня нет титула, об этом не могло быть и речи. Я не могла заговорить с ним об этом.
Мне не хотелось, чтобы его величество видел, как огорчает меня такое положение дел. Я помнила слова мадам Луизы: куртизанка выполняет любые желания любого мужчины. Но я решила показать характер, хотя короля, который не любил, когда противоречат его закостеневшим старомодным убеждениям, легко было разозлить.
Вдохновленная Вольтером, я заговорила о демократии и равноправии для всех членов общества.
– Свобода слова важна не потому, что она творит добро, а потому, что она предупреждает зло, – заявила я.
При мысли об обществе, живущем по установленным им законам, лицо Луи побагровело от гнева. Но он не поддался на провокацию и не стал со мной спорить, наоборот, он пришел в восторг. Я назвала его хреновой грязной королевской свиньей. Король расхохотался и, очарованный моим сквернословием, очень нежно взял меня снова.
После бурной светской жизни в Версале изоляция сводила меня с ума. К концу первой недели моего пребывания в Компьене я не выдержала мук затворничества и отправилась кататься в карете. И тут я встретила герцога де Шуаселя, который также принимал участие в переговорах.
– Вы! – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?
Помощник, сидевший рядом, сказал ему, что я новая любовница короля, невестка Жана дю Барри.
– Невестка? Ха! Скорее, потаскуха Жана дю Барри! Быстрее езжай, быстрее! – закричал он кучеру.
Тем вечером, после ужина, Луи прибыл в наше любовное гнездышко в сопровождении своего закадычного друга герцога де Ришелье. Луи был очень щепетилен в отношении кофе, который пил после ужина; он всегда варил его сам. Заслушавшись рассказом Ришелье о его новом увлечении – девушке, которую тот нашел на кухне гостиницы, в которой остановился, – Луи отвлекся, и кофе выкипел.
Я была единственным человеком во Франции, кто мог фамильярничать с королем и обращаться к нему на «ты». Я даже придумала для него прозвище.
– Эй, Ля Франс, – сказала я с трущобными интонациями. – Ты так по-королевски профукал свой кофий!
Ришелье вскинул брови, но короля моя непочтительность весьма позабавила.
– Да как ты смеешь! – закричал он со смехом. – Маленькая бунтарка!
– Самая настоящая бунтарка! – ответила я. Мне хотелось дерзить, хамить, втянуть этих мужчин в спор. Я повернулась к Ришелье и сказала:
– Месье, ваша галантность по отношению к этой кухарке меня раздражает. Почему вы, мужчины, с такой готовностью забываете о всех законах нравственности, когда дело доходит до отношений между полами? Вы, благородный герцог, можете спуститься по социальной лестнице, чтобы найти женщину и удовлетворить свою похоть, и не видите в этом ничего предосудительного, ничего позорного. Но что если бы ваша жена закрутила интрижку с гостиничным лакеем? Женщина, которая якшается с мужчиной, стоящим ниже ее на социальной лестнице, считается достойной презрения, а ее поведение – непристойным. А когда вы, мужчины, причиняете боль своим жертвам, вас оправдывают, вас все так же уважают, несмотря на то что вы навредили ближнему своему, причем невинному. Если же женщина так бесцеремонно обойдется с мужчиной, она считается потаскухой. – Луи нежно похлопал меня по руке:
– Дорогая моя, – покровительственным тоном произнес он, – разве ты не слышала о великой цепи бытия? Мужчины ближе к Богу, чем женщины. Почитай Библию. Бог сотворил мужчину по своему образу и подобию, а женщину он создал из ребра его.
Несмотря на свой ум, Луи не интересовался современными идеями. Он верил в то, что существующий общественный строй, в котором выше его во Франции не было никого, был предопределен Богом. Инстинктивно я разделяла уверенность короля в его Божественном предназначении, но и логика демократов была неоспорима. Несомненно, за демократией будущее.
– Знаю я тебя, Ля Франс, – усмехнулась я. – Вас, мужчин, страшит женское могущество. Но прошли времена, когда вы могли вешать нам на уши всю эту библейскую чепуху.
– Что за ересь! В Библии ясно сказано, что…
– Ваша Библия – полная чушь, – перебила его я. – Дураку понятно, что мужчина происходит от женщины, а не откуда-либо еще.
