А джентльмены решили пойти на конюшню и проверить, отправлен ли в деревню слуга.
— А среди них был сэр Джон Эмберли?
— Не могу точно сказать. В бильярдной остался один джентльмен. Возможно, это он.
— Спасибо.
Шарлотта быстро прошла по галерее, потом по длинному коридору, в конце которого виднелась дверь. Сквозь дверной проем, за которым угадывалось большое помещение, Шарлотта заметила зеленую бархатную лузу бильярдного стола и ускорила шаги.
Малиновый ковер с черно-золотым геометрическим узором вполне подходил убежищу джентльменов. Взору Шарлотты предстал обитый темным деревом, внушительных размеров кабинет, по стенам которого развешаны охотничьи ружья, пистолеты и нескольких трофеев — головы оленя, лисы, шкура медведя. Но все эти трофеи не представляли для Шарлотты никакого интереса. Ее взгляд остановился на неподвижной фигуре лорда Стоунлея. Он сидел как изваяние в кресле ампир черного лака в дальнем конце комнаты. Из окна, убранного зелеными бархатными шторами, разведенными в стороны и подхваченными золотыми шнурами, открывался вид на рощу, взбегавшую по склону холма, а в чистом голубом небе над холмом не было видно ни облачка.
Каким же серым казался этот человек на фоне яркого пейзажа, ссутулившийся и поникший. Сидит, вытянув ноги, лицо ничего не выражает, взгляд устремлен в пол. Раненая рука кое-как перевязана галстуком, сорочка в крови; и девушка поняла, что помощи Стоунлею не оказали.
Шарлотта испытала только одно побуждение — помочь.
Она оказалась рядом с ним раньше, чем лорд понял, что он не один. Вздрогнув, он уставился на нее затуманенным взглядом покрасневших глаз.
— С ней все в порядке? — поспешно спросил он сдавленным голосом.
Шарлотту потряс вид Стоунлея. В его лице, глазах читалась боль, голос ему не повиновался.
— Да. — Она присела рядом и взяла из его трясущейся руки концы галстука. — Кровь остановилась.
— Благодарение Богу, — произнес он, прикрыв лицо здоровой рукой. — Там столько ее было.
— Вы сказали ей, что кость не задета. Вы говорили правду?
— Да, но никогда нельзя быть уверенным. Не до конца.
Шарлотта аккуратно наложила на рану повязку.
— Спасибо, — негромко сказал он, достал из кармана брюк платок и отер лицо. — С этого момента вы вольны думать обо мне все, что угодно, мисс Эмберли. У меня не осталось права оспорить ваше мнение, каким бы жестоким и несправедливым оно ни оказалось. — Он постарался справиться со своими чувствами. — О Боже, я мог убить ее, — воскликнул он, содрогнувшись и закрыв лицо руками.
— Но вы не убили. И даже если бы это произошло, — продолжила Шарлотта, твердо положив ему на плечо руку, — никто из присутствующих не смог бы отрицать, что вы старались сдерживаться и призывали моего отца прекратить поединок. С Мод произошел несчастный случай. Ничего более.
— Ничего более, — горько повторил он и снова вытер лицо платком. — Я никогда не простил бы себя, если бы мисс Дансфолд погибла.
Казалось, утешить Стоунлея было невозможно. Он замолчал, и тогда Шарлотта осознала, что прикасается к нему и сорочка под ее рукой влажна от пота. Ее взгляд скользнул к вороту рубашки, распахнутому из-за отсутствия галстука. Черные волосы взмокли и прилипли к шее и уху неровными завитками. Шарлотта почувствовала аромат мыла, смешавшийся с запахами крахмальной сорочки и кожи брюк. Кровь оставила следы и на них.
На какой-то момент подступила слабость, голова закружилась, но Шарлотта не совсем поняла почему. Она была здорова и поэтому подумала, что приятное неясное томление, охватившее ее, связано, скорее, с прикосновением к плечу Стоунлея, отделенному от нее лишь тонким белым батистом. Или, может быть, в этом виновато все, что происходило в последнее время, и главным героем всех событий был этот человек. Он целовал ее. Она видела, как он легко, пластично передвигался между столами и стульями со шпагой в руке, отражая удары отца. Теперь же она застала его в жутком отчаянии. Вот ответ на вопрос, почему так бьется сердце, когда ее рука лежит на плече лорда, чувствуя его тепло.
— Вы считаете меня виновным? — тихо спросил он.
Шарлотта опустилась на колени у ног Стоунлея и положила голову ему на колено.
— Нет.
