А теперь, милая, подними-ка свою юбчонку.Монахиня закрыла за собой дверь, заглушив последние слова, хотя тон безошибочно подсказывал смысл. Резкий шлепок по чему-то мягкому был отлично слышен, как будто немного приглушенный выстрел.Линетт нахмурилась и виновато посмотрела на Хантера. Тот тоже недовольно смотрел на нее.— Хантер… нельзя допускать, чтобы ее наказывали за то, что она натворила что-то, желая нам помочь, — решительно прошептала Линетт. Сердце разрывалось, когда она представляла, как веселое, хитрое, маленькое личико девочки морщится от боли. Какое строгое наказание следует за обыкновенную детскую шалость!— Знаю. Но что делать? Она должна здесь остаться. У нас нет власти над благочестивой сестрой.В голосе Хантера сквозила горькая ирония.Вдруг послышался резкий окрик на французском языке, затем раздался вопль:— Ах ты, маленькая негодяйка! Как ты смеешь? — кричала монахиня.Потом донесся звук чего-то падающего. Хантер больше не мог этого выносить, выскочил из кладовки и громко постучал в комнату монахини.— Не сейчас! — крикнула изнутри сестра Матильда. — Придите позже!— Что здесь происходит? — громко спросил он.— Нельзя.Хантер толкнул дверь, не обратив внимания на ее команду, и вошел. Линетт шла следом. И женщина, и девочка одновременно обернулись на шум и, увидев Хантера и Линетт, застыли на месте.Мэри Маргарет, держа в руках деревянную указку, стояла на одном из низеньких шкафчиков. Монахиня, с багровым от злости лицом, сжимала длинную деревянную линейку в поднятой руке, очевидно, собираясь ударить девочку.Линетт не поверила глазам.— Нет!Она бросилась к монахине и ухватилась за линейку.— Не смейте бить ребенка!Монахиня, онемев от неожиданности, просто смотрела на нее.— Что?Она с силой дернула на себя линейку, но Линетт не отпускала.Линетт думала, что разозлится так же сильно, как и тогда, когда сестра Матильда не хотела сообщать данные об их дочери. Но тот бессильный гнев не мог сравниться с тем, что она почувствовала сейчас, видя, как эта женщина собирается ударить девочку деревянной линейкой. Она изо всей силы рванула линейку, и та выскользнула из рук монахини. Линетт быстро спрятала ее за своей спиной. Уже успокоившийся Хантер подошел, взял из рук Линетт линейку и, разломав на две части, бросил в мусорную корзину.— Вот и все, — только и произнес он. Лицо сестры Матильды еще больше побагровело, если это вообще было возможно.— Как вы смеете вмешиваться! Я отвечаю за этого ребенка! — гневно выкрикнула она.— Это не дает вам права бить ее, — спокойно заметил Хантер.— Я не била! Я занималась ее воспитанием. Моя обязанность — воспитывать, вырастить из нее добрую христианку.— И вы исполняете это при помощи побоев?— Я не била! Я только дотронулась до ее ног указкой, как это сатанинское отродье выхватило у меня ее! — в негодовании воскликнула сестра Матильда. — Она не уважает ни старших, ни своих сверстниц.Монахиня обернулась и бросила на Мэри Маргарет злой взгляд. Девочка сидела на шкафу и с интересом наблюдала за развернувшейся перед ней сценой.— Маленькая негодяйка! — с чувством произнесла монахиня. — Она точная копия своего отца, да упокой Господь его душу. Ее папочка пил и дебоширил до последнего своего дня. И погиб во время драки в кабаке.— Неправда! — взорвалась Мэри Маргарет. — Вы лжете! Папа не был пьяницей. А уметь защищать себя — это не грех! Только кулаками можно пробить себе дорогу в этой жизни!Линетт округлила глаза.— Как вы можете говорить подобное об ее отце? Прямо в присутствии ребенка? И вы называете себя христианкой! Да в вас нет ни капли христианского милосердия или доброты. — Линетт непроизвольно сжала кулаки. — Когда я думаю о годах моих страданий, когда я носила траур по моей малышке, а мое сердце разрывалось от горя… В это время таким, как вы, доверялись судьбы детей! Бить, унижать их! Это преступление.Сестра Матильда высоко подняла голову.— Думаю, я знаю лучше вас, молодая леди, какие у меня обязанности. Бедные, брошенные дети должны иметь крышу над головой, одежду и пищу. Я должна быть уверена, что они вырастут ответственными, серьезными, трудолюбивыми людьми, станут мужчинами и женщинами, которые сумеют занять достойное место в жизни. И нельзя возиться, нянчиться с ними или позволять им дикие, недопустимые выходки.