– Это было на закате. Когда я вышла из воды, то немного прогулялась по бережку. Поскольку полотенца у меня не было, а вечер был теплый, то пришлось ждать, пока не обсохну.
Отодвинувшись еще немного, Элизабет следила, одновременно и пораженная, и польщенная, за его реакцией.
– Я тогда шла и мечтала, чтобы ты тоже был со мной рядом.
– Я хочу тебя, Элизабет!
– Но мы не можем! Пока еще. – Она строго посмотрела на него. – Ведь ты же обещал.
Отвернувшись опять к перилам и глядя на воду, она затылком чувствовала, как он буравит ее взглядом. Не оглядываясь, она ослабила тугой воротничок своей рубахи и придерживала его рукой, чтобы задувавший ветерок охладил разгоряченное тело.
– Сегодня очень жарко, верно? – бросила она.
– Я придушу тебя, Элизабет! Придушу собственными руками!
Внизу, в каюте, Мэри сидела на скамье, прислонившись к переборке и завороженно слушая рассказ Гэвина. Блюдо с едой стояло перед ней нетронутым.
Гэвин прервался, чтобы отхлебнуть вина из стоящего рядом кувшина. На лице его застыло печальное выражение. События, о которых он рассказывал, вызывали в нем воспоминания о гибели множества людей.
– А дальше? Дальше что было? Ну, пожалуйста, расскажите, – нетерпеливо попросила Мэри.
– Ну вот, лежал я там и глядел на небо. Был день, или нет, скорее ночь. Моросило. Серенький дождичек. Нет, даже не серый, а черный. От гари, копоти и дыма выстрелов из пушек англичан. Пушки оглушительно палили с самого утра. Через некоторое время мы уже перестали понимать, откуда раздаются выстрелы. Бухает это у нас в башке или стреляют с ближнего холма.
Мэри пыталась представить, до чего же страшно должно было быть Гэвину.
– Ну, как я тебе сказал, дождь шел уже два дня подряд, и все холмы окрест были орошены дождем и кровью шотландцев, павших в этой битве. Нас обманули и предали, Мэри. Вот оно как все было! А все эти вероломные англичане – мерзавец Сюррей и его прихвостень Дэнверс, этот развратный ублюдок. Договорились с нами о перемирии, пока не прекратится дождь, а сами под покровом ночи окружили нас.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, и Мэри не решилась нарушить тишину.
– Да уж, битва при Флоддене была сущим кошмаром! Наши люди с приграничных земель бились насмерть. Мы остались верны нашему королю и сражались до последнего. Некоторые из шотландцев, противно даже говорить об этом, но эти жалкие выродки, у которых совести меньше, чем у диких животных, так вот они бессовестно прятались в кустах. Многие горские кланы – только не Макферсоны, не подумай! – так вот многие из них, из тех, что могли бы прийти нам на выручку в этой битве, смотрели из укрытия, как нас убивают.
Мы знали, что идем на верную смерть, но когда наш король пошел вперед на приступ, мы сражались рядом с ним. Три часа длилась ожесточенная рубка. Мы бились отчаянно, по колено в крови, на поле некуда было ступить – все было завалено трупами. И только когда пал наш король, только тогда и мы пали духом. Мы проиграли то сражение.
Эти негодяи окружили нас! Они выскочили неожиданно с обеих сторон холма. Я видел, как оба моих брата достойно встретили в битве смерть, как и подобает мужественным воинам. И где-то там, неподалеку от того места, где упал наш король, какой-то подлец напал на меня сзади. Рухнув на груду мертвых тел, я потерял сознание. Не знаю, сколько я так пролежал…
Очнулся я от стона. Попытался сесть и только тогда понял, что стон издаю я сам. Не в силах даже приподняться, я лежал и смотрел на небо. Дождь продолжал лить, и капли стекали по моему лицу. Вокруг лежали тысячи убитых. Да, Мэри, ужас того побоища трудно себе вообразить! Это невозможно передать никакими словами.
И вдруг меня как ударило – их пушки замолкли. И я понял, что это означает. Англичане пойдут обирать мертвых и заодно будут убивать тех, кто еще дышит. Я пытался рассмотреть сквозь стелющийся дым, есть ли движение на холме. И увидел – они спускались и были уже у подножия. Шакалы, вышедшие на охоту. А я не мог встать, ноги не слушались меня. Мне стало ясно, что это конец.
Гэвин замолчал.
Мэри почувствовала, что по ее лицу струятся слезы. Воин, прислонившись к борту, сидел неподвижно, прикрыв глаза. Она отерла слезы рукой и тихо попросила:
– А дальше, что было дальше?
