– Этот человек просто похож на Гарольда Маккензи! Но это не он, поверь мне, детка! Это преступник!
– Папа, ты что-то скрываешь от меня? Очень важное! Что? – Она морщит лоб, пытливо всматриваясь в лицо отца, нервно ломает пальцы.
– Можешь не волноваться. Не трещи суставами, Летти! – Доктор Картер предупреждающе смотрит на китайца, словно хочет о чем-то сообщить, Юнь в ответ еле заметно кивает. – Поезжай домой, дорогая! Юнь отвезет тебя!
– Пойдемте, мисс! – Юнь Чан вежлив и предупредителен.
В его отношении к ней нет прежней шутливости и легкой, немного снисходительной, насмешки. Он серьезен, словно сто деревянных драконов Чайнатауна!
Но Летицию невозможно остановить, она вся пронизана решимостью и отчаянной отвагой. Оттолкнувшись от уютной деревянной переборки, девушка решительно идет на отца, не сводя с него прямого, неподвижного взгляда.
– Где Гарольд? Он был здесь! – Легация замирает напротив отца.
Доктор стоит возле стеклянного шкафа, роется на полке, создавая полный беспорядок. Пальцы никак не могут ухватить горлышко ненужного ему флакона.
Молчание затягивается, и девушке кажется, что ее негодование готово выплеснуться подобно раскаленной лаве. Она еле сдерживается, медленно и слишком отчетливо повторяя:
– Папа, я спросила, где Гарольд?! Почему ты молчишь? Ты знал, что Гарольд жив? Знал? Все это время?! И никогда ни намека, ни предположения! О боже! – Летиция замолкает, с ужасом уставившись на отца. Доктор, наконец, поворачивается от шкафа со своими склянками.
– Летиция, дитя мое! Еще раз говорю: ты обозналась. Этот человек просто немного похож на Гарольда. Он тебе даже представился, вспомни! Его имя… его зовут… Джулиан Донован. Заключенные прозвали его Мистер Ди! Он обыкновенный бродяга, мошенник! Конечно, обладающий качествами лидера. Его слушают, ему подчиняются! Он крепок и необычайно развит физически, у него мощная сила воли. Он неглуп. – У доктора по-прежнему дрожат руки, он бледен, но собран и суров. Летиции кажется, что отец зол и готов затопать ногами от ярости. Будто она сделала что-то предосудительное! – Замолчи, Летти! Юнь Чан, отвези мою дочь домой!
– Может быть, ты ударишь меня, папочка? Чтобы я замолчала и не замечала очевидного! Это Гарольд! Я узнала его, несмотря на то, что он пытался говорить на этом ужасном жаргоне. Сленг не украшает человека, а в устах Гарольда это больше похоже на актерскую игру! С Гарольдом мы вместе росли, папа! Я знаю каждую черточку его лица, изгиб бровей, цвет и выражение глаз, бугорок над переносицей! Это не Джулиан Донован. Это Гарольд Маккензи! Произошла ошибка, его оговорили, неправедно осудили. Папочка, неужели ты мне не веришь?!
Негодование душит ее, она соображает, что дела Гарольда, видимо, совсем плохи. Летиция не произносит этих слов вслух, но смена чувств на ее лице слишком очевидна.
– Папа, умоляю тебя! Надо спасать Гарольда! В Аплби он погибнет! Ты сам знаешь, какая смертность на плантации! Там соленая вода! Туберкулез!
– О чем спорите, дорогие мои?! – в кабинете почти неслышно появился Бертран Крейн, заинтересованно перевел взгляд с Летиции на доктора и обратно. В пылу спора они не слышали, как начальник тюрьмы вошел. – В чем предмет вашего оживленного спора, сэр Картер?! Милая мисс Летиция! Я никогда не видел вас столь взбудораженной!
– Летиция! – Джон Картер, в полном отчаянии и растерянности, не знает, как поступить, лишь бы Летти не втягивала в разговор мистера Крейна, не посвящала его в свои подозрения, а покорно отправилась домой.
Отцовское отчаяние внезапно остудило пыл Летиции. Губы у нее вспухли и вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Доктор, содрогнувшись от жалости, зажмурился, встряхнул головой, мягко, но настойчиво предложил:
– Езжай домой, детка! Отдохни! Ты больна, Летти! Я приеду пораньше, чтобы помочь тебе!
Смягченный тон отрезвил Летти. Она внезапно почувствовала себя глупой девочкой, ничего не понимающей во взрослой жизни. Взгляд отца о чем-то предупреждает. Во что нельзя посвящать никого!
