Ты посрамила меня. И дважды ты доставила мне удовольствие, ни разу не получив сама.
– Ни разу? – переспросила Элеонора, мягко рассмеявшись. – Мне, кажется, ярко вспоминается что-то такое, связанное с достаточно интересным купанием в «лебеде».
Ахилл оперся на локоть и подергал за незавязанную ленту ее шелкового халата.
– Ярко? Тогда я должен… Что случилось, Эл? Твои глаза затуманиваются.
– Мы прощаемся, так ведь? – Она стерла набежавшую слезу. – Я хочу сказать, что знаю, что мы проведем здесь еще один день и потом еще два в лодке до Вены. Но тем не менее это – прощание.
Ахиллу захотелось прогнать тень грусти из ее глаз. Это было новое чувство, которое заставляло его хотеть забрать ношу ее печали.
– Я хочу солгать тебе, Элеонора. Я хочу сказать, что у графа Д'Ажене на всю его оставшуюся жизнь вместо женщин, которые станут вертеться вокруг него на склоне дней, будет только одна. Но я не могу сказать этого. Потому что, хотя юридически граф Д'Ажене существует, его нет здесь. – Ахилл выразительно постучал себя по лбу. – Я не знаю, кто я теперь. Может, никогда и не узнаю. Я не могу просить тебя изменить образ жизни, когда я ничего не могу предложить взамен. Я, Элеонора, человек-одиночка.
Элеонора моргнула, и по ее щеке скатилась слеза. Она прижала руку к его обнаженной груди там, где билось сердце.
– Ты не будешь в одиночестве, Ахилл, никогда.
Он взял ее руку со своей груди и поцеловал.
– Никогда, – эхом отозвался он.
Их взгляды встретились, потом быстро разошлись. Элеонора прикусила губу. Она вытащила свою руку из его ладони и резко отбросила назад– волосы. Лицо ее сморщилось, раздались всхлипывания.
– Эл, извини, я не хочу тебя печалить.
Еще одно всхлипывание. Элеонора спрятала лицо в ладонях.
– Мне так стыдно.
Ахилл оторвал ее руки от лица.
– Почему ты…
– Нет! – Элеонора бесцветно, самоуничижительно рассмеялась. – Нет, напротив. Я подумала, что мне бы не понравилось… Я хочу сказать, что не думала, что могу что-либо чувствовать. Я разорвана на части, но мое тело по-прежнему желает твоего. – Она сложила руки перед грудью и нервно их потерла.
Ахилл подумал, что она выглядит, словно рабыня – прекрасное оформление из всего возможного для мужчины, чтобы наслаждаться этой бренной жизнью. Ни один паша не мог бы вымолить более чувственной женщины.
Эта мысль ударила его. Разве человек, из чьего семейства он появился, не был турком? Поэтому где-то внутри, как спираль для воскурения фимиама, пришло понимание, что эта кровь действительно в нем. Он мог мечтать о гуриях, и эти мечты были бы правом его крови. Но его мечта, его гарем был занят лишь только одной женщиной, одной благородной мадьярской графиней. Ахилл провел пальцем вокруг выпуклостей груди Элеоноры. Она посмотрела ему в лицо, ее губы увлажнились и приоткрылись.
– Я хочу тебя, Элеонора, – сказал Ахилл, распростершись рядом с нею и стараясь прижаться ближе.
– Твоя спина…
Ахилл взял в ладони одну грудь и подушечкой большого пальца стал играть с ее соском. Элеонора застонала, и ее веки затрепетали.
– Хочу опрокинуть тебя на постель. – И Ахилл нежно толкнул ее вниз. Скоро она лежала на спине, обняв ногами его бедра, и каждая часть ее тела оказалась в пределах досягаемости его рук и губ. Его голос был вкрадчивым и обольстительным: – Хочу, чтобы ты открылась мне. И хочу заполнить тебя…
– Да, – простонала Элеонора. – О, да.
– Но медленно, Элеонора. Медленно. У нас впереди целая ночь.
Ранним утром стук в дверь оторвал Ахилла от снов об Элеоноре. Стук повторился. Ахилл нехотя встал с кровати. Пламя боли на его спине почти погасло, но когда он глянул на безмятежно спящий предмет своих снов, то подумал, что лосьон из Леванта принял мизерное участие в тушении пламени.
Ахилл открыл дверь и обнаружил там маленького парнишку, который обычно разжигал огонь. Мальчик протянул Ахиллу тяжелый саквояж, сонно мигнул и сказал:
– Fur mein herr.
Ахилл взял саквояж, поблагодарил мальчика кивком, тот зевнул и уковылял.