Ришелье и король делали вид, что моя нечестивость их шокирует, но я видела, что они скрывают улыбки, и решила поразить их моей собственной версией философии Руссо.
– Природа – великодушная и любящая мать человека, – сказала я. – Мужчины и женщины равны и по природе своей благородны, но общество принуждает нас вести определенный образ жизни и думать определенным образом. Но почему же этот мир, полный естественных чудес и богатств, не может быть раем для всех и каждого?
– Человек рожден, чтобы добывать свой хлеб в поте лица своего, – отрезал Луи.
– И что же король Франции может знать о поте?
– Все дело в вере, – сказал Луи, не скрывая раздражения. – Я снова цитирую Библию, а не какого-то там безумного философа, который не может удержаться от осквернения достойных идей, не говоря уже о слове Божьем.
Я была потрясена способностью Луи выставлять себя праведным благочестивым христианином. Страстной преданностью консерватизму он прикрывал свою аморальность.
– Я отказываюсь верить в первородный грех, – заявила я. – В своей порочности вы, мужчины, должны винить не женщину, а себя самих. Искупление грехов человечества стало возможным не потому, что Господь послал нам Спасителя, а потому, что человек выходит из тела женщины и является частью порядка мироздания.
– То есть ты утверждаешь, что человек по природе своей безгрешен потому, что он выходит из тела женщины? – спросил Луи.
– Да, – с уверенностью ответила я. – Мы, женщины, умнее, потому что мы ближе к природе, чем мужчины. Мы нежны. Мы благородны. Послушай свое сердце. Или спроси у дружка в твоих штанах. Он подтвердит мою правоту.
– А как же преступления, агрессия, насилие? – поинтересовался Ришелье. – У убийц и насильников тоже есть матери.
– Преступления и насилие порождает социальное неравенство, – ответила я. – Это последствия дурного окружения и нездоровой обстановки в доме, и это вина мужчин. Если же душа стремится к своему естественному состоянию, она добра.
Ришелье снисходительно улыбнулся, а Луи разволновался еще сильнее:
– Не люблю я всю эту натуральную философию, которая освобождает человека от греха Евы и позволяет возлагать всю вину за его проступки на общество. Общество – не преступник, но сила, которая держит этих преступников в узде. Если думать иначе, мы придем к гражданскому неповиновению. Не знаю уж, кто наделил мужчину этой властью – природа или Бог, – продолжал он, – но он способен возвеличивать объект своих воздыханий. Когда джентльмен спит с горничной, его внимание облагораживает ее. Дама же деградирует до уровня слуги, которого тащит к себе в постель. Женщина должна гордиться мужчиной, смотреть на него снизу вверх, а не сверху вниз, только тогда она может отдать ему себя. Признайся мне, дорогая. Неужели в твоей мягкой женской груди не живет инстинкт, который отвращает тебя от подобных поступков?
Напротив, я не имела ничего против таких развлечений. Я скучала по Лорану, моей милой игрушке. И по Ноэлю. Когда я думала о нем, к угрызениям совести примешивался сладостный трепет. Неужели я настолько неженственна? Но я была достаточно женственна, чтобы не упоминать о своем стремлении к власти.
– Твои слова могут иметь смысл, Ля Франс, – ответила я. – Но это неправильно!
В моем голосе прозвучало неприкрытое раздражение, и это еще больше распалило короля.
– Это правильно, так как такова воля Божья, – сказал он. – Мужчины и женщины неодинаковы. Господь повелел мужчине вести, а женщине – следовать за ним.
Такая самонадеянность вывела меня из себя. Я готова была шипеть и плеваться ядом.
Герцог, который стал невольным свидетелем этой перебранки, смущенно сказал:
– Надеюсь, это конец дискуссии.
– Или ее начало! – отрезала я. – Теперь я вижу, что мало просто бороться с мужчинами за равноправие. Вы понимаете только два слова – господство и подчинение. Женщины, дай они волю своей силе, могли бы подчинить себе весь мир. Почему только мужчины могут диктовать свои правила? Мир, без сомнения, был бы намного лучше, если бы им управляли женщины, а мужчины были их рабами. Вам бы это понравилось.
– Женщины управляли миром? – расхохотался король. – Да он бы лежал в руинах! Женщины – маленькие твари, алчные и неразумные твари.