Она с опаской посмотрела на Юнь Чана, который неподвижно застыл в дверях. Работа мысли совершенно не отражалась на его бесстрастном лице.
– Юнь Чан, отвези меня домой, пожалуйста! – Летти не может смотреть на Бертрана Крейна и стыдливо отворачивается. Надев шляпку и взяв сумочку, выходит из кабинета отца, напряженно ступая по серым от времени и морской воды доскам сходней.
– Всего доброго, мисс Летиция! Выздоравливайте! – Бертран Крейн предупредительно щелкает каблуками. Он провожает девушку сочувственным взглядом. – Вы много работаете, мисс! Я на месте доктора запретил бы вам появляться в эти дни на причале и в пакгаузах! Извините, доктор!
Летиции нестерпимо стыдно за сцену, которую пришлось наблюдать мистеру Крейну и Юнь Чану. Оставалось надеяться, что Крейн ничего не понял в ее споре с отцом, а Юнь Чан будет молчать даже под пытками.
Спустившись на пирс, она молча садится в коляску, устраивается на раскаленное сиденье и сжимается в комок, готовая разрыдаться в любой миг. Летиция ощущает себя жертвой заговора. Словно она смертельно больна и всем вокруг, кроме нее, давно известен неотвратимо приближающийся день и час ее смерти.
Юнь Чан долго и многозначительно молчит. Летиция слышит только его легкое дыхание, почти заглушённое стуком колес, цокотом подков лошадок, их недовольным фырканьем и мелодичным звоном упряжи.
Наконец первым не выдерживает китаец. Его любопытство кажется ей сегодня невыносимым.
– Мисс Летти, – говорит он, не оборачиваясь, – вы так расстроены, что не замечаете, как вас приветствуют знакомые. Мисс Картер должна взять себя в руки. Не надо, чтобы чужие люди замечали, что она слишком расстроена! У вас такой вид, словно вы увидели воскресшего мертвеца! – Упряжка усталых пони уже остановилась возле террасы. Юнь Чан по-мальчишечьи спрыгивает с козел и почтительно протягивает руку своей молодой хозяйке. – Держитесь, мисс Картер. Держитесь! Испытания только начинаются! Счастье мисс Летти рядом, но до него еще долгий и очень трудный путь!
Летиция несколько мгновений молча смотрит на желтоватое лицо азиата, не понимая, насмехается он над ней или сочувствует.
– Ты снова смеешься надо мной, Юнь Чан? Зачем? Если это так, то ты жестокий и бездушный человек. – В горле у нее пересохло, голос звучит хрипло и некрасиво. – Не смей насмехаться надо мной!
Летиция хотела бы сказать этому крохотному человечку что-нибудь насмешливое и злое, как это часто делает Климентина. Она знает, что в ответ на эти слова можно нарваться на ответную грубость. Но Юнь Чан молчит.
– Я пойду к себе, Юнь Чан! – девушка наклоняет голову, чтобы избежать прямого взгляда слуги. – Распряги лошадок и пусти их в сад! Пусть пасутся в тени деревьев. И скажи Элис, чтобы принесла мне кувшин лимонада.
Она торопливо минует террасу, входит в холл, проскальзывает через гостиную, столовую. Как хорошо, что ей никто не встречается по пути, ни мама, ни Климентина. Она должна побыть одна! Как ей теперь вести себя в доме, где, оказывается, никому нельзя доверять? Даже отцу!
В сознании у нее зреет решение – она должна встретиться с Мистером Ди и расспросить его! Как, каким фантастическим образом Гарольд угодил в эту страшную компанию каторжников? Почему отец называет Гарольда преступником, вором, мошенником? Почему Гарольд сам называет себя нелепым и неподходящим для него именем? Никакой он не Джулиан Донован. Нет! Нет! Ее Гарольд, Гарольд Маккензи не мог превратиться в преступника, в вора. Летиция никогда, никогда не могла бы так полюбить преступника!
– Господь милосердный и мудрый, – шепчет она в исступлении пересохшими губами, – помоги, Господи! Дай знак мне, неразумной и глупой, помоги разобраться в своих сомнениях, утешь меня в скорби душевной и сохрани от искушений!
Глаза наполняются жаром. Летиция крепко притворяет за собой дверь, почти падает в мягкое кресло и разражается слезами отчаяния.
