Сердечко Джоли буквально подпрыгнуло к горлу. Она боялась взглянуть на Даниеля, поэтому упорно отводила глаза даже тогда, когда он потушил лампу. Когда же решилась взобраться на постель, то все еще была в одежде, легла на самый краешек и лежала тихо-тихо.
Однако под весом Даниеля кровать прогнулась в центре, и Джоли почувствовала, словно лежит над пропастью, куда неминуемо должна скатиться. Поэтому одной рукой она вцепилась в край кровати, но буквально каждой своей клеточкой ощущала присутствие Даниеля. А когда его рука легла ей на бедро, ее пронзила сладкая дрожь. Джоли зажмурилась, пытаясь совладать с бурей чувств, которую пробудил в ней этот простой жест.
— Твоя жена… — прошептала Джоли, когда снова обрела способность говорить. — Как ее звали?
Даниель убрал руку, и Джоли вздохнула с облегчением и в то же время разочарованием.
— Илзе, — спустя довольно долгое время ответил Даниель.
— Она была очень красивая, — сказала Джоли, чувствуя горечь его утраты и невольно пытаясь хоть как-то утешить его. Она лежала и думала о том, что задолжала этому мужчине каждый новый рассвет, который когда-либо увидит. А она даже не представляла, как с ним расплатиться…
— Я видела ее фотографию в кабинете. Затем последовала новая долгая пауза, прежде чем Даниель сказал:
— Я хочу иметь детей.
Джоли почувствовала, как по щекам ее потекли слезы, и в то же время она не могла не улыбнуться. Ведь она тоже больше всего на свете желала иметь ребенка. Она вдруг забыла о своих страхах и повернулась, чтобы посмотреть на Даниеля. Но в комнате было очень темно.
— От меня? — в волнении прошептала она.
— Ты — моя жена, — напомнил ей невидимый в темноте Даниель, и она разобрала веселые нотки в его низком голосе.
— Но я… ведь меня собирались повесить…
Он молча подвинул ее к себе, и Джоли опьянили теплота и крепость его тела, хотя она все еще боялась. Ее щека покоилась на его волосатой груди, но она даже думать не смела о том, что находится ниже.
— Ты никого не убивала, — внезапно сказал Даниель с уверенностью, от которой у Джоли словно бальзам пролили на душу. А затем он — вот дела! — отвернулся и заснул.
Джоли лежала, свернувшись калачиком, прижавшись к мужу, которого она еще утром даже не знала, прислушивалась к его глубокому и ровному дыханию, и в ней, заполняя всю ее, разгоралось странное невидимое пламя. И, что самое странное, впервые с тех пор, как отец забрал ее с фермы ушедших в мир иной тети Ниссы и дяди Франклина, Джоли почувствовала себя в безопасности. Было ей тогда всего четырнадцать лет, а ее отец только что женился на Гарнет.
Прошло, казалось, совсем мало времени, когда Даниель, слегка толкнув ее локтем, повернулся на постели. Где-то поблизости за темным окном прокукарекал петух. Тут же пробудилась и Джоли. Вспомнив, где она, девушка натянула на голову одеяло, чтобы не видеть, как одевается Даниель.
— Сегодня мы собираемся на весь день в город, — через несколько секунд объявил ей Даниель, сдергивая одеяло, чтобы заглянуть ей в лицо. Джоли не могла быть абсолютно уверенной, но ей показалось, что его глаза искрятся каким-то странным удовольствием.
— Собери нам завтрак через полчаса
С этими словами Даниель повернулся и вышел. Джоли пулей выскочила из теплой постели, наспех сунула ноги в туфли и понеслась вниз по лестнице разжечь печь. Она качала воду в ведра, когда над лесом появился первый золотой лучик солнца. Он позолотил вековые сосны вдали и пшеницу, колосившуюся в поле рядом с фермой. От такой красоты у Джоли перехватило дыхание.
«Благодарю тебя, Господи!» — подумала Джоли, слишком ясно отдавая себе отчет, что могла бы провести ночь в гробу вместо теплой постели Даниеля Бекэма. Только по милости Божией она может вдыхать свежий воздух этого потрясающего утра, любоваться буйным цветением васильков, качать ледяную воду из колодца и ждать наступления нового дня.
Из небольшого сарая рядом с амбаром появился Дотер и приветственно помахал ей шляпой. За ним по пятам шел самый безобразный кот, какого Джоли когда-либо видела. Одно ухо у него было разодрано, правый глаз превратился в узкую щелочку, и было непонятно, видит он им или нет. Зато левый сиял, словно кусок янтаря, переливаясь золотистым цветом.