– Ммм, – пробормотала позади него Элеонора. Ахилл улыбнулся, его улыбка стала шире, когда он увидел, как соблазнительно она раскинулась на постели. Элеонора открыла глаза, и ее лицо зажглось безграничной любовью и доверием, когда она увидела Ахилла. «Такой дар», – подумал он, возбужденно вздыхая.
– Солнце встало? – спросила Элеонора, лаская Ахилла взглядом. Он подумал, что мог бы услышать ее мурлыканье, даже стоя у двери. Даже если бы его не было, он услышал бы. Элеонора улыбнулась и потянулась. – Я себя так прекрасно чувствую.
Ахилл искренне и от души рассмеялся. Снова раздался стук в дверь.
– Укройся, – сказал, хохотнув, Ахилл. – У брата Кельна здесь есть ученик. – Элеонора юркнула под покрывало и натянула его до подбородка, ее продолговатые зеленые глаза поглядывали на Ахилла через край покрывала. Любовь переполнила Ахилла от такого зрелища. Это было чувство, которое он не должен был испытывать, которое он не мог себе позволить, тем более во время…
Ахилл открыл дверь.
– Малыш, – начал он со снисходительной улыбкой – плодом его смеха и любви, – но когда он увидел, кто там стоит, улыбка исчезла под его повседневной маской.
– Мама, – сказал он, грациозно кланяясь, насколько ему позволяла это сделать монашеская ряса, обмотанная вокруг талии.
Мадам Д'Ажене для ответа потребовалось некоторое время. Она стояла перед ним, как обычно, высокая и надменная, хотя сейчас на ее лице присутствовали удивление, смущение и потрясение.
Она проследовала мимо Ахилла в комнату. Ахилл закрыл дверь и бросил саквояж, который все еще держал в руке, на пол.
– Ты выглядишь ошеломленной, – сказал Ахилл матери, вставая у кровати с Элеонорой. – Я ожидал увидеть большой триумф в твоих глазах оттого, что ты нашла нас.
Его мать посмотрела на Элеонору, которой удалось занять полусидящее положение, накрывшись до плеч покрывалом.
– Ты прекрасна, – сказала Лиз. – Неудивительно, что мой сын по…
– Мама, – прервал ее Ахилл и положил руку на плечо Элеоноре, желая не только успокоить ее, но и прикоснуться к ней, почувствовать связь с нею. Элеонора вытащила руку из-под покрывала и накрыла его ладонь своей.
Лиз подняла глаза на сына. Ахилл нахмурился, не доверяя взгляду ранимости на лице своей матери.
– Ты знаешь, я никогда не видела, как смеется твой отец. Свободно, от избытка веселья, счастья, покоя. Она дала тебе это, да? – Она перевела взгляд на Элеонору. – Ты дала ему то, что я никогда не могла дать Эль-Мюзиру. Я бы должна ненавидеть тебя за это, а? Разве не так должна поступить ревнивая женщина?
Мадам Д'Ажене восстановила самообладание и без всякого смущения прошла и села на край кровати.
– Но такие обязанности утомляют меня. – Она откинулась назад и, опершись на локоть, посмотрела на сына.
– Как мне кажется, большинство твоих материнских обязанностей утомляют тебя, – заметил Ахилл. – Например, рассказать, каким был мой настоящий отец.
Лиз выразила удивление:
– А что в этом хорошего?
– Правда всегда…
Ее потряс взрыв смеха.
– Сэр Тристан в жизни! Ты был таким смышленым, усердным малышом – я действительно время от времени чувствовала гордость за тебя, а потом ты запел эти свои трубадурские песни. Ты воспылал к ним такой страстью. Я абсолютно уверена, что Эль-Мюзир не был бы доволен, обнаружив, что он породил Тристана.
Лиз долго рассматривала Ахилла и Элеонору, ее взгляд переходил с одного на другого. Ее глаза задержались на том месте, где встретились их руки, потом она подняла взгляд на Ахилла.
Одна ее нога нервно дернулась.
– Может быть, я не была… самой лучшей матерью для тебя, – неохотно признала мадам Д'Ажене. – Как любил тебя Константин! Когда он называл тебя сыном и верил в это, я думала, что он старый дурак. Когда ты рос, из-за похожести на Эль-Мюзира, я видела только его, лишь много лет спустя я поняла, что в тебе много такого, чего не было в Эль-Мюзире. Возможно, Константин был более твоим отцом, чем я полагала.
Ахилл молчал. В этот момент его чувства были поглощены теплом пальцев Элеоноры на его руке, шуршанием покрывала по ее обнаженному телу. Такой человек, как он, посмеялся бы над матерью, прервал бы ее за сентиментальность, потому что он не доверял ей. Но Элеонора показала ему, что доверие – это нечто требующееся обоим, вовлеченным в разговор.
