Как переспелую сливу.
– Благодарю вас, лорд Эшдон, – холодно произнесла Каро. – Но хочу заверить вас, что поцелуи не помогут. – Она с удовольствием наблюдала, как он подпрыгнул на стуле, сверкая глазами, словно кинжалами. – Конечно же, я выполню свое обещание, – продолжила она. – Как еще я могу поступить?
– И это я слышу от женщины, которая отказалась от свадьбы, устроенной ее матерью? – проговорил он с кривой улыбкой. – Так кто же из нас лжец?
– Это совсем другое.
– Да, конечно. Это предполагает, что вы можете раздеться только после свадьбы. Несомненно, это более достойный путь.
– Я выбираю свой путь сама. В этом все дело.
– У меня сложилось впечатление, что все дело в том, чтобы заставить вас обнажить грудь, по крайней мере для моих глаз, рук и губ. Кажется, ни на что другое вы согласиться не можете, не так ли, Каро?
– Не могу не думать о том, о чем мы должны договориться, – промолвила она.
– Что это?
– Через несколько минут мы оба должны согласиться, что у меня исключительно красивая грудь.
Она не могла описать выражение его глаз, но точно знала, что ей оно очень понравилось, даже несмотря на то что стало немного страшно. И все же именно свирепость его выражения заставила ее мысленно улыбнуться. Тайно улыбнуться. Нехорошо, если Эшдон догадается, что она близка к победе.
Что бы сделала ее мама в такой ситуации? Она не стала бы нервничать или скромничать и не выказала бы никакого страха. Что было такого в ее матери, что лишало мужчин воли, а женщин заставляло подражать ей и копировать ее во всем? Много лет тому назад мама одевалась в красное и носила яркие перья в живописно уложенных волосах, и уже через два месяца все женщины города наряжались в попугаичьи перья. Но никто из них, по мнению отца, не сумел перещеголять Софию в экстравагантности. Однако, будучи ее дочерью, Каро не сомневалась, что обладает этим качеством. Что же касается попугаичьих перьев, то она до сих пор отлично помнила, как спросила маму об этом, когда цены на разноцветные перья подскочили до немыслимых высот, а мать ответила, что все должно выглядеть непринужденно.
Непринужденно. Ей придется распустить корсет и обнажить грудь перед мужчиной, и это должно выглядеть непринужденно.
Она это сделает.
– За дверью растет напряжение, – предупредил Эшдон. – Если вы действительно намерены выполнить свою часть договора, лучше поторопитесь.
Каро откашлялась и сказала:
– Пусть подождут. Я сделаю это в свое время и по-своему.
Эшдон поднял брови и придержал язык. Начало было многообещающим. Она не хотела, чтобы голос Эшдона звучал у нее в ушах, глаза смотрели на нее, а его длинные ноги тянулись к ней. Ей надо было мысленно услышать голос Софии. Что бы сделала ее мама? Что бы сказала она? После многих лет жизни рядом с ней и после невольного свидетельства сцен любви родителей девушка накопила солидный опыт.
Каро медленно сняла с правой руки длинную, выше локтя, белую перчатку. Эшдон жадно следил за ней, и его голубые глаза затуманились.
– Боюсь, придется это снять, – прошептала она, не сводя глаз со своих рук. – Надо, чтобы руки были свободны, когда я буду распускать корсет. Вы согласны, лорд Эшдон?
– Да, – хрипло произнес он.
Она сочла это хорошим знаком, медленно сняла вторую перчатку и провела обеими перчатками по ладони, словно лаская их, как пушистую кошечку, перед тем как отдать их лорду Эшдону.
– Будьте любезны подержать их, лорд Эшдон.
Эшдон наклонился и взял перчатки, аккуратно положив их на колени. Он не сводил глаз с нее, и они загорелись, будто голубые угольки. Она и это приняла как добрый знак.
– Может быть, немного трудно будет справиться с лентой. – Она пальцами коснулась длинной ленты, завязанной у нее под грудью и спускавшейся спереди до колен. – Моя служанка завязала ее очень туго. Может понадобиться ваша помощь, милорд, поскольку ожерелье, которое вы мне сегодня подарили, спускается немного ниже ленты. Не возражаете?
