— Мы больше не увидимся? — тихо спросила Анна.— Я постараюсь помочь вам. Нельзя позволить ему мучить вас. Я поговорю с дядей, и вместе мы что-нибудь придумаем. Вы получите вольную, станете актрисой.— Но я никогда не стану вашей женой?— Анна! Я боюсь даже мечтать об этом!— Но хотите это?— Так же сильно, как благоухает сейчас эта роза, — Репнин попытался поцеловать Анну, но она остановила его.— Не надо, Миша… Не сейчас.— Я понимаю, — кивнул он. — Я уезжаю к Долгоруким, но мыслями и сердцем я буду рядом с вами. Прощайте!Дверь за Репниным закрылась, и Анна без сил опустилась на стул возле трюмо.Она и в самом деле запуталась. Ей почти удалось убедить себя, что Репнин презирает ее, и с легкостью променял любовь крепостной на вольную любовь цыганки. Но вот уже в который раз Михаил доказывает ей свою преданность — он простил ее невольный обман, простил ее необоснованные обиды. Он, кажется, готов простить ей даже ее симпатию к Корфу. Репнин просто проявил чудеса благородства, спасая ее от управляющего и вынося из огня. Он не скрывает своих чувств, которые лишь окрепли в испытаниях. Он искренен в желании помочь ей. А что же она?Теперь уже Анна чувствовала себя недостойной такой любви. Тем более, что позволила поселиться в своем сердце новому чувству к другому мужчине. Более закрытому и мрачному, неверному и непредсказуемому. Чувству к тому человеку, кто сводит ее с ума своей невысказанной страстью и мучает — и ее, и себя, будучи не в силах справиться с этим влечением.Анна не знала, как себя дальше вести. Наверное, она могла бы обратиться за помощью к тому же Оболенскому, и великодушный князь, уже однажды бросившийся ей на помощь, наверняка сделал бы это еще раз. Но в глубине души Анна и не хотела ничьей помощи, с каким-то непонятным ей самой упорством жаждала она испить по капле чашу мучений до дна. Отчего-то мука казалась ей сладкой.Ее размышления прервал странный писк за дверью. Анна вышла из комнаты и ахнула — у порога лежал хорошенький пушистый комочек, котенок. Анна подняла его и прижала к себе, стараясь согреть. И вдруг увидела, как чуть в стороне стоит Корф и смотрит на нее с тоской и отчаянностью человека, которому больше нечего терять.— Хотите взять его себе? — грубоватым тоном спросил Корф.— А у вас были на него другие планы?— Да, я собирался назвать его Карлом Модестовичем и затем утопить.— Опять вы шутите, Владимир! Я знаю, что вы на такое не способны, — укоряюще сказала Анна, ласково гладя котенка по шерстке.— Я не ослышался? Вы только что выступили в роли моего адвоката? Неужели разглядели за маской чудовища доброе сердце?— А вы и есть добрый. К тому же, вы очень любите кошек. Помните, как помогали мне таскать сливки У Варвары?— Для наглого рыжего котяры, которого Григорий пригрел на конюшне? — кивнул Корф.— И совсем не наглого! Он был такой маленький и несчастный!— И поэтому ему потом всегда приходилось путешествовать с нами в отдельной корзине огромных размеров, — Владимир улыбнулся неожиданным воспоминаниям. — Вы можете взять себе и этого. Только таскать сливки вы меня больше не заставите. Тяжелая длань у Варвары — соломинка…— Спасибо, — обрадовалась Анна. Она решила подойти к нему, но отчего-то остановилась.— Вы по-прежнему меня боитесь? Боитесь, что я схвачу вас и силой утащу к себе? Поверьте, я не чудовище. Впрочем, я вас понимаю. Позвольте один вопрос, Анна. Есть ли надежда, что когда-нибудь вы сможете ответить на мои чувства?— Не стану давать ложных обещаний. Я не знаю.— Если бы я с самого начала признался вам в своих чувствах, могло бы все сложиться иначе?— Возможно.— Тогда забудем все! Давайте начнем все сначала, — с горячностью предложил Корф.— Невозможно забыть того, что уже произошло, — промолвила Анна.— Что же, благодарю вас за откровенность. Это даже к лучшему. Я не буду мучить себя несбыточными мечтами, а вы можете спокойно предаваться своим.Когда Корф ушел, Анна спустилась на кухню, чтобы покормить котенка.— Я назову его Лучик, — сказала Анна, с нежностью глядя, как Варвара поит котенка молоком из блюдца. Котенок был совсем еще кроха и не умел лакать — Варвара обмакивала какую-то тряпичку, намотанную на указательный палец, в молоко и подставляла палец котенку. А тот с удовольствием лизал тряпицу, полагая, что это его теплая, добрая мама.