Он открыл глаза и продолжил свой страшный рассказ:
– Вот так я лежал и ждал конца. Решил, что в любом случае дорого отдам свою жизнь. Да, я не мог встать, но в руке у меня был меч, и я приготовился умереть, сражаясь. И тут я заметил его. Здоровяк, почти моего роста, лицо все в крови из-за раны на голове. Он шел, пристально разглядывая мертвые тела, его широкий меч болтался на боку. Это был Эмрис.
Я окликнул его, и он подошел ко мне.
– «Где король?» – был первый его вопрос. «Мертв». Я рассказал ему, как было дело. Я видел, как глаза его запылали гневом, затем он оглянулся на подножие холма, потом на меня. «Иди, – сказал я ему. – Спасайся, здесь все уже кончено».
Но Эмрис Макферсон не бросил меня на поле боя. И вот, Мэри, представляешь, он спас меня! Всю ночь и следующие два дня он тащил меня на своем горбу, пока мы не оказались в безопасности.
Мэри не отрываясь смотрела на черноволосого гиганта, пока он прикладывался в очередной раз к кувшину с вином.
– Так он спас вам жизнь! – прошептала она.
– Больше, чем жизнь, Мэри, намного больше! – Гэвин поднял взгляд вверх, как будто рассматривая свет, просачивающийся в узенькую щель на потолке каюты. – Он дал мне надежду. То, ради чего стоит жить дальше. Он показал мне, что значит настоящее мужество. Что значит братство, что значит сострадание.
Я потерял в битве самых дорогих и близких людей. Два брата – это была вся моя семья. По мере того, как мое физическое состояние улучшалось, душевные страдания возрастали. Я страдал от невыплеснутой ненависти к предателям-шотландцам и к вероломным англичанам. Я ненавидел самого себя и испытывал отвращение к жизни вообще.
Но Эмрис Макферсон привел меня в чувство. Он не отходил от меня, пока я не встал на ноги. И за то время, пока длилось мое выздоровление, он сумел показать и доказать мне, что я должен выжить и жить дальше, невзирая ни на какие превратности судьбы.
Гэвин повернулся к Мэри и неожиданно с улыбкой сказал:
– Вы, наверное, не поверите, что на самом деле я сдержан и малообщителен, потому что с тех пор, как встретился с вами, я болтаю почти без перерыва. Обычно, я держусь подальше от людей. Мой отец в детстве даже собирался из-за моей замкнутости и любви к одиночеству отправить меня в монастырь, чтобы я стал монахом.
Мэри улыбнулась в ответ. В глазах ее все еще стояли слезы.
– Спасибо вам, Гэвин!
– Спасибо? За что? Я, наверное, утомил вас до смерти?
– Нет, благодаря вашему рассказу я теперь понимаю, что такое верность и мужество.
– А-а, вы наверняка думаете про вашего брата? Так?
Мэри кивнула.
– Да-а, это верно! Филипп прекрасный человек, Мэри! Он, конечно, не слишком крепок и силен, но в храбрости и стойкости не уступает самым отважным воинам. – Гэвин припомнил, с каким бесстрашием Филипп не раз отстаивал свое мнение в разговорах с Эмрисом. – Но самое главное, Мэри, даже не в этом. Главное, что он действительно любит и заботится о вас.
Гэвин взглянул на бледное лицо Мэри и продолжил:
– Вы бы видели, что он устроил, когда Эмрис Макферсон решил оставить вас в монастыре поблизости от Марселя. Это было зрелище! Ваш брат умеет постоять за то, чем он дорожит. И это, по-моему, и есть настоящая храбрость.
Мэри устало прислонилась к деревянной обшивке. То, о чем говорил Гэвин, – это была пена на гребне, пустяки по сравнению с тем, что сделала для нее сестра. Как она могла быть такой слепой? Сейчас все события вдруг как бы приобрели отчетливость, как будто она видела раньше все неясно, размыто и вдруг неожиданно прозрела. Пресвятая Богородица, прости меня за мою слепоту!
Мэри представила себе, что за жизнь ведет Элизабет из-за нее. Мэри знала, что лучше ей уже не станет. Она слаба и слабеет с каждым днем. Врач в монастыре подтвердил ее опасения. Она умирает. Мэри знала это, хотя окружающие пока еще не догадывались. И не надо, чтобы Элизабет узнала это. Пока не надо.
Она почти не спала последние две недели. Ночами она лежала без сна, вся прожитая ею жизнь проходила у нее перед глазами. Голова болела и кружилась. Днем же у ее постели сидела Элизабет, всегда готовая ее поддержать, помочь. Элизабет всегда была рядом с ней, все эти годы – верная и надежная опора. А что сделала для Элизабет она, Мэри? Чем она ей помогла? Пока ничем.