Он посмотрел на нее и вздохнул:
— Вы должны.
— Со слов лорда Перселла я поняла, что эта дуэль навязана вам отцом, и он ранил вас безоружного.
— Это правда, но не вся. Наша вражда длится уже давно. И причина в моей решимости причинить ему зло.
Шарлотта подняла голову с его колена, пытаясь понять этих двух мужчин — своего отца, который, как она теперь с горечью сознавала, был совершенно ей незнаком, и Стоунлея, с которым встретилась лишь недавно и которого ее отец ненавидел.
— Скажите мне, — медленно начала она, ведя пальцем по золоченой львиной лапе, украшавшей подлокотник, — почему вы так презираете отца? Видите ли, со дня приезда в Брайтон я слышу только какие-то сплетни, невнятные его объяснения, и мне трудно во всем этом разобраться. В чем причина вашей ссоры? Мне бы так хотелось помочь.
Он долго смотрел на Шарлотту, потом ответил:
— Если ваш отец решил не говорить об этом, то и я не вправе это делать. Но знайте, Шарлотта Эмберли, мое сердце ожесточено против вашего отца, и я не изменю своего отношения к нему.
Шарлотта терялась в догадках, что такого мог совершить сэр Джон, возбудив в Стоунлее такую злобу. Она снова перевела взгляд на лакированный подлокотник кресла и тронула позолоченную львиную лапу. Отец говорил о соперничестве в любви. Могло ли это послужить причиной ненависти?
— Это из-за женщины? — спросила она. Стоунлей ответил не сразу и шепотом:
— Можно так сказать, но это не то, что вы могли подумать.
Шарлотта быстро снизу вверх взглянула на лорда. В его словах был скрытый смысл. Но какой? Она поняла, что больше он ничего не скажет, и не стала настаивать. Про себя же девушка решила поговорить с отцом и узнать правду. Она мало, чем сможет им помочь, пока не узнает точно, с чего все началось.
— Шарлотта, — произнес Стоунлей, впервые назвав ее только по имени. В его голосе звучало отчаяние.
— Что? — отозвалась она.
Он накрыл ее руку своей ладонью.
— Почему, — начал он, — почему именно вы должны были оказаться его дочерью? Почему вы не носите, чью угодно, но только другую фамилию? Вы появились здесь, чтобы я проклинал день, когда родился?
— Зачем вы это говорите? — прошептала Шарлотта, чувствуя себя так, словно у нее вырывают сердце. — Ответьте мне только, почему он утверждает, что вы намерены, если удастся, погубить его? Что он вам сделал?
— Вы должны его спросить о причине. Я не могу сказать вам, и никто другой этого не сделает — только он и я знаем правду. Но ответьте, вы с ними заодно? Вовлечен кто-нибудь еще? Вы специально приехали в Брайтон?
— Да, — едва слышно ответила Шарлотта. — Моей задачей было отвлечь вас в тот первый вечер… когда мне стало плохо, и я упала без сознания у ваших ног. Отец хотел поговорить с принцем наедине и полагал, что вы помешаете ему. Когда вы последовали за мной, он получил возможность обратиться к Его Королевскому Высочеству за поддержкой. Ему надо получить грамоту на создание акционерной компании. И мне удалось отвлечь вас, не так ли?
— Значит, я все же не ошибся, — проговорил Стоунлей, крепче сжимая руку Шарлотты. — О да, вам все удалось на славу… в тот вечер и во все последующие!
Он наклонился к Шарлотте, всматриваясь в ее лицо, глаза… позволил своему взгляду помедлить на ее губах.
— Мне безразлично, — сказала она, — верите вы мне или нет. Но даю вам слово, что со дня приезда в Брайтон я не сделала ничего по желанию отца или подруг. Если я и отвлекла вас, то не намеренно. Я поняла, что слишком наивна и подвержена обморокам, чтобы быть полезной отцу… или кому-нибудь другому. И еще я не ожидала, что у вас такие глубокие синие глаза, а ваш голос проникнет в мою душу подобно дивным звукам виолончели. План отца был грубым, недоступным моему бедному уму, но возымел действие. Или я ошибаюсь?
— Нет, вы не ошибаетесь, — произнесли губы Стоунлея совсем рядом с ее губами. — Вероятно, мне следует быть с вами осторожным, Шарлотта, но я верю тому, что вы сказали.
Он вдруг легко поднялся, одновременно подхватив Шарлотту.
Она оказалась в тесном кольце его рук, прижатой к его телу, его горячие губы впились в ее рот. Близость пьянила, голова сладко кружилась.