— И впрямь, какой-то он весь светлый, солнечный, — согласилась Варвара. — Хорошенький! Откуда он у тебя?— Владимир принес. Оставил под дверью, как будто котенок сам случайно забрался на второй этаж, а потом подарил его мне.— Подарил котенка? — покачала головой Варвара. — А я-то думала, что только у барыни Долгорукой рассудок помутился. И наш барин, похоже, тоже заболел — умом тронулся. Не знает, что девушке подарить, чтобы чувства свои правильно высказать.— Варя! Разве это от чувств? — смутилась Анна.— А от чего еще? Сдурел он совсем, вот и мечется. Ты бы хоть его приласкала, что ли, может, и отойдет, обмякнет. А потом, глядишь, и здраво рассуждать начнет.— Да она-то и целоваться по-человечески не умеет, куда ей барина приласкать! — с презрением бросила Полина, проходя в кухню.— Язык у тебя без костей! — прикрикнула на нее Варвара.— И язык без костей. И тело мягкое. Молодому барину нравится, — с вызовом глядя на Анну, заявила Полина.— Срам-то какой! Тьфу на тебя! — Варвара перекрестилась и замахнулась на Полину. — Иди-ка ты отсюда по добру по здорову, а то, не ровен час, попадешься под горячую руку, а она у меня — сама знаешь…— Соломинка, — сквозь слезы прошептала Анна, вспомнив слова Корфа.— Во-во! Соломинка — если опущу, мало не покажется!— А ты мне не грози! — встрепенулась Полина. — Я вот барину все расскажу, как вы его тут обсуждали, посмотрим, какой он тогда Анне подарок сделает — сто розог или полсотней обойдется.— Совести у тебя нет, — горестно сказала Анна.— Это у тебя нет совести. Смотри-ка, в одночасье двух кавалеров хочет охмурить!— Это тебя не касается! — побледнела Анна.— Как же это не касается? Ты у меня барина хочешь увести, а я и молчи? Ну, уж нет! И барона ей, и князя подавай! За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.— А я ни за кем и не гонюсь! Это ж ты у нас на деньги падкая, за копейку на любую подлость готова.— Тоже мне, святая невинность! Ты всегда красоте моей завидовала! Да таланту моему. Все вперед меня лезла — и в театре, и перед барином. Всю жизнь мне испортила, думаешь, я и сейчас терпеть стану?Полина не на шутку распалилась и, сверкнув глазами, стала искать, чем бы таким в Анну зашвырнуть. Увидела свежие яйца в корзинке, схватила одно из них и бросила в Анну. Яйцо пролетело мимо и с треском ударилось в косяк двери.— Это по какому же поводу артиллерийский салют? — вполне миролюбиво спросил Корф, едва успевший уклониться от этого символического снаряда.— А что она! — вскричала Полина. — Почему одним все, а другим ничего? Почему ей и котята, и розы…— Какие розы? — нахмурился Корф.— Да те, которыми ваш разлюбезный князь Аньке всю комнату засыпал!— Это правда? — тихо спросил Корф, оборачиваясь к Анне.— Правда, — гордо ответила она, смотря ему прямо в глаза.— Что же, котенок — не розы. Подкидыш, беспризорный выкормыш. Хорошо, если протянет дольше, чем успеют завянуть ваши цветы, — Корф сдержанно кивнул Анне и вышел.— Ты что ж это творишь, стерва?! — Варвара с половником бросилась на Полину.— А что я, что? — закричала та и наутек пустилась из кухни.— Да неужто ж князь всю комнату розами засыпал? — прогнав Полину, обернулась Варвара к Анне.— Нет, Варечка. Только одна роза-то и была. Только одна! — тоскливо произнесла Анна.Котенок на полу снова запищал. Анна подняла его, прижала к себе и принялась гладить.— А чего тогда перед барином похвалялась? Дразнила, что ли?— Ой, Варя! Я и сама не знаю, что я делаю. Запутал он меня — земля под ногами уже кругом идет!— Не нравится мне все это, девонька, — покачала головой Варвара. — Давно ведь вам уже пора договориться, а вы все ссоритесь. Не дело это! Ох, не дело… * * * Из кухни Корф тотчас же прошел в комнату для гостей и, открывая дверь, столкнулся на пороге с Репниным.— Ты все еще здесь? Разве я не велел тебе убираться отсюда и поживее?— Я уже ухожу, вот только решил проверить, не оставил ли чего.— Это важно — проверяй лучше. Чтобы потом не придумывал повода вернуться — мол, забыл у тебя в доме то, другое.— Ты несправедлив. Я же стараюсь делать, как лучше.— Лучше было бы, если бы ты, уезжая, не оставлял после себя мусора в доме.— Что ты имеешь в виду?