Элеонора была восхитительна, и его глаза утонули в сумасшедшем свете ее ресниц; тонкий материал обтягивал крепкую грудь, очерчивая темно-розовые соски.
Дыхание Ахилла участилось. Элеонора повернулась и погладила его по подбородку, и он вспомнил, как она поглядывала за ширму, желая посмотреть, как он бреется. Ахилл улыбнулся.
– Я видел, как ты заглядывала за ширму, – поддразнил он ее. – Сейчас ты видишь правду – я не дьявол и не черный ангел. Я сомневаюсь, может ли кто-то быть моим брадобреем.
Элеонора улыбнулась в ответ:
– А я сомневаюсь, может да кто-то быть моей служанкой. – Ее глаза потемнели до цвета сочного изумруда, как трава на лесной полянке, и она начала развязывать свой шейный платок. – И ты обещал мне ванну.
– Ты принимаешь ванну, а не я, – сказал Ахилл, смеясь.
– Разве ты не хочешь предохранить свой единственный костюм от воды и порчи? Ты так беспокоился о нем в тот вечер в замке Дюпейре.
– Я был занят тем, что пытался понять, почему я там оказался. Я мог бы бросить его в огонь так же легко, как и повесить на стул. – Ахилл взял лицо Элеоноры в ладони. – Я хотел тебя – и хотел, чтобы ты об этом знала.
Элеонора выдержала взгляд Ахилла и намеренно сунула руку под его куртку. Он свободно опустил руки, и она сняла куртку с плеч и бросила ее на стул, не отводя взгляда. Ахилл стянул рубашку через голову и отбросил ее.
Он улыбнулся, оставшись лишь в туфлях, чулках и штанах.
– А теперь, мадам… – Ахилл быстро дернул за завязки ее юбок, и они опустились на пол.
Кровь заиграла в нем, когда она стояла в белом озерке упавшей одежды, подвязках, розовых чулках и почти прозрачной рубашке. Откуда-то из глубины поднялась острая страсть, разрастающаяся, грохочущая, готовая смести все на своем пути… Будет правильно, если она будет принадлежать ему. Возьми ее.
– А теперь, месье… – ответила Элеонора многообещающим голосом. Она встала перед ним на колени и поцеловала его мускулистый живот как раз над поясом его штанов. Кончиком языка она попробовала его кожу на вкус. Ахилл застонал, почти теряя контроль над собой.
Его желание не вызывало никаких сомнений. Элеонора погладила его напрягшийся пенис и стала расстегивать пуговицы.
Без предупреждения Ахилл наклонился и взял ее на руки. Тепло кожи Элеоноры распалило его еще больше. Вспыхнули образы. Чувства, возникающие в памяти, расцвели и созрели. Ковер подойдет, а ее юбки послужат подушкой.
– Ахилл! – произнесла Элеонора смеясь. Это был смех, прорвавшийся через его страсть, доверительный смех. Как нить, коротенькая тонкая нить. Но взять Элеонору точно так же, как овладевал ею муж, означало порвать эту нить, и порвать навсегда.
– Я хочу тебя, – тихо сказал Ахилл, каким-то образом обретя голос. Смех в ее светящихся глазах обратился в страсть. – Сейчас, Элеонора, я хочу тебя сейчас.
Элеонора погрузила пальцы в его шевелюру и поцеловала. Ее грудь уперлась в него.
– Возьми меня, – прошептала она ему прямо в уста. – Возьми меня.
Со стоном Ахилл опустил Элеонору на кучу юбок, задирая вверх ее рубашку и обнажая интимные завитки темно-каштановых волос. Ртом он захватил ее сосок и стал водить языком вокруг набухшего комочка. Элеонора издала сладкий стон.
– Нет, – томно произнесла она. – Возьми меня сразу. О Боже… Пожалуйста, возьми меня сразу. Войди в меня, прошу, сейчас…
– Эл, я не хочу обидеть тебя!
– О Боже, пожалуйста! Я обижусь, если ты сейчас этого не сделаешь.
Ахилл сбросил штаны и накрыл тело Элеоноры своим.
– Эл, – прошептал он как в бреду. Она стала его желанием и удовлетворением. Ее бедра приподнялись, чтобы встретить его. И он устремился в нее.
Из горла Ахилла вырвался крик. Ее тело двигалось в такт с ним. Ее руки ласкали его грудь, его руки, его спину, касались его, побуждали. На ее лице отражалось безграничное умиротворение. Его душа чувствовала ее успокоенность, переплелась с нею… успокоение и удовольствие…
Снова и снова он покидал ее и чувствовал себя обездоленным. Он возвращался в нее, к сладостному удовольствию их единения. Взгляд Ахилла затуманился, но он по-прежнему видел Элеонору, видел ее умиротворенность, передающуюся ему, удовольствие накладывалось на удовольствие, жар и огонь росли, росли, росли…
Он погрузился в нее.