Шарлотта почувствовала, что погибает, совершенно и навсегда.
Способность мыслить и рассуждать здраво покинула ее. Шарлотта страстно желала его и отдавалась этому новому для себя ощущению, словно это могло утолить неведомую доселе страсть. Стоунлей оказался таким желанным, нежным. Его ладонь легла ей на затылок, своей щекой он ласково коснулся ее щеки, потом его рот накрыл ее губы новым поцелуем.
Шарлотта замерла, позволяя лорду целовать ее; но когда он прошептал ее имя, обдавая горячим дыханием ухо, его руки трогали ее волосы, щеки, губы. Он целовал ее пальцы, касаясь их кончиком языка. Она закрыла глаза, уткнулась лицом ему в шею, открывая для себя близость, силу и трепетность. Быть с ним, с этим удивительным мужчиной, отдаться его ласкам.
Их ладони соединились, пальцы переплелись, Стоунлей еще крепче прижал к себе Шарлотту. Поцелуй следовал за поцелуем. Страсть подчиняла их себе, будоража и сметая на своем пути все, что подсказывал разум.
Шарлотта познала бесшабашное безрассудство, ощутила необоримую необходимость быть как можно ближе к Стоунлею. Что с ней происходит?
Она отодвинулась от него, в то же время страстно желая его объятий и страшась его тем сильнее, чем дольше оставалась в его руках. Она вдруг ясно поняла, что он может причинить ей страшную боль.
Осознав это, Шарлотта, побуждаемая страхом, выбежала из бильярдной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать голоса Стоунлея:
— Шарлотта, подожди!
Никем не замеченная, Леди Перселл стояла в гостиной, соединявшей бильярдную комнату с библиотекой. Она крепко сжимала фарфоровую овальную чашку с водой, на руке у баронессы висело полотенце. Она смотрела в воду, та почему-то колыхалась. Леди Перселл сообразила, что это дрожат ее руки.
Она шла обмыть рану Стоунлея — осторожно, по-матерински. Мужчины ушли. Они направлялись в конюшню. Леди Перселл попросила мужа пойти с ними и подождать приезда врача. Теперь ей оставалось осуществить свой план.
Она так тщательно его готовила.
И с какой легкостью другая женщина воспользовалась его плодами.
Леди Перселл подошла к дверному проему, ведущему в бильярдную, с игривой улыбкой на губах, призванной очаровать Стоунлея. Она держала наготове десяток слов, чтобы пожурить его за нарушенный покой ее дома. Она знала, когда привычно опустить глаза, показывая, что на самом деле ничуть не сожалеет о случившемся. Она скажет, что испытала огромное облегчение, увидев, что он сумел противостоять яростной атаке Эмберли.
Но нашла она не одинокого и нуждающегося в ее помощи и утешении Стоунлея. Она застала его с этой ужасной маленькой стервой, Шарлоттой Эмберли. И как он целовал ее!
Баронесса растерялась, не зная, что делать, и потому юркнула в темноту, прижалась спиной к холодной деревянной панели гостиной. От гнева у нее дрожали руки, а сердце затопила ревность, такая неистовая, что казалось, она разорвет ее при следующем вдохе.
— Да как она посмела! — прошептала леди Перселл в пустоту.
И принялась часто и неглубоко дышать, чтобы овладеть собой.
Прошла минута, другая.
Наконец леди Перселл оторвалась от стены и пошла прочь, расплескивая на ходу воду и не обращая внимания на то, что она льется на платье и ковер.
Остатки воды она выплеснула на букет роз и с удовлетворением убедилась, что под тяжестью капель несколько красных, бархатистых бутонов поникли. Она едва сдерживала желание швырнуть чашку о стену, но она опасалась, что кто-нибудь увидит это и поползет ненужный слушок.
Опираясь о дверной косяк, она постояла еще минуту, чтобы окончательно прийти в себя и успокоиться. Только тогда она вернулась в Желтую гостиную, где, делая вид, что слушает жалобы миссис Найт касательно последней службы своего викария, принялась составлять новый план.
Сэр Джон Эмберли находился на каменной террасе. Он стоял, прислонясь к стене так, чтобы его не заметили. Он едва избежал встречи с Шарлоттой, стремительно выбежавшей из бильярдной.
Когда поединок со Стоунлеем так позорно оборвался, чувство вины затопило сэра Джона. Оно словно очистило его и позволило, возможно, ненадолго, увидеть случившееся в истинном свете.
Что это, черт побери, на него нашло?
