Собирался ли он убить ее? Во многих странах знатные люди могли убивать безнаказанно, но только не равных себе. Так ли обстояло дело во Франции? Горький смех клокотал у нее в горле, как будто это имело значение для такого человека, как Ахилл. Разве не он убивал знатных господ в Париже?
Она бросила взгляд на хижину, где лежали тела бандитов, схвативших Жана-Батиста. Она тоже убила одного из них. Похоже, спровоцировать на убийство можно, не разбирая званий.
Голова Элеоноры откинулась назад на ствол дерева.
– Я думала, что все это будет, как у цивилизованных людей, – сказала она. – Чисто по-французски. Приедет, например, священник или интендант, вручит вам письмо, написанное самым изящным почерком, вы кивнете в ответ и поедете вместе с ними. Рашаны хотели заключить вас в Бастилию, но я была уверена, что через день-другой вы вернетесь как ни в чем не бывало.
Ахилл оперся рукой на ствол у нее над головой. Другой он начал ласкать ее шею.
– Вы так и не сказали, почему вам хотелось, чтобы была разыграна, пусть и самая незатейливая, сцена. – Он развязал узел завязанного бантом шарфа, украшавшего ее амазонку, протягивая его концы между пальцев.
– Позапрошлой ночью…
– Да? – Его пальцы трудились над верхней пуговицей ее костюма.
– Ахилл, пожалуйста, я была смущена. Я…
– Мужчина целует вас, а вы хотите отправить его в Бастилию? – Он расстегнул и остальные золотые застежки. – Мудро ли это, как вы думаете? – Он распахнул лиф, открыв почти прозрачную сорочку, под которой она носила корсет. – Так как, Элеонора?
– Ахилл, – прошептала она, стараясь собраться с духом, лицо ее стало напряженным.
– Знаете ли вы, что я за человек? – Он разорвал ее сорочку так, что стали видны холмы ее груди, которые поддерживал корсет. Элеонора ахнула и отвернулась в сторону, часто и прерывисто дыша.
Он отступил назад и рванул куртку на груди. От страха под ложечкой у Элеоноры словно свилась холодная змея. Нет, прошу тебя, Боже, не допусти, чтобы он…
– Знаете ли, Элеонора? – По поляне разнесся громкий протестующий треск белья, когда Ахилл безжалостно разорвал рубашку и обнажил твердую мускулистую грудь. Рядом с правым плечом был виден шрам.
– Вот я каков. Это – отметина, оставшаяся со времени моего пребывания в Жемо, когда я разыгрывал из себя мужлана в обсаженной кустами аллее с этой шлюхой ла Рашан. Я пресытился жизнью. Я ищу… – Он отвернулся от нее, с силой запустив пальцы в волосы. К нему отчасти вернулось самообладание.
– Боже, каким я был глупцом. Я думал, что это одна из рискованных игр. Игра, заглушающая скуку, Богом проклятую вечную скуку. Но вы… вы подняли ставки. Черт вас подери, мадьярка, вы подняли ставки слишком высоко.
– Я подняла их? – удивилась она. – Они никогда не были так высоки, как в те минуты, когда вы тешились с мадам де Рашан. Вы знали, что они ненавидят вас за то, что вы натворили в Париже. Вы пытались исправить положение этими знаками внимания? Это не помогло, Д'Ажене. Они по-прежнему ненавидят вас за это.
– Осмелюсь сказать, что они не одиноки в этом, мадам. – Он продолжал стоять спиной к ней, но она видела, как он пожал плечами. Многие подумали бы, что он просто отбросил эту мысль, но она заметила, что он напряжен, по тому, как неестественно прямо он держится. – Я не тешился с ла Рашан. В то время я даже не знал, с кем я. Неосторожно выпитый стакан вина и печаль легко могут довести до безумия.
– И это зовется сумасшествием! – Она безжалостно вырвала с корнем ростки сочувствия, пробившегося неожиданно для нее самой. Он связал ее! «Святой Стефан знает, что у меня не может быть никаких чувств к нему», – сказала она себе. Но когда эта мысль окончательно оформилась, Элеонора поняла, что это ложь. Нет! Она не должна питать к нему никаких чувств… Ее планы, ее планы…
– Ахилл, я не была замешана в их заговор. Я только подслушала их разговор, – заговорила она, пытаясь вытянуть из веревочной петли правую руку в перчатке. Ей необходимо было убежать. – Я и правда хотела вас предупредить.
Она похолодела, увидев недоверчивый взгляд Ахилла, брошенный через плечо, после чего он вновь вернулся к созерцанию леса.