В ушах Ахилла стоял смех Константина – его отца. «Ну, сэр Тристан, однажды, когда дама коснется вашего сердца…» Ахилл сжал плечо Элеоноры и посмотрел на настоятельницу, свободно расположившуюся на краю кровати.
– Спасибо, мама.
Лиз решительно встала, отбросив эмоции, как ненужный плащ, и сказала:
– Теперь к делу. Я решила принять твое компромиссное предложение. – Ее пальцы начали непроизвольно перебирать косточки четок. – Я отзываю отца Эдуарда, а ты передаешь земли Д'Ажене монастырю Святой Валерии. А если ты когда-нибудь объявишь, что Эль-Мюзир твой отец, ты перестанешь быть моим сыном. Сын Лиз Д'Ажене умрет.
– Действительно, суровое наказание, – с иронией произнес Ахилл. – Согла…
Лиз подняла руку, прервав его:
– Твое раздражающее благородство частично заразило и меня, поэтому я чувствую себя обязанной сказать тебе, что отец Эдуард проявляет в этом деле большую настырность. Я не в состоянии остановить его поиски. Я могу дать тебе только час, от силы – два. Как только вы покинете Пассау, сразу же окажетесь в безопасности. Эрве на гончарных причалах уже организовал для вас лодку, капитаном которой является некий Мишель Корде…
– Вы захватили Эрве? – спросила в смятении Элеонора.
– Конечно. Как, ты думаешь, я нашла это место? Нет, нет, ему не причинено совершенно никакого вреда. Я предоставила ему выбор: отправиться к монахам Рансе или быстренько вернуться во владения Д'Ажене. Он, мне показалось, с большей охотой предпочел второе. Между прочим, Боле застрял в Регенсбурге со сломанным колесом и заболевшим сыном. Могу полагать, что ни то ни другое не доставляет ему удовольствия. Я просила передать ему, чтобы он возвращался во владения Д'Ажене, до того как ты пришлешь за ним.
В саквояже одежда. Быстро одевайтесь и отправляйтесь к пристаням в конце гончарных причалов. Лодка вниз по реке – ваша единственная надежда.
Мадам Д'Ажене подошла к сыну и, к необычайному удивлению, пригнула его голову и поцеловала в щеку.
– Мой сын, я обрела покой, – произнесла она, поднимая четки. – Надеюсь, что и ты найдешь его для себя.
Лиз наклонилась и поцеловала Элеонору в лоб.
– Благодарю тебя за то, что ты дала моему сыну. – Она обвела взглядом изгибы тела Элеоноры под покрывалом и лукаво улыбнулась. – Конечно, я имею в виду эмоциональную сферу.
Лиз подошла к двери и отодвинула задвижку.
– Этот отвратительный иезуит поймет, что значит стоять на пути настоятельницы одного из самых влиятельных христианских монастырей! Если я еще не достаточно сделала, чтобы молить о прощении, я продам негодяя туркам.
– Прощай, сын мой. – Дверь резко хлопнула, закрывшись за ней.
Глава 24
Человек, стоявший на причалах, сложив на груди огромные руки, и всем своим видом демонстрировавший показную смелость, посмотрел на Ахилла и сказал:
– Меня просили не задавать вопросов. Но молчание стоит денег. – Его взгляд уперся в Элеонору. Она перевела сказанное Ахиллу, хотя была уверена, что мужчина для себя уже решил не брать их.
– Мы уже отметили этот замечательный обычай, и он начинает надоедать, – лениво и даже немного скучающе ответил спокойно выглядевший Ахилл.
Как завидовала Элеонора его беззаботности. Она бросила на него укоризненный взгляд и перевела:
– Гульден. – Она старалась заставить себя не улыбаться и не оглядываться, хотя для ее встревоженного разума каждый шаг среди лодок, казалось, принадлежал швейцарским пикейщикам.
Человек присвистнул сквозь зубы:
– За молчание с лихвой. – Он изучал Ахилла сквозь прищуренные глаза: – Вы кого-нибудь убили?
Ахилл поднял одну бровь и спокойно посмотрел на него после того, как Элеонора перевела вопрос.
– Не в прошедшие пару дней.
– Он не хочет брать нас… – начала вполголоса Элеонора.
– Переведи, – оборвал ее Ахилл.
Человек хихикнул, когда Элеонора повторила слова Ахилла. Он ненадолго задумчиво поджал губы, опустил руки и кивнул. Головой владелец лодки показал в направлении широкой, плоскодонной посудины позади себя. Простая постройка, похожая на дом, возвышалась посреди палубы, между стенками постройки и бортами лодки имелось достаточное пространство, чтобы ходить с одного конца лодки на другой. Драный вымпел беспорядочно дергался от утреннего бриза.