– Святой Боже, святой Боже, святой Боже…
Долгий трепещущий стон пронзил воздух. Его разум, его чувства – все было смыто, осталось лишь… умиротворение.
Спустя долгие мгновения Ахилл вышел из сладостной неги. Он все еще лежал на Элеоноре, уткнувшись лицом в ее волосы. Он поцеловал ее в висок, затем сдвинулся на бок и оперся на локти. Ахилл знал, что Элеонора не получила удовлетворения, и посмотрел в ее зеленые глаза, ожидая увидеть разочарование или презрение. Элеонора провела пальцем по его скулам и подбородку, улыбнулась, довольная и счастливая, и прошептала:
– Спасибо.
– За что? За то, что поступил, как твой скотина-муж? Я возненавижу себя. – Ахилл поцеловал ее в шею за ухом. – Возненавижу, – повторил он, – но видит Бог, это было сладко.
Элеонора хихикнула и заключила Ахилла в объятия.
– Иногда женщине доставляет удовольствие видеть, что она желанна, что ее хотят. – Она еще крепче обняла его. – И действительно было сладко.
– Элеонора, ты говоришь, словно пьяная.
– Возможно, я и пьяна, но не от вина. – С удовлетворенной улыбкой она выгнулась и потянулась. Ахилл по-прежнему был в ней, и когда он почувствовал, как она напряглась под ним, он ощутил, что желание постепенно возвращается. – Я чувствую силу, Ахилл. И энергию. Как будто я могу покорить весь мир.
Ахилл поцеловал Элеонору и медленно стал покидать ее.
– Не-е-ет, – запротестовала она, и он вновь вкусил ее податливые губы.
– Возможно, вы покорите мир, мадам, – произнес Ахилл с улыбкой, – но я беру значительно выше. Я хочу покорить Венгрию.
– Покорить, – резко бросила Элеонора. Она перекатилась на живот, затем села на пятки, стоя на коленях с подвязками на бедрах. – Покорить? Или разрушить? Может быть, ты хочешь приручить меня есть с руки? – Ее рубашка по-прежнему была в беспорядке, и гордая грудь просила ласки, поцелуев и…
– Ахилл?
– Ммм?
Элеонора наклонилась вперед, положив руки на колени и непроизвольно сжав грудь. Бедра Ахилла напряглись.
– Ахилл, посмотри на меня.
– Смотрю. – Она двигалась. О Боже правый! Она двигалась. – Эл, пощади. Святые спустятся с небес взглянуть на тебя. Ты думаешь, я каменный?
Приступ злости у Элеоноры прошел, она посмотрела на низ живота Ахилла и лукаво улыбнулась.
– Ну, ты только что сказал…
– Ведьма! – Ахилл два раза размеренно и глубоко вздохнул. Черт его подери, если она собирается быть единственной, кто дает удовольствие сегодня вечером. И в этот момент он понял, что существует предел его эгоизму.
К его глубокому сожалению, Элеонора расправила рубашку и встала.
– Надеюсь, что вода не слишком остыла, – сказала она самой себе, подошла к ванной и погрузила руки в воду. – Отлично.
Ахилла кольнуло словно шилом. Он не был импульсивным человеком, но сейчас порыв был таким сильным, что его нельзя было проигнорировать. Он вскочил на ноги. Подхватил ее…
– Ахилл! Что ты…
…и бросил ее в ванну. Брызги полетели в разные стороны и заключили ее в свои влажные объятия.
– Ты негодяй! – завопила Элеонора смеясь. Вода плескалась, то пряча, то открывая ее грудь, покрытую мокрым батистом. – Ты самый худший из…
Ахилл наклонился и закрыл ей рот поцелуем. Это был глубокий поцелуй завоевателя и собственника. Голова Элеоноры откинулась назад, ее язык встретился с его языком, увлекая глубже и глубже…
Ахилл оттолкнул Элеонору, подошел к столику, взял губку и ароматное мыло.
– А сейчас, мадам графиня, удовольствие буду получать только я.
Глава 20
Элеонора пыталась выпрямиться на скамеечке для отдыха в ванной, но соскальзывала в самый решающий момент. Она чувствовала себя, как одалиска, приготовленная для услады султана.
– Ахилл, я могу…
– Тс-с. – Он снял с нее мокрую рубашку, затем намочил губку и сжал ее, вода хлынула меж его сильных пальцев. Его взгляд скользил по ее телу, тогда как руки медленно намыливали губку мылом.
Элеонора нервно облизала губы, еще раз попробовала выпрямиться, но потом сдалась. Делая попытки встать, она не замечала, как вода окатывает ее нежную грудь – чувственную хранительницу его губ, языка, влажного жара его дыхания… Она слабо застонала.