Пока Элеонора пыталась высвободить руку, перчатка на тыльной стороне ладони разорвалась, и кора царапала кожу. Стиснув зубы, она продолжала вытаскивать руку. Та выскользнула из перчатки… Элеонора сразу же принялась вытягивать другую.
– Но я… я хочу сказать, что поняла лишь немногое из сказанного ими.
Во время отчаянной борьбы Элеонора вытянула юбки из стягивавшей их веревки, так что теперь она могла освободить ноги.
– Вы скрываете свои истинные намерения, мадам. Уже с первых минут, проведенных с вами на балконе, я понял, что вы далеко не глупы. Я не верю тому, что вы ничего не поняли из услышанного.
– Нет-е-т, – осторожно ответила она, делая шаг прочь от дерева. Она изучила дорожку, идущую на восток от поляны, и беспокойно облизала губы. Элеонора была совсем не уверена в том, что ноги не откажутся ей служить. – Нет, конечно, я кое-что поняла.
Она мысленно поблагодарила его за то, что он не слишком крепко затянул веревки, и вдруг ее охватило внезапно нахлынувшее чувство страха. Что, если он и не собирался крепко связывать ее? Ее пронзила внутренняя дрожь. «А что, если у тебя мозги расплавятся и вытекут на землю?» – высмеяла она себя.
Она подхватила юбки обеими руками.
– Кое-что я поняла слишком хорошо, – проговорила она.
И бросилась бежать. В три прыжка она очутилась на краю поляны и скрылась за деревьями.
– Мадам! – донесся до нее крик Д'Ажене.
Листья хлестали ее по лицу, ветки цеплялись за волосы. Она высоко подобрала юбки, ноги ее проворно и ловко перепрыгивали через предательски торчавшие корни, лишь одни они напоминали о срубленных деревьях. Она бежала во весь дух, сердце ее колотилось как бешеное, башмаки ее с глухим треском ударялись об утоптанную тропинку.
Впереди за деревьями она увидела желтый камень. Развалины! Может ли она спрятаться там? Она с трудом дышала.
Элеонора увернулась от низко нависшей ветки. Она была как дитя: только что она так радостно бежала, но бег наполнил ее душу радостным возбуждением, а не дурными предчувствиями. Ветер овевал ее разгоряченное тело с выступившей от страха испариной, видневшейся под разорванным лифом, и холодил ее кожу.
Она слышала сзади стук конских копыт. Элеонора рискнула оглянуться. Пустив коня рысью, Ахилл догонял ее. Он казался кентавром, слившись в единое целое с конем, неумолимым и непреклонным. Он был уже недалеко. Она была готова в любую секунду почувствовать на спине горячее дыхание коня.
Проклятье! Тропинка свернула в сторону. Впереди в каменной стене виднелся просвет с полукруглым сводом. Туда! Элеонора заставила быстрее двигаться свои горящие от усталости ноги. Пусть попробует промчаться рысью по этому крепостному валу!
Когда ее каблуки застучали по булыжнику, в душе беглянки вспыхнула надежда. Там! Справа от нее широкие ступени вели наверх, опоясывая каменную башню. Сзади послышался гулкий стук копыт по камням.
Она ринулась к лестнице, стараясь перепрыгивать через две ступеньки, и поскользнулась. Споткнувшись, она удержала равновесие и принялась снова поспешно подниматься по лестнице.
– Мадам! – позвал ее Д'Ажене. – Элеонора.
От напряжения ее сердце сильно стучало. Элеонора продолжала бежать вверх.
– Элеонора, спускайтесь, – спокойно произнес Ахилл. – У вас нет выбора.
Она взбежала наверх. Прислонилась к каменной стене, ловя ртом воздух, ноги ее дрожали. Узкий каменный выступ опоясывал верхнюю часть башни и спускался вниз – к ступеням, по которым она только что поднялась.
До нее донесся голос Д'Ажене:
– Это не настоящая башня, Элеонора. У вас нет иного выхода, кроме как спуститься.
– Вижу, Д'Ажене, – откликнулась она, тяжело дыша. Ее жакет и рубашка были распахнуты.
Башня, на которую она взобралась, была одной из двух, окружавших внутренний дворик. Сзади, там, где развалины примыкали к скале, в стене были видны три сводчатые арки, лишь в одной из которых, по-видимому, действительно была башня. Ее пальцы впились в камень. Фальшивая башня, ненастоящие двери, неискренние манеры – фальшь… везде. Неужели здесь нет ничего настоящего?
Ахилл смотрел на нее, его фигура выделялась темным пятном на фоне светло-желтой стены. Тень кентавра, которую он отбрасывал, сменилась тенью коня, нетерпеливо перебирающего ногами, которого он и не думал успокаивать. Или это было его нетерпение?