– Нет. – Его ответ больше походил на рычание, поскольку лорд Эшдон имел обыкновение рычать, особенно на нее. Она и это восприняла как очень добрый знак. Все складывалось очень хорошо. То, что она едва могла дышать, в счет не шло.
Он встал, заполнив собой комнату, всколыхнув огонь свечей, и мерцающий огонь осветил его решительное лицо. Это был высокий мужчина, стройный и широкоплечий. Губы его не привыкли к улыбке, а глаза светились радостью слишком редко. Это ее интриговало, потому что она не знала причину его грусти. В нем кипели грусть и страсть, борясь за преобладание.
Она тоже была не чужда сладострастия. Так пусть же грусть отступит, оставит борьбу за него.
– Это прекрасный жемчуг, не так ли? – спросила она, коснувшись ожерелья в самой его нижней точке. – Я рада, что вы подарили его мне.
Он стоял и молча смотрел на нее. Она протянула ему концы ленты с кисточками, и он взял их. Она казалась его пленницей на шелковом поводке.
– Благодарю вас, милорд, – выдохнула она, избегая его взгляда. Если она на него посмотрит, то вспомнит, кто он, и кто она, и что это – игра, в которой она хочет победить. – Шнуровка корсета очень слабая. У меня не будет проблем с ней, но вы должны быть очень старательны и очень решительны, иначе шнуровка вам не поддастся. Я бы этого не хотела, – сообщила она, робко вздохнув. – Не хочу, чтобы вы проиграли, милорд.
– Я не подведу, – пробормотал он, притянув ее к себе за концы ленты. – Только не в этом, Каро. Никогда.
Маленькими шажками она подошла к нему, опустив голову и отведя взор. Она наступала. Мама сделала бы то же самое.
Когда она была совсем близко, когда голова ее оказалась у его подбородка и он мог свободно ее обнять, она остановилась.
Его аромат заворожил ее: запах чистого белья, чистых волос, чистой кожи. Словно вершина горы, словно зимнее озеро, словно вечерняя долина. Словно Эшдон. Мир казался наполненным ароматами духов и цветов и насыщенным сладкими запахами, но Эшдон источал аромат чистоты. Из-за него все остальные запахи казались ложной чистотой, имитацией Эшдона.
Она распустила шнуровку корсета и позволила открыться верхней части сорочки. Маленькие косточки корсета не покрывали грудей. Это был французский фасон, а всем известно, что французы – непревзойденные модники. Кроме того, мама подсказала ей, что надеть – от белья до серег в ушах. Неужели она знала, что случится именно это? Неужели она как-то догадалась, что Эшдон немедленно потребует свое право, купленное за жемчужное ожерелье? Она знала о вызове, это была ее идея, в конце концов, но знала ли София, что Эшдон будет так зол и нетерпелив?
Конечно, она знала.
Возможно, не Эшдон сказал Даттону и Блейксли про то, что платой за нее являлось жемчужное ожерелье. Это могла сделать София. Каро не была куртизанкой. И не собиралась ею стать. Мама не хотела, чтобы она была куртизанкой, и она никогда не направит ее по этому пути.
Но почему она оказалась в гардеробной в доме герцога Гайда с распущенным корсетом перед лордом Эшдоном… совершенно очарованная?
От очарованности до влюбленности совсем недалеко.
Спасибо, мамочка!
Эшдон смотрел на нее взором, полным страсти, желания и, возможно, некоторого удивления. Она рискнула взглянуть на него, рассмотрела его лицо, наблюдая, как его губы приоткрылись, чтобы вздохнуть, заметила движение его ресниц, доходивших почти до бровей, и дымчатую линию ресниц на нижних веках.
Глаза его затуманились.
Она сама была как в тумане.
Жемчужное ожерелье спускалось по ее груди, сходясь в ложбинке и исчезая из виду за краем сорочки. Эшдон взял ее за талию и уперся большими пальцами под грудью. Шнуровка опустилась на запястья его рук.