А если отец прав, и она ошибается? Принять этого босого, заросшего щетиной, худого, изможденного жарой и скудным питанием человека за благополучного, холеного и всегда вылощенного морского офицера Гарольда Маккензи может только сумасшедшая. Как те безумные особы, которые влюбляются в героев газетных статей и приключенческих романов, коллекционируют фотопортреты и афиши любимых актеров, играющих героические роли в театрах. Летиция всегда считала подобное увлечение проявлением глупости и чрезмерной экзальтированности. Неужели и она скатилась до подобного состояния?
Она сегодня упала в обморок, потому что ей показалось, будто этот преступник смотрит на нее знакомыми глазами, синими глазами Гарольда! Господи, да о чем она сейчас думает? Все изменилось с той поры, как они с Гарольдом разминулись. Она не поверила в гибель возлюбленного еще тогда, когда через полгода корабль вернулся без него. Встал у причала военной базы в Хартлпуле, а спустя всего несколько дней отправился в военный поход к берегам Индии. Интересно, где находился тогда Гарольд?
Где, в конце концов, его тело? Почему его не доставили в Консетт для захоронения в фамильном склепе? Так делали всегда его предки! Даже прадеда Гарольда, сэра Роберта Маккензи, привезли в запаянном гробу из-под Кале.
А Майкл Смит? Как он мог так правдоподобно лгать ей? Хотя, по правде сказать, в ее душе всегда оставалась надежда, что Гарольд жив! Неужели интуиция ее не подвела? Что же теперь делать? Летиция сосредоточилась – она должна вспомнить и разложить по полочкам утренние события. Итак… В кабинете отца все происходило по давно заведенному распорядку. Отец осмотрел женщин, Летиция раздарила все коробки. Потом они с отцом немного отдохнули, умылись и возобновили осмотр.
Любой, даже особо «отличившийся» арестант всегда испытывает уважение и почтение к доктору, да еще к такому прославленному, каким был ее отец. Доктор Джон Картер – лорд, отказавшийся от наследственного места в парламенте ради сомнительной карьеры среди презираемой в обществе публики. Именно таковыми были каторжники.
Внезапно молчание отца затянулось. И это встревожило Летицию. Она напряглась, словно перед приближающейся опасностью. Девушка уже собралась окликнуть замолчавшего отца, как очень знакомый голос заставил ее сердце учащенно биться. Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– Осужденный Королевским судом на длительные каторжные работы Джулиан Донован.
И почти следом – отцовское восклицание, растерянное, мучительное:
– Сэр?! Время пришло?
Летти задохнулась, сердце замерло, камнем упало вниз и разбилось на тысячу осколков. Ногам стало жарко, словно она опустила их в кипяток. Летиция вскочила, бросила на стол ручку, и чернила с перышка разбрызгались по чистому листу черными вытянутыми эллипсами. Этот голос ей знаком, знаком до щемящей боли в сердце.
– Гарольд?! Гарольд Маккензи! – Она вышла из-за ширмы, встала перед ним, трепеща от смешения охвативших ее чувств: недоумения, радости, нежности и негодования. – Ты жив, Гарольд? – Сейчас она поняла, что с течением времени и впрямь забываются все обиды. – Как ты здесь оказался в столь странном окружении, Гарольд?!
Каторжник удивленно приподнял правую бровь. И она снова услышала его бархатистый баритон, полный прежней чувственности:
– Миледи, похоже, путает меня с кем-то! Я никогда не носил этого имени. Я Джулиан Донован. Но даже самым близким людям не позволил бы называть меня домашним именем! – Он смотрел на нее свысока долгим, тягучим взглядом, каким всегда смотрит сильный мужчина в глаза притягательной для него женщины.
Он стоял перед ней обнаженный по пояс, загорелый, словно мулат, в потрепанных лохмотьях вместо брюк с подвернутыми до колен штанинами. Насмешливый, каким Гарольд никогда не был. Глаза на загоревшем лице казались совсем синими, словно стали ярче от солнца. На запястьях виднелись следы от кандалов.
– Мне лестно, что мисс приняла меня за джентльмена. Я Джулиан Донован. Рожден в деревне Тонтон на берегу Бристольского залива. Сын рыбака с Инфракумского побережья и простой крестьянки. Доктор, я не должен вести беседу с молодой благородной мисс. Не докладывайте о моей дерзости надсмотрщику, сэр! Простите! – Каторжник немного отступил в сторону, сгорбился и отвел глаза. – Мое почтение, мисс!
– Как ты можешь разговаривать со мной насмешливо?! И почему так странно, Гарольд Маккензи?! Не хочешь узнать свою невесту Летицию Картер? Я ведь по-прежнему остаюсь твоей невестой, Гарольд! – Летицию трясло от негодования. – Я не верю, что ты так долго можешь сердиться на меня. И за что? Ты же сам вел себя, словно восточный мужчина, охраняющий неприкосновенность гарема!