О чем он думал, когда набросился на Стоунлея? Он вел себя как мальчишка, у которого молоко на губах не обсохло. Лорд недвусмысленно намекал сэру Джону, чтобы тот держался подальше от библиотеки Уокера и рулетки — ради Шарлотты.
И совсем неожиданно для него самого в нем вспыхнула ненависть к Стоунлею и его блистательному положению в высшем свете, поднялась в груди, заклокотала, вскипела, и, не успев осознать, что делает, он схватил со стены шпагу и нанес лорду удар. Брызнула кровь, и Стоунлей был вынужден принять бой.
Теперь, спустя час, сэр Джон ясно видел всю нелепость своего нападения на богатого пэра. Но накануне вечером, когда от Гарри Элстоу он узнал, как же баснословно богат Стоун-лей — а богатство этого человека коренилось в его торговых интересах в Америке, Вест-Индии, Индии и Китае, — в нем взбунтовалась зависть. Стоунлей оказался не просто седьмым лордом древнего рода, восходящего к Вильгельму Завоевателю, но мужчиной значительных достоинств, порой недоступных пониманию. Его влиятельность и участие в торговых сделках, чем собирался заняться и сэр Джон, чтобы вернуть утраченное состояние, похоже, составляли основу его процветания. Досада на чужую удачу ослепила отца Шарлотты. Зависть к благополучию лорда мешала жить.
Вот поэтому-то он и вызвал его на дуэль.
А через полчаса злейший враг держал в объятиях его дочь.
Шарли! Это казалось немыслимым.
Брак?
Возможно, но нежелательно. Знакомые Эмберли женщины, мечтавшие о замужестве, как бабочки на огонь стремились в объятия лорда. Ходили слухи, что Стоунлей устраивал каждой соискательнице нечто вроде испытания, прежде чем просить ее руки. Так же он поступил и с леди Перселл. Она не справилась и тяжело переживала свое поражение.
Сэр Джон прижался лбом к каменной стене. От запаха вьющихся по ней роз у него закружилась голова. В его всеобщем позоре не все так плохо. Он бы хотел, чтобы Стоунлей подверг Шарлотту своим испытаниям. Она устроит ему такую выволочку, что вряд ли он придет в себя.
Он кое-что понял. Кое-что — если не удивительное, то совершенно очевидное. Теперь можно позволить себе проигрывать. Он употребит все свое влияние на дочь и получит либо свою грамоту, либо состояние Стоунлея. В любом случае он должен с честью пережить свалившиеся на него неприятности.
Зная, что Шарлотта побежала к лестнице, сэр Джон предпочел уехать, не повидав ее. Он давал дочери возможность получше узнать Стоунлея, да и неловко было оставаться после скандала, им же затеянного.
Приняв решение, он отбыл немедленно, даже не зайдя в свою комнату, не проследив за укладкой вещей, не попрощавшись с Шарлоттой.
Он просто прошел через тисовую аллею к конюшне, где собрались остальные джентльмены. Приказав заложить своих лошадей, он извинился перед присутствующими, принес глубокие извинения хозяину. И, попросив полковника Гастингса присмотреть за Шарлоттой, уехал.
— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался у лорда Перселла полковник Гастингс.
— Личные неприятности сделали его агрессивным. Он, знаете ли, крупно играл в библиотеке Уокера всего лишь несколько дней назад.
Ставка составляла тысячу фунтов. Я сам его там видел.
Полковник тихо присвистнул.
— Невероятно. Я слышал, у него большие долги. Некоторые утверждают, что до сорока тысяч фунтов. Разумеется, это всего лишь слухи.
— Полагаю, мисс Эмберли ничего не знает о делах отца.
— Сам сэр Джон не представляет состояния своих дел, — с иронией произнес полковник. — Как же его дочь, как бы умна она ни была, может что-то понять во всем этом?
— Жаль. У него, насколько мне известно, маленький сын.
— Да, в самом деле. Но он не первый, кто унаследует пришедшее в упадок состояние, если вообще что-нибудь останется, когда он достигнет совершеннолетия. Мы живем в ужасное время — поклоняясь дьяволам Ист-Энда, человек может лишить свою семью даже крыши над головой.
24.
Шарлотта не стала искать отца, а вернулась в свою комнату. Сев в красивое, обитое вощеным ситцем кресло, она устремила взгляд в окно, на долину. Комната выходила на юго-восток, и там, за холмами, всего в пяти милях отсюда, шумело море. Девушка закрыла глаза и представила, как солнечный дождь касается ажурной пены волн, которые мерно накатываются на гальку берега и цепляются за нее, а сила прибоя с рокотом тащит их назад, в бездну моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— А среди них был сэр Джон Эмберли?