– Мой гнев, Элеонора, неподделен. – Тень кентавра замерла. – Если вы в сговоре с Рашанами…
– Нет, говорю я вам. – Она сквозь зубы бормотала одно из ругательств своего брата. Посмотрела вниз на Д'Ажене. – Я подслушала их, да! Как и говорила вам. Случайно! Но я не знала о Жане-Батисте. Клянусь, не знала.
– Я слышу ваши слова, Элеонора. Но я хочу увидеть в ваших глазах, что они искренни. Спускайтесь. – Его голос был бархатным и легко доходил до нее.
У нее пересохло в горле. Его тон был ласкающим, но она чувствовала сталь под бархатом. Элеонора открыла глаза и посмотрела на фигуру в темноте внизу. Его намерения были абсолютно ясны: если он поверит, то не причинит ей вреда.
Но если он не увидит правды в ее глазах…
– И я слышу ваши слова, Д'Ажене. И вашу угрозу. Но у меня нет выбора, так ведь? Но вы меня не свяжете. Вы слышите меня? Вы меня не свяжете.
– Согласен.
Она сглотнула, ее язык прилип к небу, будто запрещая сказать больше.
Она подошла к краю башни, где начиналась лестница.
– Тогда я спускаюсь, Д'Ажене.
– Я буду ждать.
Спускаясь по бесконечной спирали, Элеонора держалась рукой за песчаный камень стены. Повороты и ступени казались бесконечными. Она шла медленно – сначала ставя одну дрожащую ногу на ступень, потом приставляя к ней другую.
Светило яркое солнце, и ей приходилось жмуриться от его лучей. Было ощущение, что она уже шла по этим ступеням месяцы и годы, шла к ожидавшему ее графу Д'Ажене, но тени говорили ей, что день еще даже не перевалил за вторую половину.
Она сделала последний поворот. Он ждал, по-прежнему сидя на коне, порванные куртка и рубашка открывали рельефную мускулатуру его груди и живота. Элеонора остановилась, не дойдя нескольких шагов до выхода.
Стараясь глядеть прямо на Ахилла, она сказала:
– Смотрите внимательно, Д'Ажене, и вы увидите искренность моих слов. Я не была и не являюсь частью заговора Рашанов. Я не виновна в их преступлениях.
Он спокойно спросил:
– Тогда в чем виновны вы?
Элеонора сделала шаг, затем другой, пока не подошла к выходу во двор.
– В одном – в глупости.
– А в другом?
Она задумалась. «Спокойнее, спокойнее», – сказала она себе. Она чувствовала внутри слабость, которая могла отразиться в ее глазах, поэтому выдавила улыбку.
– Глупость занимает много места, месье.
– Это ваше предложение, мадам. – Перекинув ногу через круп лошади, Д'Ажене спешился одним ловким движением. Он приблизился к ней, его лицо находилось в нескольких дюймах от Элеоноры, но он не прикоснулся к ней.
– Ваши глаза двусмысленны, – произнес он низким голосом. – И, как у древних оракулов, они прячут столько же, сколько и открывают. Я вижу в них многое, мадам, но многого не вижу. Я вижу правду, но какую? И нигде… – он провел пальцем по ее подбородку, – совсем нигде я не вижу глупости.
– Посмотрите, Д'Ажене, я была глупой. Маркиза сказала, что у нее есть lettre de cachet. Я подумала…
Элеонора потерла лоб. Почему он стоял так близко? Разумеется, чтобы напугать ее, смутить, не дать ей скрыть свои чувства. И это ему удалось. Она покачала головой, стараясь разобраться в своих чувствах. «Святой Стефан, как я дошла до такого».
– Вы знаете, что я подумала.
Она услышала, как Ахилл отошел назад, и посмотрела с облегчением, но оно оказалось кратковременным. Он отвязал от седла винный бурдюк.
– И поэтому вы поехали посмотреть, как самонадеянный французский аристократ понесет заслуженное наказание, – сказал он, протягивая ей бурдюк.
Жажда Элеоноры была слишком велика, чтобы отказаться от предложения.
– Не совсем так, месье. – Она слабо улыбнулась в знак благодарности и взяла бурдюк. Через секунду, закинув назад голову, Элеонора позволила струе холодного темного вина смочить ей горло.
– И почему же вы хотели увидеть меня наказанным, мадам? – спросил Д'Ажене голосом, тональность которого стала глубже и сложнее. – На основании того, что я хочу вас?
Она большим глотком проглотила вино, находившееся у нее во рту.
– А тогда кто бы был самонадеянным?