– Летти! Детка! Ты ошиблась! Ошиблась, дорогая моя пчелка!
Отец суетился вокруг нее, не зная, как переключить ее внимание. Вдруг Джон Картер схватил дочь за плечи и, пристально глядя ей в глаза, отчетливо произнес: – Летти, успокойся немедленно! Это не Гарольд! Ты привлекаешь к себе ненужное внимание охраны, Летиция…Очнись, дитя мое! – Доктор пытался привести дочь в чувство, умолял, упрашивал, пробовал говорить с ней приказным тоном, но ничего не помогало. Летиция была, словно невменяемая.
Гарольду было жаль Летицию. Он любил ее. Чувство это с годами окрепло, стало более острым и… мучительным. Зачем она изводит и себя и его? Они и без того принесли друг другу множество страданий. Гарольд пристально смотрел на Джона Картера, словно просил доктора предпринять что-нибудь.
– Сэр, уведите мисс отсюда! – Ни один мускул не дрогнул на его лице. – Я вполне здоров и пригоден для земляных работ, сэр! Я готов с покорностью принять все, что сулит мне судьба или Королевский суд!
Он не должен выдать себя ни единым движением, ни единым жестом. Он преодолел множество испытаний не для того, чтобы задание королевской разведки было провалено. Это его долг, и никакие оправдания не спасут от суда собственной совести.
Гарольд вышел из кабинета, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не вернуться назад. Никто не должен знать, что творится в его сердце. Летиция тихонько охнула, и тотчас же запричитал, засуетился сэр Джон Картер:
– Летти, детка моя! Что с тобой? Юнь Чан! Как хорошо, что ты приехал, дорогой! Надо привести Летти в чувство и отправить домой, Юнь Чан!
Гарольд Маккензи шагал по узкому коридору в сопровождении охранника. Ему так хотелось вернуться, обнять Летти, осушить поцелуями ее слезы, крепко поцеловать в припухшие от рыданий губы. Он шагал и шагал, словно заведенный солдатик, и мысленно отдавал себе приказы: «Не поворачиваться! Не смотреть назад! Ты – Джулиан Донован. Тебя никогда не звали Гарольдом Маккензи. Ты никогда не обручался с леди Летицией Картер. Ты служил на военной базе в Хартлпуле всего лишь матросом и никогда не был морским офицером на «Бриллианте королевы». Ты родился в рыбацкой деревне Тонтон на берегу Бристольского залива. Ты Джулиан Донован, Мистер Ди!» Гарольд снова и снова повторял свою придуманную биографию.
Встреча с прошлым оказалась болезненной, все осложнившей. Теперь операция, порученная ему, в одно мгновение может оказаться на грани провала. Если поставить в известность руководителей в Лондоне, пройдет много времени. Заменить его сейчас на кого-то другого невозможно. Уйдет не менее года, чтобы подобрать подходящую кандидатуру. Но можно ли быть уверенным в том, что он больше не встретит Летти? Что взбредет в голову этой сумасбродке, горячо и страстно любимой им?
Одна надежда на то, что доктор Картер сумеет убедить старшую дочь в том, что она ошиблась, обозналась, приняла преступника за порядочного человека. Девушка смирится и не станет искать с ним встреч. Хотя… Гарольд усмехнулся. С ее стремлением всегда и во всем расставлять точки? О, бог мой, Летиция! А может… отложить операцию до лучших времен? Нет, он не имеет на это никакого, права.
Интересно, что будет делать Летти, вернувшись сегодня домой? Разочарованная! Расстроенная! Оскорбленная в своих лучших чувствах! Она ранима, словно ребенок. Похоже, и осталась такой, какой была годы назад.
Из сада доносились приглушенные мирные голоса Элис и миссис Джулии. Открытое окно спальни Летиции выходило на восточную сторону. Ветер колыхал москитную сетку. Яркая шелковая штора взлетала и опускалась в такт дуновениям ветра с моря. Посидев немного и успокоив тревожное биение сердца, девушка сняла шляпку и бросила ее на стул, расстегнула пуговицы и сняла платье. Достала из шкафа другое, из кремового жатого батиста, надела его и прилегла на диван, положив на лоб пузырь с холодной водой. Летиция незаметно задремала и проснулась от осторожного стука в дверь.
– Летти, открой! – прозвучал приглушенный голос отца.