— Итак, — начала разговор Джоли, испытывая жалость к коту. — Кто же это такой?
— Это Левитикус, — ответил Дотер, польщенный ее интересом. — Его так назвал Дан’л, потому что он знал, что мы с этим котом подружимся.
Джоли взялась за ведра, готовясь переступить через порог кухни, когда Дотер остановил ее.
— Вот, миссис Бекэм, это для вас. — И Дотер шагнул в густую траву, извлек оттуда полную корзину спелых яблок и поставил ее рядом с кухонным порогом. — Дан’л и я раздавили бы их, но вы леди, и вам будет неудобно в юбке лазить по деревьям.
— Спасибо тебе, Дотер, — сказала Джоли, искренне тронутая и довольная тем, что он назвал ее «миссис Бекэм», словно она и взаправду была настоящей женой Даниеля. Ей и в самом деле стало как-то легче на душе от такого неожиданного подарка, и Джоли внесла в кухню корзину с яблоками. Дотер и Левитикус отправились за амбар по каким-то своим делам, а Джоли поставила вскипятить кофе и быстро закончила с остальными мелкими делами, включая и свой туалет.
Пшеница просто сверкала в солнечных лучах, небо было потрясающе синим, когда Джоли выскочила во двор и поспешила в курятник. Напевая себе под нос, повязала фартук и набрала в подол свежих яиц. Затем осторожно, но быстро добежала до кухни, слетала к колодцу и отрезала кусок свинины.
На кухне порезала аккуратными ломтиками горячий хлеб и сунула их в печь, чтобы приготовить тосты. На сковороде уже жарилась яичница с ветчиной.
На пороге появились умытые Даниель и Дотер. Их раскрасневшиеся от ледяной воды лица были обращены к столу. Джоли скоро накрыла на стол и положила на тарелки то, что приготовила, затем уселась с гордым выражением на лице, ожидая похвалы.
Даниель сердито смотрел на одно-единственное яйцо, пару тонких ломтиков ветчины и кусок поджаренного хлеба, которые она предложила ему.
— Да этого же не хватит на зубок даже маленькой собачке Верены Дейли! — проворчал Даниель, и все хорошее настроение Джоли тут же мгновенно испарилось.
ГЛАВА 3
Джоли молча доложила на сковородку свинину и яйца, которые принесла из кладовой, движения ее при этом были порывистыми и злыми. Может быть, Даниель и спас ей жизнь, но это еще не давало ему права обращаться с ней как с рабыней.
— Эй, а ваша одежда выглядит так, словно вы в ней спали! — радостно возопил Дотер, когда Джоли выложила содержимое сковороды на большую деревянную разделочную доску. — Но не только это. Она вам явно мала. Может, вы стали толстеть, как мадам Анстраттер из земельной управы? Она такая толстая, что может заслонить собой запряженную повозку!
— Дотер! — резко оборвал его Даниель, накладывая себе на тарелку изрядную порцию. — Заканчивай с завтраком и принимайся за работу.
Конечно, Дотер не всегда критически относился к тому, что говорил, но уж дураком он точно не был. Поэтому он послушно умолк и уткнулся в тарелку, ковыряя яичницу с ветчиной.
Джоли выскочила на задний двор, где вчера развесила на просушку свои выстиранные вещи и совсем забыла о них. Теперь ее одежда покачивалась на ветру и была почти сухой; оставались непросохшие кое-где из-за густого утреннего тумана места, но, главное, одежда была чистой.
Не желая лишний раз проходить мимо Даниеля, Джоли быстро переоделась тут же за колодцем в свою одежду, а когда она вернулась, за столом уже никого не было. В окошко она увидела, что ее муж целеустремленно идет в конюшню. Дотера нигде не было видно.
Джоли поставила корзину с яблоками на место, затем поспешила на кухню и быстро и тщательно там прибралась. Она как раз наливала горячую воду из бака, когда появился Даниель. Поскольку она уже видела в конюшне запряженный фургон, с появлением Даниеля Джоли догадалась, что пора ехать в город.
— Оставь это на потом, — бросил Даниель. Джоли вспыхнула. Как бы ни была она искренне благодарна этому человеку за все, что он для нее сделал, Джоли в то же время противилась его неоспоримой власти над ней.
— Было бы лучше, если бы в будущем вы обращались со мной повежливее, мистер Бекэм, — решительно заявила она.
— Было бы лучше, если бы ты заткнулась и делала то, что тебе говорят, — невозмутимо ответил Даниель.