— Я говорю о розах в комнате Анны.— О розах? Это от чистого сердца. Я не пытаюсь быть оригинальным в своих чувствах.— А я не требую ничего взамен.— С чего ты взял, что я корыстен? По-моему, это ты все время думаешь, как загладить свою вину перед Анной.— Сначала тебя раздражало мое равнодушие к ее судьбе, потом пришлась не по душе моя жестокость. Теперь тебя злит, что я готов заботиться о ней.— И ты называешь ее рабство заботой? Представляю, сколько зла ты ей еще причинишь, думая, что совершаешь благо. Ты на что-то надеешься? Полагаешь, если сам не помнишь, то и она забыла все твои издевательства?— Я помню все, — мрачно сказал Корф. — И знаю, что мне нечем гордиться. Но я никогда не отказался бы от Анны из-за того, что она крепостная.— А кто же отказывается? — улыбнулся Репнин. — Это тебя все время волновало ее происхождение. А я был обижен на Анну только за то, что она сразу же не сказала мне правду.— Не лги хотя бы мне, — скривился Корф. — Ты никогда не забудешь о ее происхождении. Даже если она будет свободна. Ты испортишь ей жизнь.— И это говоришь мне ты? Ты, кто с такой легкостью то тянет ее за собой, то отталкивает от себя?— Запомни, Анна останется со мной! — вскричал Корф.— Ты же ее хозяин — можешь приказывать, — пожал плечами Репнин.— Я сделаю ее счастливой. Она станет моей женой.— Только через мой труп!— Как вам будет угодно, сударь, — кивнул Корф.— Это вызов?— А что, князь Репнин считает ниже своего достоинства драться из-за крепостной?— Ты сам знаешь, что дело не в этом.— Ты прав, у нас просто нет выбора. Ты же не оставишь Анну в покое.— А ты, я смотрю, не прочь по-быстрому избавиться от соперника.— Не скажу, что мне по душе такой поворот событий…— Но делать нечего? — с иронией в голосе заметил Репнин. — Хотя мне тоже жаль. Завтра у тебя будет мой секундант.— Отлично! С нетерпением жду!— Значит, дуэль?— Дуэль, — повторил Корф и вдруг попросил. — Репнин, Анна не должна знать об этом.— Пожалуй, в этом я с тобой соглашусь. И позволь пройти — мне пора.Корф отступил в коридор и дал Репнину возможность выйти из комнаты. Потом он незаметно направился следом за ним, проверяя, действительно ли тот сейчас же и уедет. Но Михаил и не думал путать следы, он вышел во двор, оседлал Париса, которого держал за поводья полусонный Григорий. Потом Репнин пришпорил коня и умчался по дороге — прочь от имения.А Корф вернулся в кабинет, но, проходя через библиотеку, он увидел у книжных шкафов Анну.— Что вы здесь делаете?! — с раздражением воскликнул он.— Хотела выбрать книгу…— Разве вас не учили спрашивать разрешения у владельца, прежде чем что-либо взять в этом доме?— Но.., это же библиотека!.. — растерялась Анна. — Хорошо, если отныне для входа сюда требуется специальное разрешение, я обращусь к вам и зайду в другой раз!— Анна! — Корф заслонил собой дверь, мешая ей выйти. — Я прошу вас, останьтесь! Я должен сообщить вам очень… Очень важную вещь!— Что-то еще непредвиденное случилось?! — холодно спросила она.— Скажите, вы любите Репнина?!— Мне кажется, что это касается только нас двоих — меня и князя! — гневно ответила Анна.— Действительно! — с ненавистью воскликнул Корф. — И как это я не подумал — вас двоих! И все-таки ответьте мне — вы любите его?— Мое положение не позволяет мне любить князя!— Так скажите же ему об этом! Ах, да, я разрешаю вам — напишите ему, я распоряжусь, чтобы письмо ваше тотчас же передали князю.— Но я никогда не смогу сказать Мише, что больше не люблю его! Я не понимаю, почему вы просите меня об этом? Вы вынуждаете меня отказаться от Репнина только для того, чтобы расчистить дорогу себе?— Поверьте — это не так. Мне не нужно счастье, добытое подобным способом! Скажите, вы верите, хотя бы в глубине своего сердца, верите, что действительно сможете когда-нибудь быть вместе с ним?— Что вы все время пытаетесь мне сказать?— Согласны ли вы оставаться с ним теперь — теперь, когда князь знает, что вы крепостная! По душе ли вам быть возлюбленной, которую скрывают от высшего света, от близких? Быть любовью, которая вместо счастья приносит только горе и страдания?!— Хорошо, — прошептала Анна. — Я напишу князю. Вы правы, я крепостная, а его ждет блестящее будущее. Он достоин самых красивых и родовитых девушек Петербурга. Я напишу ему, что между нами все кончено.