— Все, о чем вы говорите, — это обязанности, — холодно заметила Линетт. — Но в вас нет любви. А дети прежде всего нуждаются именно в любви. А не только в крыше, одежде и еде.— Иначе это не по-христиански, — поддержал Линетт Хантер.— То, что вы думаете, не имеет значения, — произнесла сестра Матильда. — Вам здесь не место. Только я в ответе за эту девочку. И только я решаю, как мне поступать с ней.— Позор!Линетт оглянулась. Глаза сверкали, вся она напряглась и почти дрожала от гнева.Хантер, глядя на нее, был поражен ее новой, более зрелой красотой. Линетт всегда была симпатичной, но сейчас, когда эмоции охватили всю ее, она была просто захватывающе обворожительной. Возникло теплое, согревающее душу чувство к этой женщине.— Позор? А позвольте мне спросить, кто вы, чтобы судить? — раздраженно продолжала спорить сестра Матильда.Лицо монахини приняло важное, строгое выражение.— Женщина, которая произвела на свет незаконнорожденное дитя и отдала его сюда? Я что-то не слышала, чтобы вы изъявили желание взять одну из этих бедных сироток, не видела, чтобы вы пытались накормить, одеть и присмотреть вот за такими непослушными сорванцами! Думаю, вам лучше вспомнить свои собственные грехи, чем начинать обвинять меня.Линетт выглядела шокированной. Хантер быстро выступил вперед и взял ее за руку.— Вы не правы, сестра. Именно это мы и собирались сделать. Поэтому мы и вернулись к вам. Мы хотим забрать ребенка.Он взглянул на Мэри Маргарет. Девочка с раскрытым ртом смотрела на него широко распахнутыми глазами.— И мы выбрали эту девочку. Глава 17 На некоторое время в кабинете монахини воцарилось молчание.— Что? — первый звук, который нарушил тишину.Сестра Матильда открыла рот и тупо уставилась на Хантера.Мэри Маргарет, возвышаясь в комичной позе на шкафу, выглядела ошеломленной. Линетт растерянно повернулась к Хантеру.Хантер холодно посмотрел на монахиню, затем обратился к Линетт, вопросительно подняв брови.— Ведь так, Линетт?— Д-да, — заикаясь, произнесла его спутница. — Все правильно. Мы хотим забрать Мэри Маргарет. Мы встретили девочку на выходе из приюта. Она нам так понравилась, что мы решили вернуться и забрать ее.— Мэри Маргарет? — повторила, не веря своим ушам, монахиня.— Да, — голос Линетт стал твердым, и она утвердительно кивнула. — Мэри Маргарет Кинан. Мы хотим взять именно ее.Мэри Маргарет испустила отчаянный вопль, спрыгнула со шкафа на стол, а потом на пол и обхватила Линетт за талию, затем уверенно встала за Хантером, на некотором расстоянии от сестры Матильды.Монахиня выпрямилась. Ее темные глаза сощурились.— Ну, что ж. Забирайте, — произнесла она с сарказмом, с большим удовольствием отдаю ее вам. Желаю, чтобы она доставила вам радость.Тон речи ясно говорил о том, что она очень сильно во всем этом сомневается. — Несомненно, вы трое очень подходите друг другу.— Действительно, — охотно согласился Хантер.Сестра Матильда выглядела так, будто бы хотела еще что-то сказать, но потом пожала плечами и, отвернувшись, направилась к одному из своих шкафов.Неторопливо она повернула ключ в замочной скважине, затем выдвинула нужный ящик и, покопавшись в картотеке, извлекла оттуда одну карточку. Но, бегло просмотрев ее, монахиня вернула листок на прежнее место и принялась читать следующий.Манипуляции с ящиками и документами выполнялись без всякой поспешности. Видимо, сестре Матильде хотелось подразнить своих посетителей, с огромным нетерпением ожидающих результатов поисков.— Документы и на эту воспитанницу нельзя разглашать? — сыронизировал Хантер.— Хантер! Прошу тебя.— А сколько можно ждать? — не соглашался он.Нервы Линетт были напряжены. Казалось, еще немного, и она тоже не выдержит, но этого монахиня и добивалась. Необходимо было сдержаться.— Сестра Матильда… — начала было Линетт.— Садитесь, — приказным тоном сказала та своим просителям через плечо, продолжая рыться в каких-то бумагах.Повернувшись, она бросила на стол одну из карточек.— Вам нужно пройти через кое-какие формальности.— Мы не возражаем, — покорно согласилась Линетт.