Затем неожиданно она почувствовала, как жизненная сила поднимается и начинает переполнять ее; глаза ее открылись, ноздри стали раздуваться; все в ней стало дышать любовью второй юности, которая приходит на смену отрочеству, смотрит на себя, улыбается собственной красоте, расцветающей день ото дня, и, задыхаясь, ищет того, кому она отдаст сокровища сладострастия, что таятся в ней.
С течением времени материальные трудности заставили ее уже не отдаваться, а продаваться, и она делала это, втайне мечтая о счастье, которое вернет ей однажды вместе с богатством ту свободу личности и чувств, в чем заключается достоинство женщины.
На вечерах в особняке Телюссон, в Опере и Комеди франсез она видела раза два-три Костера де Сен-Виктора, ухаживавшего за самыми красивыми и изящными женщинами той поры, и всякий раз ее сердце, казалось, пыталось вырваться из груди и полететь к нему. Она чувствовала, что рано или поздно, даже если ей самой придется сделать первый шаг, этот мужчина будет принадлежать ей, или, скорее, она будет принадлежать этому мужчине. Но она настолько была в этом убеждена благодаря внутреннему голосу, порой приоткрывающему нам великую тайну будущего, что ждала удобного случая без особого нетерпения, веря, что когда-нибудь мужчина ее мечты окажется достаточно близко от нее или она – достаточно близко от него, и они соединятся в силу такого же непреодолимого явления, как притяжение железа к магниту.
И в тот вечер, открыв окно, чтобы взглянуть на суматоху, творившуюся на улице, она узрела в гуще схватки прекрасного демона своих одиноких ночей и невольно воскликнула: «Гражданин в зеленом, берегись!»
XI. ТУАЛЕТ АСПАЗИИ
Орелия де Сент-Амур могла бы окликнуть Костера де Сен-Виктора по имени, так как узнала его, но назвать по имени этого красавца, у которого было столько соперников и, следовательно, столько врагов, вероятно, значило бы вынести ему смертный приговор.
Придя в себя, Костер тоже узнал ее, ибо с некоторых пор она уже славилась своей красотой и становилась известной своим умом, что было дополнительным условием, необходимым всякой красавице, желающей стать королевой.
Случай постучался в дверь Орелии, и прекрасная куртизанка, как и обещала себе, сразу же ухватилась за него.
Со своей стороны, Костер также считал ее необычайно красивой, но он не мог тягаться с Баррасом ни щедростью, ни великодушием. Красота и элегантность заменяли ему богатство; зачастую он добивался успеха с помощью нежных слов там, где тогдашним сильным мира требовались большие материальные средства.
Однако Костеру были известны все постыдные тайны парижской жизни, и он не способен был принести положение женщины в жертву минутному эгоизму и мимолетному наслаждению.
Быть может, прекрасная Аспазия – а она уже могла распоряжаться собой благодаря состоянию, которое удовлетворяло ее потребности (и, как она была уверена, с ростом приобретенной ею известности будет и дальше непрерывно увеличиваться), – быть может, прекрасная куртизанка предпочла бы, чтобы молодой человек проявлял чуть-чуть меньше такта и чуть-чуть больше страсти.
Так или иначе, она хотела быть красивой, чтобы еще больше очаровать его при возвращении, если ему суждено остаться, или чтобы он сильнее сожалел о ней, если ему придется уйти.
В том самом будуаре, куда мы ввели читателя в начале одной из предыдущих глав, Сюзетта тщательно выполняла приказ хозяйки, прибавляя к чудесам природы всяческие ухищрения искусства, и делала ее красивой, как та сама выражалась.
Современная Аспазия, собираясь облачиться в наряд античной Аспазии, расположилась на той же софе, где недавно лежал Костер де Сен-Виктор. Однако теперь софа стояла на другом месте: между небольшим камином, заставленным старинными севрскими статуэтками и большим наклонным зеркалом на ножках в круглой оправе саксонского фарфора, изображающей громадный венок из роз.
Орелия, окутанная пеленой прозрачного муслина, вверила себя Сюзетте, и та причесывала хозяйку на греческий лад, то есть согласно моде, вызванной к жизни политическими событиями и особенно картинами Давида, находившегося в ту пору в зените славы.
Узкая лента голубого бархата, усыпанная бриллиантовыми звездочками, начиналась в верхней части лба, завязывалась на затылке и охватывала основание пучка, из которого выбивались небольшие пряди волос, столь легкие, что они развевались при малейшем дуновении.