Она едва могла дышать. Сердце бешено колотилось в груди, и она знала, что он слышит, как бьется ее сердце.
Из гостиной кто-то постучал в дверь гардеробной. Эшдон толкнул девушку в укромный уголок и повернулся так, чтобы заслонить ее спиной от двери.
– Это сумасшествие, Каро, – зарычал снова он. – Затяните корсет. Прикройтесь. Не хочу, чтобы вы были опозорены вот так.
– Никто не усомнится в моей добродетели, милорд, – тихо произнесла она. – Пусть весь мир называет меня опороченной. Мы с вами знаем, что я лишь вернула свой долг чести.
– К дьяволу честь! Не допущу, чтобы вы были опозорены ради какой-то глупой игры, начатой непонятно ради чего.
– Неужели, Эш? – Она подняла голову. У него была темная бородка, которая ей нравилась. – Вы преподнесли мне жемчужное ожерелье. Я предоставила вам все, что находится по его длине. Разве вы не хотите прикоснуться ко мне, не хотите видеть, как прекрасна моя грудь?
Он тихо выругался. Она не поняла слов, но его губы вдруг впились в ее рот, а его пальцы нырнули под сорочку.
Со сладострастным стоном она изогнулась в его руках. Неужели такое возможно? Неужели прикосновение рук могло сотворить такое?
Корсет ее распахнулся до самой ленты под грудью. Ее грудь полностью оказалась в руках Эшдона, таких крепких, горячих, нежных и настойчивых. Его поцелуй проник в нее глубоко и надолго, и она открыла губы, чтобы принять его. Жемчужины впились в ее грудь. Он сгреб в кулак жемчуг и оттолкнул ее от себя, а ее губы все еще искали его, открытые, влажные, голодные.
Он жадно смотрел на нее горящими голубыми глазами, задыхаясь, и в тишине шелковой комнаты дыхание его казалось громким. Он держал ее с помощью жемчужного ожерелья, теперь затянутого вокруг ее шеи. Его сжатая напряженная рука покрылась набухшими венами. Он казался голодным, бешено жаждущим ее почти с невообразимой силой.
Она испытывала то же самое. Она ничего не хотела, кроме Эшдона.
– Не сопротивляйтесь, – хрипло прошептала она. – Возьмите то, что выиграли.
– Кто вы такая? – выдохнул он. – Как вы можете говорить такое, желать…
– Я женщина, – перебила его она. – Ничего больше. Просто женщина. Скажите, разве не женщину вы хотите?
Он покачал головой, словно человек, очнувшийся от кошмарного сна посреди холодной ночи, растерянный и напуганный.
– Вы не понимаете, что говорите. Вы даже не знаете, что предлагаете.
– Тогда объясните мне, – попросила она, глядя ему в глаза, желая его, надеясь, что он желает ее.
Голоса из гостиной стали еще громче.
– Прикройтесь, – скомандовал он.
Она попыталась. Она действительно старалась, но руки не слушались ее. Она дрожала от того, что они сделали и что она хотела, чтобы он сделал с ней. Он был прав: она совсем не знала, чего хотела, но точно знала, чего хотела единственно от него.
Эш стоял, заслоняя ее от двери, пока она возилась с корсетом. Сорочка совсем сбилась, губы распухли, а волосы спутались.
Дверь распахнулась с шумом, и их взорам предстала толпа в гостиной. Каро высоко подняла голову, руками придерживая распущенный корсет, пока Эшдон заслонял ее от любопытных глаз.
Впереди толпы стоял лорд Генри Блейксли, четвертый сын герцога Гайда, как всегда, с выражением любопытства на лице. Рядом с ним находилась София, чье выражение менялось от изумления до одобрения.
– Как прелестно, – промолвила София. – Вижу, что свадьба не за горами.
