А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– И он почти всегда добивался успеха, пока в разгар лета он… не умер. – Она закрыла глаза, на ее монашеское одеяние начали капать слезы, оставляя мокрые пятна. – И ты родился спустя восемь месяцев и три недели.
Мать повернулась и пристально посмотрела на Ахилла.
– Эль-Мюзир был проницателен и хитер и знал цену лжи. Свет хочет считать Константина твоим отцом, и пусть считает. Он признавал тебя. И ничто не может этого изменить.
– Это уже переделано.
– Нет! Десять лет я провела с этим бородатым стариком – и поэтому ты можешь быть гордым сыном Франции. Именно я наблюдала за твоими иезуитскими наставниками, я сделала так, чтобы каждое твое движение говорило о твоем положении среди парижской аристократии. Я не позволю тебе разрушить все эти годы труда.
А здесь! Я много работала, чтобы получить власть, которую имею, – я держу в своих руках души. Если станет известно, что я родила ребенка от язычника, – я потеряю все это. И я прокляну твою душу в аду, прежде чем позволю этому случиться.
Ахилл наклонился ближе. Элеонора наблюдала, едва дыша. Атмосфера накалилась.
– Твоя ложь уже прокляла мою душу, мама. Ложь для людей, гниющих в земле, потому что я убил их.
– Какие души тебя беспокоят: твоя собственная или чьи-либо другие?
– И твоя тоже, мама. – Ахилл сграбастал портрет Эль-Мюзира и подошел к Элеоноре. – Пойдемте, мадам. До восхода солнца у нас долгий путь. – Он взял ее под руку и повел, спотыкаясь, к двери.
Его мать резко вскрикнула:
– Ахилл! Ты обещаешь, что это дальше не пойдет?
– Как я могу искупить свои грехи и твои, если я не сообщу правду о своем отце всему христианскому миру? Как еще я могу заплатить за его грехи, мама? – Ахилл открыл дверь.
– Нет! – завопила его мать. – Я должна заставить тебя последовать моей просьбе, я остановлю тебя, Ахилл. Я остановлю тебя навсегда, если я должна.
Она оперлась руками на стол и подалась вперед к своему уходящему сыну.
– Эль-Мюзир понял бы, – крикнула она вслед. – Он бы сделал это сам, если бы был жив.
Ахилл потащил Элеонору прочь в коридор, не заботясь о том, чтобы закрыть дверь, потом снова через холод открытой аркады и вниз по каменным ступенькам. Пение прекратилось.
Снаружи туман стал еще гуще и холоднее. Его комки попадали на лицо, как проклятые души, плывущие в призрачной ночи. Элеонора молча молилась, чтобы Ахилл простил ее, в голове снова и снова гудела литания самобичевания, но вслух она не сказала ничего.
Впереди тусклый оранжевый свет позволял увидеть место, где у открытых ворот стояла карета. Туман приглушал их шаги, и когда они появились, Эрве спрыгнул с места, где он и два форейтора сгрудились вместе возле слабого тепла, исходящего от одного из фонарей.
– Господи, – закричал кучер, – вы тихи, словно привидения.
Ахилл открыл дверцу и втолкнул Элеонору внутрь. Она упала на сиденье, ее горло горело.
– Как я могу просить тебя о прощении? – прошептала она, когда Ахилл стоял рядом и смотрел на нее сверху.
– Я передам записку для Боле в деревню, где мы наняли форейторов, – сказал он, словно не слыша ее мольбы. – Он присмотрит, чтобы ваш багаж не потерялся. – Ахилл закрыл дверцу, не сев.
– Ахилл? – позвала Элеонора. Тихий звук заставил ее подергать запор. Заперто. Она отодвинула кожаную шторку.
– Ахилл! Ты не должен… Что ты делаешь?
Ахилл стоял позади кареты и отвязывал Широна.
– Отвезешь ее в Регенсбург, затем в Пассау и по Дунаю в Вену, – услышала Элеонора слова Ахилла, обращенные к Эрве. – Смотри, чтобы она доехала живой и невредимой, или ты и все твои родные, где б вы ни были, заплатите мне.
– Д-да, месье, – ответил с явной покорностью Эрве, потом он проворчал команду двум форейторам, и те устремились к передним лошадям. Карета закачалась, когда Эрве взбирался на кучерское место.
Элеонора высунула через маленькое окно руку наружу к Ахиллу.
– Пожалуйста, прости меня.
Удерживая поводья, Ахилл попытался элегантно, по-придворному поклониться, но остановился и поклонился, как слуга. Его глаза казались мертвыми.
В груди Элеоноры бушевали страсти.
– Я не хочу с тобой так расставаться.