Тыльной стороной мокрой ладони Ахилл провел под подбородком у Элеоноры.
– Мадам должна расслабиться, – вполголоса произнес он, проводя рукой по шее и плечам. Его пальцы описывали небольшие круги, позволяя воде ласкать ее кожу.
Элеонора закрыла глаза, давая возможность жару прикосновений Ахилла и теплу воды проникнуть в нее.
– Я лишь хотела смыть дорожную грязь, – прошептала она.
Элеонора почувствовала, как влажная мыльная губка движется во впадине под шеей, потом скользит ниже и ниже, медленно направляясь к ложбинке груди. Возбуждение и ожидание стали нарастать в ее неуправляемом теле. Она непроизвольно чувственно выгнула спину, устремляясь к его прикосновениям. На губах появился призыв, и она боролась с собой, чтобы не произнести его.
Ахилл обвел губкой вокруг каждой груди, проводя по мягким сферам, как если бы они были объектом безмерного почитания. А он все еще не…
– Пожалуйста, – взмолилась Элеонора. – Ты играешь со мной.
– Я играю на тебе, моя прекрасная Элеонора, – произнес Ахилл тихим трепещущим голосом. – Я хочу, чтобы ты ощутила самую замечательную музыку удовольствия. – Элеонора чувствовала слова Ахилла точно так же, как и прикосновения, и они проникли до самых дальних уголков ее души.
Шелковистая губка круговыми движениями скользнула ниже, под воду, к ее животу, бокам. Ахилл играл на Элеоноре адажио: тер, поглаживал, ласкал. Он поднял ее ноги и медленно стянул чулки, дразня нежную кожу под коленками, а потом, словно первые аккорды сонаты, длинными продолжительными движениями дирижерской палочки, провел губкой по бедрам.
Элеонора чувствовала каждую ноту скользящего мыла, подбирающегося все выше и выше, к самой верхней точке ее бедер. Тепло воды уже перестало иметь значение. Первое острое желание начало настойчиво звенеть под кожей. «Тирания» его искусных рук управляла ею, порабощала ее…
– Ахилл, – взмолилась Элеонора, желая большего, желая, чтобы он повел ее к воротам рая. – Я хочу…
– Ты хочешь чего, моя Эл? – В смеющемся голосе звучала музыка. – Скажи мне, моя прекрасная мадьярка, скажи. Ты хочешь этого?
Ахилл опустил губку, и его руки скользнули вверх к внешней части бедер, поднимая Элеонору и сжимая ладонями мягкие округлости ягодиц.
– Да! – крикнула она. Руки Ахилла переместились выше, на чувствительную кожу спины, а большие пальцы с боков дразнили ее грудь.
– Пожалуйста, да-а, еще…
– Еще? – Ахилл перегнулся через край ванны; пламя камина играло на его великолепном торсе. Его язык направился к темной розе груди, добрался до ее бутона…
Голова Элеоноры откинулась назад, тело напряглось, а он все еще не… Она подняла руку из воды и погрузила пальцы в волосы Ахилла, привлекая его голову к себе.
– Ты делаешь меня развратницей, – простонала Элеонора. – О-о, пожалуйста.
Раздался сочный мужской поцелуй удовлетворения.
– Не развратницей. Женщиной. – Ахилл поцеловал сосок и захватил его губами.
Элеонору словно молнией пронзило, и она вскрикнула. Она не будет больше бояться грозы, а напротив, станет желать ее. Умолять о пламени из рук дьявола. Ее спина изогнулась еще сильнее, она подалась вперед, навстречу создателю бури.
Ахилл сосал ее грудь, лизал, дразнил и" дергал ее губами. Унесенная исступлением удовольствия, Элеонора издалека услышала сладкий стон, как будто триумф внутри нее обретал голос.
Рука Ахилла нырнула под воду, и его пальцы стали поглаживать мягкую, увлажненную бухту ее желания. Он гладил внутреннюю поверхность ее бедер, кончики его пальцев легонько касались ее тайного укромного уголка. Бедра Элеоноры приподнялись навстречу его прикосновениям.
– А-ах, дьявол, ты хочешь заставить меня умолять тебя?
– Тс-с-с, моя сладкая Элеонора. Не говори ничего, лишь вкушай удовольствие. – Палец скользнул внутрь. Стон наслаждения потряс Элеонору. Ахилл ласкал самое интимное место Элеоноры, возбужденное от страсти. Он коснулся бутона ее желания.
– А-ах, – вскрикнула Элеонора, зажмуривая глаза. Музыка шторма играла в ней. Никакого дождя, только клубящиеся облака и горячее, сладкое напряжение, разрастающееся, иссушающее, арпеджио желаний, играющее все быстрее и быстрее…
Напряжение закручивалось в спираль все туже и туже. Элеонора подвинулась еще ближе. Ее тело и душа начинались и кончались там, где он касался ее.