Шестеро дюжих гребцов, четверо на носу и двое на корме, с любопытством наблюдали, как Ахилл помогал Элеоноре перебраться в лодку по качающейся доске. Потом Ахилл последовал за ней, неся в руках книги и шпагу.
– Вы можете занять место сзади, – сказал коренастый владелец лодки. – И, может быть, вам стоит остаться там, пока мы не пройдем мимо городских стен. Весной река быстрая. В Вене мы будем завтра.
Элеонора нежно подняла рубашку на спине Ахилла, когда он сел поперек единственной деревянной скамейки в плохо обставленной каюте. Она была рада, что лодка двигалась почти плавно. Ей хотелось подвинуть скамью ближе к окну, закрытому промасленной бумагой, но вся мебель в каюте оказалась закрепленной на полу: скамья, узкая кровать, занимавшая большую часть небольшого пространства, и стол у окна.
Элеонора едва слышала негромкий разговор двух гребцов на корме; они вкратце обсуждали любопытных пассажиров лодки, но из-за недостатка информации тема быстро истощилась, и они перешли на возлюбленных и жен.
– Тебе следовало отдохнуть вчера вечером, – тихо сказала она Ахиллу.
Он через плечо посмотрел на нее и спросил смеющимся голосом:
– Правда?
– Да, – ответила Элеонора, поцеловала его плечо и добавила шепотом: – Но я рада, что ты этого не сделал.
Ахилл послал Элеоноре улыбку, которая заставила ее руки вздрогнуть при втирании лавантского лосьона в его незажившие раны.
Элеонора подошла к узкой кровати и, дрожа, начала заворачивать бутылку в полотняную ткань. Ахилл подошел и взял ее сзади за руки. Элеонора откинулась ему на грудь и закрыла глаза.
– Теперь я чувствую себя намного лучше, – прошептал он ей в волосы. – Спасибо вам, Элеонора София Юлиана, графиня Баттяни, – сказал он вибрирующим голосом. – Моя прекрасная гордая мадьярка.
– Я не чувствую себя очень гордой. – Она всхлипнула. – Моя жизнь до того, как я познакомилась с тобой, кажется, закончилась много лет назад. Что я сделала для тебя?
– И правда, мадам Баттяни, что вы сделали со мной! – Ахилл поцеловал Элеонору сзади в шею, и она ощутила наплыв удовольствия. – Вам жарко, мадам? Сожалею, но у меня нет игристого, чтобы охладить вас.
– Ахилл, – прошептала Элеонора, освобождаясь от его объятий. – Не езди в Вену. Останови лодку в Дуерш-тейне, Грейне…
– Нет, Элеонора. Я поклялся доставить тебя невредимой до Вены и сдержу свое слово. Это… это почти последняя услуга, которую я окажу тебе.
– Почти? – шепотом спросила Элеонора, внутри нее появился отвратительный огонек страха.
Обняв Элеонору руками, Ахилл крепче прижал ее к себе.
– Моя последняя услуга будет труднее, чем любой бой, в котором я когда-либо участвовал, чем любая дуэль на шпагах, в которой я дрался. Но я должен оказать ее, Элеонора. Для тебя.
Ахилл потерся лицом о волосы Элеоноры.
– Как бы я хотел провести остаток дней своих с тобой! Я действительно нашел спасение в женских руках. Твоих руках. Но, обретя тебя, я тебя и потерял. Но, моя Элеонора, всегда помни, что я люблю тебя.
Она погладила руки, которые так крепко держали ее.
– Ахилл… ты не потерял меня! Я здесь. Я всегда хочу быть здесь, в объятиях своего любимого. Страсть – великолепная штука, мой Тристан, но я теперь знаю, что она не такая, как об этом поют твои поэты.
Элеонора повернулась и посмотрела ему в лицо.
– Скажи мне, что ты видишь, – прошептала она ломающимся голосом. – Скажи мне, что ты видишь в моих глазах.
Взгляд любви и безграничной печали отразился на лице Ахилла, и он коснулся пальцем ее мягкой щеки.
– Я не вижу стен. И я вижу то, что всегда хотел видеть, в существование чего не верил. Я вижу любовь.
Он горячо обнял Элеонору. Она почувствовала, как Ахилл головой гладит ее волосы.
– Но это все, что у нас когда-либо будет, – сказал он. – Наша любовь и наши воспоминания. Ты – леди знатного происхождения, я – внебрачный сын дочери второстепенного фламандского рода, вышедшей замуж за старого французского шевалье. И турка – злобного человека без чести и титула, несмотря на то что он одно время был султаном Темешвара. У меня есть лишь мои военные навыки, и лишь их я могу продать. Мне нечего предложить женщине, которую я хотел бы назвать своей дамой. Я не могу даже попросить о подарке на память, поскольку у меня нет ничего взамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Ни разу? – переспросила Элеонора, мягко рассмеявшись. – Мне, кажется, ярко вспоминается что-то такое, связанное с достаточно интересным купанием в «лебеде».
