Эта настолько привыкла быть одна, что ничего подобного ей не пришло в голову.
Прежде чем уйти, Колин подписал плакат со своим изображением. Он был человеком слова, а этот плакат гарантировал им молчание Крокера.
Они прошли через кухню, где было тихо, только потрескивали угли в очаге, рядом с которым спал мальчишка. Когда они проходили мимо, он что-то пробормотал во сне и повернулся на бок.
Колин с изумлением увидел, как Мэдлин на ходу украдкой сунула монетку в башмак мальчишке, но он даже не проснулся. Колина удивило, что на мальчике вообще были башмаки. Через огромную дыру на одном из них виднелась чумазая нога. Колин перевел взгляд на узкую спину Мэдлин. Несколько завитков темных волос выбились из прически и лежали на воротнике платья. Женевьеву, его сестру, беспорядок на голове просто свел бы с ума.
Мэдлин словно почувствовала его взгляд, рассеянно подняла руку и коснулась волос. Колин улыбнулся. Все-таки она прежде всего была женщиной, пусть не похожей на тех, кого он знал раньше.
Со своей новой знакомой, которая не убила его во сне и не привела полицейских, но которая не хуже любого солдата заряжала пистолет, Колин вышел на улицу, и серый английский рассвет, чтобы найти экипаж.
В Пеннироял-Грин рассвет можно было сравнить с девическим румянцем и перламутром. К рассвету в Лондоне это не относилось. Темное, словно покрытое копотью, небо просто начинало светлеть и иногда принимало лимонный оттенок. Потом становилось жарче, и все знали, что наступил день.
Но сейчас пока было холодно, пьяницы и воры, как цветы, тянулись со всех улиц навстречу закрытому туманной пеленой утреннему солнцу. Колин и Мэдлин услышали цоканье лошадиных копыт.
Колин поднял руку, чтобы остановить экипаж, благодарный туману, мрачному рассвету и своей большой шляпе.
– Гросвенор-сквер, – сказала кучеру Мэдлин. Тот был немного навеселе, с красным носом, потому что пил всю ночь напролет, чтобы согреться. Он посмотрел только на деньги, которые протянула ему Мэдлин, не обратив никакого внимания на высокого малого, который сел и экипаж и закрыл дверцу.
Тем временем женщин семейства Эверси и ту, которая скоро должна была стать ею, посадили в коляску и отправили назад в Суссекс, тогда как мужчины, за исключением Маркуса, предпочли ехать верхом.
Миссис Эверси просматривала список гостей, пригашенных на свадьбу Луизы, а Оливия и Женевьева весело обсуждали, что подавать гостям после церемонии.
Как они могут, размышляла Луиза Портер. Но с другой стороны, они – Эверси и уже пришли в себя после утренней эмоциональной встряски.
– Надо предложить им копченую селедку, мама, – предложила Женевьева. – Угощение подадут днем, значит, ты должна предложить им знакомое блюдо.
Луизе трудно было говорить. По правде говоря, когда Колин Эверси исчез с эшафота под взрывы дымовых бомб, она удивилась ничуть не больше, чем в ту ночь, когда его арестовали за убийство. Она ни на мгновение не поверила, что Колин убил кого-то ножом, даже Редмонда и даже за презрительные слова о его сестре Оливии. Но по-видимому, все это было неизбежным следствием его образа жизни. Он постоянно находился между двумя крайностями: удовольствием и опасностью. Даже, когда ее сердце замирало в груди при виде возводящегося эшафота, в душе жила крошечная надежда, что в этот день он не умрет.
В конце концов, невозможно надеть петлю на солнце и повесить его.
Давно она любила Колина Эверси? Луиза считала, что все началось со дня городского пикника в Пеннироял-Грин, когда им с Колином было по одиннадцать лет. День выдался теплый, ленты шляпки стали натирать ей шею, и она развязала их. Спустя несколько мгновений Колин сорвал шляпку с ее головы и помчался к холму.
Луиза помнила свои ощущения в тот момент: внезапный свист ветра в волосах и ласковое солнце на лице, хотя мать всегда предупреждала ее о появлении веснушек, ярость и одновременно удовольствие – ведь сам красавчик Колин Эверси украл у нее шляпку. А еще – глубокое беспокойство, потому что это была ее лучшая шляпка, которая исчезла за холмом в руках долговязого грубого мальчишки.
Но в этом и был весь Колин. Он отличался тем, что доставлял ее переживать множество эмоций за одно мгновение, все интересные, но не все спокойные.