– То есть, по-твоему, я тварь?
– Особенно ты! – ответил Луи.
– Ах ты, высокомерная скотина, Ля Франс! – Я попыталась стукнуть его, но он перехватил мое запястье, притянул меня к себе и поцеловал.
Мы с Луи обожали такие ссоры. Стоит разжечь одну страсть, и все остальные ждать не приходится. Ришелье понял, куда клонится наша игра, и откланялся.
Когда мы остались одни, я сказала:
– А сейчас я докажу тебе эволюционное превосходство моего пола.
Я подняла платье и села своей гладкой белой безволосой попкой над его лицом.
Он рассмеялся моей дерзости и начал ласкать доказательство, которое я ему представила.
Тоже смеясь, я шлепнула его по руке.
– Не уверена, что хочу мужчину, который считает меня маленькой тварью и который к тому же выше меня по положению, – сказала я тоном невоспитанной шлюхи. – Хочешь мое сокровище? Тогда сначала поцелуй меня сюда, – и я раздвинула ягодицы.
– Да как ты смеешь! – засмеялся он. – Приказы здесь отдаю я! На колени перед монархом и клянись в верности!
Я нагнулась еще ниже и начала играть с собою пальчиками.
– А ну, Ля Франс, засунь туда свой толстый королевский язык, – сказала я.
Король умолк и опустился на колени позади меня.
В последний день августа я вернулась в Париж. Я не стала объяснять Луи причины своего отъезда, а он не стал спрашивать. Не сомневаюсь, что он и так все знал.
Я встретилась с женихом. Граф Гийом был жирным, уродливым и глупым – один из тех немногих мужчин, которые вызывали во мне абсолютное отторжение. Как бы то ни было, он был нужен мне не меньше, чем я ему. Я не осмелилась жаловаться.
Отвращение, которое я питала к Гийому, искупала любовь к моей новой золовке Клер-Франсуазе дю Барри. Шон, как ее называли, была невысокой и не слишком привлекательной, но во всех отношениях выдающейся. Она была искренна и удивительно умна. У нее было то же саркастическое чувство юмора, что и у Жана, но уравновешенное тактом. Мы поговорили всего час, но казалось, что знакомы вечность. Было такое ощущение, словно я обрела давно утерянную сестру. 1 сентября 1678 года на тайной церемонии я стала законной графиней дю Барри. Теперь меня нельзя было назвать самозванкой. Наутро после свадьбы я вернулась в Фонтенбло в компании Шон. Благодаря своему интеллекту и остроумию она быстро заслужила расположение Луи.
В обществе Шон моя жизнь в Фонтенбло стала гораздо приятнее. Мы играли в карты и рассказывали друг другу случаи из своей жизни. Я с сожалением узнала, что ей никогда не везло с мужчинами. По правде говоря, Шон была некрасива, но недостаток внешней привлекательности с лихвой компенсировали острый ум и богатое воображение.
– Проблема в том, – сказала она, – что в присутствии мужчин я теряюсь, моя обычная живость пропадает. Я пугаюсь, начинаю стесняться и кажусь скучной.
Граф Эммануэль приехал из Версаля обсудить со мной нашу стратегию. Я пригласила Шон пообедать с нами. Герцог, возможно, был несколько разочарован, что мы не будем вдвоем, но виду не показал. Услышав, что Шон родилась в Тулузе, он начал расспрашивать ее о своих знакомых там. Я заметила, что Шон была сама не своя. Она путалась и с трудом подбирала слова. Когда после нескольких неуклюжих попыток поддержать беседу Шон откланялась, я поняла, что она влюбилась в герцога.
Обед продолжался, и я спросила моего визави, действительно ли он был серьезен, когда клялся быть моим верным слугой. Он сказал, что готов выполнить любую мою просьбу.
– Способны ли вы обслужить двух женщин за час?
– Думая о вас, я могу справиться и с пятью.
– Моя золовка сильно мне помогла. Я бы хотела отблагодарить ее. Я прошу вас задержаться в Фонтенбло на неделю и помочь ей компенсировать все те годы, что она жила без любви.
Герцог был истинным рыцарем.