Глава 19
– София, должен возразить, – сказал Генри Блейксли. – Я подарил Каролине жемчужное ожерелье так же, как Эшдон. Не понимаю, почему он должен получить право жениться на вашей прелестной дочери только потому, что заперся с ней в гардеробной. Дайте мне пять минут с ней наедине в этом шкафу, и пускай тогда Каролина выбирает.
Силою природы, а в данном случае природой было совершенное падение человечности и расцвет любопытства, они были буквально вытолкнуты из гардеробной через золотую спальню и дальше в комнату, которая официально в маршрут ассамблеи не входила. Кабинет этот ничем особенным не отличался, он даже выкрашен был в ослепительно белый цвет. Но здесь они смогли укрыться и здесь узнали, что София была решительно настроена не выпускать Каро из дома Гайда, пока дело не будет закончено.
Это означало, что Каро должна выйти замуж немедленно.
То, что Эшдону предстояло сражаться за восхитительно растрепанную Каро, почему-то его бесило.
Блейксли не помнил, чтобы ему когда-либо было так весело на приеме.
– Я не думаю, что в этой ситуации жемчужное ожерелье – решающий фактор, – сказал ему Даттон. – Вы помните жемчуг, который я преподнес ей всего через мгновение после вашего величественного жеста? Надо учитывать и меня, не так ли, Каролина?
Когда Даттон протиснулся в кабинет, Блейксли подумал, что Эшдон снова его ударит. Он не сделал этого только из-за ужасной тесноты. Если бы Эшдон мог размахнуться, он бы не раздумывал ни минуты.
– Не надо притворяться, что вам до нее есть дело, – набросился Эшдон на Даттона. – Всего шесть часов тому назад вы увивались за Анни Уоррен.
– Лорд Эшдон, что за лексикон! – воскликнула София, улыбнувшись только уголками губ. – Пожалуйста, не забывайте, что моя дочь – леди и совершенно невинна. – А когда пауза слишком затянулась, София добавила: – Не так ли?
– Конечно! – произнес Эшдон.
– Конечно, – повторила София, ласково кивнув.
Никто не спрашивал Каролину, словно это могло быть неловко, и никто не хотел заставлять ее чувствовать себя еще более неловко. Для всех, кто был знаком с устройством дамского корсета – а все в комнате имели об этом представление, – стало очевидно, что с корсетом Каро что-то случилось. И если в беспорядке корсет, то и Каро тоже.
Блейксли поблагодарил Бога за то, что никогда не попадал в подобную ситуацию, что бы он ни говорил назло Эшдону. На самом деле именно София втянула его в это дело, чтобы помочь дочери заманить медлительного Эшдона. А поскольку Луиза Кирклэнд тоже знала, что происходит в этой комнате, как и весь дом, он обрадовался, что теперь у него тоже появилась возможность заманить ее.
Блейксли не сомневался, что София продумала и этот вариант. Умная женщина, эта София Дэлби. Надо быть осторожнее, чтобы не попасть в ее ловушку.
– Кажется, мое мнение никого не интересует, – спокойно произнесла Каролина или почти спокойно, если учитывать, что она теперь была примером скандалистки, которой консервативные мамочки ближайшие десять лет будут пугать своих дочерей на выданье.
– Конечно же, интересует, дорогая, – пропела София, забирая перчатки Каро из сжатого кулака Эшдона и небрежно передавая их дочери.
Блейксли проглотил усмешку и громко откашлялся.
– Простите, – обратился он к собравшимся.
Эшдон посмотрел на него так, словно ударил в живот.
– А теперь скажи, кого из этих прекрасных джентльменов ты выберешь себе в мужья, Каро? – спросила София. – Ты свободна в своем выборе, потому что они тебя скомпрометировали, прекрасную девушку, из хорошей семьи с безупречной репутацией, которая была незапятнанна, пока они не преподнесли тебе на виду у всего общества довольно неуместный, слишком личный и чрезвычайно дорогой подарок. Верно, лорд Генри? Лорд Даттон? И, конечно, чтобы не забыть, лорд Эшдон?
Блейксли задумался. Он получил удар, но не от Эшдона. Будь она проклята, эта София, за ее ум. Его заманили в эту авантюру, пообещав маленькую месть Луизе Кирклэнд. Месть была превосходной, если в результате он женится на Каролине Тревелиан.