На следующий день он принес к ее дому букет диких цветов, его глаза были полны озорства и почтения, он искренне извинился и быстро ушел. Колин рано научился делать благородные жесты.
Как она могла не любить его?
Но эта любовь была безнадежной. С Колином она ощущала себя озером, которое отражает яркое солнце. Он светил, а она только блестела в его лучах.
В тот день ее шляпку с извинениями за поведение Колина вернул его симпатичный старший брат – Маркус Эверси. Маркус всегда был симпатичным, добрым, внимательным, ненавязчивым, во многом очень похожим на саму Луизу. Его единственным недостатком было то, что он не был Колином.
Но, сделав ей предложение, Маркус, образно говоря, снова вернул ей шляпку. Вот таким типом мужчины был Маркус. От него не было никаких сюрпризов, за исключением того дня, когда он сделал ей предложение.
Для Луизы это было решением всех проблем. Братья перестанут относиться к ней с нежной тревогой: незамужние сестры без приданого всегда в тягость семье, независимо от их красоты и обаятельности. Ее жизнь станет такой же свободной и стремительной, как эта коляска, которая привезла их назад в Пеннироял-Грин. Она видела глаза Маркуса, когда он делал ей предложение, и знала, что он всегда будет ее любить, чего не могла сказать о Колине.
Но теперь… теперь Колин был жив.
И даже сейчас, когда все обсуждали свадьбу, которая должна была состояться через неделю… «Прости меня, Маркус», – подумала она.
Луиза уже не была уверена, что эта свадьба состоится.
* * *
Колину пришла в голову мысль, что единственное, что объединяло графиню Малмси и женщину, сидевшую напротив него в экипаже, – это их загадочность. Мэдлин Гринуэй смотрела в окно экипажа на мелькавшие улицы. За все это время она не проронила ни слова. Колину было любопытно, как она провела эту ночь в кладовой. Наблюдала, как он вздрагивал во сне? Обдумывала его слова о невиновности? Гадала о количестве картофелин в корзинах? Анализировала свою жизнь, какой она могла бы быть? Колин посмотрел на ее руки, которые свободно лежали на коленях. Они были в перчатках. Он вспомнил прикосновения этих рук прошлой ночью, невероятно ласковых, невероятно женственных и умелых. Он почувствовал, что у нее слегка дрожат пальцы, когда она прикасается к нему, и сам едва сдержался, чтобы не прикоснуться к ней, потому что инстинкты его тела часто преобладали над здравым смыслом, когда дело касалось женщин.
Но что ею двигало?
– У вас есть план? – Голос Мэдлин по-прежнему был хриплым, но в нем все же сквозили ироничные нотки. Как Колину хотелось, чтобы она немного пофлиртовала с ним. Он считал, что флирт успокаивает.
– Конечно. Я думаю, оправданный риск вполне допустим. Насколько я знаю Элеонору, это графиня, большую часть дня она будет спать, чтобы избавиться от последствий вечерней выпивки, с помощью которой она разгоняет свою тоску накануне вечером, потому что это единственный способ пережить ежемесячные вечеринки лорда Крампа. Сегодня – воскресенье, значит, вечеринка была вчера. Думаю, нам необходимо ехать прямо к графине и спросить у нее о том лакее.
– Надеюсь, вы действительно… знаете Элеонору. – Какое сухое предложение и очень удачная с точки зрения стратегии пауза.
– О, я знаю Элеонору. – Колин попытался загадочно улыбнуться, но когда подумал о графине, улыбнулся по-настоящему. Ему очень нравилась графиня Малмси. Она была красивой, что помогало ей вызвать симпатию у окружающих. Розовая кожа и темно-синие глаза, вздернутый носик и маленький рот, а главное – роскошная грудь, которой Колин восхищался всякий раз, когда танцевал с ней вальс. Но ее остроумие, которым она порой блистала, намекало, что в ней есть кое-что поинтереснее того, что подразумевают синие глаза и пышная грудь. Благодаря молодости ее остроумие считалось таким же опасным, как коготки у котенка, поэтому снисходительно принималось.
Но интереснее всего было то, что Элеоноре удалось выйти замуж за графа, которого невозможно было поймать в ловушку. Однажды он уже был женат, произвел на свет наследников и в свои зрелые годы давно и, судя по всему, с комфортом вдовствовал. А потом женился на Элеоноре.