Не осталось ничего – ни разума, ни ощущения себя, – лишь его прикосновения, как вихрь, как жар бога огня, и Элеонора расплавилась. Ахилл создавал ее, лепил, увлекал дальше.
И музыка, непрекращающаяся музыка, песня ее тела, звучание нервов, кровеносных сосудов, мускулов, крови – всех оживших частиц, пульсирующих в мелодии, которую впервые спели небеса.
Звуки ее стонов сложились в его имя.
– Ахилл, Ахилл… – мольба, литургия, благодарение. Бушующая музыка достигла своего апогея. Ее крик взлетел ввысь. Тело содрогнулось. Экстаз накатывал снова и снова, музыка, свет и прикосновения черного ангела понесли ее к райскому забытью.
Нить ясной мысли проплыла через разум Элеоноры. «Бархат, – подумала она, – вода превратилась в бархат». Она потянулась. Такой теплый, сухой и… Она открыла глаза.
Ахилл лежал рядом на огромной императорской кровати и с улыбкой глядел на нее. Оба они были абсолютно нагими.
– Ты – сон, ставший явью, – сказал Ахилл. Элеонора улыбнулась, но с печалью и сожалением.
– Мой сон. Или, может быть, я утонула в реке, а ты награда небес…
Ахилл провел пальцем по губам Элеоноры.
– Не говори о реке, – предостерег он ее. – Я не хочу вспоминать тот ужас.
– Вокруг столько ужасного, Ахилл. – Элеонора приподнялась на локте и посмотрела на него. – Не езди в Вену. Вернись во Францию, к своей прежней жизни, которой ты жил до встречи с глупой женщиной.
Он остановил ее слова поцелуем.
– Я не могу, Элеонора. Того человека больше не существует.
– Но он может, – закричала Элеонора, вставая на колени. – Константин признал тебя своим сыном! И разве такая мелочь, как старый рисунок, изменит это?
– Правда этого рисунка – не мелочь, – ответил Ахилл. – И хотя я больше не могу претендовать на кровь Д'Ажене, я все еще солдат. Война делает подобный опыт ценным, и вокруг много тех, кто заплатит за них, не слишком обращая внимание на родословную.
Я мог найти тысячу причин, чтобы убедить себя в том, что этот рисунок не имеет со мной ничего общего. Совпадение. Ложь. Было бы легко взять мой портрет и немного его изменить. В силах врагов поступить так, хотя это выше понимания.
Фактически так должно было случиться. Твои братья оказались умнее других. Я даже убедил себя, что такая умница, как ты, стала жертвой обмана. Пока…
– Твоя мать…
– Моя мать. – Ахилл нежно погладил шелковистую кожу щеки Элеоноры. – Я никогда прежде не видел любви на лице своей матери.
Элеонора обняла его, стараясь впитать в себя все обиды, все раны, которые она причинила и нанесла ему.
– Разве ты не можешь считать эту любовь в некотором роде вознаграждением? Чувства твоей матери к человеку, от которого она родила сына?
– Любовь – вознаграждение? Или моя награда – это ты? – Ахилл поцеловал Элеонору в шею. Его теплые влажные губы возбудили ее. – Ты – мое спасение, – шептал он ее телу. – Ты – мой разум.
Элеонора погладила рельефную мускулистую грудь Ахилла, получая удовольствие от ощущения ее твердости.
– А ты – моя безрассудность, – произнесла она, ощущая жажду утолить голод страсти. Элеонора начала целовать все тело Ахилла.
Очевидность его горячего и несомненного желания обожгла ее бедра. Элеонора опустилась ниже, чтобы прикоснуться к его мужской плоти, и обхватила ее пальцами.
Ахилл застонал и выдохнул:
– Любимая Элеонора. – Она крепче сжала руку и начала двигать ею вверх-вниз. Глаза Ахилла закрылись, а голова вдруг оказалась слишком тяжелой. – Да! Боже, да!
Элеонора никогда прежде не дотрагивалась до мужчины подобным образом, никогда не чувствовала твердую и живую мужскую плоть. Ее дыхание участилось. Ей захотелось ощутить… попробовать. Она сжала ее'. Из горла Ахилла раздался чувственный хрип. Элеонора поцеловала его бедро, дорожку волос к нему, концы черных шелковистых завитков и…
Ахилл схватил Элеонору за плечи и притянул к себе, закрыв ее рот поцелуем. Потом перекатил ее на спину, приподнялся над ней – волшебная черная мечта – и погрузился в нее.
И ее не стало. Так восхитительно не стало. Она скрестила ноги у него на спине, и он повлек ее к вершине наслаждения.