– Если таково ваше желание, она может рассчитывать на меня во всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
К счастью для меня, король был ослеплен страстью и не желал слышать все эти оскорбления. Как и многие мужчины, любившие меня, он предпочитал ложь истине. Когда до него дошли слухи о том, что я не была женой брата Жана и работала у мадам Гурдон, он не стал спрашивать у меня, правда ли это.
Развернутая против меня кампания Грамон возымела прямо противоположный эффект. Его величество не только не отказался от меня, он воспылал ко мне еще большей страстью. Критики приводили его в бешенство. Он обвинял их в клевете, считая, что они пытаются замарать меня изо всех сил своих похотливых умишек. Я приписывала такое отрицание очевидного парадоксальным механизмам мужской психики. В ней соседствовали герой и простофиля. Один видел во мне лишь ту добрую и добродетельную женщину, о которой мечтал, другой наслаждался редким удовольствием тесного общения с мерзейшими отбросами человечества.
Король нуждался во мне, и это тешило мое самолюбие, которое, в свою очередь, заставляло короля нуждаться во мне.
Куда бы ни ехала я в карете, все головы поворачивались в мою сторону. Я знала, что люди обмениваются неодобрительными комментариями, но мне нравилось находиться в центре внимания, ощущать собственную значимость, ведь обо мне говорили в связи с королем.
Граф Жан рассказал моей матери о моих отношениях с королем, и она приехала ко мне в Версаль.
– Я всегда знала, что из этой девочки вырастет нечто особенное, – с гордостью сказала она.
Мать никогда не спрашивала меня, каково находиться в эпицентре конфликта или как мне нравилось мое новое положение. Зато она попросила пятьдесят тысяч ливров, чтобы заплатить судье за освобождение Николя Рансона. Оплачивать нездоровые отношения моей матери с Рансоном мне не хотелось, но я впервые купалась в лучах родительского одобрения, а потому не стала ей отказывать.
Граф Жан наконец проявил благоразумие. Он решил, что пора как-то бороться с потоком осуждения и быстро организовал мое бракосочетание со своим братом Гийомом. Тайная церемония в церкви Святого «Лаврентия была назначена на первое сентября.
– До этого, киска моя, тебе следует как можно реже появляться на публике, – сказал он.
Но у короля было другое мнение на этот счет. До конца июля он должен был находиться в Компьене, где ему предстояло встречаться с австрийскими дипломатами. Он хотел, чтобы я поехала с ним.
Эта перспектива привела меня в восторг, но я сделала вид, что напугана.
– Компьен – маленький городок, – сказала я. – Ни одно наше свидание не останется незамеченным. Все эти слухи, они так мучают меня…
Мои отговорки были прерваны страстным поцелуем. Король ласкал мое сокровище, а его желание было весьма заметным. Он пообещал осыпать меня подарками и обеспечить мне надежное прикрытие. Я не могла отказать ему.
Меньше чем через час Лебель привез бриллиантовое колье и документы – отличная подделка с настоящими государственными печатями, по которым я становилась баронессой вон Памклек, молодой эльзасской аристократкой, недавно овдовевшей.
Дом, который Луи купил для наших свиданий, стоял на тихой улочке неподалеку от королевского замка. Первые два дня в Компьене я провела в этом любовном гнездышке, играя с Генриеттой в карты и читая новый труд Вольтера под названием «Философский словарь», напичканный радикальными идеями. Это была вершина инакомыслия. «Пусть я не могу согласиться с вашими убеждениями, я готов отдать жизнь за ваше право их высказывать».
Днем король вел дипломатические переговоры, а вечерами его ждали на официальных приемах. На третий день ему удалось вырваться ко мне. Мы успели позаниматься сексом и часок поговорить.
Я надеялась узнать из кулуарных бесед с королем много нового, а потому, дабы убедиться в безоговорочной преданности «Жуй, я настояла, чтоб он посвящал меня во все государственные тайны. Но эти в большинстве своем деловые и финансовые вопросы были настолько сложны, что, не будь я так возбуждена, я бы уснула.
Луи понимал, что мне скучно, что я места себе не нахожу и скучаю по роскошной ночной жизни, завидую дамам, которые посещают недоступные мне светские приемы. Он пытался утешить меня дорогим ожерельем. Подарок я приняла, но не хотела, чтобы Луи принимал меня как данность или считал, что меня можно подкупить. Я хотела быть представленной при дворе, хотела, чтобы на меня смотрели и мной восхищались. Но пока у меня нет титула, об этом не могло быть и речи. Я не могла заговорить с ним об этом.