Летиция встала, отодвинула ногой упавший на пол пузырь и отперла засов. Отец, взволнованный и взбудораженный, вошел в ее комнату, плотно прикрыл за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Папа, ты что-то скрываешь от меня? Очень важное! Что? – Она морщит лоб, пытливо всматриваясь в лицо отца, нервно ломает пальцы.
– Можешь не волноваться. Не трещи суставами, Летти! – Доктор Картер предупреждающе смотрит на китайца, словно хочет о чем-то сообщить, Юнь в ответ еле заметно кивает. – Поезжай домой, дорогая! Юнь отвезет тебя!
– Пойдемте, мисс! – Юнь Чан вежлив и предупредителен.
В его отношении к ней нет прежней шутливости и легкой, немного снисходительной, насмешки. Он серьезен, словно сто деревянных драконов Чайнатауна!
Но Летицию невозможно остановить, она вся пронизана решимостью и отчаянной отвагой. Оттолкнувшись от уютной деревянной переборки, девушка решительно идет на отца, не сводя с него прямого, неподвижного взгляда.
– Где Гарольд? Он был здесь! – Легация замирает напротив отца.
Доктор стоит возле стеклянного шкафа, роется на полке, создавая полный беспорядок. Пальцы никак не могут ухватить горлышко ненужного ему флакона.
Молчание затягивается, и девушке кажется, что ее негодование готово выплеснуться подобно раскаленной лаве. Она еле сдерживается, медленно и слишком отчетливо повторяя:
– Папа, я спросила, где Гарольд?! Почему ты молчишь? Ты знал, что Гарольд жив? Знал? Все это время?! И никогда ни намека, ни предположения! О боже! – Летиция замолкает, с ужасом уставившись на отца. Доктор, наконец, поворачивается от шкафа со своими склянками.
– Летиция, дитя мое! Еще раз говорю: ты обозналась. Этот человек просто немного похож на Гарольда. Он тебе даже представился, вспомни! Его имя… его зовут… Джулиан Донован. Заключенные прозвали его Мистер Ди! Он обыкновенный бродяга, мошенник! Конечно, обладающий качествами лидера. Его слушают, ему подчиняются! Он крепок и необычайно развит физически, у него мощная сила воли. Он неглуп. – У доктора по-прежнему дрожат руки, он бледен, но собран и суров. Летиции кажется, что отец зол и готов затопать ногами от ярости. Будто она сделала что-то предосудительное! – Замолчи, Летти! Юнь Чан, отвези мою дочь домой!
– Может быть, ты ударишь меня, папочка? Чтобы я замолчала и не замечала очевидного! Это Гарольд! Я узнала его, несмотря на то, что он пытался говорить на этом ужасном жаргоне. Сленг не украшает человека, а в устах Гарольда это больше похоже на актерскую игру! С Гарольдом мы вместе росли, папа! Я знаю каждую черточку его лица, изгиб бровей, цвет и выражение глаз, бугорок над переносицей! Это не Джулиан Донован. Это Гарольд Маккензи! Произошла ошибка, его оговорили, неправедно осудили. Папочка, неужели ты мне не веришь?!
Негодование душит ее, она соображает, что дела Гарольда, видимо, совсем плохи. Летиция не произносит этих слов вслух, но смена чувств на ее лице слишком очевидна.
– Папа, умоляю тебя! Надо спасать Гарольда! В Аплби он погибнет! Ты сам знаешь, какая смертность на плантации! Там соленая вода! Туберкулез!
– О чем спорите, дорогие мои?! – в кабинете почти неслышно появился Бертран Крейн, заинтересованно перевел взгляд с Летиции на доктора и обратно. В пылу спора они не слышали, как начальник тюрьмы вошел. – В чем предмет вашего оживленного спора, сэр Картер?! Милая мисс Летиция! Я никогда не видел вас столь взбудораженной!
– Летиция! – Джон Картер, в полном отчаянии и растерянности, не знает, как поступить, лишь бы Летти не втягивала в разговор мистера Крейна, не посвящала его в свои подозрения, а покорно отправилась домой.
Отцовское отчаяние внезапно остудило пыл Летиции. Губы у нее вспухли и вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Доктор, содрогнувшись от жалости, зажмурился, встряхнул головой, мягко, но настойчиво предложил:
– Езжай домой, детка! Отдохни! Ты больна, Летти! Я приеду пораньше, чтобы помочь тебе!
Смягченный тон отрезвил Летти. Она внезапно почувствовала себя глупой девочкой, ничего не понимающей во взрослой жизни. Взгляд отца о чем-то предупреждает. Во что нельзя посвящать никого!