И даже Гэвина прислала к ней она, Элизабет. Мэри понимала, что время первой любви для нее давно прошло. За последние недели для нее прояснилось очень многое, и она уже не питала никаких надежд или романтических иллюзий на этот счет. И когда Элизабет прислала к ней Гэвина, у нее с ним, неожиданно для самой Мэри, сложились дружеские отношения.
Они стали друзьями, хотя Мэри, в отличие от Элизабет, никогда прежде не имела в своей жизни друзей-мужчин. Да, так вот странно получилось. Мужчина и женщина, такие разные. Казалось, они должны были бы тяготиться обществом друг друга, но вышло наоборот. И все это благодаря Элизабет. Мэри была уверена, что это тоже ее заслуга.
Она припомнила сегодняшнее утро. Когда Элизабет одевалась, она обратила внимание на то, что ее сестра в последнее время как-то преобразилась, расцвела. А потом? Когда они стояли у бортика с Эмрисом Макферсоном? Элизабет, возможно, и не отдает себе отчет, но она, Мэри, отлично видела, что происходит. Ее сестра влюблена в шотландца. Конечно, Элизабет, как всегда, будет жертвовать своими чувствами ради других и не даст себе насладиться заслуженным ею счастьем. И, как всегда, будет заботиться о ней, о Мэри, забывая о себе.
Ну что же, значит, пришел черед Мэри позаботиться о Элизабет и развязать этот узел. Ее сестра заслуживает счастья.
Да, но сначала Мэри надо поговорить с Джеми.
– Нет, я не поеду!
– Ты должна поехать, Элизабет! Когда еще тебе представится случай увидеться с французским королем?
– Но я ведь была представлена ко двору…
– Но не в качестве художника, слава о котором идет по всей Европе! – Голос Мэри дрожал от возбуждения. – Ты в зените своего успеха. Твой талант наконец признан! И ты заслуживаешь признания. Многие всю жизнь трудятся, чтобы добиться этого. И ведь это как раз то, о чем ты всегда мечтала!
Элизабет уронила голову на руки.
– Нет! Я не знаю!
Сообщение о том, что король Франциск I желает встретиться с Филиппом из Анжу в охотничьем домике, расположенном к востоку от Труа, обрушилось на Элизабет как гром с ясного неба.
– Не знаю, я ничего не знаю! Я вообще не представляю, что мне теперь делать!
Рано утром вахтенного на барже окликнули с берега. До короля Франциска дошла весть о том, что флорентийский художник направляется через Францию в Шотландию по приглашению королевы Маргариты. Монарх хотел встретиться с живописцем, тем более что, как ему доложили, тот был французом по происхождению.
– Пожалуйста, ну, пойди! Хотя бы ради меня! – жалобно попросила Мэри. Элизабет в недоумении приподняла бровь. – Понимаешь, это последняя возможность для меня пережить все это как бы твоими глазами. Ты вернешься и расскажешь мне все-все! Что теперь носят, кто как был одет, все последние придворные сплетни. Ну, пожалуйста, Элизабет!
Элизабет встала и подошла к постели больной. Мэри приподнялась ей навстречу, и сестры, крепко обнявшись, некоторое время сидели, мирно покачиваясь и как бы убаюкивая друг друга.
Мэри очень изменилась. Последние три недели, что она провела на барже, Мэри менялась день ото дня все больше. Элизабет видела, что ее сестра сильнее откликается на заботы других, ближе к сердцу принимает беды и радости окружающих. Но тело ее слабело… И не раз и не два задавалась Элизабет вопросом, правильно ли она поступила, взяв в долгое и трудное путешествие сестру. Однако сожалеть о чем-либо сейчас было уже поздно.
– Не знаю, как я смогу…
– Элизабет! – Мэри откинулась на подушки. – Я слышала сегодня ночью, как вы шептались с Эрнестой по поводу моего состояния.
Элизабет попробовала возразить, но Мэри жестом остановила ее:
– Пожалуйста, дорогая, пойми меня! Как раз сейчас, впервые в жизни, я живу так, как мне и следовало жить всегда. Я действительно счастлива. – Она на мгновение задумалась, а потом твердо продолжила: – Я знаю, что умираю, и поняла, что и вы это знаете. И я не хочу, чтобы вы горевали по этому поводу. Я прожила свою жизнь, и мне выпал шанс… ну, что ли, исправить кое-что во время вот этой последней дороги.
Мэри вновь привлекла сестру к себе.