Еще дважды в эту ночь они проваливались в забвение экстаза, сжимая друг друга в объятиях, и с каждой волной чувств они подходили ближе и ближе к последнему моменту освобождения их душ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Дыхание Ахилла участилось. Элеонора повернулась и погладила его по подбородку, и он вспомнил, как она поглядывала за ширму, желая посмотреть, как он бреется. Ахилл улыбнулся.
– Я видел, как ты заглядывала за ширму, – поддразнил он ее. – Сейчас ты видишь правду – я не дьявол и не черный ангел. Я сомневаюсь, может ли кто-то быть моим брадобреем.
Элеонора улыбнулась в ответ:
– А я сомневаюсь, может да кто-то быть моей служанкой. – Ее глаза потемнели до цвета сочного изумруда, как трава на лесной полянке, и она начала развязывать свой шейный платок. – И ты обещал мне ванну.
– Ты принимаешь ванну, а не я, – сказал Ахилл, смеясь.
– Разве ты не хочешь предохранить свой единственный костюм от воды и порчи? Ты так беспокоился о нем в тот вечер в замке Дюпейре.
– Я был занят тем, что пытался понять, почему я там оказался. Я мог бы бросить его в огонь так же легко, как и повесить на стул. – Ахилл взял лицо Элеоноры в ладони. – Я хотел тебя – и хотел, чтобы ты об этом знала.
Элеонора выдержала взгляд Ахилла и намеренно сунула руку под его куртку. Он свободно опустил руки, и она сняла куртку с плеч и бросила ее на стул, не отводя взгляда. Ахилл стянул рубашку через голову и отбросил ее.
Он улыбнулся, оставшись лишь в туфлях, чулках и штанах.
– А теперь, мадам… – Ахилл быстро дернул за завязки ее юбок, и они опустились на пол.
Кровь заиграла в нем, когда она стояла в белом озерке упавшей одежды, подвязках, розовых чулках и почти прозрачной рубашке. Откуда-то из глубины поднялась острая страсть, разрастающаяся, грохочущая, готовая смести все на своем пути… Будет правильно, если она будет принадлежать ему. Возьми ее.
– А теперь, месье… – ответила Элеонора многообещающим голосом. Она встала перед ним на колени и поцеловала его мускулистый живот как раз над поясом его штанов. Кончиком языка она попробовала его кожу на вкус. Ахилл застонал, почти теряя контроль над собой.
Его желание не вызывало никаких сомнений. Элеонора погладила его напрягшийся пенис и стала расстегивать пуговицы.
Без предупреждения Ахилл наклонился и взял ее на руки. Тепло кожи Элеоноры распалило его еще больше. Вспыхнули образы. Чувства, возникающие в памяти, расцвели и созрели. Ковер подойдет, а ее юбки послужат подушкой.
– Ахилл! – произнесла Элеонора смеясь. Это был смех, прорвавшийся через его страсть, доверительный смех. Как нить, коротенькая тонкая нить. Но взять Элеонору точно так же, как овладевал ею муж, означало порвать эту нить, и порвать навсегда.
– Я хочу тебя, – тихо сказал Ахилл, каким-то образом обретя голос. Смех в ее светящихся глазах обратился в страсть. – Сейчас, Элеонора, я хочу тебя сейчас.
Элеонора погрузила пальцы в его шевелюру и поцеловала. Ее грудь уперлась в него.
– Возьми меня, – прошептала она ему прямо в уста. – Возьми меня.
Со стоном Ахилл опустил Элеонору на кучу юбок, задирая вверх ее рубашку и обнажая интимные завитки темно-каштановых волос. Ртом он захватил ее сосок и стал водить языком вокруг набухшего комочка. Элеонора издала сладкий стон.
– Нет, – томно произнесла она. – Возьми меня сразу. О Боже… Пожалуйста, возьми меня сразу. Войди в меня, прошу, сейчас…
– Эл, я не хочу обидеть тебя!
– О Боже, пожалуйста! Я обижусь, если ты сейчас этого не сделаешь.
Ахилл сбросил штаны и накрыл тело Элеоноры своим.
– Эл, – прошептал он как в бреду. Она стала его желанием и удовлетворением. Ее бедра приподнялись, чтобы встретить его. И он устремился в нее.
Из горла Ахилла вырвался крик. Ее тело двигалось в такт с ним. Ее руки ласкали его грудь, его руки, его спину, касались его, побуждали. На ее лице отражалось безграничное умиротворение. Его душа чувствовала ее успокоенность, переплелась с нею… успокоение и удовольствие…
Снова и снова он покидал ее и чувствовал себя обездоленным. Он возвращался в нее, к сладостному удовольствию их единения. Взгляд Ахилла затуманился, но он по-прежнему видел Элеонору, видел ее умиротворенность, передающуюся ему, удовольствие накладывалось на удовольствие, жар и огонь росли, росли, росли…
Он погрузился в нее.