Ахилл отступил назад и кивнул Эрве. Карета дернулась и поехала.
– Ахилл! Не оставляй… – зарыдала Элеонора, обращаясь к темной, одиноко стоявшей фигуре, глядевшей вслед удаляющейся карете. Элеонора откинулась на сиденье и закрыла глаза. Она не обращала внимания на капающие слезы. Она приехала во Францию уничтожить сына дьявола и достигла цели.
Спустя два дня Ахилл стоял в выгоревшем дверном проеме постоялого двора вне владений Д'Ажене по дороге в Монтане. Он ударил носком сапога по порогу, резкое движение заставило заржать Широна, стоявшего позади него.
Запах от обгорелого и сгоревшего дерева давно исчез, как и все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Шепот дьявольских духов, разжегших огонь, не дал восстановить постоялый двор, но он не остановил ни ветер, разметавший золу, ни сорную траву, разраставшуюся год от года. Сейчас, более чем двадцать лет спустя, остались только почерневшие пеньки, называвшиеся когда-то несущими брусьями.
– С этого места Судьба начала свой путь, приведший к моей нынешней жизни, – обратился Ахилл к развалинам. – И Она прочит мне такой конец? Не будет даже праха, чтобы похоронить?
Ахилл оседлал Широна и направил коня к владениям Д'Ажене. Он думал об Элеоноре, о ее зове к нему из тумана, когда карета увозила ее прочь, и на мгновение ему показалось, что яростная черная пустота в его душе развеялась. Но ярость, как вода, разрезаемая кораблем надвое, скоро вновь накрыла его.
Ахилл скакал через поместье семьи, чье имя он носил с рождения, и повернул к длинной, обсаженной деревьями аллее, которая вела к замку Д'Ажене.
Он должен был почувствовать… что-то. От того здания, которое он помнил с детства, мало что осталось. Старое крыло разрушилось, когда ему было двенадцать. У главного здания был заново отстроен фешенебельный фасад, когда ему было пятнадцать.
А когда ему исполнилось девятнадцать – и он отсутствовал, навещая тетю и дядю в Англии, – его мать снесла последнюю башенку высокой каменной башни, откуда он с такой страстью горланил песенки, которым его научил Константин.
Широн без устали скакал под Ахиллом, пока тот разглядывал место пребывания нескольких поколений Д'Ажене. Но теперь от них ничего не осталось: последний из них умер двадцать три года назад.
Ахилл подъехал, и слуга выбежал поприветствовать его, кланяясь, как если бы домой вернулся владелец поместья. Здесь не было владельца поместья. Был всего лишь временный арендатор.
– Напомни мне, чтобы я послал ренту матери, – сказал Ахилл мужчине. – Я здорово задолжал. А она, может, хочет использовать деньги. В Моравии много разных бабушек у принцесс, у которых она лестью выманит землю.
Бедный слуга выглядел абсолютно обескураженным.
– Месье?
Ахилл направился вверх по широкой лестнице. Он не чувствовал своего тела, будто смотрел на себя издалека. Наверху ждал молодой слуга, переполненный чувством своей значимости.
– Добро пожаловать, месье. Я – Жерар. Монсеньор Боле наказал мне… – Ахилл стянул перчатки для верховой езды и бросил слуге в руки, а тот продолжил: – Нашел ли вас курьер от полковника Жийона в замке Дюпейре, месье? – важно спросил Жерар. Ахилл не ответил. – Кажется, он больше был озабочен тем, как бы поскорее вернуться в Баварию, – продолжал говорить слуга, – особенно сейчас, когда война началась. Вроде бы они выступили маршем в епархию Пассау, и курьер планировал пус… э-э, то есть… а-а, исследовать владения епископа.
– Ну, хорошо, – сказал Жерар спине Ахилла. Парень жестом позвал другого слугу следовать за ним, а сам понесся за Ахиллом.
– Может быть, месье пригубит стаканчик вина? – спросил он, часто и тяжело дыша, стараясь идти в ногу с широко шагающим Ахиллом. – Чтобы промыть горло от дорожной грязи.
Ахилл резко остановился, слуга почти столкнулся с ним. Другой слуга выбежал вперед и протянул поднос для писем с качающимся бокалом плещущегося вина. Ахилл взял бокал и опустошил одним глотком.
– Это любимое вино вашей матери, – сообщил управляющий с глупой улыбкой. – Я подумал, возможно, вам понравится.
Ножка бокала хрустнула в руке Ахилла. Он стряхнул осколки на пол и пошел дальше.
– Месье! – позвал управляющий. – Месье, ваша рука. Она кровоточит.