– Однако я вовсе не желаю, чтобы вы бесконечно тряслись и дрожали над каждым моим шагом. Я буду жить до последнего отпущенного мне дня, и я обещаю тебе, что дождусь твоего возвращения из поездки на берег. Съезди, Элизабет! Для меня это будет в радость. Пожалуйста!
Элизабет положила руку ей на плечо.
– И возможно, – добавила Мэри, лукаво улыбаясь, – она знала, что сейчас подходящий момент и его нужно использовать, – возможно, это будет также в радость и тебе, и Эмрису, вам обоим, побыть некоторое время наедине.
Элизабет, вспыхнув до корней волос, отодвинулась от Мэри. Этого она никак не ожидала.
– Ты думаешь, я не вижу, какие чувства ты испытываешь к Эмрису? Родная, но ведь это просто написано у тебя на лице каждый раз, когда он оказывается рядом! Или даже когда кто-нибудь просто упоминает его имя.
Элизабет отвела глаза. В самом деле, сестра права. Глупо отрицать то, что с ней происходило. Разве она могла остановить биение сердца, которое колотилось как бешеное каждый раз, когда он смотрел на нее? Или заставить себя не краснеть? И тем более она не могла сдерживать те непонятные чувства, которые сжимали ей горло, когда она видела, как он трогательно выслушивает Джеми, объясняющую ему подробно, для чего у котенка когти. И она не могла бы объяснить и себе самой, почему слезы подступили к глазам, когда Эмрис в ответ на это отстегнул драгоценную брошь с плаща и показал Джеми свой фамильный герб – кота со вздыбленной шерстью и выпущенными когтями, сидящего на раскрашенном щите.
Элизабет испытывала внутреннюю борьбу. Хотя сердце ее затрепетало от одной мысли о том, что у нее будет возможность остаться наедине с Эмрисом Макферсоном, но чувство долга не позволяло оставить надолго больную сестру.
– Все это глупости! – передернула плечами Элизабет. Однако даже ей самой показалось, что ее протест прозвучал не слишком убедительно.
Скрипнула дверь, и сестры повернулись посмотреть, кто пожаловал к ним в каюту. Вначале появилась рыжая мордочка котенка, потом вслед за своим подопечным показалась и сама Джеми.
– Мы пришли к вам в гости, – важно сообщила девочка.
Мэри раскрыла объятия, и Джеми радостно бросилась к матери. Элизабет прослезилась. Как она их любит! Их обеих. Сколько лет она молилась о том, чтобы это произошло. И вот наконец Пресвятая Богородица услышала ее молитвы. Наконец! Теперь в их семье и мир, и любовь.
Элизабет поднялась с постели и направилась к двери. Мэри с Джеми надо дать побыть вдвоем, хотя им все равно не наверстать упущенные годы.
– Элизабет!
Она обернулась в дверях.
– Возьми с собой мой саквояж!
– Зачем?
– Там кое-что для тебя, – тихо сказала Мэри. – Кое-что для поездки! И, Элизабет! – Мэри дождалась, когда Элизабет посмотрит ей в глаза. – Элизабет, обещай, что ты поедешь!
– Мне не хочется оставлять тебя…
Мэри зарылась лицом в пушистые волосики дочурки.
– Веришь или нет, но мы вполне можем обойтись без тебя каких-то там два денька. – Она мягко улыбнулась, и Элизабет подумала, что давно не видела Мэри такой счастливой. – Кроме того, Гэвин сказал мне, что он не будет сопровождать вас, а останется с нами. Так что тебе не о чем беспокоиться. Мы встретимся с вами в Труа. Гэвин обещал, что мы остановимся там в порту и будем гулять по знаменитой ярмарке, пока вы к нам не присоединитесь. Я всегда мечтала попасть на ярмарку в Труа.
Элизабет нерешительно молчала, но Мэри была непреклонна.
– Мне нужно это, дорогая, – сказала она спокойно. – Нам обеим нужно, чтобы эти последние дни мы прожили полной жизнью. Позволь же и себе, и мне радостно провести оставшееся время.
ГЛАВА 21
«Французы такие же слепцы, как и флорентийцы, – решил Эмрис, скача верхом по дороге вместе с Элизабет. – Интересно, если их армии встретятся на поле боя, смогут ли они разглядеть друг друга или проскочат мимо? Забавно».
Их пребывание у Франциска пошло с самого начала не по намеченному плану. Не успели они сойти на берег, как прискакал посланец от короля и сообщил, что Франциск I расположился не в охотничьем домике на востоке от Труа, а в павильоне еще дальше на восток в сторону Марны. Оттуда путь шел на юг по направлению к Женеве и дальше в Италию. По хорошо укатанной дороге посланец проводил их до королевского лагеря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Отодвинувшись еще немного, Элизабет следила, одновременно и пораженная, и польщенная, за его реакцией.