– Простите, леди Дэлби, – сухо произнес Даттон. – Но в гардеробной заперся с вашей дочерью не я.
– Как это было мило со стороны лорда Эшдона, – вежливо заметила София. – Он спас Каролину из такой неловкой ситуации. Нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, лорд Эшдон. Моя бедная девочка была ужасно оскорблена на виду у всех. Если бы я была рядом, то смогла бы предотвратить это. Но, – она вздохнула, – меня рядом не оказалось, и какое счастье, что лорд Эшдон по-отечески, позволю себе так выразиться, защитил мою невинную дочь. Она так невинна, не правда ли, Эшдон? – подсказала ему София.
– Конечно! – выдавил из себя Эшдон. – Но вряд ли меня можно считать ее отцом.
Он казался очень обиженным. София же выглядела совершенно довольной. Блейксли в это время решил придержать язык и понаблюдать, как именно София завершит сражение за алтарь.
– Естественно, нет, – согласилась София. – Это просто фигура речи и совершенный комплимент вам, лорд Эшдон. Вы же подарили моей дочери восхитительное по всем статьям жемчужное ожерелье, как и эти двое джентльменов. На ней теперь ваше ожерелье?
– Совершенно определенно, мое.
Он произнес это, как бы точнее выразиться, с гордостью профессионала? Хозяина? Блейксли сложил руки на груди и прислонился к двери, за которой был вестибюль. Естественно, Каролина покраснела. Как интересно! Что же произошло в этой маленькой комнате?
– А остальные ожерелья? Каро, не говори, что ты их потеряла.
– Конечно нет, – ответила Каролина, суетливо поправляя корсет.
– Тогда где они? – не унималась София.
При этом вопросе Каролина раскраснелась совершенно откровенно, и настало время откашляться Эшдону. София только подняла свои черные брови и ждала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Благодарю вас, лорд Эшдон, – холодно произнесла Каро. – Но хочу заверить вас, что поцелуи не помогут. – Она с удовольствием наблюдала, как он подпрыгнул на стуле, сверкая глазами, словно кинжалами. – Конечно же, я выполню свое обещание, – продолжила она. – Как еще я могу поступить?
– И это я слышу от женщины, которая отказалась от свадьбы, устроенной ее матерью? – проговорил он с кривой улыбкой. – Так кто же из нас лжец?
– Это совсем другое.
– Да, конечно. Это предполагает, что вы можете раздеться только после свадьбы. Несомненно, это более достойный путь.
– Я выбираю свой путь сама. В этом все дело.
– У меня сложилось впечатление, что все дело в том, чтобы заставить вас обнажить грудь, по крайней мере для моих глаз, рук и губ. Кажется, ни на что другое вы согласиться не можете, не так ли, Каро?
– Не могу не думать о том, о чем мы должны договориться, – промолвила она.
– Что это?
– Через несколько минут мы оба должны согласиться, что у меня исключительно красивая грудь.
Она не могла описать выражение его глаз, но точно знала, что ей оно очень понравилось, даже несмотря на то что стало немного страшно. И все же именно свирепость его выражения заставила ее мысленно улыбнуться. Тайно улыбнуться. Нехорошо, если Эшдон догадается, что она близка к победе.
Что бы сделала ее мама в такой ситуации? Она не стала бы нервничать или скромничать и не выказала бы никакого страха. Что было такого в ее матери, что лишало мужчин воли, а женщин заставляло подражать ей и копировать ее во всем? Много лет тому назад мама одевалась в красное и носила яркие перья в живописно уложенных волосах, и уже через два месяца все женщины города наряжались в попугаичьи перья. Но никто из них, по мнению отца, не сумел перещеголять Софию в экстравагантности. Однако, будучи ее дочерью, Каро не сомневалась, что обладает этим качеством. Что же касается попугаичьих перьев, то она до сих пор отлично помнила, как спросила маму об этом, когда цены на разноцветные перья подскочили до немыслимых высот, а мать ответила, что все должно выглядеть непринужденно.