Ахилл остановился. Посмотрел на ладонь и пробормотал себе:
– Да, именно так. Это моя кровь, как ты думаешь?
– Месье?
– Сколько бочек этого вина в подвалах?
– Ч-четыре с половиной, месье.
– Разбейте их. Вино не пейте и никому не давайте. Вылейте.
– Как скажете, месье.
Перепрыгивая через три ступеньки, Ахилл поднялся по главной лестнице. Сверху он позвал:
– Жерар! Мне потребуется огонь.
У основания лестницы появился молодой слуга.
– Я сразу же разжег один камин в ваших комнатах, месье.
– Ну, и почему мне это нужно в такой прекрасный теплый весенний день?
Жерар открыл рот, заколебался, посмотрел назад через плечо и наконец выдавил:
– И где месье требуется огонь?
Ахилл посмотрел вниз на невысокого парня:
– Под окном бывшей спальни моей матери.
Ахилл прошел по длинному коридору к комнатам, которыми пользовалась его мать. Он распахнул дверь, чем напугал вытирающую пыль горничную. Та вскрикнула, потом, шатаясь, присела в запоздалом реверансе.
– Пошла вон, – сказал Ахилл. Горничная выбежала. Дыхание Ахилла становилось глубже и порывистей. В глазах сверкало красное и серое. Он влетел в спальню матери, начал вытаскивать ящики из будуара и сбрасывать их в кучу под окном. Опрокинул стулья и сундуки. Дерево ломалось о дерево, расщеплялось, раскалывалось. Позолоченная нить разматывалась по комнате. Обивка мебели, обтянутой легко рвущимися бархатом, атласом и парчой, разлеталась в воздухе.
Ахилл не видел ничего, кроме того, что должно исчезнуть отсюда. Все, чем пользовалась его мать, чего она касалась, оскверняло имя Д'Ажене. Он поднял скамеечку, на которую мать когда-то клала ноги, и резко оторвал у нее ножки, одну за другой. Большое зеркало в подвижной раме отражало высокого черноволосого механически движущегося человека. Все должно быть уничтожено. Ахилл бросил скамеечку в зеркало, которое взорвалось мелкими осколками.
Он прошел в гостиную к письменному столу возле камина. Смахнул все с его поверхности. Письменный прибор разлетелся на части, попав в мраморный постамент каминной доски. Ахилл поднял стол, приготовившись швырнуть его в камин.
Из очага раздался испуганный вопль:
– Пожалуйста, месье!
Ахилл удержался от броска. Маленький трубочист, покрытый сажей и пеплом, выскользнул из топки.
– Месье, пожалуйста, не убивайте меня! Экономка приходит сюда, чтобы погреться. Я только чистил…
Ахилл бросил стол в дальний угол. Мальчик испуганно отшатнулся при треске ломающегося дерева.
– Найди себе для чистки другую трубу, – посоветовал Ахилл холодным и отчужденным голосом. – Сейчас же. – Трубочист поспешил исчезнуть.
Над камином висел портрет отца и сына: Константина и Ахилла. Ахилл стоял и смотрел на доброе лицо пожилого человека, которого он называл отцом. Умелый художник поместил светлые волосы Константина в тень, а темные пряди мальчика освещались солнцем, уменьшая вероятное различие между ними.
– Нет сомнения, мама, что это тоже дело твоих рук, – громко произнес Ахилл в пустой комнате. Тяжело и прерывисто дыша, он достал нож из сапога для верховой езды.
Снял картину и приставил острый как бритва нож к полотну, готовый исполосовать ее, вырезать себя из фальшивой и лживой картины.
Воспоминания заплясали перед глазами Ахилла. Мягкое наставление Константина, когда Ахилл случайно ранил слугу, его удивленный смех по поводу смекалистости маленького Ахилла, его неподдельное восхищение неумелыми попытками сына стрелять из лука и фехтовать.
– Папа, смотри, я опять Тристан.
– Вижу, мой храбрый рыцарь, вижу. Осторожней, осторожней, не порви тетиву. Не забывай, я уже старый. Сейчас моложе, чем ты, но годы дают о себе знать. Но что это, сэр Тристан? Я не вижу Изольды.
– Э-э, она ему не всегда нужна, так ведь?
– За что еще, кроме своей дамы, может сражаться рыцарь?
– Существует огромная масса таких вещей.
– Разве?
– Конечно! Земля, честь и… и… король!
– А разве настоящий рыцарь не отдаст все это за знак внимания своей дамы? За локон ее волос или мягкую улыбку на розовых губах?
– Ах! Ты смеешься, мой мальчик? Ну хорошо, сэр Тристан, однажды какая-нибудь дама войдет в твое сердце, и когда ты почувствуешь боль любви, а потом освободишься от нее, тогда ты засмеешься – над собой.