Розмари хмуро взглянула на своего отца. С каждым днем он вел себя все более странно. Сегодня он опоздал к ужину, а во время трапезы за столом мрачно разглядывал ее, всякий раз отводя взгляд, когда дочь поднимала вдруг голову. Она была уверена, что он над чем-то раздумывает, хотя не догадывалась, что именно его беспокоит. Он явно обдумывал что-то.Когда Бентон закончил есть, то, отложив вилку и салфетку в сторону, повернулся к дочери. Стало ясно, что отец принял какое-то решение.— Розмари, я хочу поговорить с тобой в своем кабинете.— А мы не можем поговорить прямо здесь? — спросила Розмари, чувствуя, как сжалось сердце.Была ненавистна мысль — идти в кабинет к отцу, где тот каждую ночь напивался вдрызг. Она понимала, почему он пьет. Должно быть, его мучает чувство вины за то, что он сделал. Но не хотелось быть рядом с ним, когда он пьян. Она вынуждена была признаться себе, что ей вообще теперь было неприятно находиться с ним под одной крышей.— Нет. Не глупи.Бентон поднялся и вышел из комнаты, уверенный, что дочь последует за ним.Вздохнув, Розмари повиновалась. Поднимаясь по лестнице, она внутренне подготавливала себя к тому, что ее ожидает. Когда они вошли в кабинет, Конвей закрыл за ними дверь. К облегчению Розмари, он не отправился немедленно к бару за ликером, а просто повернулся к ней.— Я разговаривал сегодня с мистером Фаркухаром Джонсом, — начал Бентон.— Да? — При этом имени у Розмари внутри сжалось. Неужели он все еще будет продолжать навязывать ей Джонса?— К счастью, он все еще хочет на тебе жениться, — вкрадчиво начал объяснять Розмари отец.— Мистер Джонс сегодня еще раз попросил твоей руки, — пока еще спокойно произнес Бентон.Розмари уставилась на него.— Не понимаю.— Он все еще согласен жениться на тебе! — заорал Бентон.— А я не хочу…— Ты что, не понимаешь?Такой поворот беседы начинал злить Бентона. В последнее время он часто нервничал, плохо спал. Поэтому, чтобы снять напряжение, приходилось прибегать к алкоголю. Это вконец расстроило нервную систему, он раздражался по всякому пустяку.— Послушай! — Его бестолковая дочь никак не хотела выслушать отца до конца.— Но папа!..— Не перебивай! Мистер Джонс берет тебя, Розмари, в жены. Вот так!Высказавшись полностью, Конвей подошел к бару, налил себе немного в рюмку, затем, вернувшись к столу, он удобно расположился в кресле и расстегнул жилет, собираясь смаковать напиток. Но вспомнив, что разговор с дочерью не закончен, он обратил свой взор на Розмари. — Что ты мне на это скажешь?— Папа, я считаю, что это невозможно, — начала робко высказывать свое мнение Розмари.— Ну вот еще! — Бентон с досадой махнул рукой. — Все уже решено.В кабинете воцарилось молчание. Бентон недовольно смотрел на дочь. Розмари стояла посреди комнаты, понуро опустив голову.Одному Богу было известно, что в этот момент творилось в душе девушки. Тяжелые мысли проносились в голове. Она уже представляла себе, как будущая совместная жизнь с мистером Джонсом изведет ее. Лицо Розмари страдальчески перекосилось.Вдруг девушка вскинула голову. На ее щеках выступил румянещ— Я не пойду замуж за мистера Джонса, — выпалила с жаром Розмари.Бентон изумленно уставился на нее, не веря своим ушам. «Что, она отказывается»? — пронеслось у него в голове.— Что ты сказала?— Я не выйду за мистера Джонса.— Что! — заорал он, и на этот раз в его тоне уже не было вопроса, только ярость. — Я уже дал согласие!— Ты не можешь говорить серьезно. Вы вдвоем решили мое будущее. Даже не соизволив посоветоваться со мной?— Конечно. Это наилучший вариант. Если ты станешь его женой, никто из них не посмеет косо посматривать на меня! Никто, в том числе и эта свинья Томпсон. Никто не станет шептаться за моей спиной.— Наилучший вариант! — воскликнула Розмари. — Возможно, наилучший для тебя. А для меня? Мне надо выходить за него замуж, а не тебе!Розмари вся горела, сама немного удивляясь своей решительности. Она никогда раньше не смела противоречить отцу. Но, странно, это как-то еще больше подогревало ее. Розмари было страшно, и в то же время, она еще более распалилась.Лицо Бентона опасно потемнело.— Ты — маленькая дурочка! Это намного лучше любого предложения, какое ты можешь получить. Я не вижу очереди поклонников у нашей двери. Если ты откажешь Фаркухару, у тебя вообще больше не останется шанса выйти замуж.