– Святой Боже, святой Боже, святой Боже…
Долгий трепещущий стон пронзил воздух. Его разум, его чувства – все было смыто, осталось лишь… умиротворение.
Спустя долгие мгновения Ахилл вышел из сладостной неги. Он все еще лежал на Элеоноре, уткнувшись лицом в ее волосы. Он поцеловал ее в висок, затем сдвинулся на бок и оперся на локти. Ахилл знал, что Элеонора не получила удовлетворения, и посмотрел в ее зеленые глаза, ожидая увидеть разочарование или презрение. Элеонора провела пальцем по его скулам и подбородку, улыбнулась, довольная и счастливая, и прошептала:
– Спасибо.
– За что? За то, что поступил, как твой скотина-муж? Я возненавижу себя. – Ахилл поцеловал ее в шею за ухом. – Возненавижу, – повторил он, – но видит Бог, это было сладко.
Элеонора хихикнула и заключила Ахилла в объятия.
– Иногда женщине доставляет удовольствие видеть, что она желанна, что ее хотят. – Она еще крепче обняла его. – И действительно было сладко.
– Элеонора, ты говоришь, словно пьяная.
– Возможно, я и пьяна, но не от вина. – С удовлетворенной улыбкой она выгнулась и потянулась. Ахилл по-прежнему был в ней, и когда он почувствовал, как она напряглась под ним, он ощутил, что желание постепенно возвращается. – Я чувствую силу, Ахилл. И энергию. Как будто я могу покорить весь мир.
Ахилл поцеловал Элеонору и медленно стал покидать ее.
– Не-е-ет, – запротестовала она, и он вновь вкусил ее податливые губы.
– Возможно, вы покорите мир, мадам, – произнес Ахилл с улыбкой, – но я беру значительно выше. Я хочу покорить Венгрию.
– Покорить, – резко бросила Элеонора. Она перекатилась на живот, затем села на пятки, стоя на коленях с подвязками на бедрах. – Покорить? Или разрушить? Может быть, ты хочешь приручить меня есть с руки? – Ее рубашка по-прежнему была в беспорядке, и гордая грудь просила ласки, поцелуев и…
– Ахилл?
– Ммм?
Элеонора наклонилась вперед, положив руки на колени и непроизвольно сжав грудь. Бедра Ахилла напряглись.
– Ахилл, посмотри на меня.
– Смотрю. – Она двигалась. О Боже правый! Она двигалась. – Эл, пощади. Святые спустятся с небес взглянуть на тебя. Ты думаешь, я каменный?
Приступ злости у Элеоноры прошел, она посмотрела на низ живота Ахилла и лукаво улыбнулась.
– Ну, ты только что сказал…
– Ведьма! – Ахилл два раза размеренно и глубоко вздохнул. Черт его подери, если она собирается быть единственной, кто дает удовольствие сегодня вечером. И в этот момент он понял, что существует предел его эгоизму.
К его глубокому сожалению, Элеонора расправила рубашку и встала.
– Надеюсь, что вода не слишком остыла, – сказала она самой себе, подошла к ванной и погрузила руки в воду. – Отлично.
Ахилла кольнуло словно шилом. Он не был импульсивным человеком, но сейчас порыв был таким сильным, что его нельзя было проигнорировать. Он вскочил на ноги. Подхватил ее…
– Ахилл! Что ты…
…и бросил ее в ванну. Брызги полетели в разные стороны и заключили ее в свои влажные объятия.
– Ты негодяй! – завопила Элеонора смеясь. Вода плескалась, то пряча, то открывая ее грудь, покрытую мокрым батистом. – Ты самый худший из…
Ахилл наклонился и закрыл ей рот поцелуем. Это был глубокий поцелуй завоевателя и собственника. Голова Элеоноры откинулась назад, ее язык встретился с его языком, увлекая глубже и глубже…
Ахилл оттолкнул Элеонору, подошел к столику, взял губку и ароматное мыло.
– А сейчас, мадам графиня, удовольствие буду получать только я.
Глава 20
Элеонора пыталась выпрямиться на скамеечке для отдыха в ванной, но соскальзывала в самый решающий момент. Она чувствовала себя, как одалиска, приготовленная для услады султана.
– Ахилл, я могу…
– Тс-с. – Он снял с нее мокрую рубашку, затем намочил губку и сжал ее, вода хлынула меж его сильных пальцев. Его взгляд скользил по ее телу, тогда как руки медленно намыливали губку мылом.
Элеонора нервно облизала губы, еще раз попробовала выпрямиться, но потом сдалась. Делая попытки встать, она не замечала, как вода окатывает ее нежную грудь – чувственную хранительницу его губ, языка, влажного жара его дыхания… Она слабо застонала.
Тыльной стороной мокрой ладони Ахилл провел под подбородком у Элеоноры.