– Тебя украли у меня, папа, – с болью прошептал Ахилл. – Я не твой сын. Я сын человека, воплотившего в себе все, с чем ты учил меня бороться.
Как укол шпаги, эта мысль пронзила его сердце. Его лишили детства, крови, земли, титула – и даже король был больше не его.
– Скажи мне, что это только колдовские чары на мне, как те, в книгах. Чары прекрасной ведьмы, посланной уничтожить меня. Ей не потребовались снадобья или заклинания, достаточно было ее уничтожающих глаз… и злой энергии.
Образ светлых глаз Константина трансформировался в голове Ахилла в холодные темные глаза с рисунка Элеоноры, и опять он услышал ужас, звучавший в словах его матери.
– И теперь для меня не осталось радости, – произнес Ахилл вслух. – Ничего не осталось.
Он зажмурил глаза, защищаясь от пустоты. Его разум заполнили зеленые глаза, и послышался шепчущий голос с мягким акцентом. Некоторое время назад он думал, что ему почудилось, что, возможно, ему удалось найти решение и он мог бы вернуться к Элеоноре и предложить ей руку и сердце.
Но один проклятый портрет забрал у него все. Его прошлое, связанное с Константином, оказалось ложью. И хотя в последние дни с Элеонорой он осмеливался мечтать о будущем, теперь это будущее тоже ушло. Оно уехало в карете на восток, через Пассау в Вену.
Пассау. Это слово принесло свет здравого смысла. Что тот слуга говорил о Пассау? Курьер… нетерпеливый… война… маршем в Пассау.
Ахилл снова посмотрел на доброго пожилого человека на портрете. Внутри него чиркнул кремень и высек искру. За что еще может сражаться рыцарь…
– Я больше не рыцарь, папа. Я больше не могу просить руки дамы и даже знака ее внимания. – Голос Ахилла сорвался, но он стиснул зубы, сопротивляясь переполнявшим его чувствам. – Но я нужен даме, папа. Она едет в Вену через страну, которой грозит война.
Ахилл отставил картину в сторону и встал.
– Я нужен, чтобы обеспечить ее безопасность и доставить невредимой к семье. Сейчас меня ничто не держит. Только дьявольское наследие. Ни имени, ни титула, ни земли. Я ничего не могу предложить ей, кроме этой безопасности.
Ахилл вышел из комнаты, спустился по лестнице и приказал привести коня.
Он взобрался на Широна, обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на замок. Он увидел его, каким он был давным-давно: облупленный каменный фасад, разбитые окна старого крыла, возвышающаяся башня с башенкой… и мальчик, стоящий на крепостном валу рядом со светловолосым пожилым мужчиной, и ветер, развевающий их волосы, темные и светлые.
– Я хорошо усвоил ваши уроки, шевалье, – прошептал Ахилл. – Уроки последнего из рода Д'Ажене забыты не будут.
Он дернул поводья и направил своего коня прочь. На восток, к Элеоноре. В Пассау. И в Вену.
Глава 18
Экипаж Элеоноры с головокружительной скоростью пронесся через один французский городок, потом другой, третий, пока ее голова безвольно не опустилась от мерного стука копыт и переливистого сумасшедшего смеха Эрве. Но Элеонора даже была рада, поскольку это помогало отвлечься от насмехающегося сознания. Семья ждала ее в Вене, ждала – и напрасно, – что она приведет к ним сына дьявола.
Она подвела свою семью. Она подвела Ахилла. Нет, то, что она сделала, было гораздо хуже, чем не оправдать ожиданий. Она могла лишить жизни сына дьявола во спасение своей семьи, но сейчас жизнь Ахилла была бесцельно разрушена. Элеонора вспомнила тело Балинта и вздрогнула. Ну хоть Ахилл остался жив и невредим.
«Но члены моей семьи никогда не остановятся, – подумала она в отчаянии, – они будут медленно изводить себя – и все потому, что я согрешила с черным ангелом». Раны ее семьи никогда не заживут, как и раны Ахилла.
Первый день, после того как Ахилл выпроводил ее, она провела, глядя назад, на дорогу, ища намек на стук копыт быстро скачущей лошади. Но Ахилл не прискакал ни в тот день, ни на следующий, ни потом, и ее спокойствие боролось с разочарованием. Ее привела вера, что он – воплощение дьявола, но вместо этого она оказалась брошенной человеком, чьей страсти она безумно желала и кем одновременно пренебрегала.
Элеонора ожидала неприятностей при пересечении границы Баварии, но экипаж с гербами французского графа на дверцах безо всяких трудностей въехал на чужую территорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41