– И правда, кто? – задал вопрос Ахилл, не отрывая глаз от Элеоноры.
Ей стало не по себе от его темного взгляда. Солнце сильно жарило ее неприкрытую до корсета грудь. Элеонора сжала пальцы в кулак, отчаянно стараясь запахнуть жакет.
Она опустила глаза на обнаженную грудь и талию Ахилла. Дорожка шелковистых черных волос провоцирующе исчезала за поясом его бриджей. Она снова потерла лоб и оглядела двор.
– Можно ли здесь где-нибудь найти прохладу?
– Есть тут одно место в тени.
– Да, да, благодарю вас. Я уверена, что это было бы более удобно.
– Бесконечно более удобно, – ответил Д'Ажене, забирая у нее бурдюк с вином.
Он подвел своего коня к затененному месту возле лужи и привязал поводья за кольцо в стене. Потом они направились в конец двора к единственной настоящей двери в сводчатой арке. Когда они подошли к ней, Ахилл взялся за задвижку, но Элеонора остановила его. Он замер.
– Я совершила ошибку, не предупредив вас, – сказала она. – Но, пожалуйста, поверьте мне, мое участие в этом заговоре ограничивалось тем, что я подслушала о нем.
– Убедите меня, Элеонора.
Он открыл дверь, и струя прохладного, благоухающего воздуха окутала ее. Ахилл слегка поклонился и изящным жестом пригласил Элеонору пройти впереди себя.
Она кивнула, принимая его официальность, и вошла внутрь. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к неожиданному мраку. За ней вошел Ахилл и закрыл дверь. После чего она смогла все увидеть. Очень отчетливо.
Это оказалась пещера. Раньше была пещера. Теперь повсюду горели восковые свечи в искусно сделанных серебряных канделябрах, установленных на грубо обтесанных стенах. Богатые восточные ковры покрывали пол, и все сверкало позолотой, нанесенной щедрой рукой.
Туго обшитые материалом кресла и оттоманки были расставлены в комнате группами по два, три и четыре, среди них находились кресла с выгнутыми спинками и более длинными, чем необходимо, подлокотниками, диваны, наклоненные под необычными углами, а в дальнем конце, на помосте, стояла кровать. Огромная позолоченная кровать, королевская кровать, с внушительным основанием, скрытая под пологом, увенчанным легким шелком, свешивающимся с крыши пещеры над нею.
Элеонора зажмурила глаза.
– Глупец, – сиплым шепотом произнесла она и повернулась к Д'Ажене. Тот стоял, небрежно опершись на дверь и скрестив руки на груди. На его подвижных губах играла легкая улыбка.
Его улыбка стала шире.
– Свечи зажигают каждое утро, когда пополняется шкаф с вином, – сказал он. – Вина немного больше, чем надо, на мой взгляд. Но оно, однако, достаточно холодное.
– Холодное! Немного больше! – Она снова отвернулась. – Господи, какой я была дурой. Вы вели меня сюда. Вы специально привели меня сюда. – Она схватила небольшую статуэтку со стоявшего рядом столика и выставила ее перед собой как оружие. – Разве не вы? Разве… – Ее взгляд вдруг зафиксировал, что она держала в руке. Это был сатир, неистовствующий в страсти сатир.
Д'Ажене взял статуэтку у нее из рук и поставил обратно на столик.
– Нет, Элеонора. Вы привели меня.
Она покраснела и отошла на середину комнаты.
– Итак, игра окончена. Я сделала глупую ошибку и теперь должна заплатить.
– А как вы думали закончится игра, когда начинали ее на балконе?
– Не так. Не так скоро.
– Я нетерпеливый человек. И потом, у меня нет много времени. Скоро прибудет курьер с моим назначением.
– С назначением?! Вы едете на войну? – Он уезжает. Она постаралась собрать разлетевшиеся осколки ее самообладания. Время, время, у нее нет времени. – Я не поняла. – Она должна изменить положение вещей, она должна подумать. – Возможно, вы находите войну более подходящей для посещений одной из ваших более доступных… почитательниц, – сказала она, ощущая пустоту при мысли о другой женщине в его объятиях.
Он засмеялся.
– Еще одно свидание в кустах? Это не те воспоминания, которые я хочу взять с собой.
«Если бы он не смеялся и не улыбался так, – подумала она. – Если бы его глаза не сияли удовольствием, поддразнивая. И если бы только его голос не проходил сквозь меня…»
– Элеонора, я хочу именно вас.