– Мадам должна расслабиться, – вполголоса произнес он, проводя рукой по шее и плечам. Его пальцы описывали небольшие круги, позволяя воде ласкать ее кожу.
Элеонора закрыла глаза, давая возможность жару прикосновений Ахилла и теплу воды проникнуть в нее.
– Я лишь хотела смыть дорожную грязь, – прошептала она.
Элеонора почувствовала, как влажная мыльная губка движется во впадине под шеей, потом скользит ниже и ниже, медленно направляясь к ложбинке груди. Возбуждение и ожидание стали нарастать в ее неуправляемом теле. Она непроизвольно чувственно выгнула спину, устремляясь к его прикосновениям. На губах появился призыв, и она боролась с собой, чтобы не произнести его.
Ахилл обвел губкой вокруг каждой груди, проводя по мягким сферам, как если бы они были объектом безмерного почитания. А он все еще не…
– Пожалуйста, – взмолилась Элеонора. – Ты играешь со мной.
– Я играю на тебе, моя прекрасная Элеонора, – произнес Ахилл тихим трепещущим голосом. – Я хочу, чтобы ты ощутила самую замечательную музыку удовольствия. – Элеонора чувствовала слова Ахилла точно так же, как и прикосновения, и они проникли до самых дальних уголков ее души.
Шелковистая губка круговыми движениями скользнула ниже, под воду, к ее животу, бокам. Ахилл играл на Элеоноре адажио: тер, поглаживал, ласкал. Он поднял ее ноги и медленно стянул чулки, дразня нежную кожу под коленками, а потом, словно первые аккорды сонаты, длинными продолжительными движениями дирижерской палочки, провел губкой по бедрам.
Элеонора чувствовала каждую ноту скользящего мыла, подбирающегося все выше и выше, к самой верхней точке ее бедер. Тепло воды уже перестало иметь значение. Первое острое желание начало настойчиво звенеть под кожей. «Тирания» его искусных рук управляла ею, порабощала ее…
– Ахилл, – взмолилась Элеонора, желая большего, желая, чтобы он повел ее к воротам рая. – Я хочу…
– Ты хочешь чего, моя Эл? – В смеющемся голосе звучала музыка. – Скажи мне, моя прекрасная мадьярка, скажи. Ты хочешь этого?
Ахилл опустил губку, и его руки скользнули вверх к внешней части бедер, поднимая Элеонору и сжимая ладонями мягкие округлости ягодиц.
– Да! – крикнула она. Руки Ахилла переместились выше, на чувствительную кожу спины, а большие пальцы с боков дразнили ее грудь.
– Пожалуйста, да-а, еще…
– Еще? – Ахилл перегнулся через край ванны; пламя камина играло на его великолепном торсе. Его язык направился к темной розе груди, добрался до ее бутона…
Голова Элеоноры откинулась назад, тело напряглось, а он все еще не… Она подняла руку из воды и погрузила пальцы в волосы Ахилла, привлекая его голову к себе.
– Ты делаешь меня развратницей, – простонала Элеонора. – О-о, пожалуйста.
Раздался сочный мужской поцелуй удовлетворения.
– Не развратницей. Женщиной. – Ахилл поцеловал сосок и захватил его губами.
Элеонору словно молнией пронзило, и она вскрикнула. Она не будет больше бояться грозы, а напротив, станет желать ее. Умолять о пламени из рук дьявола. Ее спина изогнулась еще сильнее, она подалась вперед, навстречу создателю бури.
Ахилл сосал ее грудь, лизал, дразнил и" дергал ее губами. Унесенная исступлением удовольствия, Элеонора издалека услышала сладкий стон, как будто триумф внутри нее обретал голос.
Рука Ахилла нырнула под воду, и его пальцы стали поглаживать мягкую, увлажненную бухту ее желания. Он гладил внутреннюю поверхность ее бедер, кончики его пальцев легонько касались ее тайного укромного уголка. Бедра Элеоноры приподнялись навстречу его прикосновениям.
– А-ах, дьявол, ты хочешь заставить меня умолять тебя?
– Тс-с-с, моя сладкая Элеонора. Не говори ничего, лишь вкушай удовольствие. – Палец скользнул внутрь. Стон наслаждения потряс Элеонору. Ахилл ласкал самое интимное место Элеоноры, возбужденное от страсти. Он коснулся бутона ее желания.
– А-ах, – вскрикнула Элеонора, зажмуривая глаза. Музыка шторма играла в ней. Никакого дождя, только клубящиеся облака и горячее, сладкое напряжение, разрастающееся, иссушающее, арпеджио желаний, играющее все быстрее и быстрее…
Напряжение закручивалось в спираль все туже и туже. Элеонора подвинулась еще ближе. Ее тело и душа начинались и кончались там, где он касался ее.