– Я тогда шла и мечтала, чтобы ты тоже был со мной рядом.
– Я хочу тебя, Элизабет!
– Но мы не можем! Пока еще. – Она строго посмотрела на него. – Ведь ты же обещал.
Отвернувшись опять к перилам и глядя на воду, она затылком чувствовала, как он буравит ее взглядом. Не оглядываясь, она ослабила тугой воротничок своей рубахи и придерживала его рукой, чтобы задувавший ветерок охладил разгоряченное тело.
– Сегодня очень жарко, верно? – бросила она.
– Я придушу тебя, Элизабет! Придушу собственными руками!
Внизу, в каюте, Мэри сидела на скамье, прислонившись к переборке и завороженно слушая рассказ Гэвина. Блюдо с едой стояло перед ней нетронутым.
Гэвин прервался, чтобы отхлебнуть вина из стоящего рядом кувшина. На лице его застыло печальное выражение. События, о которых он рассказывал, вызывали в нем воспоминания о гибели множества людей.
– А дальше? Дальше что было? Ну, пожалуйста, расскажите, – нетерпеливо попросила Мэри.
– Ну вот, лежал я там и глядел на небо. Был день, или нет, скорее ночь. Моросило. Серенький дождичек. Нет, даже не серый, а черный. От гари, копоти и дыма выстрелов из пушек англичан. Пушки оглушительно палили с самого утра. Через некоторое время мы уже перестали понимать, откуда раздаются выстрелы. Бухает это у нас в башке или стреляют с ближнего холма.
Мэри пыталась представить, до чего же страшно должно было быть Гэвину.
– Ну, как я тебе сказал, дождь шел уже два дня подряд, и все холмы окрест были орошены дождем и кровью шотландцев, павших в этой битве. Нас обманули и предали, Мэри. Вот оно как все было! А все эти вероломные англичане – мерзавец Сюррей и его прихвостень Дэнверс, этот развратный ублюдок. Договорились с нами о перемирии, пока не прекратится дождь, а сами под покровом ночи окружили нас.
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, и Мэри не решилась нарушить тишину.
– Да уж, битва при Флоддене была сущим кошмаром! Наши люди с приграничных земель бились насмерть. Мы остались верны нашему королю и сражались до последнего. Некоторые из шотландцев, противно даже говорить об этом, но эти жалкие выродки, у которых совести меньше, чем у диких животных, так вот они бессовестно прятались в кустах. Многие горские кланы – только не Макферсоны, не подумай! – так вот многие из них, из тех, что могли бы прийти нам на выручку в этой битве, смотрели из укрытия, как нас убивают.
Мы знали, что идем на верную смерть, но когда наш король пошел вперед на приступ, мы сражались рядом с ним. Три часа длилась ожесточенная рубка. Мы бились отчаянно, по колено в крови, на поле некуда было ступить – все было завалено трупами. И только когда пал наш король, только тогда и мы пали духом. Мы проиграли то сражение.
Эти негодяи окружили нас! Они выскочили неожиданно с обеих сторон холма. Я видел, как оба моих брата достойно встретили в битве смерть, как и подобает мужественным воинам. И где-то там, неподалеку от того места, где упал наш король, какой-то подлец напал на меня сзади. Рухнув на груду мертвых тел, я потерял сознание. Не знаю, сколько я так пролежал…
Очнулся я от стона. Попытался сесть и только тогда понял, что стон издаю я сам. Не в силах даже приподняться, я лежал и смотрел на небо. Дождь продолжал лить, и капли стекали по моему лицу. Вокруг лежали тысячи убитых. Да, Мэри, ужас того побоища трудно себе вообразить! Это невозможно передать никакими словами.
И вдруг меня как ударило – их пушки замолкли. И я понял, что это означает. Англичане пойдут обирать мертвых и заодно будут убивать тех, кто еще дышит. Я пытался рассмотреть сквозь стелющийся дым, есть ли движение на холме. И увидел – они спускались и были уже у подножия. Шакалы, вышедшие на охоту. А я не мог встать, ноги не слушались меня. Мне стало ясно, что это конец.
Гэвин замолчал.
Мэри почувствовала, что по ее лицу струятся слезы. Воин, прислонившись к борту, сидел неподвижно, прикрыв глаза. Она отерла слезы рукой и тихо попросила:
– А дальше, что было дальше?