— Не могу точно сказать. В бильярдной остался один джентльмен. Возможно, это он.
— Спасибо.
Шарлотта быстро прошла по галерее, потом по длинному коридору, в конце которого виднелась дверь. Сквозь дверной проем, за которым угадывалось большое помещение, Шарлотта заметила зеленую бархатную лузу бильярдного стола и ускорила шаги.
Малиновый ковер с черно-золотым геометрическим узором вполне подходил убежищу джентльменов. Взору Шарлотты предстал обитый темным деревом, внушительных размеров кабинет, по стенам которого развешаны охотничьи ружья, пистолеты и нескольких трофеев — головы оленя, лисы, шкура медведя. Но все эти трофеи не представляли для Шарлотты никакого интереса. Ее взгляд остановился на неподвижной фигуре лорда Стоунлея. Он сидел как изваяние в кресле ампир черного лака в дальнем конце комнаты. Из окна, убранного зелеными бархатными шторами, разведенными в стороны и подхваченными золотыми шнурами, открывался вид на рощу, взбегавшую по склону холма, а в чистом голубом небе над холмом не было видно ни облачка.
Каким же серым казался этот человек на фоне яркого пейзажа, ссутулившийся и поникший. Сидит, вытянув ноги, лицо ничего не выражает, взгляд устремлен в пол. Раненая рука кое-как перевязана галстуком, сорочка в крови; и девушка поняла, что помощи Стоунлею не оказали.
Шарлотта испытала только одно побуждение — помочь.
Она оказалась рядом с ним раньше, чем лорд понял, что он не один. Вздрогнув, он уставился на нее затуманенным взглядом покрасневших глаз.
— С ней все в порядке? — поспешно спросил он сдавленным голосом.
Шарлотту потряс вид Стоунлея. В его лице, глазах читалась боль, голос ему не повиновался.
— Да. — Она присела рядом и взяла из его трясущейся руки концы галстука. — Кровь остановилась.
— Благодарение Богу, — произнес он, прикрыв лицо здоровой рукой. — Там столько ее было.
— Вы сказали ей, что кость не задета. Вы говорили правду?
— Да, но никогда нельзя быть уверенным. Не до конца.
Шарлотта аккуратно наложила на рану повязку.
— Спасибо, — негромко сказал он, достал из кармана брюк платок и отер лицо. — С этого момента вы вольны думать обо мне все, что угодно, мисс Эмберли. У меня не осталось права оспорить ваше мнение, каким бы жестоким и несправедливым оно ни оказалось. — Он постарался справиться со своими чувствами. — О Боже, я мог убить ее, — воскликнул он, содрогнувшись и закрыв лицо руками.
— Но вы не убили. И даже если бы это произошло, — продолжила Шарлотта, твердо положив ему на плечо руку, — никто из присутствующих не смог бы отрицать, что вы старались сдерживаться и призывали моего отца прекратить поединок. С Мод произошел несчастный случай. Ничего более.
— Ничего более, — горько повторил он и снова вытер лицо платком. — Я никогда не простил бы себя, если бы мисс Дансфолд погибла.
Казалось, утешить Стоунлея было невозможно. Он замолчал, и тогда Шарлотта осознала, что прикасается к нему и сорочка под ее рукой влажна от пота. Ее взгляд скользнул к вороту рубашки, распахнутому из-за отсутствия галстука. Черные волосы взмокли и прилипли к шее и уху неровными завитками. Шарлотта почувствовала аромат мыла, смешавшийся с запахами крахмальной сорочки и кожи брюк. Кровь оставила следы и на них.
На какой-то момент подступила слабость, голова закружилась, но Шарлотта не совсем поняла почему. Она была здорова и поэтому подумала, что приятное неясное томление, охватившее ее, связано, скорее, с прикосновением к плечу Стоунлея, отделенному от нее лишь тонким белым батистом. Или, может быть, в этом виновато все, что происходило в последнее время, и главным героем всех событий был этот человек. Он целовал ее. Она видела, как он легко, пластично передвигался между столами и стульями со шпагой в руке, отражая удары отца. Теперь же она застала его в жутком отчаянии. Вот ответ на вопрос, почему так бьется сердце, когда ее рука лежит на плече лорда, чувствуя его тепло.
— Вы считаете меня виновным? — тихо спросил он.
Шарлотта опустилась на колени у ног Стоунлея и положила голову ему на колено.
— Нет.
Он посмотрел на нее и вздохнул:
— Вы должны.