Ахилл оперся на локоть и подергал за незавязанную ленту ее шелкового халата.
– Ярко? Тогда я должен… Что случилось, Эл? Твои глаза затуманиваются.
– Мы прощаемся, так ведь? – Она стерла набежавшую слезу. – Я хочу сказать, что знаю, что мы проведем здесь еще один день и потом еще два в лодке до Вены. Но тем не менее это – прощание.
Ахиллу захотелось прогнать тень грусти из ее глаз. Это было новое чувство, которое заставляло его хотеть забрать ношу ее печали.
– Я хочу солгать тебе, Элеонора. Я хочу сказать, что у графа Д'Ажене на всю его оставшуюся жизнь вместо женщин, которые станут вертеться вокруг него на склоне дней, будет только одна. Но я не могу сказать этого. Потому что, хотя юридически граф Д'Ажене существует, его нет здесь. – Ахилл выразительно постучал себя по лбу. – Я не знаю, кто я теперь. Может, никогда и не узнаю. Я не могу просить тебя изменить образ жизни, когда я ничего не могу предложить взамен. Я, Элеонора, человек-одиночка.
Элеонора моргнула, и по ее щеке скатилась слеза. Она прижала руку к его обнаженной груди там, где билось сердце.
– Ты не будешь в одиночестве, Ахилл, никогда.
Он взял ее руку со своей груди и поцеловал.
– Никогда, – эхом отозвался он.
Их взгляды встретились, потом быстро разошлись. Элеонора прикусила губу. Она вытащила свою руку из его ладони и резко отбросила назад– волосы. Лицо ее сморщилось, раздались всхлипывания.
– Эл, извини, я не хочу тебя печалить.
Еще одно всхлипывание. Элеонора спрятала лицо в ладонях.
– Мне так стыдно.
Ахилл оторвал ее руки от лица.
– Почему ты…
– Нет! – Элеонора бесцветно, самоуничижительно рассмеялась. – Нет, напротив. Я подумала, что мне бы не понравилось… Я хочу сказать, что не думала, что могу что-либо чувствовать. Я разорвана на части, но мое тело по-прежнему желает твоего. – Она сложила руки перед грудью и нервно их потерла.
Ахилл подумал, что она выглядит, словно рабыня – прекрасное оформление из всего возможного для мужчины, чтобы наслаждаться этой бренной жизнью. Ни один паша не мог бы вымолить более чувственной женщины.
Эта мысль ударила его. Разве человек, из чьего семейства он появился, не был турком? Поэтому где-то внутри, как спираль для воскурения фимиама, пришло понимание, что эта кровь действительно в нем. Он мог мечтать о гуриях, и эти мечты были бы правом его крови. Но его мечта, его гарем был занят лишь только одной женщиной, одной благородной мадьярской графиней. Ахилл провел пальцем вокруг выпуклостей груди Элеоноры. Она посмотрела ему в лицо, ее губы увлажнились и приоткрылись.
– Я хочу тебя, Элеонора, – сказал Ахилл, распростершись рядом с нею и стараясь прижаться ближе.
– Твоя спина…
Ахилл взял в ладони одну грудь и подушечкой большого пальца стал играть с ее соском. Элеонора застонала, и ее веки затрепетали.
– Хочу опрокинуть тебя на постель. – И Ахилл нежно толкнул ее вниз. Скоро она лежала на спине, обняв ногами его бедра, и каждая часть ее тела оказалась в пределах досягаемости его рук и губ. Его голос был вкрадчивым и обольстительным: – Хочу, чтобы ты открылась мне. И хочу заполнить тебя…
– Да, – простонала Элеонора. – О, да.
– Но медленно, Элеонора. Медленно. У нас впереди целая ночь.
Ранним утром стук в дверь оторвал Ахилла от снов об Элеоноре. Стук повторился. Ахилл нехотя встал с кровати. Пламя боли на его спине почти погасло, но когда он глянул на безмятежно спящий предмет своих снов, то подумал, что лосьон из Леванта принял мизерное участие в тушении пламени.
Ахилл открыл дверь и обнаружил там маленького парнишку, который обычно разжигал огонь. Мальчик протянул Ахиллу тяжелый саквояж, сонно мигнул и сказал:
– Fur mein herr.
Ахилл взял саквояж, поблагодарил мальчика кивком, тот зевнул и уковылял.