Она прошлась по комнате на подкашивающихся ногах, осматривая обстановку и место, как если бы это и правда интересовало ее. «Я хочу именно вас». Ее мысли затуманились. Ей следовало бы торжествовать, но в то время как у нее должны были быть в голове планы и хитрости, имелись лишь слабые представления о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Она бросила взгляд на хижину, где лежали тела бандитов, схвативших Жана-Батиста. Она тоже убила одного из них. Похоже, спровоцировать на убийство можно, не разбирая званий.
Голова Элеоноры откинулась назад на ствол дерева.
– Я думала, что все это будет, как у цивилизованных людей, – сказала она. – Чисто по-французски. Приедет, например, священник или интендант, вручит вам письмо, написанное самым изящным почерком, вы кивнете в ответ и поедете вместе с ними. Рашаны хотели заключить вас в Бастилию, но я была уверена, что через день-другой вы вернетесь как ни в чем не бывало.
Ахилл оперся рукой на ствол у нее над головой. Другой он начал ласкать ее шею.
– Вы так и не сказали, почему вам хотелось, чтобы была разыграна, пусть и самая незатейливая, сцена. – Он развязал узел завязанного бантом шарфа, украшавшего ее амазонку, протягивая его концы между пальцев.
– Позапрошлой ночью…
– Да? – Его пальцы трудились над верхней пуговицей ее костюма.
– Ахилл, пожалуйста, я была смущена. Я…
– Мужчина целует вас, а вы хотите отправить его в Бастилию? – Он расстегнул и остальные золотые застежки. – Мудро ли это, как вы думаете? – Он распахнул лиф, открыв почти прозрачную сорочку, под которой она носила корсет. – Так как, Элеонора?
– Ахилл, – прошептала она, стараясь собраться с духом, лицо ее стало напряженным.
– Знаете ли вы, что я за человек? – Он разорвал ее сорочку так, что стали видны холмы ее груди, которые поддерживал корсет. Элеонора ахнула и отвернулась в сторону, часто и прерывисто дыша.
Он отступил назад и рванул куртку на груди. От страха под ложечкой у Элеоноры словно свилась холодная змея. Нет, прошу тебя, Боже, не допусти, чтобы он…
– Знаете ли, Элеонора? – По поляне разнесся громкий протестующий треск белья, когда Ахилл безжалостно разорвал рубашку и обнажил твердую мускулистую грудь. Рядом с правым плечом был виден шрам.
– Вот я каков. Это – отметина, оставшаяся со времени моего пребывания в Жемо, когда я разыгрывал из себя мужлана в обсаженной кустами аллее с этой шлюхой ла Рашан. Я пресытился жизнью. Я ищу… – Он отвернулся от нее, с силой запустив пальцы в волосы. К нему отчасти вернулось самообладание.
– Боже, каким я был глупцом. Я думал, что это одна из рискованных игр. Игра, заглушающая скуку, Богом проклятую вечную скуку. Но вы… вы подняли ставки. Черт вас подери, мадьярка, вы подняли ставки слишком высоко.
– Я подняла их? – удивилась она. – Они никогда не были так высоки, как в те минуты, когда вы тешились с мадам де Рашан. Вы знали, что они ненавидят вас за то, что вы натворили в Париже. Вы пытались исправить положение этими знаками внимания? Это не помогло, Д'Ажене. Они по-прежнему ненавидят вас за это.
– Осмелюсь сказать, что они не одиноки в этом, мадам. – Он продолжал стоять спиной к ней, но она видела, как он пожал плечами. Многие подумали бы, что он просто отбросил эту мысль, но она заметила, что он напряжен, по тому, как неестественно прямо он держится. – Я не тешился с ла Рашан. В то время я даже не знал, с кем я. Неосторожно выпитый стакан вина и печаль легко могут довести до безумия.
– И это зовется сумасшествием! – Она безжалостно вырвала с корнем ростки сочувствия, пробившегося неожиданно для нее самой. Он связал ее! «Святой Стефан знает, что у меня не может быть никаких чувств к нему», – сказала она себе. Но когда эта мысль окончательно оформилась, Элеонора поняла, что это ложь. Нет! Она не должна питать к нему никаких чувств… Ее планы, ее планы…
– Ахилл, я не была замешана в их заговор. Я только подслушала их разговор, – заговорила она, пытаясь вытянуть из веревочной петли правую руку в перчатке. Ей необходимо было убежать. – Я и правда хотела вас предупредить.
Она похолодела, увидев недоверчивый взгляд Ахилла, брошенный через плечо, после чего он вновь вернулся к созерцанию леса.
Пока Элеонора пыталась высвободить руку, перчатка на тыльной стороне ладони разорвалась, и кора царапала кожу. Стиснув зубы, она продолжала вытаскивать руку. Та выскользнула из перчатки… Элеонора сразу же принялась вытягивать другую.