Это унижение как огнем опалило душу Джоли. У нее так покраснели щеки, будто их облили керосином и подожгли. Воинственно выпятив подбородок и распрямив плечи, она молча вытерла руки голубым с белыми полосками полотенцем, нахло-бучила на голову свою шапчонку и пошла к открытой двери.
Даниель первым вышел во двор, обернулся к ней и своими большими руками обнял за талию. Джоли крепко зажмурилась, снова ощутив то странное чувство, пробудившееся в самых потаенных местах ее тела и постепенно заполонившее всю ее. Какое-то мгновение она, едва дыша, стояла перед ним, а Даниель тем временем отступил на шаг и сдернул с головы ее мужской котелок. Когда они проходили мимо ухоженного, как, впрочем, и все в поместье Бекэма, сада, он нахлобучил ее верную шляпу на голову пугала и слегка улыбнулся каким-то своим мыслям.
И снова Джоли была глубоко оскорблена, но теперь она воздержалась от каких-либо замечаний. Она ведь почти ничего не знала об этом Даниеле Бекэме, хотя нет, одно она уже успела понять: если он что-либо вбивал себе в голову, то нечего было и думать перечить ему.
Джоли, не дожидаясь помощи, вскарабкалась в фургон и уселась на козлах так прямо, словно аршин проглотила, с независимым видом расправила свою потрепанную коричневую юбку так, как сделала бы это благородная леди, одетая в роскошный бархат. Все, что осталось у Джоли, — это ее честь и достоинство, а уж от них она не намеревалась легко отказаться.
— Это была такая милая шляпа, — без всякого выражения сказала Джоли, не глядя на Даниеля, который водрузил свое мускулистое тело рядом с ней. — Она защищала от солнца мое лицо.
— А теперь будет ворон пугать, — ответил-Даниель и взмахнул вожжами. — Тебе понадобятся несколько подходящих капоров и воскресная шляпка.
Джоли замерла при слове «воскресная», затем, прищурившись, взглянула на Даниеля так, словно собралась изучить его профиль.
— Я не из тех женщин, кто ходит в церковь, — без обиняков сказала она.
Даниель в это время выезжал сквозь главные ворота на проселочную дорогу, и хотя это было не столь уж трудным делом, он, казалось, целиком сосредоточился на нем.
— Может быть, раньше и не ходила, а теперь будешь!
Подумав о том, что ей предстоит высидеть целых три часа в церкви на длиннейшей службе, замаливая свои и, возможно, отцовские грехи, Джоли даже застонала.
— Тогда лучше бы меня повесили!
Громкий смех мужа заставил ее вздрогнуть, хотя она и ожидала подобной реакции.
— Уверен, преподобный Блэкборроу по достоинству оценит твой энтузиазм.
Джоли тяжело вздохнула.
— Полагаю, что он такой же нудный и многоречивый, как все священники, — посетовала с покорностью судьбе. Но сейчас не было никаких оснований не подчиняться Даниелю. Во всяком случае Джоли знала, что в данный момент у нее просто нет выбора.
Даниель снова ухмыльнулся и лихо нахлобучил свою старую потрепанную шляпу, но на Джоли даже не посмотрел и никак не отреагировал на ее замечание.
По обеим сторонам дороги в жарком августовском воздухе колосилась золотая пшеница. Лошади, фыркая и мотая головами, несли фургон вперед. На одном из ухабов Джоли бедром коснулась твердого, как камень, бедра Даниеля и отскочила, сло — вно ее укололи булавкой. Капли пота тут же выступили у нее в ложбинке между грудей, на шее, над верхней губой.
— Сегодня очень жарко, — несколько торопливо заявила Джоли.
— Август… — коротко согласился Даниель.
Вдали показались предместья городка Просперити, на которых Джоли и сосредоточила свое внимание.
— А вы не слишком разговорчивы, мистер Бекэм, а? — рискнула сказать она.
— Да, не слишком, — согласился Даниель, приподнимая шляпу, чтобы рукавом промокнуть выступивший на лбу и бровях пот. Если бы Джоли получше знала своего мужа, то ей следовало бы лихо поддеть его в этот момент локтем под ребро, чтобы ему стало стыдно за то, что он такой неразговорчивый. Бывает, что женщинам просто необходимо поболтать, и сейчас был как раз такой случай.
— А как вы думаете, почему? — продолжила Джоли, но неожиданно ей вспомнилась его согбенная фигура у могилы первой жены, и Джоли тут же задала вопрос по-другому: — Я имею в виду, вы не большой любитель разговаривать?