– Ммм, – пробормотала позади него Элеонора. Ахилл улыбнулся, его улыбка стала шире, когда он увидел, как соблазнительно она раскинулась на постели. Элеонора открыла глаза, и ее лицо зажглось безграничной любовью и доверием, когда она увидела Ахилла. «Такой дар», – подумал он, возбужденно вздыхая.
– Солнце встало? – спросила Элеонора, лаская Ахилла взглядом. Он подумал, что мог бы услышать ее мурлыканье, даже стоя у двери. Даже если бы его не было, он услышал бы. Элеонора улыбнулась и потянулась. – Я себя так прекрасно чувствую.
Ахилл искренне и от души рассмеялся. Снова раздался стук в дверь.
– Укройся, – сказал, хохотнув, Ахилл. – У брата Кельна здесь есть ученик. – Элеонора юркнула под покрывало и натянула его до подбородка, ее продолговатые зеленые глаза поглядывали на Ахилла через край покрывала. Любовь переполнила Ахилла от такого зрелища. Это было чувство, которое он не должен был испытывать, которое он не мог себе позволить, тем более во время…
Ахилл открыл дверь.
– Малыш, – начал он со снисходительной улыбкой – плодом его смеха и любви, – но когда он увидел, кто там стоит, улыбка исчезла под его повседневной маской.
– Мама, – сказал он, грациозно кланяясь, насколько ему позволяла это сделать монашеская ряса, обмотанная вокруг талии.
Мадам Д'Ажене для ответа потребовалось некоторое время. Она стояла перед ним, как обычно, высокая и надменная, хотя сейчас на ее лице присутствовали удивление, смущение и потрясение.
Она проследовала мимо Ахилла в комнату. Ахилл закрыл дверь и бросил саквояж, который все еще держал в руке, на пол.
– Ты выглядишь ошеломленной, – сказал Ахилл матери, вставая у кровати с Элеонорой. – Я ожидал увидеть большой триумф в твоих глазах оттого, что ты нашла нас.
Его мать посмотрела на Элеонору, которой удалось занять полусидящее положение, накрывшись до плеч покрывалом.
– Ты прекрасна, – сказала Лиз. – Неудивительно, что мой сын по…
– Мама, – прервал ее Ахилл и положил руку на плечо Элеоноре, желая не только успокоить ее, но и прикоснуться к ней, почувствовать связь с нею. Элеонора вытащила руку из-под покрывала и накрыла его ладонь своей.
Лиз подняла глаза на сына. Ахилл нахмурился, не доверяя взгляду ранимости на лице своей матери.
– Ты знаешь, я никогда не видела, как смеется твой отец. Свободно, от избытка веселья, счастья, покоя. Она дала тебе это, да? – Она перевела взгляд на Элеонору. – Ты дала ему то, что я никогда не могла дать Эль-Мюзиру. Я бы должна ненавидеть тебя за это, а? Разве не так должна поступить ревнивая женщина?
Мадам Д'Ажене восстановила самообладание и без всякого смущения прошла и села на край кровати.
– Но такие обязанности утомляют меня. – Она откинулась назад и, опершись на локоть, посмотрела на сына.
– Как мне кажется, большинство твоих материнских обязанностей утомляют тебя, – заметил Ахилл. – Например, рассказать, каким был мой настоящий отец.
Лиз выразила удивление:
– А что в этом хорошего?
– Правда всегда…
Ее потряс взрыв смеха.
– Сэр Тристан в жизни! Ты был таким смышленым, усердным малышом – я действительно время от времени чувствовала гордость за тебя, а потом ты запел эти свои трубадурские песни. Ты воспылал к ним такой страстью. Я абсолютно уверена, что Эль-Мюзир не был бы доволен, обнаружив, что он породил Тристана.
Лиз долго рассматривала Ахилла и Элеонору, ее взгляд переходил с одного на другого. Ее глаза задержались на том месте, где встретились их руки, потом она подняла взгляд на Ахилла.
Одна ее нога нервно дернулась.
– Может быть, я не была… самой лучшей матерью для тебя, – неохотно признала мадам Д'Ажене. – Как любил тебя Константин! Когда он называл тебя сыном и верил в это, я думала, что он старый дурак. Когда ты рос, из-за похожести на Эль-Мюзира, я видела только его, лишь много лет спустя я поняла, что в тебе много такого, чего не было в Эль-Мюзире. Возможно, Константин был более твоим отцом, чем я полагала.
Ахилл молчал. В этот момент его чувства были поглощены теплом пальцев Элеоноры на его руке, шуршанием покрывала по ее обнаженному телу. Такой человек, как он, посмеялся бы над матерью, прервал бы ее за сентиментальность, потому что он не доверял ей. Но Элеонора показала ему, что доверие – это нечто требующееся обоим, вовлеченным в разговор.