Непринужденно. Ей придется распустить корсет и обнажить грудь перед мужчиной, и это должно выглядеть непринужденно.
Она это сделает.
– За дверью растет напряжение, – предупредил Эшдон. – Если вы действительно намерены выполнить свою часть договора, лучше поторопитесь.
Каро откашлялась и сказала:
– Пусть подождут. Я сделаю это в свое время и по-своему.
Эшдон поднял брови и придержал язык. Начало было многообещающим. Она не хотела, чтобы голос Эшдона звучал у нее в ушах, глаза смотрели на нее, а его длинные ноги тянулись к ней. Ей надо было мысленно услышать голос Софии. Что бы сделала ее мама? Что бы сказала она? После многих лет жизни рядом с ней и после невольного свидетельства сцен любви родителей девушка накопила солидный опыт.
Каро медленно сняла с правой руки длинную, выше локтя, белую перчатку. Эшдон жадно следил за ней, и его голубые глаза затуманились.
– Боюсь, придется это снять, – прошептала она, не сводя глаз со своих рук. – Надо, чтобы руки были свободны, когда я буду распускать корсет. Вы согласны, лорд Эшдон?
– Да, – хрипло произнес он.
Она сочла это хорошим знаком, медленно сняла вторую перчатку и провела обеими перчатками по ладони, словно лаская их, как пушистую кошечку, перед тем как отдать их лорду Эшдону.
– Будьте любезны подержать их, лорд Эшдон.
Эшдон наклонился и взял перчатки, аккуратно положив их на колени. Он не сводил глаз с нее, и они загорелись, будто голубые угольки. Она и это приняла как добрый знак.
– Может быть, немного трудно будет справиться с лентой. – Она пальцами коснулась длинной ленты, завязанной у нее под грудью и спускавшейся спереди до колен. – Моя служанка завязала ее очень туго. Может понадобиться ваша помощь, милорд, поскольку ожерелье, которое вы мне сегодня подарили, спускается немного ниже ленты. Не возражаете?
– Нет. – Его ответ больше походил на рычание, поскольку лорд Эшдон имел обыкновение рычать, особенно на нее. Она и это восприняла как очень добрый знак. Все складывалось очень хорошо. То, что она едва могла дышать, в счет не шло.
Он встал, заполнив собой комнату, всколыхнув огонь свечей, и мерцающий огонь осветил его решительное лицо. Это был высокий мужчина, стройный и широкоплечий. Губы его не привыкли к улыбке, а глаза светились радостью слишком редко. Это ее интриговало, потому что она не знала причину его грусти. В нем кипели грусть и страсть, борясь за преобладание.
Она тоже была не чужда сладострастия. Так пусть же грусть отступит, оставит борьбу за него.
– Это прекрасный жемчуг, не так ли? – спросила она, коснувшись ожерелья в самой его нижней точке. – Я рада, что вы подарили его мне.
Он стоял и молча смотрел на нее. Она протянула ему концы ленты с кисточками, и он взял их. Она казалась его пленницей на шелковом поводке.
– Благодарю вас, милорд, – выдохнула она, избегая его взгляда. Если она на него посмотрит, то вспомнит, кто он, и кто она, и что это – игра, в которой она хочет победить. – Шнуровка корсета очень слабая. У меня не будет проблем с ней, но вы должны быть очень старательны и очень решительны, иначе шнуровка вам не поддастся. Я бы этого не хотела, – сообщила она, робко вздохнув. – Не хочу, чтобы вы проиграли, милорд.
– Я не подведу, – пробормотал он, притянув ее к себе за концы ленты. – Только не в этом, Каро. Никогда.
Маленькими шажками она подошла к нему, опустив голову и отведя взор. Она наступала. Мама сделала бы то же самое.
Когда она была совсем близко, когда голова ее оказалась у его подбородка и он мог свободно ее обнять, она остановилась.