Даниель издал неопределенный звук, который можно было принять за понукание лошадей, затем некоторое время молча обдумывал ответ.
— Не бери в голову, — сказал наконец он. — И потом, твоей болтовни хватит на нас двоих.
Эти слова немного обожгли Джоли, но не в первый раз ей было выслушивать упреки в болтливости, а кроме того, существовало множество вещей, над которыми ей следовало сейчас подумать. Например, куда она двинется после того, как уйдет с фермы, или на что она будет жить и как?
Тем временем фургон въехал в городок Просперити, и Даниель остановил его прямо перед входом в банк.
— Мне надо подписать кое-какие бумаги, — объявил он Джоли, которая постаралась сама спрыгнуть на землю, не дожидаясь его помощи. — А ты иди в лавку и подбери несколько готовых платьев и несколько ярдов материи. — Его голубые глаза критически окинули ее платье и блузку, которые давным-давно напрашивались на то, чтобы их выбросили на свалку. — Купи себе также гребешок и щетку и не забудь про капоры.
Джоли закусила нижнюю губу, чтобы не сорваться и не ответить, как надо. Она понимала, что многие в городе могли бы назвать Даниеля Бекэма щедрой натурой, но что-то в самой его манере держаться вызывало в ней чувство, которое можно было сравнить с подпрыгивающей крышкой бурно кипящего чайника.
— Да, и постарайся больше ни во что не вляпаться, — грозя пальцем, добавил Даниель.
Джоли резко повернулась на каблуках и пошла наискосок через пыльную улицу, правда, стараясь без особой нужды не шлепать по грязи и лужам, выбирая обходные пути. В лавке пахло табаком и чайным листом, ванилью, опилками, кофе и острым сыром.
Джоли молча проследовала вдоль длинного прилавка вглубь лавки, не глядя по сторонам. Едва она появилась в лавке, как там воцарилась гнетущая тишина: все разом смолкли.
Джоли прошла мимо большой чугунной мельницы для кофе, стеклянной склянки с мятными пластинками, соленых огурцов в бочках и подошла к штукам материи, разложенным на большом длинном столе, стоявшем рядом с печью. Вокруг стола было несколько стульев, очевидно, предназначенных для удобства посетителей. Здесь же на стене были развешаны капоры и дамские шляпки вперемешку с конскими уздечками, на столе громоздились клубки разноцветных лент, катушки с нитками и шнурами.
— Вам что-нибудь угодно? — раздался голос. Это была миссис Крейбрук. Джоли вспомнила эту маленькую седую женщину, которую неоднократно видела во время судебного разбирательства. И во время несостоявшейся казни тоже.
— Мистер Бекэм желает, чтобы я купила платье, несколько капоров и материю, — ответила Джоли, заставляя себя не отводить взгляд от холодных карих глаз миссис Крейбрук. Никто не говорил ей, сколько она должна пробыть в городе, а Джоли не собиралась пресмыкаться перед всякой старой клячей.
Владелица лавки с головы до пят осмотрела Джоли.
— А вы разве шьете? — недоверчиво спросила миссис Крейбрук. Понятно, что было невозможно бросать прямой вызов этой женщине, но хозяйка лавки сделала это таким тоном, который лучше всяких слов говорил об ее неприязни и осуждении Джоли.
Но после того как Джоли постояла под большим деревом с петлей на шее, готовая проститься с этим миром навсегда, ее было нелегко смутить, а уж испугать миссис Джоли Маккиббен Бекэм эта хорохорящаяся курица и подавно не могла.
— Если вам не нужны деньги моего мужа, миссис Крейбрук, то мы можем просто выписать по каталогу те товары, которые нам нужны. И прямо с фирмы, минуя всякие там лавки.
Секунду, которая показалась часом, две женщины стояли, глядя друг на друга, словно два ковбоя, сошедшиеся в последней схватке на пыльной улочке. В конце концов сдалась миссис Крейбрук.
— Все это чепуха: вы никогда не сможете быть уверены, что эти люди пришлют вам именно то, что вы заказывали. Да еще когда-то пришлют! К тому же вы довольно высоки, и придется готовое платье подгонять под вас, чтобы оно закрывало щиколотки. — Прошептав последние слова, миссис Крейбрук облизнула губы и покраснела, а затем снова громким голосом спросила: — А сколько платьев хочет купить Даниель?
— Нисколько, — не могла отказать себе в удовольствии съехидничать Джоли, насмешливо улыбаясь уголками своих ярких губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36