– Но я… я хочу сказать, что поняла лишь немногое из сказанного ими.
Во время отчаянной борьбы Элеонора вытянула юбки из стягивавшей их веревки, так что теперь она могла освободить ноги.
– Вы скрываете свои истинные намерения, мадам. Уже с первых минут, проведенных с вами на балконе, я понял, что вы далеко не глупы. Я не верю тому, что вы ничего не поняли из услышанного.
– Нет-е-т, – осторожно ответила она, делая шаг прочь от дерева. Она изучила дорожку, идущую на восток от поляны, и беспокойно облизала губы. Элеонора была совсем не уверена в том, что ноги не откажутся ей служить. – Нет, конечно, я кое-что поняла.
Она мысленно поблагодарила его за то, что он не слишком крепко затянул веревки, и вдруг ее охватило внезапно нахлынувшее чувство страха. Что, если он и не собирался крепко связывать ее? Ее пронзила внутренняя дрожь. «А что, если у тебя мозги расплавятся и вытекут на землю?» – высмеяла она себя.
Она подхватила юбки обеими руками.
– Кое-что я поняла слишком хорошо, – проговорила она.
И бросилась бежать. В три прыжка она очутилась на краю поляны и скрылась за деревьями.
– Мадам! – донесся до нее крик Д'Ажене.
Листья хлестали ее по лицу, ветки цеплялись за волосы. Она высоко подобрала юбки, ноги ее проворно и ловко перепрыгивали через предательски торчавшие корни, лишь одни они напоминали о срубленных деревьях. Она бежала во весь дух, сердце ее колотилось как бешеное, башмаки ее с глухим треском ударялись об утоптанную тропинку.
Впереди за деревьями она увидела желтый камень. Развалины! Может ли она спрятаться там? Она с трудом дышала.
Элеонора увернулась от низко нависшей ветки. Она была как дитя: только что она так радостно бежала, но бег наполнил ее душу радостным возбуждением, а не дурными предчувствиями. Ветер овевал ее разгоряченное тело с выступившей от страха испариной, видневшейся под разорванным лифом, и холодил ее кожу.
Она слышала сзади стук конских копыт. Элеонора рискнула оглянуться. Пустив коня рысью, Ахилл догонял ее. Он казался кентавром, слившись в единое целое с конем, неумолимым и непреклонным. Он был уже недалеко. Она была готова в любую секунду почувствовать на спине горячее дыхание коня.
Проклятье! Тропинка свернула в сторону. Впереди в каменной стене виднелся просвет с полукруглым сводом. Туда! Элеонора заставила быстрее двигаться свои горящие от усталости ноги. Пусть попробует промчаться рысью по этому крепостному валу!
Когда ее каблуки застучали по булыжнику, в душе беглянки вспыхнула надежда. Там! Справа от нее широкие ступени вели наверх, опоясывая каменную башню. Сзади послышался гулкий стук копыт по камням.
Она ринулась к лестнице, стараясь перепрыгивать через две ступеньки, и поскользнулась. Споткнувшись, она удержала равновесие и принялась снова поспешно подниматься по лестнице.
– Мадам! – позвал ее Д'Ажене. – Элеонора.
От напряжения ее сердце сильно стучало. Элеонора продолжала бежать вверх.
– Элеонора, спускайтесь, – спокойно произнес Ахилл. – У вас нет выбора.
Она взбежала наверх. Прислонилась к каменной стене, ловя ртом воздух, ноги ее дрожали. Узкий каменный выступ опоясывал верхнюю часть башни и спускался вниз – к ступеням, по которым она только что поднялась.
До нее донесся голос Д'Ажене:
– Это не настоящая башня, Элеонора. У вас нет иного выхода, кроме как спуститься.
– Вижу, Д'Ажене, – откликнулась она, тяжело дыша. Ее жакет и рубашка были распахнуты.
Башня, на которую она взобралась, была одной из двух, окружавших внутренний дворик. Сзади, там, где развалины примыкали к скале, в стене были видны три сводчатые арки, лишь в одной из которых, по-видимому, действительно была башня. Ее пальцы впились в камень. Фальшивая башня, ненастоящие двери, неискренние манеры – фальшь… везде. Неужели здесь нет ничего настоящего?
Ахилл смотрел на нее, его фигура выделялась темным пятном на фоне светло-желтой стены. Тень кентавра, которую он отбрасывал, сменилась тенью коня, нетерпеливо перебирающего ногами, которого он и не думал успокаивать. Или это было его нетерпение?