Мне не хотелось, чтобы его величество видел, как огорчает меня такое положение дел. Я помнила слова мадам Луизы: куртизанка выполняет любые желания любого мужчины. Но я решила показать характер, хотя короля, который не любил, когда противоречат его закостеневшим старомодным убеждениям, легко было разозлить.
Вдохновленная Вольтером, я заговорила о демократии и равноправии для всех членов общества.
– Свобода слова важна не потому, что она творит добро, а потому, что она предупреждает зло, – заявила я.
При мысли об обществе, живущем по установленным им законам, лицо Луи побагровело от гнева. Но он не поддался на провокацию и не стал со мной спорить, наоборот, он пришел в восторг. Я назвала его хреновой грязной королевской свиньей. Король расхохотался и, очарованный моим сквернословием, очень нежно взял меня снова.
После бурной светской жизни в Версале изоляция сводила меня с ума. К концу первой недели моего пребывания в Компьене я не выдержала мук затворничества и отправилась кататься в карете. И тут я встретила герцога де Шуаселя, который также принимал участие в переговорах.
– Вы! – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?
Помощник, сидевший рядом, сказал ему, что я новая любовница короля, невестка Жана дю Барри.
– Невестка? Ха! Скорее, потаскуха Жана дю Барри! Быстрее езжай, быстрее! – закричал он кучеру.
Тем вечером, после ужина, Луи прибыл в наше любовное гнездышко в сопровождении своего закадычного друга герцога де Ришелье. Луи был очень щепетилен в отношении кофе, который пил после ужина; он всегда варил его сам. Заслушавшись рассказом Ришелье о его новом увлечении – девушке, которую тот нашел на кухне гостиницы, в которой остановился, – Луи отвлекся, и кофе выкипел.
Я была единственным человеком во Франции, кто мог фамильярничать с королем и обращаться к нему на «ты». Я даже придумала для него прозвище.
– Эй, Ля Франс, – сказала я с трущобными интонациями. – Ты так по-королевски профукал свой кофий!
Ришелье вскинул брови, но короля моя непочтительность весьма позабавила.
– Да как ты смеешь! – закричал он со смехом. – Маленькая бунтарка!
– Самая настоящая бунтарка! – ответила я. Мне хотелось дерзить, хамить, втянуть этих мужчин в спор. Я повернулась к Ришелье и сказала:
– Месье, ваша галантность по отношению к этой кухарке меня раздражает. Почему вы, мужчины, с такой готовностью забываете о всех законах нравственности, когда дело доходит до отношений между полами? Вы, благородный герцог, можете спуститься по социальной лестнице, чтобы найти женщину и удовлетворить свою похоть, и не видите в этом ничего предосудительного, ничего позорного. Но что если бы ваша жена закрутила интрижку с гостиничным лакеем? Женщина, которая якшается с мужчиной, стоящим ниже ее на социальной лестнице, считается достойной презрения, а ее поведение – непристойным. А когда вы, мужчины, причиняете боль своим жертвам, вас оправдывают, вас все так же уважают, несмотря на то что вы навредили ближнему своему, причем невинному. Если же женщина так бесцеремонно обойдется с мужчиной, она считается потаскухой. – Луи нежно похлопал меня по руке:
– Дорогая моя, – покровительственным тоном произнес он, – разве ты не слышала о великой цепи бытия? Мужчины ближе к Богу, чем женщины. Почитай Библию. Бог сотворил мужчину по своему образу и подобию, а женщину он создал из ребра его.
Несмотря на свой ум, Луи не интересовался современными идеями. Он верил в то, что существующий общественный строй, в котором выше его во Франции не было никого, был предопределен Богом. Инстинктивно я разделяла уверенность короля в его Божественном предназначении, но и логика демократов была неоспорима. Несомненно, за демократией будущее.
– Знаю я тебя, Ля Франс, – усмехнулась я. – Вас, мужчин, страшит женское могущество. Но прошли времена, когда вы могли вешать нам на уши всю эту библейскую чепуху.
– Что за ересь! В Библии ясно сказано, что…
– Ваша Библия – полная чушь, – перебила его я. – Дураку понятно, что мужчина происходит от женщины, а не откуда-либо еще.