Он открыл глаза и продолжил свой страшный рассказ:
– Вот так я лежал и ждал конца. Решил, что в любом случае дорого отдам свою жизнь. Да, я не мог встать, но в руке у меня был меч, и я приготовился умереть, сражаясь. И тут я заметил его. Здоровяк, почти моего роста, лицо все в крови из-за раны на голове. Он шел, пристально разглядывая мертвые тела, его широкий меч болтался на боку. Это был Эмрис.
Я окликнул его, и он подошел ко мне.
– «Где король?» – был первый его вопрос. «Мертв». Я рассказал ему, как было дело. Я видел, как глаза его запылали гневом, затем он оглянулся на подножие холма, потом на меня. «Иди, – сказал я ему. – Спасайся, здесь все уже кончено».
Но Эмрис Макферсон не бросил меня на поле боя. И вот, Мэри, представляешь, он спас меня! Всю ночь и следующие два дня он тащил меня на своем горбу, пока мы не оказались в безопасности.
Мэри не отрываясь смотрела на черноволосого гиганта, пока он прикладывался в очередной раз к кувшину с вином.
– Так он спас вам жизнь! – прошептала она.
– Больше, чем жизнь, Мэри, намного больше! – Гэвин поднял взгляд вверх, как будто рассматривая свет, просачивающийся в узенькую щель на потолке каюты. – Он дал мне надежду. То, ради чего стоит жить дальше. Он показал мне, что значит настоящее мужество. Что значит братство, что значит сострадание.
Я потерял в битве самых дорогих и близких людей. Два брата – это была вся моя семья. По мере того, как мое физическое состояние улучшалось, душевные страдания возрастали. Я страдал от невыплеснутой ненависти к предателям-шотландцам и к вероломным англичанам. Я ненавидел самого себя и испытывал отвращение к жизни вообще.
Но Эмрис Макферсон привел меня в чувство. Он не отходил от меня, пока я не встал на ноги. И за то время, пока длилось мое выздоровление, он сумел показать и доказать мне, что я должен выжить и жить дальше, невзирая ни на какие превратности судьбы.
Гэвин повернулся к Мэри и неожиданно с улыбкой сказал:
– Вы, наверное, не поверите, что на самом деле я сдержан и малообщителен, потому что с тех пор, как встретился с вами, я болтаю почти без перерыва. Обычно, я держусь подальше от людей. Мой отец в детстве даже собирался из-за моей замкнутости и любви к одиночеству отправить меня в монастырь, чтобы я стал монахом.
Мэри улыбнулась в ответ. В глазах ее все еще стояли слезы.
– Спасибо вам, Гэвин!
– Спасибо? За что? Я, наверное, утомил вас до смерти?
– Нет, благодаря вашему рассказу я теперь понимаю, что такое верность и мужество.
– А-а, вы наверняка думаете про вашего брата? Так?
Мэри кивнула.
– Да-а, это верно! Филипп прекрасный человек, Мэри! Он, конечно, не слишком крепок и силен, но в храбрости и стойкости не уступает самым отважным воинам. – Гэвин припомнил, с каким бесстрашием Филипп не раз отстаивал свое мнение в разговорах с Эмрисом. – Но самое главное, Мэри, даже не в этом. Главное, что он действительно любит и заботится о вас.
Гэвин взглянул на бледное лицо Мэри и продолжил:
– Вы бы видели, что он устроил, когда Эмрис Макферсон решил оставить вас в монастыре поблизости от Марселя. Это было зрелище! Ваш брат умеет постоять за то, чем он дорожит. И это, по-моему, и есть настоящая храбрость.
Мэри устало прислонилась к деревянной обшивке. То, о чем говорил Гэвин, – это была пена на гребне, пустяки по сравнению с тем, что сделала для нее сестра. Как она могла быть такой слепой? Сейчас все события вдруг как бы приобрели отчетливость, как будто она видела раньше все неясно, размыто и вдруг неожиданно прозрела. Пресвятая Богородица, прости меня за мою слепоту!
Мэри представила себе, что за жизнь ведет Элизабет из-за нее. Мэри знала, что лучше ей уже не станет. Она слаба и слабеет с каждым днем. Врач в монастыре подтвердил ее опасения. Она умирает. Мэри знала это, хотя окружающие пока еще не догадывались. И не надо, чтобы Элизабет узнала это. Пока не надо.
Она почти не спала последние две недели. Ночами она лежала без сна, вся прожитая ею жизнь проходила у нее перед глазами. Голова болела и кружилась. Днем же у ее постели сидела Элизабет, всегда готовая ее поддержать, помочь. Элизабет всегда была рядом с ней, все эти годы – верная и надежная опора. А что сделала для Элизабет она, Мэри? Чем она ей помогла? Пока ничем.
