– Как может быть граф в кабинете, когда он уехал в третьем часу, после завтрака и, насколько известно, не возвращался.
– А все же это он, потому что я его видела, как вот вижу вас! – убежденно настаивала горничная.
Мила побледнела и ухватилась за кресло, около которого стояла, чтобы не упасть. Зубы ее стучали и на лбу выступил холодный пот. Она-то понимала, что горничная права, и что дух несчастного бродил около места совершенного над ним злодеяния. Увидев ее волнение и смертельную бледность, г-жа Морель встревожилась. Она старалась успокоить Милу, трунила над ее легковерием, а чтобы совершенно успокоить, приказала позвать сторожа, старого матроса, совместно с которым обыскала дачу, – не забрался ли вор.
Екатерина Александровна совершенно не допускала существования потустороннего мира с его особыми законами и тайнами, хотя и не могла подыскать «естественного» объяснения слышанному ею крику. Наконец, все уголки на даче были обысканы и осмотрены.
– Дозвольте спросить, сударыня, верно ли, что граф Бельский жив? – спросил матрос, почесывая затылок.
– Конечно, жив, так как только вчера утром он уехал отсюда и даже завтракал со мной. Почему это вы задаете мне такой нелепый вопрос?
– Потому, что в эту самую ночь, должно быть, около полуночи, обхожу это я дозором дом и вдруг слышу крик, будто кого убивают. Подивился я этому, однако насторожился и вижу: выбегает, значит, молодой граф из дверей террасы, бледный такой да расстроенный, а голова всклокочена и одежа в беспорядке. Перекрестился я и дивлюсь, откуда мол он взялся, а он, знаете, вдруг пропал, ровно в землю провалился. А сегодня вот Акулина видела его, а опосля того и все слышали, как он вопил. Все это не к добру; а коли граф еще и жив, значит ему грозит большая беда.
Екатерина Александровна не ответила ничего. Она растерялась и отпустила сторожа. Мила же, более осведомленная в деле, поняла, что беспокойная душа несчастного, внезапно вырванная из полного жизни и сил тела, тщетно искала облегчения своего мучительного состояния.
Ее томили страх и тоска. Надо было переговорить с отцом и попросить его изгнать духа, которого он лишил его телесной оболочки; будучи великим чародеем, он, наверное, сумеет это сделать. Но до тех пор, пока еще удастся увидать отца, страждущий дух может показаться и ей, а этого она ужасно боялась. Под этим жутким впечатлением она упросила г-жу Морель разрешить ей провести ночь в ее комнате, где был турецкий диван, на что та охотно согласилась и, побеседовав еще немного, они улеглись.
Екатерина Александровна уснула очень скоро; Мила же ворочалась на своей постели с боку на бок, но сон не приходил. Наконец, уже после полуночи, она впала в дремоту, нечто вроде оцепенения, среднее между сном и бодрствованием. Вдруг она вздрогнула и от испуга волосы зашевелились на голове. В соседней комнате раздался предсмертный крик, дверь внезапно отворилась, порыв холодного ветра пронесся по комнате, ударив ей в лицо, и в ту же минуту в нескольких шагах от нее явился Бельский. Он был ужасен. Его окружал ореол красноватого с зеленоватым отливом света; мертвенное лицо было искажено, а в широко раскрытых и пристально смотревших на нее глазах горела такая ненависть, такая отчаянная злоба, что Мила собралась бежать, обезумев от ужаса; но ноги ее отяжелели и отказывались служить.
– Верни мне жизнь… Верни все, что ты у меня отняла, презренная тварь, проклятый дьявольский ублюдок! – сдавленным голосом крикнул он, бросаясь на Милу, и холодные руки призрака схватили ее за шею.
Мила отбивалась и глухо хрипела, надеясь разбудить Екатерину Александровну, но та спала мертвым сном. Она думала, что умирает; цепкие, ледяные пальцы призрака-мстителя как железными щипцами сжимали ей горло, а грудь придавила точно тяжелая скала.
– Папа, спаси меня, – подумала она, а уже все темнело вокруг нее.