Ришелье и король делали вид, что моя нечестивость их шокирует, но я видела, что они скрывают улыбки, и решила поразить их моей собственной версией философии Руссо.
– Природа – великодушная и любящая мать человека, – сказала я. – Мужчины и женщины равны и по природе своей благородны, но общество принуждает нас вести определенный образ жизни и думать определенным образом. Но почему же этот мир, полный естественных чудес и богатств, не может быть раем для всех и каждого?
– Человек рожден, чтобы добывать свой хлеб в поте лица своего, – отрезал Луи.
– И что же король Франции может знать о поте?
– Все дело в вере, – сказал Луи, не скрывая раздражения. – Я снова цитирую Библию, а не какого-то там безумного философа, который не может удержаться от осквернения достойных идей, не говоря уже о слове Божьем.
Я была потрясена способностью Луи выставлять себя праведным благочестивым христианином. Страстной преданностью консерватизму он прикрывал свою аморальность.
– Я отказываюсь верить в первородный грех, – заявила я. – В своей порочности вы, мужчины, должны винить не женщину, а себя самих. Искупление грехов человечества стало возможным не потому, что Господь послал нам Спасителя, а потому, что человек выходит из тела женщины и является частью порядка мироздания.
– То есть ты утверждаешь, что человек по природе своей безгрешен потому, что он выходит из тела женщины? – спросил Луи.
– Да, – с уверенностью ответила я. – Мы, женщины, умнее, потому что мы ближе к природе, чем мужчины. Мы нежны. Мы благородны. Послушай свое сердце. Или спроси у дружка в твоих штанах. Он подтвердит мою правоту.
– А как же преступления, агрессия, насилие? – поинтересовался Ришелье. – У убийц и насильников тоже есть матери.
– Преступления и насилие порождает социальное неравенство, – ответила я. – Это последствия дурного окружения и нездоровой обстановки в доме, и это вина мужчин. Если же душа стремится к своему естественному состоянию, она добра.
Ришелье снисходительно улыбнулся, а Луи разволновался еще сильнее:
– Не люблю я всю эту натуральную философию, которая освобождает человека от греха Евы и позволяет возлагать всю вину за его проступки на общество. Общество – не преступник, но сила, которая держит этих преступников в узде. Если думать иначе, мы придем к гражданскому неповиновению. Не знаю уж, кто наделил мужчину этой властью – природа или Бог, – продолжал он, – но он способен возвеличивать объект своих воздыханий. Когда джентльмен спит с горничной, его внимание облагораживает ее. Дама же деградирует до уровня слуги, которого тащит к себе в постель. Женщина должна гордиться мужчиной, смотреть на него снизу вверх, а не сверху вниз, только тогда она может отдать ему себя. Признайся мне, дорогая. Неужели в твоей мягкой женской груди не живет инстинкт, который отвращает тебя от подобных поступков?
Напротив, я не имела ничего против таких развлечений. Я скучала по Лорану, моей милой игрушке. И по Ноэлю. Когда я думала о нем, к угрызениям совести примешивался сладостный трепет. Неужели я настолько неженственна? Но я была достаточно женственна, чтобы не упоминать о своем стремлении к власти.
– Твои слова могут иметь смысл, Ля Франс, – ответила я. – Но это неправильно!
В моем голосе прозвучало неприкрытое раздражение, и это еще больше распалило короля.
– Это правильно, так как такова воля Божья, – сказал он. – Мужчины и женщины неодинаковы. Господь повелел мужчине вести, а женщине – следовать за ним.
Такая самонадеянность вывела меня из себя. Я готова была шипеть и плеваться ядом.
Герцог, который стал невольным свидетелем этой перебранки, смущенно сказал:
– Надеюсь, это конец дискуссии.
– Или ее начало! – отрезала я. – Теперь я вижу, что мало просто бороться с мужчинами за равноправие. Вы понимаете только два слова – господство и подчинение. Женщины, дай они волю своей силе, могли бы подчинить себе весь мир. Почему только мужчины могут диктовать свои правила? Мир, без сомнения, был бы намного лучше, если бы им управляли женщины, а мужчины были их рабами. Вам бы это понравилось.