Анна поклонилась Корфу, невольно под ее взглядом отступившему к двери, и ушла.«Какой я болван», — подумал Корф. Ему стало стыдно. Он снова командовал Анной, он лишал ее возможности выбора, не оставляя ей времени самой определиться в ее чувствах к Михаилу."Я не просто болван, я негодяй, как сказал Миша, — негодяй и трус. У меня не хватило благородства отказаться от дуэли, и вот теперь я заставляю Анну написать письмо, чтобы убедить Репнина отменить дуэль. Я такой подлец! — сам все рассчитал: если Анна даст ему отставку, исчезнет самый важный повод для дуэли. Не я отбил ее у Михаила, я всего лишь «подбил» ее написать ему.Должно быть, он сразу же и не поверит, примчится тайно и станет ее убеждать. Но Анна — она наивная и добрая! — она откажет ему, и Репнин вынужден будет просить мировую. Уж конечно, он с уважением отнесется к выбору Анны. И не все ли будет равно, как она сделала свой выбор, по собственному разумению или по моему принуждению? Все будет кончено — все останутся живы. Не так уж важно, какой ценой достанется победа, ведь так?" — рассуждал Корф.Он прошел в кабинет и достал из сейфа ящичек с пистолетами, открыл его и принялся рассматривать оружие, медленно водя пальцами по холодному металлу.— Опять готовишься к дуэли? — раздался из глубины комнаты голос отца. — Ты неисправим, Владимир!— Не вижу иного способа разрешить это соперничество с Репниным. Наши отношения зашли в тупик.— И не было возможности остановиться раньше? Сколько еще людей должны пострадать из-за твоего несносного характера?— Вы опять защищаете кого-то другого, но не меня!— Если ты о Репнине, то могу тебя уверить — Миша сильный человек. Он не нуждается в моей защите. Но Анна… Сколько еще будут продолжаться ее мучения!— Ждать осталось недолго! Скоро все решится!— Опять ведешь себя, как мальчишка-задира! Видно, прошлая дуэль тебя ничему не научила!— Вы же сами говорили, что за любовь стоит бороться!— Убийство друга — не та цена, которую позволено заплатить за любовь женщины!— Почему же сразу убийство? Это будет честный поединок!— Но ты убежден, что погибнет Михаил! Не так ли?— По крайней мере, я не собираюсь умирать. Но я и не хочу Мишиной смерти. Надеюсь, мне все же не придется стрелять. Если Анна убедит Репнина в том, что она его не любит, дуэль потеряет для него всякий смысл.— Поверит ли он ей? Если она неравнодушна к Михаилу, то не сможет быть искренней.— Сможет. Она прекрасная актриса, вы же знаете.— О!.. Анну трудно заставить делать то, что ей не по душе. И помни — она никогда не полюбит убийцу и скорее возненавидит того, кто отнял у нее надежду на счастье.— То есть шансов, по-вашему, у меня в любом случае нет? Репнин — живой или мертвый — все равно будет мне помехой?!— У тебя есть только один шанс — отмени дуэль и предоставь Анне право выбора. Ибо истинная любовь не терпит насилия.— Basta! Хватит! — разозлился Владимир. — Каждый раз, когда вы даете мне советы, мое положение лишь ухудшается. И не говорите мне, что вы имели в виду совсем не то, что я сделал. Я поступлю так, как считаю нужным! Я буду драться — и пусть произойдет то, что должно произойти!Владимир встал и крикнул слугу, чтобы принесли огня. В свете свечей видение исчезло, и Корф почувствовал себя намного уверенней.— Позови ко мне Григория, немедленно, — велел он собравшемуся уходить слуге. Тот с готовностью кивнул и заспешил исполнять приказание — молодой барин сегодня был нервный.Корф подошел к портрету, повернул к себе и сказал: «Мы и прежде не могли часто найти общий язык. Почему вы никогда не принимали мою сторону, отец? Почему не слушали моих доводов? Я любил вас, всегда любил и люблю до сих пор. Но это вы, именно вы приучили меня свое мнение ставить превыше других, потому что всегда ставили его после собственного мнения — праведника! Как бы я хотел, чтобы хоть иногда вы позволяли бы себе оступаться и заблуждаться. Вы всегда знали, что хорошо, что плохо, знали меру всех вещей и поступков. Вы руководили мной и навязывали свои правила. Больше этому не бывать! Я взрослый! Я сам могу постоять за себя — разобраться с другом, завоевать женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17