Послышался вдруг шум, а между нею и призраком появился пурпурный треугольник, который с треском лопнул; пальцы привидения мгновенно разжались, давившая тяжесть свалилась с груди, а призрак Бельского отступил, превратившись в большой и дымный кроваво-красный шар, который прошел словно сквозь стену и исчез. В изнеможении Мила закрыла глаза.
Ее пробудило чье-то легкое прикосновение; она выпрямилась, опираясь на локоть, и узнала склонившегося над ней отца.
– Папа, спаси меня! – прошептала она, обнимал его шею, и почти тотчас же лишилась сознания.
Красинский поднял ее, как перышко, и скрылся со своей ношей в библиотеке.
Очнувшись, Мила увидела себя в лаборатории отца. Он растирал ей виски и руки ароматичной эссенцией, а потом напоил теплой и сильно пряной жидкостью. Она почувствовала себя лучше и спокойнее, а страх исчез.
– Благодарю, папа. Но, умоляю, прогони его! – шептала она, выпрямляясь.
– Успокойся, дитя мое, он не подойдет больше к тебе и ты не будешь бояться, – произнес Красинский, проводя рукой по ее лбу. – Я дам тебе талисман, который охранит тебя.
– А когда ты дашь мне его? – обрадованная, спросила его Мила.
Красинский улыбнулся.
– Сейчас, милая моя, нетерпеливая крошка.
Он прошел в спальню, а оттуда принес большой металлический диск и положил его в виде коврика на пол. Тогда Мила увидела, что он весь покрыт странными, выгравированными на нем черными и красными знаками. Отец приказал ей встать на этот металлический диск и, взяв в руки небольшой черный треугольник на серебряной цепочке, направил на Милу конец его, напевая при этом размеренным темпом заклинания на непонятном для нее языке. По мере того как он пел, кончик треугольника краснел, словно раскаливаемый на огне; когда же тот накалился, Красинский начертал им три круга, надел талисман на шею Милы, а потом накрыл ей голову куском красного сукна и зажег на нем три шарика какого-то вещества, которое с треском вспыхнуло всеми цветами радуги, распространяя приятный и живительный аромат. Когда Мила сошла с металлического диска, все существо ее наполняло чувство спокойной силы и энергии.
– Ах, папа, как мне хорошо! – сказала она, вздыхая полной грудью. – И страх совсем прошел. Я думаю, если бы гадкий Бельский показался мне в эту минуту, я не моргнула бы глазом. Тем не менее я предпочитаю, чтобы он не показывался.
Красинский не мог удержаться все-таки от смеха при ее наивном заключении.
– Возьми еще вот это, – сказал он, передавая дочери кусок картона с начертанными, крупными буквами, тремя словами. – Выучи наизусть эти три слова, – и он произнес их громко и внятно, а Мила повторила за ним. – Если он или кто другой явится тебе, произнеси эти слова. Это, так сказать, – пропуск или условные слова, по которым адские духи распознают, что такой-то мужчина или женщина принадлежат к оккультному миру. Ни один призрак из наших не посмеет ослушаться. Духам из другого лагеря я не имею сил приказывать или запретить им показываться тебе, но власти над тобой они не будут иметь.
Мила поблагодарила его, но в ту же минуту вздрогнула. Оказалось, что она была в одной батистовой сорочке и холод давал себя чувствовать. Красинский принес широкий мягкий плащ и закутал ее.
– Согрейся, крошка, и сядь в это кресло. Мне еще надо поговорить с тобой, – прибавил он, подавая ей меховые туфли.
Когда Мила удобно уселась в большом кресле, Красинский принес и поставил перед ней объемистую шкатулку с роскошной отделкой.
– Вот тебе награда за оказанное содействие и воздаяние за страх, пережитый в ту ночь, – проговорил он весело, открывая шкатулку и вынимая несколько футляров. – Вот, во-первых, бирюзовый убор, который чудесно пойдет к твоим золотистым кудрям. Вот – бриллиантовый с изумрудами, который также будет очень к лицу тебе; а вот самое красивое. Посмотри: нитка розового жемчуга с фермуаром из розовых бриллиантов. Вещь очень ценная.
При виде драгоценностей Мила забыла все; в эту минуту она была только женщина. Небо и ад потеряли всякий интерес, а счастье обладать прелестными вещами заслонило все остальное.
– Как жаль, папа, что у тебя нет зеркала, – с сожалением и досадой сказала она.