– Женщины управляли миром? – расхохотался король. – Да он бы лежал в руинах! Женщины – маленькие твари, алчные и неразумные твари.
– То есть, по-твоему, я тварь?
– Особенно ты! – ответил Луи.
– Ах ты, высокомерная скотина, Ля Франс! – Я попыталась стукнуть его, но он перехватил мое запястье, притянул меня к себе и поцеловал.
Мы с Луи обожали такие ссоры. Стоит разжечь одну страсть, и все остальные ждать не приходится. Ришелье понял, куда клонится наша игра, и откланялся.
Когда мы остались одни, я сказала:
– А сейчас я докажу тебе эволюционное превосходство моего пола.
Я подняла платье и села своей гладкой белой безволосой попкой над его лицом.
Он рассмеялся моей дерзости и начал ласкать доказательство, которое я ему представила.
Тоже смеясь, я шлепнула его по руке.
– Не уверена, что хочу мужчину, который считает меня маленькой тварью и который к тому же выше меня по положению, – сказала я тоном невоспитанной шлюхи. – Хочешь мое сокровище? Тогда сначала поцелуй меня сюда, – и я раздвинула ягодицы.
– Да как ты смеешь! – засмеялся он. – Приказы здесь отдаю я! На колени перед монархом и клянись в верности!
Я нагнулась еще ниже и начала играть с собою пальчиками.
– А ну, Ля Франс, засунь туда свой толстый королевский язык, – сказала я.
Король умолк и опустился на колени позади меня.
В последний день августа я вернулась в Париж. Я не стала объяснять Луи причины своего отъезда, а он не стал спрашивать. Не сомневаюсь, что он и так все знал.
Я встретилась с женихом. Граф Гийом был жирным, уродливым и глупым – один из тех немногих мужчин, которые вызывали во мне абсолютное отторжение. Как бы то ни было, он был нужен мне не меньше, чем я ему. Я не осмелилась жаловаться.
Отвращение, которое я питала к Гийому, искупала любовь к моей новой золовке Клер-Франсуазе дю Барри. Шон, как ее называли, была невысокой и не слишком привлекательной, но во всех отношениях выдающейся. Она была искренна и удивительно умна. У нее было то же саркастическое чувство юмора, что и у Жана, но уравновешенное тактом. Мы поговорили всего час, но казалось, что знакомы вечность. Было такое ощущение, словно я обрела давно утерянную сестру. 1 сентября 1678 года на тайной церемонии я стала законной графиней дю Барри. Теперь меня нельзя было назвать самозванкой. Наутро после свадьбы я вернулась в Фонтенбло в компании Шон. Благодаря своему интеллекту и остроумию она быстро заслужила расположение Луи.
В обществе Шон моя жизнь в Фонтенбло стала гораздо приятнее. Мы играли в карты и рассказывали друг другу случаи из своей жизни. Я с сожалением узнала, что ей никогда не везло с мужчинами. По правде говоря, Шон была некрасива, но недостаток внешней привлекательности с лихвой компенсировали острый ум и богатое воображение.
– Проблема в том, – сказала она, – что в присутствии мужчин я теряюсь, моя обычная живость пропадает. Я пугаюсь, начинаю стесняться и кажусь скучной.
Граф Эммануэль приехал из Версаля обсудить со мной нашу стратегию. Я пригласила Шон пообедать с нами. Герцог, возможно, был несколько разочарован, что мы не будем вдвоем, но виду не показал. Услышав, что Шон родилась в Тулузе, он начал расспрашивать ее о своих знакомых там. Я заметила, что Шон была сама не своя. Она путалась и с трудом подбирала слова. Когда после нескольких неуклюжих попыток поддержать беседу Шон откланялась, я поняла, что она влюбилась в герцога.
Обед продолжался, и я спросила моего визави, действительно ли он был серьезен, когда клялся быть моим верным слугой. Он сказал, что готов выполнить любую мою просьбу.
– Способны ли вы обслужить двух женщин за час?
– Думая о вас, я могу справиться и с пятью.
– Моя золовка сильно мне помогла. Я бы хотела отблагодарить ее. Я прошу вас задержаться в Фонтенбло на неделю и помочь ей компенсировать все те годы, что она жила без любви.
Герцог был истинным рыцарем.
– Если таково ваше желание, она может рассчитывать на меня во всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29