В ушах Ахилла стоял смех Константина – его отца. «Ну, сэр Тристан, однажды, когда дама коснется вашего сердца…» Ахилл сжал плечо Элеоноры и посмотрел на настоятельницу, свободно расположившуюся на краю кровати.
– Спасибо, мама.
Лиз решительно встала, отбросив эмоции, как ненужный плащ, и сказала:
– Теперь к делу. Я решила принять твое компромиссное предложение. – Ее пальцы начали непроизвольно перебирать косточки четок. – Я отзываю отца Эдуарда, а ты передаешь земли Д'Ажене монастырю Святой Валерии. А если ты когда-нибудь объявишь, что Эль-Мюзир твой отец, ты перестанешь быть моим сыном. Сын Лиз Д'Ажене умрет.
– Действительно, суровое наказание, – с иронией произнес Ахилл. – Согла…
Лиз подняла руку, прервав его:
– Твое раздражающее благородство частично заразило и меня, поэтому я чувствую себя обязанной сказать тебе, что отец Эдуард проявляет в этом деле большую настырность. Я не в состоянии остановить его поиски. Я могу дать тебе только час, от силы – два. Как только вы покинете Пассау, сразу же окажетесь в безопасности. Эрве на гончарных причалах уже организовал для вас лодку, капитаном которой является некий Мишель Корде…
– Вы захватили Эрве? – спросила в смятении Элеонора.
– Конечно. Как, ты думаешь, я нашла это место? Нет, нет, ему не причинено совершенно никакого вреда. Я предоставила ему выбор: отправиться к монахам Рансе или быстренько вернуться во владения Д'Ажене. Он, мне показалось, с большей охотой предпочел второе. Между прочим, Боле застрял в Регенсбурге со сломанным колесом и заболевшим сыном. Могу полагать, что ни то ни другое не доставляет ему удовольствия. Я просила передать ему, чтобы он возвращался во владения Д'Ажене, до того как ты пришлешь за ним.
В саквояже одежда. Быстро одевайтесь и отправляйтесь к пристаням в конце гончарных причалов. Лодка вниз по реке – ваша единственная надежда.
Мадам Д'Ажене подошла к сыну и, к необычайному удивлению, пригнула его голову и поцеловала в щеку.
– Мой сын, я обрела покой, – произнесла она, поднимая четки. – Надеюсь, что и ты найдешь его для себя.
Лиз наклонилась и поцеловала Элеонору в лоб.
– Благодарю тебя за то, что ты дала моему сыну. – Она обвела взглядом изгибы тела Элеоноры под покрывалом и лукаво улыбнулась. – Конечно, я имею в виду эмоциональную сферу.
Лиз подошла к двери и отодвинула задвижку.
– Этот отвратительный иезуит поймет, что значит стоять на пути настоятельницы одного из самых влиятельных христианских монастырей! Если я еще не достаточно сделала, чтобы молить о прощении, я продам негодяя туркам.
– Прощай, сын мой. – Дверь резко хлопнула, закрывшись за ней.
Глава 24
Человек, стоявший на причалах, сложив на груди огромные руки, и всем своим видом демонстрировавший показную смелость, посмотрел на Ахилла и сказал:
– Меня просили не задавать вопросов. Но молчание стоит денег. – Его взгляд уперся в Элеонору. Она перевела сказанное Ахиллу, хотя была уверена, что мужчина для себя уже решил не брать их.
– Мы уже отметили этот замечательный обычай, и он начинает надоедать, – лениво и даже немного скучающе ответил спокойно выглядевший Ахилл.
Как завидовала Элеонора его беззаботности. Она бросила на него укоризненный взгляд и перевела:
– Гульден. – Она старалась заставить себя не улыбаться и не оглядываться, хотя для ее встревоженного разума каждый шаг среди лодок, казалось, принадлежал швейцарским пикейщикам.
Человек присвистнул сквозь зубы:
– За молчание с лихвой. – Он изучал Ахилла сквозь прищуренные глаза: – Вы кого-нибудь убили?
Ахилл поднял одну бровь и спокойно посмотрел на него после того, как Элеонора перевела вопрос.
– Не в прошедшие пару дней.
– Он не хочет брать нас… – начала вполголоса Элеонора.
– Переведи, – оборвал ее Ахилл.
Человек хихикнул, когда Элеонора повторила слова Ахилла. Он ненадолго задумчиво поджал губы, опустил руки и кивнул. Головой владелец лодки показал в направлении широкой, плоскодонной посудины позади себя. Простая постройка, похожая на дом, возвышалась посреди палубы, между стенками постройки и бортами лодки имелось достаточное пространство, чтобы ходить с одного конца лодки на другой. Драный вымпел беспорядочно дергался от утреннего бриза.