— Со слов лорда Перселла я поняла, что эта дуэль навязана вам отцом, и он ранил вас безоружного.
— Это правда, но не вся. Наша вражда длится уже давно. И причина в моей решимости причинить ему зло.
Шарлотта подняла голову с его колена, пытаясь понять этих двух мужчин — своего отца, который, как она теперь с горечью сознавала, был совершенно ей незнаком, и Стоунлея, с которым встретилась лишь недавно и которого ее отец ненавидел.
— Скажите мне, — медленно начала она, ведя пальцем по золоченой львиной лапе, украшавшей подлокотник, — почему вы так презираете отца? Видите ли, со дня приезда в Брайтон я слышу только какие-то сплетни, невнятные его объяснения, и мне трудно во всем этом разобраться. В чем причина вашей ссоры? Мне бы так хотелось помочь.
Он долго смотрел на Шарлотту, потом ответил:
— Если ваш отец решил не говорить об этом, то и я не вправе это делать. Но знайте, Шарлотта Эмберли, мое сердце ожесточено против вашего отца, и я не изменю своего отношения к нему.
Шарлотта терялась в догадках, что такого мог совершить сэр Джон, возбудив в Стоунлее такую злобу. Она снова перевела взгляд на лакированный подлокотник кресла и тронула позолоченную львиную лапу. Отец говорил о соперничестве в любви. Могло ли это послужить причиной ненависти?
— Это из-за женщины? — спросила она. Стоунлей ответил не сразу и шепотом:
— Можно так сказать, но это не то, что вы могли подумать.
Шарлотта быстро снизу вверх взглянула на лорда. В его словах был скрытый смысл. Но какой? Она поняла, что больше он ничего не скажет, и не стала настаивать. Про себя же девушка решила поговорить с отцом и узнать правду. Она мало, чем сможет им помочь, пока не узнает точно, с чего все началось.
— Шарлотта, — произнес Стоунлей, впервые назвав ее только по имени. В его голосе звучало отчаяние.
— Что? — отозвалась она.
Он накрыл ее руку своей ладонью.
— Почему, — начал он, — почему именно вы должны были оказаться его дочерью? Почему вы не носите, чью угодно, но только другую фамилию? Вы появились здесь, чтобы я проклинал день, когда родился?
— Зачем вы это говорите? — прошептала Шарлотта, чувствуя себя так, словно у нее вырывают сердце. — Ответьте мне только, почему он утверждает, что вы намерены, если удастся, погубить его? Что он вам сделал?
— Вы должны его спросить о причине. Я не могу сказать вам, и никто другой этого не сделает — только он и я знаем правду. Но ответьте, вы с ними заодно? Вовлечен кто-нибудь еще? Вы специально приехали в Брайтон?
— Да, — едва слышно ответила Шарлотта. — Моей задачей было отвлечь вас в тот первый вечер… когда мне стало плохо, и я упала без сознания у ваших ног. Отец хотел поговорить с принцем наедине и полагал, что вы помешаете ему. Когда вы последовали за мной, он получил возможность обратиться к Его Королевскому Высочеству за поддержкой. Ему надо получить грамоту на создание акционерной компании. И мне удалось отвлечь вас, не так ли?
— Значит, я все же не ошибся, — проговорил Стоунлей, крепче сжимая руку Шарлотты. — О да, вам все удалось на славу… в тот вечер и во все последующие!
Он наклонился к Шарлотте, всматриваясь в ее лицо, глаза… позволил своему взгляду помедлить на ее губах.
— Мне безразлично, — сказала она, — верите вы мне или нет. Но даю вам слово, что со дня приезда в Брайтон я не сделала ничего по желанию отца или подруг. Если я и отвлекла вас, то не намеренно. Я поняла, что слишком наивна и подвержена обморокам, чтобы быть полезной отцу… или кому-нибудь другому. И еще я не ожидала, что у вас такие глубокие синие глаза, а ваш голос проникнет в мою душу подобно дивным звукам виолончели. План отца был грубым, недоступным моему бедному уму, но возымел действие. Или я ошибаюсь?
— Нет, вы не ошибаетесь, — произнесли губы Стоунлея совсем рядом с ее губами. — Вероятно, мне следует быть с вами осторожным, Шарлотта, но я верю тому, что вы сказали.
Он вдруг легко поднялся, одновременно подхватив Шарлотту.
Она оказалась в тесном кольце его рук, прижатой к его телу, его горячие губы впились в ее рот. Близость пьянила, голова сладко кружилась.
Шарлотта почувствовала, что погибает, совершенно и навсегда.