И даже Гэвина прислала к ней она, Элизабет. Мэри понимала, что время первой любви для нее давно прошло. За последние недели для нее прояснилось очень многое, и она уже не питала никаких надежд или романтических иллюзий на этот счет. И когда Элизабет прислала к ней Гэвина, у нее с ним, неожиданно для самой Мэри, сложились дружеские отношения.
Они стали друзьями, хотя Мэри, в отличие от Элизабет, никогда прежде не имела в своей жизни друзей-мужчин. Да, так вот странно получилось. Мужчина и женщина, такие разные. Казалось, они должны были бы тяготиться обществом друг друга, но вышло наоборот. И все это благодаря Элизабет. Мэри была уверена, что это тоже ее заслуга.
Она припомнила сегодняшнее утро. Когда Элизабет одевалась, она обратила внимание на то, что ее сестра в последнее время как-то преобразилась, расцвела. А потом? Когда они стояли у бортика с Эмрисом Макферсоном? Элизабет, возможно, и не отдает себе отчет, но она, Мэри, отлично видела, что происходит. Ее сестра влюблена в шотландца. Конечно, Элизабет, как всегда, будет жертвовать своими чувствами ради других и не даст себе насладиться заслуженным ею счастьем. И, как всегда, будет заботиться о ней, о Мэри, забывая о себе.
Ну что же, значит, пришел черед Мэри позаботиться о Элизабет и развязать этот узел. Ее сестра заслуживает счастья.
Да, но сначала Мэри надо поговорить с Джеми.
– Нет, я не поеду!
– Ты должна поехать, Элизабет! Когда еще тебе представится случай увидеться с французским королем?
– Но я ведь была представлена ко двору…
– Но не в качестве художника, слава о котором идет по всей Европе! – Голос Мэри дрожал от возбуждения. – Ты в зените своего успеха. Твой талант наконец признан! И ты заслуживаешь признания. Многие всю жизнь трудятся, чтобы добиться этого. И ведь это как раз то, о чем ты всегда мечтала!
Элизабет уронила голову на руки.
– Нет! Я не знаю!
Сообщение о том, что король Франциск I желает встретиться с Филиппом из Анжу в охотничьем домике, расположенном к востоку от Труа, обрушилось на Элизабет как гром с ясного неба.
– Не знаю, я ничего не знаю! Я вообще не представляю, что мне теперь делать!
Рано утром вахтенного на барже окликнули с берега. До короля Франциска дошла весть о том, что флорентийский художник направляется через Францию в Шотландию по приглашению королевы Маргариты. Монарх хотел встретиться с живописцем, тем более что, как ему доложили, тот был французом по происхождению.
– Пожалуйста, ну, пойди! Хотя бы ради меня! – жалобно попросила Мэри. Элизабет в недоумении приподняла бровь. – Понимаешь, это последняя возможность для меня пережить все это как бы твоими глазами. Ты вернешься и расскажешь мне все-все! Что теперь носят, кто как был одет, все последние придворные сплетни. Ну, пожалуйста, Элизабет!
Элизабет встала и подошла к постели больной. Мэри приподнялась ей навстречу, и сестры, крепко обнявшись, некоторое время сидели, мирно покачиваясь и как бы убаюкивая друг друга.
Мэри очень изменилась. Последние три недели, что она провела на барже, Мэри менялась день ото дня все больше. Элизабет видела, что ее сестра сильнее откликается на заботы других, ближе к сердцу принимает беды и радости окружающих. Но тело ее слабело… И не раз и не два задавалась Элизабет вопросом, правильно ли она поступила, взяв в долгое и трудное путешествие сестру. Однако сожалеть о чем-либо сейчас было уже поздно.
– Не знаю, как я смогу…
– Элизабет! – Мэри откинулась на подушки. – Я слышала сегодня ночью, как вы шептались с Эрнестой по поводу моего состояния.
Элизабет попробовала возразить, но Мэри жестом остановила ее:
– Пожалуйста, дорогая, пойми меня! Как раз сейчас, впервые в жизни, я живу так, как мне и следовало жить всегда. Я действительно счастлива. – Она на мгновение задумалась, а потом твердо продолжила: – Я знаю, что умираю, и поняла, что и вы это знаете. И я не хочу, чтобы вы горевали по этому поводу. Я прожила свою жизнь, и мне выпал шанс… ну, что ли, исправить кое-что во время вот этой последней дороги.
Мэри вновь привлекла сестру к себе.