Она с опаской посмотрела на Юнь Чана, который неподвижно застыл в дверях. Работа мысли совершенно не отражалась на его бесстрастном лице.
– Юнь Чан, отвези меня домой, пожалуйста! – Летти не может смотреть на Бертрана Крейна и стыдливо отворачивается. Надев шляпку и взяв сумочку, выходит из кабинета отца, напряженно ступая по серым от времени и морской воды доскам сходней.
– Всего доброго, мисс Летиция! Выздоравливайте! – Бертран Крейн предупредительно щелкает каблуками. Он провожает девушку сочувственным взглядом. – Вы много работаете, мисс! Я на месте доктора запретил бы вам появляться в эти дни на причале и в пакгаузах! Извините, доктор!
Летиции нестерпимо стыдно за сцену, которую пришлось наблюдать мистеру Крейну и Юнь Чану. Оставалось надеяться, что Крейн ничего не понял в ее споре с отцом, а Юнь Чан будет молчать даже под пытками.
Спустившись на пирс, она молча садится в коляску, устраивается на раскаленное сиденье и сжимается в комок, готовая разрыдаться в любой миг. Летиция ощущает себя жертвой заговора. Словно она смертельно больна и всем вокруг, кроме нее, давно известен неотвратимо приближающийся день и час ее смерти.
Юнь Чан долго и многозначительно молчит. Летиция слышит только его легкое дыхание, почти заглушённое стуком колес, цокотом подков лошадок, их недовольным фырканьем и мелодичным звоном упряжи.
Наконец первым не выдерживает китаец. Его любопытство кажется ей сегодня невыносимым.
– Мисс Летти, – говорит он, не оборачиваясь, – вы так расстроены, что не замечаете, как вас приветствуют знакомые. Мисс Картер должна взять себя в руки. Не надо, чтобы чужие люди замечали, что она слишком расстроена! У вас такой вид, словно вы увидели воскресшего мертвеца! – Упряжка усталых пони уже остановилась возле террасы. Юнь Чан по-мальчишечьи спрыгивает с козел и почтительно протягивает руку своей молодой хозяйке. – Держитесь, мисс Картер. Держитесь! Испытания только начинаются! Счастье мисс Летти рядом, но до него еще долгий и очень трудный путь!
Летиция несколько мгновений молча смотрит на желтоватое лицо азиата, не понимая, насмехается он над ней или сочувствует.
– Ты снова смеешься надо мной, Юнь Чан? Зачем? Если это так, то ты жестокий и бездушный человек. – В горле у нее пересохло, голос звучит хрипло и некрасиво. – Не смей насмехаться надо мной!
Летиция хотела бы сказать этому крохотному человечку что-нибудь насмешливое и злое, как это часто делает Климентина. Она знает, что в ответ на эти слова можно нарваться на ответную грубость. Но Юнь Чан молчит.
– Я пойду к себе, Юнь Чан! – девушка наклоняет голову, чтобы избежать прямого взгляда слуги. – Распряги лошадок и пусти их в сад! Пусть пасутся в тени деревьев. И скажи Элис, чтобы принесла мне кувшин лимонада.
Она торопливо минует террасу, входит в холл, проскальзывает через гостиную, столовую. Как хорошо, что ей никто не встречается по пути, ни мама, ни Климентина. Она должна побыть одна! Как ей теперь вести себя в доме, где, оказывается, никому нельзя доверять? Даже отцу!
В сознании у нее зреет решение – она должна встретиться с Мистером Ди и расспросить его! Как, каким фантастическим образом Гарольд угодил в эту страшную компанию каторжников? Почему отец называет Гарольда преступником, вором, мошенником? Почему Гарольд сам называет себя нелепым и неподходящим для него именем? Никакой он не Джулиан Донован. Нет! Нет! Ее Гарольд, Гарольд Маккензи не мог превратиться в преступника, в вора. Летиция никогда, никогда не могла бы так полюбить преступника!
– Господь милосердный и мудрый, – шепчет она в исступлении пересохшими губами, – помоги, Господи! Дай знак мне, неразумной и глупой, помоги разобраться в своих сомнениях, утешь меня в скорби душевной и сохрани от искушений!
Глаза наполняются жаром. Летиция крепко притворяет за собой дверь, почти падает в мягкое кресло и разражается слезами отчаяния.
А если отец прав, и она ошибается? Принять этого босого, заросшего щетиной, худого, изможденного жарой и скудным питанием человека за благополучного, холеного и всегда вылощенного морского офицера Гарольда Маккензи может только сумасшедшая. Как те безумные особы, которые влюбляются в героев газетных статей и приключенческих романов, коллекционируют фотопортреты и афиши любимых актеров, играющих героические роли в театрах. Летиция всегда считала подобное увлечение проявлением глупости и чрезмерной экзальтированности. Неужели и она скатилась до подобного состояния?