Не осталось ничего – ни разума, ни ощущения себя, – лишь его прикосновения, как вихрь, как жар бога огня, и Элеонора расплавилась. Ахилл создавал ее, лепил, увлекал дальше.
И музыка, непрекращающаяся музыка, песня ее тела, звучание нервов, кровеносных сосудов, мускулов, крови – всех оживших частиц, пульсирующих в мелодии, которую впервые спели небеса.
Звуки ее стонов сложились в его имя.
– Ахилл, Ахилл… – мольба, литургия, благодарение. Бушующая музыка достигла своего апогея. Ее крик взлетел ввысь. Тело содрогнулось. Экстаз накатывал снова и снова, музыка, свет и прикосновения черного ангела понесли ее к райскому забытью.
Нить ясной мысли проплыла через разум Элеоноры. «Бархат, – подумала она, – вода превратилась в бархат». Она потянулась. Такой теплый, сухой и… Она открыла глаза.
Ахилл лежал рядом на огромной императорской кровати и с улыбкой глядел на нее. Оба они были абсолютно нагими.
– Ты – сон, ставший явью, – сказал Ахилл. Элеонора улыбнулась, но с печалью и сожалением.
– Мой сон. Или, может быть, я утонула в реке, а ты награда небес…
Ахилл провел пальцем по губам Элеоноры.
– Не говори о реке, – предостерег он ее. – Я не хочу вспоминать тот ужас.
– Вокруг столько ужасного, Ахилл. – Элеонора приподнялась на локте и посмотрела на него. – Не езди в Вену. Вернись во Францию, к своей прежней жизни, которой ты жил до встречи с глупой женщиной.
Он остановил ее слова поцелуем.
– Я не могу, Элеонора. Того человека больше не существует.
– Но он может, – закричала Элеонора, вставая на колени. – Константин признал тебя своим сыном! И разве такая мелочь, как старый рисунок, изменит это?
– Правда этого рисунка – не мелочь, – ответил Ахилл. – И хотя я больше не могу претендовать на кровь Д'Ажене, я все еще солдат. Война делает подобный опыт ценным, и вокруг много тех, кто заплатит за них, не слишком обращая внимание на родословную.
Я мог найти тысячу причин, чтобы убедить себя в том, что этот рисунок не имеет со мной ничего общего. Совпадение. Ложь. Было бы легко взять мой портрет и немного его изменить. В силах врагов поступить так, хотя это выше понимания.
Фактически так должно было случиться. Твои братья оказались умнее других. Я даже убедил себя, что такая умница, как ты, стала жертвой обмана. Пока…
– Твоя мать…
– Моя мать. – Ахилл нежно погладил шелковистую кожу щеки Элеоноры. – Я никогда прежде не видел любви на лице своей матери.
Элеонора обняла его, стараясь впитать в себя все обиды, все раны, которые она причинила и нанесла ему.
– Разве ты не можешь считать эту любовь в некотором роде вознаграждением? Чувства твоей матери к человеку, от которого она родила сына?
– Любовь – вознаграждение? Или моя награда – это ты? – Ахилл поцеловал Элеонору в шею. Его теплые влажные губы возбудили ее. – Ты – мое спасение, – шептал он ее телу. – Ты – мой разум.
Элеонора погладила рельефную мускулистую грудь Ахилла, получая удовольствие от ощущения ее твердости.
– А ты – моя безрассудность, – произнесла она, ощущая жажду утолить голод страсти. Элеонора начала целовать все тело Ахилла.
Очевидность его горячего и несомненного желания обожгла ее бедра. Элеонора опустилась ниже, чтобы прикоснуться к его мужской плоти, и обхватила ее пальцами.
Ахилл застонал и выдохнул:
– Любимая Элеонора. – Она крепче сжала руку и начала двигать ею вверх-вниз. Глаза Ахилла закрылись, а голова вдруг оказалась слишком тяжелой. – Да! Боже, да!
Элеонора никогда прежде не дотрагивалась до мужчины подобным образом, никогда не чувствовала твердую и живую мужскую плоть. Ее дыхание участилось. Ей захотелось ощутить… попробовать. Она сжала ее'. Из горла Ахилла раздался чувственный хрип. Элеонора поцеловала его бедро, дорожку волос к нему, концы черных шелковистых завитков и…
Ахилл схватил Элеонору за плечи и притянул к себе, закрыв ее рот поцелуем. Потом перекатил ее на спину, приподнялся над ней – волшебная черная мечта – и погрузился в нее.
И ее не стало. Так восхитительно не стало. Она скрестила ноги у него на спине, и он повлек ее к вершине наслаждения.
Еще дважды в эту ночь они проваливались в забвение экстаза, сжимая друг друга в объятиях, и с каждой волной чувств они подходили ближе и ближе к последнему моменту освобождения их душ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41