Колину мало что было известно о мрачном графе Малмси, за исключением того, что он был неизменно обходительным при встречах и что владел прекрасной коллекцией мушкетов и пистолетов, которые он при случае приносил в тир Мэнтон, стрелял прямо в центр мишеней, пока за ним наблюдали молодые горячие головы, потом, ни слова не говоря, возвращался опять домой.
Никто до конца не был уверен в том, где граф нашел Элеонору, и это придавало ей некоторую таинственность.
– А вы знаете, как попасть в дом графини незамеченными? – поинтересовалась Мэдлин. Странно, в ее голосе не было испуга от подобной перспективы, и это напомнило Колину, что она, несомненно, бывала в местах намного опаснее дома на Гросвенор-сквер.
– Я знаю, как туда попасть. Еще я точно знаю, где искать графиню, поскольку однажды она спровоцировала меня прокрасться в ее спальню. – Колин посмотрел на Мэдлин, ожидая ее реакции, но, увы, ее не последовало. – Но потом эта чертовка выбросила меня за дверь. Ага, в ее глазах блеснул огонек.
– Я полагаю, такое происходит не очень часто.
Колин замер. Миссис Гринуэй флиртует? Распознать это было по-настоящему трудно.
– Не стесняйтесь воображать обо мне все, что угодно, – на всякий случай мягко сказал Колин.
Мэдлин слабо улыбнулась, покачала головой и снова стала смотреть в окно.
Экипаж доставил их к дому графа на Гросвенор-сквер, и Мэдлин расплатилась оставшимися у нее в запасе деньгами. Пока она была занята с кучером, Колин тайком выбрался из экипажа, надвинув шляпу и запахнув сюртук, чтобы рассмотреть дом, где его много раз радушно принимали и в который он был готов снова проникнуть.
Через конюшни, потом через садовую калитку, через заднюю дверь кухни, вверх по лестнице для прислуги, по главному коридору, четвертая дверь – и ты на месте. Спальня графини в серебристых и белых тонах, благоухающая розами.
Во всяком случае, Колин именно так попал туда, когда она спровоцировала его прокрасться к ней в спальню.
– Следуйте за мной, – сказал он Мэдлин. Конюшни пустовали, и поскольку для Гросвенор-сквер время было еще раннее, они ступали очень осторожно, чтобы их шаги не отдавались эхом во внутреннем дворе. Колин довольно легко перемахнул через низкую садовую калитку, не касаясь острых выступов, но все же недели, проведенные в тюрьме, лишили его мышцы былой силы. Он уже не ощущал прежней гибкости. Колин отбросил эти мысли, на них сейчас просто не было времени. Он поднял задвижку калитки и открыл ее, чтобы Мэдлин не пришлось прыгать следом за ним.
Далее через небольшой благоухающий сад они подошли к задней двери кухни. И это было их следующим барьером. Колин медленно приоткрыл дверь кухни. Мэдлин заглянула туда, потом оглянулась на Колина и покачала головой, что означало: прислуги нет. Пока. Потому что Колину показалось, будто он слышит отдаленные голоса.
Они метнулись через кухню прямиком к другой двери, которая вела к лестнице для прислуги, а та, в свою очередь, в отделанный мрамором коридор.
Прежде чем выйти в коридор, они остановились, чтобы оглядеться, затем двинулись дальше, стараясь не производить шума. Колин считал двери и подсвечники. У четвертой двери он остановился, прислушиваясь, но ничего не услышал.
Колин повернул ручку и вошел в покои графини. Он окинул взглядом знакомую комнату: туалетный столик из темного дерева, отделанный позолотой, с большим зеркалом, мягкие стулья, широкая кровать, покрытая шелковым покрывалом с кисточками, огромных размеров гардероб. Но кровать была пуста, графини в ней не было.
На Элеонору это не похоже.
Колин испытал разочарование. Он был абсолютно уверен, что найдет ее здесь. Он замер, чувствуя себя последним глупцом, и размышлял, что сказать Мэдлин, которая молча осмотрела комнату и повернулась к Колину.
Искать графиню по дому рискованно.
Поглощенный своими мыслями, Колин не услышал звука шагов в коридоре. Но их услышала Мэдлин, она коснулась его руки, и оба замерли.
У Колина екнуло сердце; он еще раз скользнул взглядом по комнате. Заметив гардероб, мгновенно принял решение: обхватив Мэдлин за талию и прижав ее спину к груди, Колин потащил ее туда раньше, чем она успела запротестовать. Он не стал закрывать дверцу, чтобы она ненароком не щелкнула и чтобы они не задохнулись.