— Мне все равно! Я его не люблю! И не выйду за него! — Розмари охватило сильное нервное возбуждение.— Какое это имеет отношение к любви? Джонс — богатый человек, намного состоятельнее, чем мы. У него большое влияние. Не знаю, почему он вбил себе в голову, что ему непременно нужно жениться на тебе. Но я только благодарю Бога. Это означает ваше спасение.— Ты хочешь сказать — твое спасение!— Что ты понимаешь в жизни, — возразил Бентон.Розмари в волнении перевела дыхание. Она сама не ожидала, что сможет возражать отцу. Такая тихая, спокойная, девушка старалась, как могла, быть незаметной. Розмари никогда не могла постоять за себя, как бы оскорбительно отец ни поступал по отношению к ней, стеснялась создать кому-либо неудобства, беспокоясь чаще о других, чем о себе.Но сейчас, в решительный момент, когда речь зашла о будущем, Розмари не смалодушничала.— Я до сих пор не могу поверить, что даже такой человек, как ты, продает свою дочь мужчине, которого та презирает. И только ради того, чтобы сохранить свое положение в обществе.— Что ты несешь!— Так вот! Я говорю, что тебе уже ничего не поможет!— Перестань, — зашипел Бентон, раздраженно пыхтя.— Даже твои друзья — янки — не помогут спасти твое честное имя. Добропорядочные люди в нашем городе все равно ненавидят мистера Конвея.Бентон презрительно хихикнул. Но было заметно, что он сильно раздражен. Тяжело ступая, он принялся мерить комнату шагами. Розмари боялась продолжать.— Приличные люди? Это — восседающие на скамейках чопорные старухи! Они — общество, по-твоему? — Бентон говорил о жителях Пайн-Крика самым пренебрежительным тоном.— Ты так считаешь?— Да. Я прекрасно проживу и без них. Мне все равно, какого они мнения.— Но все презирают тебя.Розмари увидела, что озлобление Бентона нарастает. С минуты на минуту он мог разразиться страшным гневом. И тогда никому не поздоровилось бы.— И ты можешь со спокойной совестью смотреть людям в глаза? — произнесла девушка сдавленным голосом.Напряжение в общении между дочерью и отцом возрастало.— Просто смешно, что я когда-то беспокоился о том, что обо мне говорят. У этих горожан нет ни власти, ни влияния.— Они и их семьи останутся здесь и после того, как солдаты Союза и твои друзья, саквояжники, уйдут из города! Эти люди родились здесь, любят эту землю, они заплатили за нее потом и кровью. А твои друзья просто пришли сюда, попирая тела погибших солдат.— Я не позволю, чтобы меня оскорбляли в собственном доме! — зарычал Конвей, багровея. — Ты выйдешь замуж за Джонса!— Нет! Не выйду!Гнев отца испугал Розмари, моментально растворив ее недавнее мужество. Но она решила не отступать. Она просто не может, недолжна уступать именно в этом. Речь идет о ее судьбе. Стать женой Фаркухара Джонса означает обречь себя на многие годы страданий.— Я не могу!— Ты можешь и выйдешь! — Глаза Конвея были похожи на два холодных осколка стекла. — А сейчас ты поднимешься к себе наверх и подумаешь о своих дочерних обязанностях. И не возвращайся до тех пор, пока не почувствуешь, что готова поступить так, как я приказал.— Не принуждай меня, папа, — умоляла она.Бентон был непреклонен. Он не собирался идти на поводу у этой безмозглой девчонки. «Ишь, как заговорила! Откуда такая прыть? Надо раз и навсегда поставить ее на место». — Мысли тяжело ворочались в него в голове.— Иди к себе и обдумай, что я сказал.— Но папа ?— Не выводи меня из себя. Иначе будет плохо.Казалось, Розмари уже его не слышала. Невеселые думы вконец расстроили ее. Она уже слегка походила на обезумевшую, не знала, что ей делать, куда бежать.Она была страшно бледна, хотя на щеках и шее проступило несколько болезненных красных пятен. Глаза ввалились и потускнели. Казалось, еще немного, и организм не выдержит такого нервного напряжения, и она сорвется. С ней что-то должно было произойти.Вдруг Розмари остановилась, почувствовав только сейчас, что вся голова в огне. Силы сразу оставили ее. Она вынуждена была присесть на край кровати. Отяжелевшая голова склонилась к подушке.Закрыв глаза, бедняга пролежала некоторое время в забытье. Затем постепенно слезы подступили, и через минуту девушка разразилась беззвучным рыданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34