Способность мыслить и рассуждать здраво покинула ее. Шарлотта страстно желала его и отдавалась этому новому для себя ощущению, словно это могло утолить неведомую доселе страсть. Стоунлей оказался таким желанным, нежным. Его ладонь легла ей на затылок, своей щекой он ласково коснулся ее щеки, потом его рот накрыл ее губы новым поцелуем.
Шарлотта замерла, позволяя лорду целовать ее; но когда он прошептал ее имя, обдавая горячим дыханием ухо, его руки трогали ее волосы, щеки, губы. Он целовал ее пальцы, касаясь их кончиком языка. Она закрыла глаза, уткнулась лицом ему в шею, открывая для себя близость, силу и трепетность. Быть с ним, с этим удивительным мужчиной, отдаться его ласкам.
Их ладони соединились, пальцы переплелись, Стоунлей еще крепче прижал к себе Шарлотту. Поцелуй следовал за поцелуем. Страсть подчиняла их себе, будоража и сметая на своем пути все, что подсказывал разум.
Шарлотта познала бесшабашное безрассудство, ощутила необоримую необходимость быть как можно ближе к Стоунлею. Что с ней происходит?
Она отодвинулась от него, в то же время страстно желая его объятий и страшась его тем сильнее, чем дольше оставалась в его руках. Она вдруг ясно поняла, что он может причинить ей страшную боль.
Осознав это, Шарлотта, побуждаемая страхом, выбежала из бильярдной. Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать голоса Стоунлея:
— Шарлотта, подожди!
Никем не замеченная, Леди Перселл стояла в гостиной, соединявшей бильярдную комнату с библиотекой. Она крепко сжимала фарфоровую овальную чашку с водой, на руке у баронессы висело полотенце. Она смотрела в воду, та почему-то колыхалась. Леди Перселл сообразила, что это дрожат ее руки.
Она шла обмыть рану Стоунлея — осторожно, по-матерински. Мужчины ушли. Они направлялись в конюшню. Леди Перселл попросила мужа пойти с ними и подождать приезда врача. Теперь ей оставалось осуществить свой план.
Она так тщательно его готовила.
И с какой легкостью другая женщина воспользовалась его плодами.
Леди Перселл подошла к дверному проему, ведущему в бильярдную, с игривой улыбкой на губах, призванной очаровать Стоунлея. Она держала наготове десяток слов, чтобы пожурить его за нарушенный покой ее дома. Она знала, когда привычно опустить глаза, показывая, что на самом деле ничуть не сожалеет о случившемся. Она скажет, что испытала огромное облегчение, увидев, что он сумел противостоять яростной атаке Эмберли.
Но нашла она не одинокого и нуждающегося в ее помощи и утешении Стоунлея. Она застала его с этой ужасной маленькой стервой, Шарлоттой Эмберли. И как он целовал ее!
Баронесса растерялась, не зная, что делать, и потому юркнула в темноту, прижалась спиной к холодной деревянной панели гостиной. От гнева у нее дрожали руки, а сердце затопила ревность, такая неистовая, что казалось, она разорвет ее при следующем вдохе.
— Да как она посмела! — прошептала леди Перселл в пустоту.
И принялась часто и неглубоко дышать, чтобы овладеть собой.
Прошла минута, другая.
Наконец леди Перселл оторвалась от стены и пошла прочь, расплескивая на ходу воду и не обращая внимания на то, что она льется на платье и ковер.
Остатки воды она выплеснула на букет роз и с удовлетворением убедилась, что под тяжестью капель несколько красных, бархатистых бутонов поникли. Она едва сдерживала желание швырнуть чашку о стену, но она опасалась, что кто-нибудь увидит это и поползет ненужный слушок.
Опираясь о дверной косяк, она постояла еще минуту, чтобы окончательно прийти в себя и успокоиться. Только тогда она вернулась в Желтую гостиную, где, делая вид, что слушает жалобы миссис Найт касательно последней службы своего викария, принялась составлять новый план.
Сэр Джон Эмберли находился на каменной террасе. Он стоял, прислонясь к стене так, чтобы его не заметили. Он едва избежал встречи с Шарлоттой, стремительно выбежавшей из бильярдной.
Когда поединок со Стоунлеем так позорно оборвался, чувство вины затопило сэра Джона. Оно словно очистило его и позволило, возможно, ненадолго, увидеть случившееся в истинном свете.
Что это, черт побери, на него нашло?