– Как же, у меня есть зеркало для бритья, – ответил Красинский.
Он принес ей средней величины круглое зеркало, и она смотрелась в него с невыразимым удовольствием, примеряя драгоценности. Красинский задумчиво наблюдал за ней, а на бледном лице его мелькнуло грустное и горькое выражение. Кто мог сказать, какое забытое чувство зашевелилось в темной душе мрачного колдуна при виде этого наивного, невинного счастья?…
– Больше всего мне к лицу бирюза, – заключила Мила, закрывая футляры. – А что еще в коробке? – с любопытством спросила она.
– Кружева, – ответил Красинский, вынимая убор венецианской работы. – Это тоже очень дорогая вещь; а эти платье и вуаль английского шитья для знатоков просто неоценимы. Это твой подвенечный наряд.
– Какой ты добрый и великодушный, папа! – воскликнула Мила, обнимая его и горячо целуя. – Ты говоришь – подвенечное платье, а кто будет мой жених? Я не пойду ни за кого, кроме Масалитинова; но, увы, Надя никогда его не уступит, – с негодованием и грустью сказала она.
– Уступит, беспрепятственно уступит, даже принуждена будет уступить, и очень скоро, потому что там готовятся такие события, которые коренным образом изменят жизнь и будущность Нади.
– А ты дашь мне средство, папа, чтобы Мишель не умер от моей смертоносной, опасной любви? Я люблю его и не хочу потерять.
– Я дам тебе бальзам и капли, которые ты будешь употреблять по моему указанию всякий раз, как заметишь, что отняла у него слишком много жизненной силы.
– Благодарю, папа. Но уверен ли ты, что Надя не сделает скандала? Я не желала бы открыто компрометировать себя, отнимая у нее жениха.
– Будь спокойна, все устроится к твоему полному удовольствию. Притом я надеюсь, что буду недалеко от тебя, и ты всегда можешь прибегнуть к моей помощи. Кстати, должен предупредить, что если встретишь меня в обществе под другим именем, то не должна выдавать, кто я для тебя, а тем более, что видела меня раньше. Также, если увидишь в свете графа Бельского, то тоже не должна выказывать подозрения, что тело его оживляет другая душа.
– Какая страшная и непостижимая тайна – такой подмен души, – содрогаясь проговорила Мила. – Значит, все-таки совершено убийство: жестокое и преступное деяние. Признаюсь, это лежит у меня на совести, – добавила она тихо, заметив, что лицо отца нахмурилось.
– Ты касаешься вопросов, которых не понимаешь. Борьба за существование связана с неизбежной жестокостью, а тайна смерти далеко еще не сказала своего последнего слова. Умирать никто не хочет, это верно, а приобрести новое тело – бесспорно самое надежное и лучшее средство продлить свое существование. Видишь ли, тела все созданы по одному образцу, как часовой механизм. Возьми тысячу часов; все будут ходить одинаково, только бы заводили их. Почему же душа, вышедшая из отжившего тела и поместившаяся в новое, не может воспользоваться этим организмом так же, как бы паровой машиной, налаженной и готовой быть пущенной в движение. До сих пор умение производить аватар составляло тайну черной магии, жестоко побиваемой белой, но придет время и оно уже не так далеко, как кажется, когда способ этот будет открыт и им широко воспользуются избранники судьбы. Богатые старики будут покупать молодые и сильные тела, чтобы бросать свои старые квартиры и поселяться в новых. Случаи, подобные убийству Бельского, участятся, а судить их ведь очень трудно, потому что, как может профан разглядеть своим грубым глазом, что произошел подмен души.
– Значит, ты предвидишь, отец, что в будущем убийства будут еще чаще? – смущенно и с тоской спросила Мила.
– Они будут в ином роде; теперь же, тебе и другим профанам, они кажутся такими страшными и непонятными потому, что вы не понимаете самого способа его совершения, а для невежд все непонятное кажется невозможным. О! Эти полузнайки, то есть невежды, воображающие себя «очень учеными» потому только, что одолели университет. Что это за ужасное отродье! Такой господин с гордостью именуется «доктором» химии или медицины, а в сущности он еще только понюхал науки, не углубляясь в нее.