Он крепко держал Мэдлин, его рука удобно устроилась у нее под грудью. В темноте они погрузились в прохладный шуршащий шелк платьев, как раз в тот момент, когда в комнату, что-то напевая, вошла графиня Малмси.
Эй, вы, сходитесь, лихие друзья! Смерть Эверси увидеть Вам выпала судьба.
Колин не смог сдержать ухмылки. Значит, она скучает по нему.
Стоя в темном шкафу, набитом шуршащими тканями, и удерживая за талию одну красивую женщину, Колин наблюдал за другой. Та, другая, уселась за туалетный столик и так и эдак повертела головой перед зеркалом, вынула булавку из волос, недовольно надула губы и воткнула булавку назад.
Несмотря на отсутствие горничной, на кровати лежало яркое синее платье. Сейчас на графине было белое, с глубоким вырезом, украшенное кружевами.
Макушка Мэдлин находилась как раз на уровне подбородка Колина, и он знал, что она, как и он сам, видит графиню за туалетным столиком сквозь щель в неплотно прикрытой дверце шкафа. Ему очень хотелось уткнуться в ее макушку подбородком, отчасти из-за собственного каприза, отчасти из-за того, что ему до смерти хотелось узнать, какие у нее волосы на ощупь. Хотя вряд ли ей это понравится.
Когда наблюдать за тем, как прихорашивается графиня, надоело, Колина стали одолевать другие ощущения: ему в бедро упирался пистолет Мэдлин, а рука, которой он обхватил ее за талию, чувствовала, как поднимается и опускается ее грудь во время дыхания. Он крепче обнял ее за талию и через мгновение стал дышать с ней в едином ритме. Подчиняясь порыву, Колин закрыл глаза, обещая себе, что это только на минутку, вдохнул и почувствовал запах лаванды. В темноте и по запаху лаванды Колин впервые узнал Мэдлин Гринуэй, но теперь запах лаванды и темнота смешались с теплом ее тела и с мускусным, присущим женщине запахом.
Раскаленный жар заполнил вены Колина, он едва не покачнулся.
О Господи! Не открывая глаз, он постарался удержать равновесие. Его поразило, почти смутило пронзившее тело желание. Обеими ладонями он мысленно обхватил ее бедра, коснулся ягодиц, скользнул по внутренней стороне бедра, отыскивая все потайные местечки и изгибы ее тела, лаская, наслаждаясь и завоевывая, как уже не раз проделывал с другими женщинами.
В этот момент в спальню постучали, и Колин мгновенно открыл глаза.
– Входи, Гарри, – холодно произнесла графиня.
Дверь открылась, и с Колина разом слетел сладкий дурман, когда в спальню вошел лакей.
Он низко поклонился, в свете лампы золотом горели галуны на его панталонах. Боже мой, какие они узкие.
И конечно же, бледно-голубые чулки.
Лакей прикрыл за собой дверь, сделав это тихо, медленно, почти украдкой, закрыл задвижку и снял с головы парик, под которым обнаружилась взъерошенная копна волос песочного цвета.
Он прошел вперед и совершенно раскованным жестом положил парик на туалетный столик.
– О, Гарри, посмотри на себя. Подойди сюда. – Графиня рассмеялась и сделала знак рукой, чтобы он наклонился. Лакей подчинился, и она попыталась рукой пригладить его взъерошенные волосы.
Лакей поймал ее руку и запечатлел долгий страстный поцелуй. Элеонора задержала на мгновение вторую руку у щеки Гарри, потом опустила ее на колени. Колин разинул рот от удивления.
– Я получил письмо от матери, Нора, – оторвавшись от ее руки, сообщил Гарри. – Элизабет должна выйти замуж.
Он сказал «Нора»? Колин не поверил собственным ушам. Лакей относится к графине как к подружке? Хотя, нет, этот поцелуй подразумевает нечто гораздо большее.
Женщина, которую Колин обнимал за талию, была напряжена и насторожена. Ее дыхание, которое за несколько минут он познал как свое собственное, стало поверхностным и учащенным. Колин немного переместил руку с талии вверх, под грудь Мэдлин, и почувствовал, что она затаила дыхание. Он тоже замер.
– Неужели! – радостно воскликнула графиня. – Элизабет выйдет замуж за молодого Уиллса? Он, наконец, набрался мужества и попросил ее руки? Я думала, это никогда не случится. Ну что ж, Гарри, это замечательная новость. А как Дженни?
– О, она стала огромная, как дом, и сердитая, как медведь. Том побаивается ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29