– Мой гнев, Элеонора, неподделен. – Тень кентавра замерла. – Если вы в сговоре с Рашанами…
– Нет, говорю я вам. – Она сквозь зубы бормотала одно из ругательств своего брата. Посмотрела вниз на Д'Ажене. – Я подслушала их, да! Как и говорила вам. Случайно! Но я не знала о Жане-Батисте. Клянусь, не знала.
– Я слышу ваши слова, Элеонора. Но я хочу увидеть в ваших глазах, что они искренни. Спускайтесь. – Его голос был бархатным и легко доходил до нее.
У нее пересохло в горле. Его тон был ласкающим, но она чувствовала сталь под бархатом. Элеонора открыла глаза и посмотрела на фигуру в темноте внизу. Его намерения были абсолютно ясны: если он поверит, то не причинит ей вреда.
Но если он не увидит правды в ее глазах…
– И я слышу ваши слова, Д'Ажене. И вашу угрозу. Но у меня нет выбора, так ведь? Но вы меня не свяжете. Вы слышите меня? Вы меня не свяжете.
– Согласен.
Она сглотнула, ее язык прилип к небу, будто запрещая сказать больше.
Она подошла к краю башни, где начиналась лестница.
– Тогда я спускаюсь, Д'Ажене.
– Я буду ждать.
Спускаясь по бесконечной спирали, Элеонора держалась рукой за песчаный камень стены. Повороты и ступени казались бесконечными. Она шла медленно – сначала ставя одну дрожащую ногу на ступень, потом приставляя к ней другую.
Светило яркое солнце, и ей приходилось жмуриться от его лучей. Было ощущение, что она уже шла по этим ступеням месяцы и годы, шла к ожидавшему ее графу Д'Ажене, но тени говорили ей, что день еще даже не перевалил за вторую половину.
Она сделала последний поворот. Он ждал, по-прежнему сидя на коне, порванные куртка и рубашка открывали рельефную мускулатуру его груди и живота. Элеонора остановилась, не дойдя нескольких шагов до выхода.
Стараясь глядеть прямо на Ахилла, она сказала:
– Смотрите внимательно, Д'Ажене, и вы увидите искренность моих слов. Я не была и не являюсь частью заговора Рашанов. Я не виновна в их преступлениях.
Он спокойно спросил:
– Тогда в чем виновны вы?
Элеонора сделала шаг, затем другой, пока не подошла к выходу во двор.
– В одном – в глупости.
– А в другом?
Она задумалась. «Спокойнее, спокойнее», – сказала она себе. Она чувствовала внутри слабость, которая могла отразиться в ее глазах, поэтому выдавила улыбку.
– Глупость занимает много места, месье.
– Это ваше предложение, мадам. – Перекинув ногу через круп лошади, Д'Ажене спешился одним ловким движением. Он приблизился к ней, его лицо находилось в нескольких дюймах от Элеоноры, но он не прикоснулся к ней.
– Ваши глаза двусмысленны, – произнес он низким голосом. – И, как у древних оракулов, они прячут столько же, сколько и открывают. Я вижу в них многое, мадам, но многого не вижу. Я вижу правду, но какую? И нигде… – он провел пальцем по ее подбородку, – совсем нигде я не вижу глупости.
– Посмотрите, Д'Ажене, я была глупой. Маркиза сказала, что у нее есть lettre de cachet. Я подумала…
Элеонора потерла лоб. Почему он стоял так близко? Разумеется, чтобы напугать ее, смутить, не дать ей скрыть свои чувства. И это ему удалось. Она покачала головой, стараясь разобраться в своих чувствах. «Святой Стефан, как я дошла до такого».
– Вы знаете, что я подумала.
Она услышала, как Ахилл отошел назад, и посмотрела с облегчением, но оно оказалось кратковременным. Он отвязал от седла винный бурдюк.
– И поэтому вы поехали посмотреть, как самонадеянный французский аристократ понесет заслуженное наказание, – сказал он, протягивая ей бурдюк.
Жажда Элеоноры была слишком велика, чтобы отказаться от предложения.
– Не совсем так, месье. – Она слабо улыбнулась в знак благодарности и взяла бурдюк. Через секунду, закинув назад голову, Элеонора позволила струе холодного темного вина смочить ей горло.
– И почему же вы хотели увидеть меня наказанным, мадам? – спросил Д'Ажене голосом, тональность которого стала глубже и сложнее. – На основании того, что я хочу вас?
Она большим глотком проглотила вино, находившееся у нее во рту.
– А тогда кто бы был самонадеянным?
– И правда, кто? – задал вопрос Ахилл, не отрывая глаз от Элеоноры.