Благодаря юной свежести лица и бархатистости персика, присущей ее прозрачной коже, прекрасная Орелия могла обойтись без пудры и белил, которыми женщины той поры (как и в наше время) покрывали свое лицо.
В самом деле, она стала бы от них хуже: бронзовая кожа ее шеи и груди отливала перламутром, серебром, и любое косметическое средство повредило бы ее свежести.
Ее руки, словно высеченные из алебастра и слегка позолоченные лучами зари, удивительно гармонировали с бюстом. Все ее тело, каждая его часть, казалось, бросали вызов прекраснейшим моделям античности и эпохи Возрождения.
Однако природа, будучи чудесным скульптором, как будто задалась целью растопить строгость античного искусства в изяществе и morbidezza note 17, присущим современному искусству.
Эта красота была столь истинной, что сама ее обладательница, казалось, никак не могла к ней привыкнуть, и всякий раз, когда Сюзетта снимала с нее какой-то предмет одежды, обнажая ту или иную часть тела, она улыбалась самой себе с удовлетворением, но без тщеславия. Порой она часами оставалась в своем уютном будуаре, возлежала на софе, подобно Гермафродиту Фарнезе или Венере Тициана.
Это самосозерцание в присутствии свидетельницы (она тоже невольно любовалась своей госпожой, глядя на нее горящими глазами, будто юный паж), на сей раз было прервано гулким боем часов и Сюзеттой, приблизившейся к хозяйке с рубашкой из прозрачной ткани, какие ткут только на Востоке.
– Ну, хозяйка, – сказала Сюзетта, – я знаю, что вы очень красивы, и никто не знает об этом лучше меня. Но вот уже пробило полдесятого; правда, когда госпожа причесана, остальное – уже минутное дело.
Орелия повела плечами, подобная статуе, сбрасывающей покрывало, и прошептала, обращаясь к высшей силе, именуемой любовью:
– Что он сейчас делает? Улыбнется ли ему удача? Сейчас мы расскажем вам о том, что делал в это время
Костер де Сен-Виктор, ибо никто из нас не оскорбит Орелию подозрением, что она думала о Баррасе.
Как уже было сказано, в тот вечер в театре Фейдо давали премьеру под названием «Торбен, или Шведский рыбак»; ей предшествовала короткая одноактная опера «Добрый сын».
Покинув мадемуазель де Сент-Амур, Баррас должен был всего лишь перейти через Колонную улицу.
Он пришел в театр в середине короткой пьесы, и поскольку все знали его как одного из депутатов Конвента, который поддерживал конституцию самым решительным образом и должен был вскоре стать членом Директории, его появление было встречено ропотом, за которым последовали крики:
– Долой декреты! Долой две трети! Да здравствуют секции!
Театр Фейдо был одним из оплотов самой ярой парижской реакции. Однако те, кто пришел посмотреть спектакль, одержали верх над теми, кто пытался его сорвать.
Крики «Долой крикунов!» заглушили другие возгласы, и в зале снова воцарилась тишина.
Таким образом, короткая пьеса завершилась довольно спокойно, но, как только упал занавес, некий молодой человек забрался на одно из кресел партера и, указывая на бюст Марата, стоявший рядом с бюстом Лепелетье де Сен-Фаржо, воскликнул:
– Граждане, долго ли еще мы будем терпеть бюст чудовища с человеческим лицом, что оскверняет эти стены, ведь на месте, захваченном им, мы могли бы видеть бюст гражданина Женевы, прославленного автора «Эмиля», «Общественного договора» и «Новой Элоизы».
Не успел оратор закончить свое обращение, как с балконов, галерки, из лож, партера и амфитеатра послышались возгласы множества голосов:
– Это он, он, это Костер де Сен-Виктор! Браво, Костер, браво!
Три десятка молодых людей – остатки отряда, разогнанного патрулем, поднялись со своих мест, размахивая шляпами и потрясая тросточками.
Костер приосанился и, поставив ногу на барьер партера, продолжал:
– Долой террористов! Долой Марата, этого кровавого изверга, которому требовалось триста тысяч голов! Да здравствует автор «Эмиля», «Общественного договора» и «Новой Элоизы»!
Неожиданно кто-то воскликнул:
– Вот бюст Жан Жака Руссо!
Чьи-то руки подняли бюст над амфитеатром.
Каким образом скульптура оказалась на месте именно тогда, когда она потребовалась?