Шестеро дюжих гребцов, четверо на носу и двое на корме, с любопытством наблюдали, как Ахилл помогал Элеоноре перебраться в лодку по качающейся доске. Потом Ахилл последовал за ней, неся в руках книги и шпагу.
– Вы можете занять место сзади, – сказал коренастый владелец лодки. – И, может быть, вам стоит остаться там, пока мы не пройдем мимо городских стен. Весной река быстрая. В Вене мы будем завтра.
Элеонора нежно подняла рубашку на спине Ахилла, когда он сел поперек единственной деревянной скамейки в плохо обставленной каюте. Она была рада, что лодка двигалась почти плавно. Ей хотелось подвинуть скамью ближе к окну, закрытому промасленной бумагой, но вся мебель в каюте оказалась закрепленной на полу: скамья, узкая кровать, занимавшая большую часть небольшого пространства, и стол у окна.
Элеонора едва слышала негромкий разговор двух гребцов на корме; они вкратце обсуждали любопытных пассажиров лодки, но из-за недостатка информации тема быстро истощилась, и они перешли на возлюбленных и жен.
– Тебе следовало отдохнуть вчера вечером, – тихо сказала она Ахиллу.
Он через плечо посмотрел на нее и спросил смеющимся голосом:
– Правда?
– Да, – ответила Элеонора, поцеловала его плечо и добавила шепотом: – Но я рада, что ты этого не сделал.
Ахилл послал Элеоноре улыбку, которая заставила ее руки вздрогнуть при втирании лавантского лосьона в его незажившие раны.
Элеонора подошла к узкой кровати и, дрожа, начала заворачивать бутылку в полотняную ткань. Ахилл подошел и взял ее сзади за руки. Элеонора откинулась ему на грудь и закрыла глаза.
– Теперь я чувствую себя намного лучше, – прошептал он ей в волосы. – Спасибо вам, Элеонора София Юлиана, графиня Баттяни, – сказал он вибрирующим голосом. – Моя прекрасная гордая мадьярка.
– Я не чувствую себя очень гордой. – Она всхлипнула. – Моя жизнь до того, как я познакомилась с тобой, кажется, закончилась много лет назад. Что я сделала для тебя?
– И правда, мадам Баттяни, что вы сделали со мной! – Ахилл поцеловал Элеонору сзади в шею, и она ощутила наплыв удовольствия. – Вам жарко, мадам? Сожалею, но у меня нет игристого, чтобы охладить вас.
– Ахилл, – прошептала Элеонора, освобождаясь от его объятий. – Не езди в Вену. Останови лодку в Дуерш-тейне, Грейне…
– Нет, Элеонора. Я поклялся доставить тебя невредимой до Вены и сдержу свое слово. Это… это почти последняя услуга, которую я окажу тебе.
– Почти? – шепотом спросила Элеонора, внутри нее появился отвратительный огонек страха.
Обняв Элеонору руками, Ахилл крепче прижал ее к себе.
– Моя последняя услуга будет труднее, чем любой бой, в котором я когда-либо участвовал, чем любая дуэль на шпагах, в которой я дрался. Но я должен оказать ее, Элеонора. Для тебя.
Ахилл потерся лицом о волосы Элеоноры.
– Как бы я хотел провести остаток дней своих с тобой! Я действительно нашел спасение в женских руках. Твоих руках. Но, обретя тебя, я тебя и потерял. Но, моя Элеонора, всегда помни, что я люблю тебя.
Она погладила руки, которые так крепко держали ее.
– Ахилл… ты не потерял меня! Я здесь. Я всегда хочу быть здесь, в объятиях своего любимого. Страсть – великолепная штука, мой Тристан, но я теперь знаю, что она не такая, как об этом поют твои поэты.
Элеонора повернулась и посмотрела ему в лицо.
– Скажи мне, что ты видишь, – прошептала она ломающимся голосом. – Скажи мне, что ты видишь в моих глазах.
Взгляд любви и безграничной печали отразился на лице Ахилла, и он коснулся пальцем ее мягкой щеки.
– Я не вижу стен. И я вижу то, что всегда хотел видеть, в существование чего не верил. Я вижу любовь.
Он горячо обнял Элеонору. Она почувствовала, как Ахилл головой гладит ее волосы.
– Но это все, что у нас когда-либо будет, – сказал он. – Наша любовь и наши воспоминания. Ты – леди знатного происхождения, я – внебрачный сын дочери второстепенного фламандского рода, вышедшей замуж за старого французского шевалье. И турка – злобного человека без чести и титула, несмотря на то что он одно время был султаном Темешвара. У меня есть лишь мои военные навыки, и лишь их я могу продать. Мне нечего предложить женщине, которую я хотел бы назвать своей дамой. Я не могу даже попросить о подарке на память, поскольку у меня нет ничего взамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41