Она сегодня упала в обморок, потому что ей показалось, будто этот преступник смотрит на нее знакомыми глазами, синими глазами Гарольда! Господи, да о чем она сейчас думает? Все изменилось с той поры, как они с Гарольдом разминулись. Она не поверила в гибель возлюбленного еще тогда, когда через полгода корабль вернулся без него. Встал у причала военной базы в Хартлпуле, а спустя всего несколько дней отправился в военный поход к берегам Индии. Интересно, где находился тогда Гарольд?
Где, в конце концов, его тело? Почему его не доставили в Консетт для захоронения в фамильном склепе? Так делали всегда его предки! Даже прадеда Гарольда, сэра Роберта Маккензи, привезли в запаянном гробу из-под Кале.
А Майкл Смит? Как он мог так правдоподобно лгать ей? Хотя, по правде сказать, в ее душе всегда оставалась надежда, что Гарольд жив! Неужели интуиция ее не подвела? Что же теперь делать? Летиция сосредоточилась – она должна вспомнить и разложить по полочкам утренние события. Итак… В кабинете отца все происходило по давно заведенному распорядку. Отец осмотрел женщин, Летиция раздарила все коробки. Потом они с отцом немного отдохнули, умылись и возобновили осмотр.
Любой, даже особо «отличившийся» арестант всегда испытывает уважение и почтение к доктору, да еще к такому прославленному, каким был ее отец. Доктор Джон Картер – лорд, отказавшийся от наследственного места в парламенте ради сомнительной карьеры среди презираемой в обществе публики. Именно таковыми были каторжники.
Внезапно молчание отца затянулось. И это встревожило Летицию. Она напряглась, словно перед приближающейся опасностью. Девушка уже собралась окликнуть замолчавшего отца, как очень знакомый голос заставил ее сердце учащенно биться. Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– Осужденный Королевским судом на длительные каторжные работы Джулиан Донован.
И почти следом – отцовское восклицание, растерянное, мучительное:
– Сэр?! Время пришло?
Летти задохнулась, сердце замерло, камнем упало вниз и разбилось на тысячу осколков. Ногам стало жарко, словно она опустила их в кипяток. Летиция вскочила, бросила на стол ручку, и чернила с перышка разбрызгались по чистому листу черными вытянутыми эллипсами. Этот голос ей знаком, знаком до щемящей боли в сердце.
– Гарольд?! Гарольд Маккензи! – Она вышла из-за ширмы, встала перед ним, трепеща от смешения охвативших ее чувств: недоумения, радости, нежности и негодования. – Ты жив, Гарольд? – Сейчас она поняла, что с течением времени и впрямь забываются все обиды. – Как ты здесь оказался в столь странном окружении, Гарольд?!
Каторжник удивленно приподнял правую бровь. И она снова услышала его бархатистый баритон, полный прежней чувственности:
– Миледи, похоже, путает меня с кем-то! Я никогда не носил этого имени. Я Джулиан Донован. Но даже самым близким людям не позволил бы называть меня домашним именем! – Он смотрел на нее свысока долгим, тягучим взглядом, каким всегда смотрит сильный мужчина в глаза притягательной для него женщины.
Он стоял перед ней обнаженный по пояс, загорелый, словно мулат, в потрепанных лохмотьях вместо брюк с подвернутыми до колен штанинами. Насмешливый, каким Гарольд никогда не был. Глаза на загоревшем лице казались совсем синими, словно стали ярче от солнца. На запястьях виднелись следы от кандалов.
– Мне лестно, что мисс приняла меня за джентльмена. Я Джулиан Донован. Рожден в деревне Тонтон на берегу Бристольского залива. Сын рыбака с Инфракумского побережья и простой крестьянки. Доктор, я не должен вести беседу с молодой благородной мисс. Не докладывайте о моей дерзости надсмотрщику, сэр! Простите! – Каторжник немного отступил в сторону, сгорбился и отвел глаза. – Мое почтение, мисс!
– Как ты можешь разговаривать со мной насмешливо?! И почему так странно, Гарольд Маккензи?! Не хочешь узнать свою невесту Летицию Картер? Я ведь по-прежнему остаюсь твоей невестой, Гарольд! – Летицию трясло от негодования. – Я не верю, что ты так долго можешь сердиться на меня. И за что? Ты же сам вел себя, словно восточный мужчина, охраняющий неприкосновенность гарема!