Как лечат врачи? Следуя рутине своих предшественников; вылечат насморк или простое воспаление при пособии своей латинской кухни и считают себя великими. Но как только они очутятся лицом к лицу с какой-нибудь из нервных и психических болезней, где скальпель бессилен, они становятся в тупик, потому что видят и лечат одно тело, упорно не желая даже допустить существование чего-либо кроме плоти, а тем более понять, что именно в этом-то нечто и заключается ключ к тайне.
Истинная наука – это оккультная, ибо в ней таятся корни великих истин и причина всех вещей. То, что изучают с открытыми глазами, видя одну только материю, не имеет большого значения; настоящим же ученым становишься тогда, когда, закрыв глаза на видимое, погружаешься в пучину невидимого мира и изучаешь духовную жизнь.
Для того, чтобы быть действительно врачом, в полном значении этого слова, надо изучить астральное тело так же хорошо, как и физическое, понимать могучее влияние одного на другое, и уметь управлять невидимыми силами, как например флюидические токи, силы: солнечная и лунная, огромное влияние красок и запахов. А слепец, не замечая, проходит мимо сокровищ, расточаемых перед ним природой, а по своему невежеству совершает, конечно, больше убийств, чем мы – черные кудесники. В лаборатории вселенной имеется все, необходимое животному или растению; потому что одно дополняет другое и невидимая магнетическая цепь объединяет все три царства, – минеральное, растительное и животное, – с человечеством. Нет ничего мертвого, нет ничего бесполезного, потому что мудрая хозяйка, называемая «природой», умеет пользоваться всем. Пепел, например, кажется ни к чему не годным, а между тем сколько в нем полезных и чудесных веществ. На пепле и костях угасшего человечества зарождаются и развиваются новые творения и у настоящего врача всегда наготове неистощимый запас лекарств, ибо в великой кухне природы он найдет все, потребное ему.
На себе самой, Мила, ты видишь подтверждение сказанного мной: ни один врач не понял настоящую причину твоего болезненного состояния, и все называли его «неврастенией». Прекрасно, но ведь «неврастения» – это слово, прозвание, которое они не умеют объяснить, т. е. икс, который существует, но они не могут определить его, чтобы подвергнуть радикальному лечению. Они не знают или не хотят видеть, что в каждом существе находится неистощимый запас жизни и сил, которые надо только уметь поддержать. Дуб или пальма могут жить сотни лет; жизнь попугая, да и других животных также бывает очень продолжительна; один человек редко, за немногими исключениями, достигает ста или ста двадцати лет. Это только «случай», но для того словно и созданный, чтобы доказать, что существует возможность и основание для такой долгой жизни, а от человека зависит упрочить это основание и найти средство создать новую породу, способную жить сотни лет. И средство это найдут, потому что оно должно быть так же просто, как и все в природе. Мое же убеждение – таково, что искусство продлить жизнь состоит в сохранении сил в клеточках, из которых состоит человеческое тело, и в питании организма веществами, потребными ему для существования без увядания; причем необходимо уничтожать такие, которые вредят, точат его. Ежедневно люди умирают тысячами; сколько тружеников мысли погибает от слабости, истощения жизненных сил или паралича мозга, а почему? Потому что полуученые не знают оккультного корня болезни, лечат паллиативами, а когда микстуры им не помогают то, они со спокойной совестью решают, что болезнь «неизлечима», а смерть – «естественный результат известных причин». И так будет продолжаться до тех пор пока, как всегда и случается, какой-нибудь профан не сделает великого открытия на изумление патентованных «ученых».
Я не настолько сведущ, чтобы утверждать, что смерти не должно существовать, и что если она продолжает терзать человеческое сердце, то только потому, что люди терпят ее по своему невежеству; этого сказать я не могу. Но что воскрешение мертвых существует, а что астрал может быть вызван и водворен в материю, это – факт бесспорный.
Ведь воскресали же Лазарь, дочь Иаира и так далее; пророки и многие великие служители белой магии тоже воскрешали умерших. Есть, значит, средства, существуют токи, которые возобновляют ткани и восстанавливают деятельность сердца, этого великого двигателя, соединяющие в себе все проводники жизни в человеческом механизме.
Удивительный и таинственный орган!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49