Ей стало не по себе от его темного взгляда. Солнце сильно жарило ее неприкрытую до корсета грудь. Элеонора сжала пальцы в кулак, отчаянно стараясь запахнуть жакет.
Она опустила глаза на обнаженную грудь и талию Ахилла. Дорожка шелковистых черных волос провоцирующе исчезала за поясом его бриджей. Она снова потерла лоб и оглядела двор.
– Можно ли здесь где-нибудь найти прохладу?
– Есть тут одно место в тени.
– Да, да, благодарю вас. Я уверена, что это было бы более удобно.
– Бесконечно более удобно, – ответил Д'Ажене, забирая у нее бурдюк с вином.
Он подвел своего коня к затененному месту возле лужи и привязал поводья за кольцо в стене. Потом они направились в конец двора к единственной настоящей двери в сводчатой арке. Когда они подошли к ней, Ахилл взялся за задвижку, но Элеонора остановила его. Он замер.
– Я совершила ошибку, не предупредив вас, – сказала она. – Но, пожалуйста, поверьте мне, мое участие в этом заговоре ограничивалось тем, что я подслушала о нем.
– Убедите меня, Элеонора.
Он открыл дверь, и струя прохладного, благоухающего воздуха окутала ее. Ахилл слегка поклонился и изящным жестом пригласил Элеонору пройти впереди себя.
Она кивнула, принимая его официальность, и вошла внутрь. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к неожиданному мраку. За ней вошел Ахилл и закрыл дверь. После чего она смогла все увидеть. Очень отчетливо.
Это оказалась пещера. Раньше была пещера. Теперь повсюду горели восковые свечи в искусно сделанных серебряных канделябрах, установленных на грубо обтесанных стенах. Богатые восточные ковры покрывали пол, и все сверкало позолотой, нанесенной щедрой рукой.
Туго обшитые материалом кресла и оттоманки были расставлены в комнате группами по два, три и четыре, среди них находились кресла с выгнутыми спинками и более длинными, чем необходимо, подлокотниками, диваны, наклоненные под необычными углами, а в дальнем конце, на помосте, стояла кровать. Огромная позолоченная кровать, королевская кровать, с внушительным основанием, скрытая под пологом, увенчанным легким шелком, свешивающимся с крыши пещеры над нею.
Элеонора зажмурила глаза.
– Глупец, – сиплым шепотом произнесла она и повернулась к Д'Ажене. Тот стоял, небрежно опершись на дверь и скрестив руки на груди. На его подвижных губах играла легкая улыбка.
Его улыбка стала шире.
– Свечи зажигают каждое утро, когда пополняется шкаф с вином, – сказал он. – Вина немного больше, чем надо, на мой взгляд. Но оно, однако, достаточно холодное.
– Холодное! Немного больше! – Она снова отвернулась. – Господи, какой я была дурой. Вы вели меня сюда. Вы специально привели меня сюда. – Она схватила небольшую статуэтку со стоявшего рядом столика и выставила ее перед собой как оружие. – Разве не вы? Разве… – Ее взгляд вдруг зафиксировал, что она держала в руке. Это был сатир, неистовствующий в страсти сатир.
Д'Ажене взял статуэтку у нее из рук и поставил обратно на столик.
– Нет, Элеонора. Вы привели меня.
Она покраснела и отошла на середину комнаты.
– Итак, игра окончена. Я сделала глупую ошибку и теперь должна заплатить.
– А как вы думали закончится игра, когда начинали ее на балконе?
– Не так. Не так скоро.
– Я нетерпеливый человек. И потом, у меня нет много времени. Скоро прибудет курьер с моим назначением.
– С назначением?! Вы едете на войну? – Он уезжает. Она постаралась собрать разлетевшиеся осколки ее самообладания. Время, время, у нее нет времени. – Я не поняла. – Она должна изменить положение вещей, она должна подумать. – Возможно, вы находите войну более подходящей для посещений одной из ваших более доступных… почитательниц, – сказала она, ощущая пустоту при мысли о другой женщине в его объятиях.
Он засмеялся.
– Еще одно свидание в кустах? Это не те воспоминания, которые я хочу взять с собой.
«Если бы он не смеялся и не улыбался так, – подумала она. – Если бы его глаза не сияли удовольствием, поддразнивая. И если бы только его голос не проходил сквозь меня…»
– Элеонора, я хочу именно вас.
Она прошлась по комнате на подкашивающихся ногах, осматривая обстановку и место, как если бы это и правда интересовало ее. «Я хочу именно вас». Ее мысли затуманились. Ей следовало бы торжествовать, но в то время как у нее должны были быть в голове планы и хитрости, имелись лишь слабые представления о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41