– Летти! Детка! Ты ошиблась! Ошиблась, дорогая моя пчелка!
Отец суетился вокруг нее, не зная, как переключить ее внимание. Вдруг Джон Картер схватил дочь за плечи и, пристально глядя ей в глаза, отчетливо произнес: – Летти, успокойся немедленно! Это не Гарольд! Ты привлекаешь к себе ненужное внимание охраны, Летиция…Очнись, дитя мое! – Доктор пытался привести дочь в чувство, умолял, упрашивал, пробовал говорить с ней приказным тоном, но ничего не помогало. Летиция была, словно невменяемая.
Гарольду было жаль Летицию. Он любил ее. Чувство это с годами окрепло, стало более острым и… мучительным. Зачем она изводит и себя и его? Они и без того принесли друг другу множество страданий. Гарольд пристально смотрел на Джона Картера, словно просил доктора предпринять что-нибудь.
– Сэр, уведите мисс отсюда! – Ни один мускул не дрогнул на его лице. – Я вполне здоров и пригоден для земляных работ, сэр! Я готов с покорностью принять все, что сулит мне судьба или Королевский суд!
Он не должен выдать себя ни единым движением, ни единым жестом. Он преодолел множество испытаний не для того, чтобы задание королевской разведки было провалено. Это его долг, и никакие оправдания не спасут от суда собственной совести.
Гарольд вышел из кабинета, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не вернуться назад. Никто не должен знать, что творится в его сердце. Летиция тихонько охнула, и тотчас же запричитал, засуетился сэр Джон Картер:
– Летти, детка моя! Что с тобой? Юнь Чан! Как хорошо, что ты приехал, дорогой! Надо привести Летти в чувство и отправить домой, Юнь Чан!
Гарольд Маккензи шагал по узкому коридору в сопровождении охранника. Ему так хотелось вернуться, обнять Летти, осушить поцелуями ее слезы, крепко поцеловать в припухшие от рыданий губы. Он шагал и шагал, словно заведенный солдатик, и мысленно отдавал себе приказы: «Не поворачиваться! Не смотреть назад! Ты – Джулиан Донован. Тебя никогда не звали Гарольдом Маккензи. Ты никогда не обручался с леди Летицией Картер. Ты служил на военной базе в Хартлпуле всего лишь матросом и никогда не был морским офицером на «Бриллианте королевы». Ты родился в рыбацкой деревне Тонтон на берегу Бристольского залива. Ты Джулиан Донован, Мистер Ди!» Гарольд снова и снова повторял свою придуманную биографию.
Встреча с прошлым оказалась болезненной, все осложнившей. Теперь операция, порученная ему, в одно мгновение может оказаться на грани провала. Если поставить в известность руководителей в Лондоне, пройдет много времени. Заменить его сейчас на кого-то другого невозможно. Уйдет не менее года, чтобы подобрать подходящую кандидатуру. Но можно ли быть уверенным в том, что он больше не встретит Летти? Что взбредет в голову этой сумасбродке, горячо и страстно любимой им?
Одна надежда на то, что доктор Картер сумеет убедить старшую дочь в том, что она ошиблась, обозналась, приняла преступника за порядочного человека. Девушка смирится и не станет искать с ним встреч. Хотя… Гарольд усмехнулся. С ее стремлением всегда и во всем расставлять точки? О, бог мой, Летиция! А может… отложить операцию до лучших времен? Нет, он не имеет на это никакого, права.
Интересно, что будет делать Летти, вернувшись сегодня домой? Разочарованная! Расстроенная! Оскорбленная в своих лучших чувствах! Она ранима, словно ребенок. Похоже, и осталась такой, какой была годы назад.
Из сада доносились приглушенные мирные голоса Элис и миссис Джулии. Открытое окно спальни Летиции выходило на восточную сторону. Ветер колыхал москитную сетку. Яркая шелковая штора взлетала и опускалась в такт дуновениям ветра с моря. Посидев немного и успокоив тревожное биение сердца, девушка сняла шляпку и бросила ее на стул, расстегнула пуговицы и сняла платье. Достала из шкафа другое, из кремового жатого батиста, надела его и прилегла на диван, положив на лоб пузырь с холодной водой. Летиция незаметно задремала и проснулась от осторожного стука в дверь.
– Летти, открой! – прозвучал приглушенный голос отца.
Летиция встала, отодвинула ногой упавший на пол пузырь и отперла засов. Отец, взволнованный и взбудораженный, вошел в ее комнату, плотно прикрыл за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22