О чем он думал, когда набросился на Стоунлея? Он вел себя как мальчишка, у которого молоко на губах не обсохло. Лорд недвусмысленно намекал сэру Джону, чтобы тот держался подальше от библиотеки Уокера и рулетки — ради Шарлотты.
И совсем неожиданно для него самого в нем вспыхнула ненависть к Стоунлею и его блистательному положению в высшем свете, поднялась в груди, заклокотала, вскипела, и, не успев осознать, что делает, он схватил со стены шпагу и нанес лорду удар. Брызнула кровь, и Стоунлей был вынужден принять бой.
Теперь, спустя час, сэр Джон ясно видел всю нелепость своего нападения на богатого пэра. Но накануне вечером, когда от Гарри Элстоу он узнал, как же баснословно богат Стоун-лей — а богатство этого человека коренилось в его торговых интересах в Америке, Вест-Индии, Индии и Китае, — в нем взбунтовалась зависть. Стоунлей оказался не просто седьмым лордом древнего рода, восходящего к Вильгельму Завоевателю, но мужчиной значительных достоинств, порой недоступных пониманию. Его влиятельность и участие в торговых сделках, чем собирался заняться и сэр Джон, чтобы вернуть утраченное состояние, похоже, составляли основу его процветания. Досада на чужую удачу ослепила отца Шарлотты. Зависть к благополучию лорда мешала жить.
Вот поэтому-то он и вызвал его на дуэль.
А через полчаса злейший враг держал в объятиях его дочь.
Шарли! Это казалось немыслимым.
Брак?
Возможно, но нежелательно. Знакомые Эмберли женщины, мечтавшие о замужестве, как бабочки на огонь стремились в объятия лорда. Ходили слухи, что Стоунлей устраивал каждой соискательнице нечто вроде испытания, прежде чем просить ее руки. Так же он поступил и с леди Перселл. Она не справилась и тяжело переживала свое поражение.
Сэр Джон прижался лбом к каменной стене. От запаха вьющихся по ней роз у него закружилась голова. В его всеобщем позоре не все так плохо. Он бы хотел, чтобы Стоунлей подверг Шарлотту своим испытаниям. Она устроит ему такую выволочку, что вряд ли он придет в себя.
Он кое-что понял. Кое-что — если не удивительное, то совершенно очевидное. Теперь можно позволить себе проигрывать. Он употребит все свое влияние на дочь и получит либо свою грамоту, либо состояние Стоунлея. В любом случае он должен с честью пережить свалившиеся на него неприятности.
Зная, что Шарлотта побежала к лестнице, сэр Джон предпочел уехать, не повидав ее. Он давал дочери возможность получше узнать Стоунлея, да и неловко было оставаться после скандала, им же затеянного.
Приняв решение, он отбыл немедленно, даже не зайдя в свою комнату, не проследив за укладкой вещей, не попрощавшись с Шарлоттой.
Он просто прошел через тисовую аллею к конюшне, где собрались остальные джентльмены. Приказав заложить своих лошадей, он извинился перед присутствующими, принес глубокие извинения хозяину. И, попросив полковника Гастингса присмотреть за Шарлоттой, уехал.
— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался у лорда Перселла полковник Гастингс.
— Личные неприятности сделали его агрессивным. Он, знаете ли, крупно играл в библиотеке Уокера всего лишь несколько дней назад.
Ставка составляла тысячу фунтов. Я сам его там видел.
Полковник тихо присвистнул.
— Невероятно. Я слышал, у него большие долги. Некоторые утверждают, что до сорока тысяч фунтов. Разумеется, это всего лишь слухи.
— Полагаю, мисс Эмберли ничего не знает о делах отца.
— Сам сэр Джон не представляет состояния своих дел, — с иронией произнес полковник. — Как же его дочь, как бы умна она ни была, может что-то понять во всем этом?
— Жаль. У него, насколько мне известно, маленький сын.
— Да, в самом деле. Но он не первый, кто унаследует пришедшее в упадок состояние, если вообще что-нибудь останется, когда он достигнет совершеннолетия. Мы живем в ужасное время — поклоняясь дьяволам Ист-Энда, человек может лишить свою семью даже крыши над головой.
24.
Шарлотта не стала искать отца, а вернулась в свою комнату. Сев в красивое, обитое вощеным ситцем кресло, она устремила взгляд в окно, на долину. Комната выходила на юго-восток, и там, за холмами, всего в пяти милях отсюда, шумело море. Девушка закрыла глаза и представила, как солнечный дождь касается ажурной пены волн, которые мерно накатываются на гальку берега и цепляются за нее, а сила прибоя с рокотом тащит их назад, в бездну моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26