– Однако я вовсе не желаю, чтобы вы бесконечно тряслись и дрожали над каждым моим шагом. Я буду жить до последнего отпущенного мне дня, и я обещаю тебе, что дождусь твоего возвращения из поездки на берег. Съезди, Элизабет! Для меня это будет в радость. Пожалуйста!
Элизабет положила руку ей на плечо.
– И возможно, – добавила Мэри, лукаво улыбаясь, – она знала, что сейчас подходящий момент и его нужно использовать, – возможно, это будет также в радость и тебе, и Эмрису, вам обоим, побыть некоторое время наедине.
Элизабет, вспыхнув до корней волос, отодвинулась от Мэри. Этого она никак не ожидала.
– Ты думаешь, я не вижу, какие чувства ты испытываешь к Эмрису? Родная, но ведь это просто написано у тебя на лице каждый раз, когда он оказывается рядом! Или даже когда кто-нибудь просто упоминает его имя.
Элизабет отвела глаза. В самом деле, сестра права. Глупо отрицать то, что с ней происходило. Разве она могла остановить биение сердца, которое колотилось как бешеное каждый раз, когда он смотрел на нее? Или заставить себя не краснеть? И тем более она не могла сдерживать те непонятные чувства, которые сжимали ей горло, когда она видела, как он трогательно выслушивает Джеми, объясняющую ему подробно, для чего у котенка когти. И она не могла бы объяснить и себе самой, почему слезы подступили к глазам, когда Эмрис в ответ на это отстегнул драгоценную брошь с плаща и показал Джеми свой фамильный герб – кота со вздыбленной шерстью и выпущенными когтями, сидящего на раскрашенном щите.
Элизабет испытывала внутреннюю борьбу. Хотя сердце ее затрепетало от одной мысли о том, что у нее будет возможность остаться наедине с Эмрисом Макферсоном, но чувство долга не позволяло оставить надолго больную сестру.
– Все это глупости! – передернула плечами Элизабет. Однако даже ей самой показалось, что ее протест прозвучал не слишком убедительно.
Скрипнула дверь, и сестры повернулись посмотреть, кто пожаловал к ним в каюту. Вначале появилась рыжая мордочка котенка, потом вслед за своим подопечным показалась и сама Джеми.
– Мы пришли к вам в гости, – важно сообщила девочка.
Мэри раскрыла объятия, и Джеми радостно бросилась к матери. Элизабет прослезилась. Как она их любит! Их обеих. Сколько лет она молилась о том, чтобы это произошло. И вот наконец Пресвятая Богородица услышала ее молитвы. Наконец! Теперь в их семье и мир, и любовь.
Элизабет поднялась с постели и направилась к двери. Мэри с Джеми надо дать побыть вдвоем, хотя им все равно не наверстать упущенные годы.
– Элизабет!
Она обернулась в дверях.
– Возьми с собой мой саквояж!
– Зачем?
– Там кое-что для тебя, – тихо сказала Мэри. – Кое-что для поездки! И, Элизабет! – Мэри дождалась, когда Элизабет посмотрит ей в глаза. – Элизабет, обещай, что ты поедешь!
– Мне не хочется оставлять тебя…
Мэри зарылась лицом в пушистые волосики дочурки.
– Веришь или нет, но мы вполне можем обойтись без тебя каких-то там два денька. – Она мягко улыбнулась, и Элизабет подумала, что давно не видела Мэри такой счастливой. – Кроме того, Гэвин сказал мне, что он не будет сопровождать вас, а останется с нами. Так что тебе не о чем беспокоиться. Мы встретимся с вами в Труа. Гэвин обещал, что мы остановимся там в порту и будем гулять по знаменитой ярмарке, пока вы к нам не присоединитесь. Я всегда мечтала попасть на ярмарку в Труа.
Элизабет нерешительно молчала, но Мэри была непреклонна.
– Мне нужно это, дорогая, – сказала она спокойно. – Нам обеим нужно, чтобы эти последние дни мы прожили полной жизнью. Позволь же и себе, и мне радостно провести оставшееся время.
ГЛАВА 21
«Французы такие же слепцы, как и флорентийцы, – решил Эмрис, скача верхом по дороге вместе с Элизабет. – Интересно, если их армии встретятся на поле боя, смогут ли они разглядеть друг друга или проскочат мимо? Забавно».
Их пребывание у Франциска пошло с самого начала не по намеченному плану. Не успели они сойти на берег, как прискакал посланец от короля и сообщил, что Франциск I расположился не в охотничьем домике на востоке от Труа, а в павильоне еще дальше на восток в сторону Марны. Оттуда путь шел на юг по направлению к Женеве и дальше в Италию. По хорошо укатанной дороге посланец проводил их до королевского лагеря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37