Никто не знал этого, но ее появление было встречено восторженными криками:
– Долой бюст Марата! Да здравствует Шарлотта Корде! Долой террориста! Долой убийцу! Да здравствует Руссо!
XII. «ЭТО ПО ВИНЕ ВОЛЬТЕРА, ЭТО ПО ВИНЕ РУССО»
Костер де Сен-Виктор только и ждал такого проявления чувств. Он ухватился за лепные кариатиды, подпиравшие литерные ложи, встал на карниз, опоясывавший ложи бенуара, и с помощью двадцати человек, которые подталкивали и приподнимали его, добрался до ложи Барраса.
Баррас, не понимавший, чего хочет Костер, и не подозревавший о том, что сейчас только произошло у прекрасной Орелии де Сент-Амур, не считал молодого человека одним из своих самых лучших друзей и потому невольно отодвинул свое кресло на шаг назад.
Костер заметил это движение.
– Извините меня, гражданин генерал Баррас, – сказал он со смехом, – у меня дело вовсе не к вам; но я, как и вы, депутат – депутат, которому поручено сбросить вот этот бюст с пьедестала.
Взобравшись на карниз литерной ложи, он ударил тростью о бюст Марата; тот зашатался на своем пьедестале, упал на сцену и разбился вдребезги под гром почти единодушных аплодисментов публики.
Тем временем такая же расправа была учинена и с более безобидным бюстом Лепелетье де Сен-Фаржо, убитого двадцатого января королевским гвардейцем Пари.
Те же радостные возгласы приветствовали и это разрушение.
Затем чьи-то руки подняли еще один бюст над партером с криком:
– Вот бюст Вольтера!
Как только прозвучало это предложение, бюст начали передавать из рук в руки по своего рода лестнице Иакова и водрузили его на пустой постамент.
Бюст Руссо проделал с другой стороны тот же путь, и обе скульптуры были установлены на пьедесталах под гром рукоплесканий, криков «Ура!» и «Браво!» всего зрительного зала.
Тем временем Костер де Сен-Виктор, стоя на карнизе ложи Барраса и держась одной рукой за шею грифона, образовывавшего выступ, ждал, когда воцарится тишина.
Ему долго пришлось бы ждать, если бы он не показал жестом, что просит слова.
Крики «Да здравствует автор „Эмиля“, „Общественного договора“ и „Новой Элоизы“!», а также возгласы «Да здравствует автор „Заиры“, „Магомета“ и „Генриады“!» наконец смолкли; но, поскольку все продолжали кричать: «Костер хочет говорить! Говори, Костер! Мы слушаем! Тсс! Тсс! Тихо!», Костер снова взмахнул рукой и, посчитав, что его голос уже может быть услышан, сказал:
– Граждане, поблагодарите гражданина Барраса, сидящего в этой ложе. Все взоры устремились к Баррасу.
– Прославленный генерал любезно напоминает мне, «по то же кощунство, с которым мы только что покончили здесь, продолжается в зале заседаний Конвента. В самом деле, две картины кисти террориста Давида, изображающие искупление: смерть Марата и смерть Лепелетье де Сен-Фаржо, все еще оскверняют его стены.
Дружный крик вырвался из всех уст:
– В Конвент, друзья! В Конвент!
– Гражданин Баррас, милейший гражданин Баррас позаботится о том, чтобы нам открыли двери. Да здравствует гражданин Баррас!
Все зрители, которые встретили Барраса шиканьем, закричали разом:
– Да здравствует Баррас!
Что касается Барраса, то он был ошеломлен ролью, которую Костер де Сен-Виктор заставил его играть в своей комедии, где он, Баррас, разумеется, ничего не значил; схватив плащ, трость и шляпу, он бросился вон из ложи и устремился вниз по лестнице к своей карете.
Но, как ни стремительно он покинул театр, Костер успел спрыгнуть с балкона на сцену и с криком «В Конвент, друзья!» исчезнуть за арлекином, спуститься по служебной лестнице и позвонить в дверь Орелии прежде, чем Баррас подозвал свою карету.
Сюзетта тут же прибежала на звонок, хотя и не узнала в нем звонка генерала, а может быть, именно потому, что не узнала.
Костер быстро проскользнул в приоткрытую дверь.
– Спрячь меня в будуаре, Сюзетта, – сказал он. – Гражданин Баррас сейчас явится к твоей хозяйке и лично сообщит, что его ужин достанется мне.
Не успел он договорить, как до них донесся грохот кареты, которая остановилась у входной двери.
– Эй! Живо! Живо! – воскликнула Сюзетта, открывая дверь будуара. Костер де Сен-Виктор устремился туда.
На лестнице послышались поспешные шаги.
– Ну, входите же, гражданин генерал! – сказала Сюзетта. – Я догадалась, что это вы, и, как видите, держала Дверь открытой. Моя госпожа ждет вас с нетерпением.
– В Конвент! В Конвент! – кричала толпа молодых людей, которые шли по улице, ударяя своими тростями по колоннам.
– О Господи! Что там еще? – спросила, входя, Орелия, похорошевшая от нетерпения и тревоги.
– Вы сами видите, дорогая подруга, – ответил Бар-рас, – мятеж, который лишает меня удовольствия отужинать с вами. Я пришел сказать вам об этом лично, чтобы вы не сомневались в моем сожалении.
– Ах! Какое несчастье! – вскричала Орелия. – Такой прекрасный ужин!..
– И такое прекрасное уединение с вами! – добавил Баррас, пытаясь изобразить грустный вздох. – Однако мой долг государственного деятеля – превыше всего.
– В Конвент! – вопили бунтовщики.
– До свидания, прекрасная подруга, – сказал Баррас, почтительно целуя руку Орелии. – Мне нельзя терять ни секунды, если я хочу опередить их.
И, верный своему долгу, как он сам сказал, будущий член Директории лишь поспешил перед уходом вознаградить Сюзетту за ее верность, сунув ей в руку пачку ассигнатов, и помчался вниз по лестнице.
Сюзетта закрыла за ним дверь; видя, что она поворачивает ключ на два оборота и задвигает засов, ее хозяйка воскликнула:
– Что же ты делаешь?
– Сами видите, госпожа, я запираю дверь.
– А как же Костер, несчастная?
– Обернитесь-ка, госпожа, – сказала Сюзетта. Орелия издала изумленный и радостный возглас. Костер вышел из будуара на цыпочках и стоял позади нее, склонившись в полупоклоне и согнув локоть.
– Гражданка, – сказал он, – не окажете ли вы мне честь опереться на мою руку и пройти в столовую?
– Но как вам удалось? Как вы за это принялись? Что вы придумали?
– Вы узнаете об этом, – сказал Костер де Сен-Виктор, принимаясь за ужин г-на Барраса.
XIII. ОДИННАДЦАТОЕ ВАНДЕМЬЕРА
Одним из постановлений, принятых роялистским агентством с Почтовой улицы после отъезда Кадудаля, то есть в конце заседания, о котором мы рассказали, было решение собраться на следующий день во Французском театре.
Вечером людской поток, возглавляемый полусотней представителей «золотой молодежи», устремился, как уже было сказано, к Конвенту; но их лидер, Костер де Сен-Виктор, исчез, точно сквозь землю провалился; толпа и мюскадены натолкнулись на закрытые двери Конвента, члены которого были вдобавок извещены Баррасом о предпринятом на них наступлении.
Для искусства было бы прискорбно, если бы две картины, на которые ополчилась толпа, были бы уничтожены. Особенно ценной была одна из них – шедевр Давида «Смерть Марата».
Между тем Конвент, видя, какие опасности его подстерегают, и понимая, что в любой момент в Париже может проснуться новый вулкан, решил заседать беспрерывно.
Трое депутатов – Жилле, Обри и Дельмас, принявшие четвертого прериаля командование вооруженными силами, получили приказ подготовить все необходимые меры для обеспечения безопасности Конвента. Тревога достигла предела, когда, по сообщению тех, кто наблюдал за приготовлениями к следующему дню, стало известно, что собрание вооруженных граждан должно состояться во Французском театре.
На следующий день, третьего октября, то есть одиннадцатого вандемьера, Конвент собирался отметить в том же зале заседаний мрачную дату в память о жирондистах.
Некоторые предлагали перенести это заседание на другой день, но Тальен взял слово и заявил, что было бы недостойно Конвента прерывать свою деятельность как в спокойную пору, так и в час опасности.
И Конвент тут же принял декрет, предписывавший всякому незаконному собранию избирателей разойтись.
Ночью происходили всевозможные стычки в самых отдаленных районах Парижа, раздавались выстрелы, гибли люди. Повсюду, где члены Конвента встречались с секционерами, тотчас же начинались потасовки.
Секции, присвоившие себе право самостоятельно принимать решения, также издавали декреты.
Согласно декрету секции Лепелетье, было назначено собрание секций одиннадцатого числа в театре Одеон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92