Его аромат заворожил ее: запах чистого белья, чистых волос, чистой кожи. Словно вершина горы, словно зимнее озеро, словно вечерняя долина. Словно Эшдон. Мир казался наполненным ароматами духов и цветов и насыщенным сладкими запахами, но Эшдон источал аромат чистоты. Из-за него все остальные запахи казались ложной чистотой, имитацией Эшдона.
Она распустила шнуровку корсета и позволила открыться верхней части сорочки. Маленькие косточки корсета не покрывали грудей. Это был французский фасон, а всем известно, что французы – непревзойденные модники. Кроме того, мама подсказала ей, что надеть – от белья до серег в ушах. Неужели она знала, что случится именно это? Неужели она как-то догадалась, что Эшдон немедленно потребует свое право, купленное за жемчужное ожерелье? Она знала о вызове, это была ее идея, в конце концов, но знала ли София, что Эшдон будет так зол и нетерпелив?
Конечно, она знала.
Возможно, не Эшдон сказал Даттону и Блейксли про то, что платой за нее являлось жемчужное ожерелье. Это могла сделать София. Каро не была куртизанкой. И не собиралась ею стать. Мама не хотела, чтобы она была куртизанкой, и она никогда не направит ее по этому пути.
Но почему она оказалась в гардеробной в доме герцога Гайда с распущенным корсетом перед лордом Эшдоном… совершенно очарованная?
От очарованности до влюбленности совсем недалеко.
Спасибо, мамочка!
Эшдон смотрел на нее взором, полным страсти, желания и, возможно, некоторого удивления. Она рискнула взглянуть на него, рассмотрела его лицо, наблюдая, как его губы приоткрылись, чтобы вздохнуть, заметила движение его ресниц, доходивших почти до бровей, и дымчатую линию ресниц на нижних веках.
Глаза его затуманились.
Она сама была как в тумане.
Жемчужное ожерелье спускалось по ее груди, сходясь в ложбинке и исчезая из виду за краем сорочки. Эшдон взял ее за талию и уперся большими пальцами под грудью. Шнуровка опустилась на запястья его рук.
Она едва могла дышать. Сердце бешено колотилось в груди, и она знала, что он слышит, как бьется ее сердце.
Из гостиной кто-то постучал в дверь гардеробной. Эшдон толкнул девушку в укромный уголок и повернулся так, чтобы заслонить ее спиной от двери.
– Это сумасшествие, Каро, – зарычал снова он. – Затяните корсет. Прикройтесь. Не хочу, чтобы вы были опозорены вот так.
– Никто не усомнится в моей добродетели, милорд, – тихо произнесла она. – Пусть весь мир называет меня опороченной. Мы с вами знаем, что я лишь вернула свой долг чести.
– К дьяволу честь! Не допущу, чтобы вы были опозорены ради какой-то глупой игры, начатой непонятно ради чего.
– Неужели, Эш? – Она подняла голову. У него была темная бородка, которая ей нравилась. – Вы преподнесли мне жемчужное ожерелье. Я предоставила вам все, что находится по его длине. Разве вы не хотите прикоснуться ко мне, не хотите видеть, как прекрасна моя грудь?
Он тихо выругался. Она не поняла слов, но его губы вдруг впились в ее рот, а его пальцы нырнули под сорочку.
Со сладострастным стоном она изогнулась в его руках. Неужели такое возможно? Неужели прикосновение рук могло сотворить такое?
Корсет ее распахнулся до самой ленты под грудью. Ее грудь полностью оказалась в руках Эшдона, таких крепких, горячих, нежных и настойчивых. Его поцелуй проник в нее глубоко и надолго, и она открыла губы, чтобы принять его. Жемчужины впились в ее грудь. Он сгреб в кулак жемчуг и оттолкнул ее от себя, а ее губы все еще искали его, открытые, влажные, голодные.
Он жадно смотрел на нее горящими голубыми глазами, задыхаясь, и в тишине шелковой комнаты дыхание его казалось громким. Он держал ее с помощью жемчужного ожерелья, теперь затянутого вокруг ее шеи. Его сжатая напряженная рука покрылась набухшими венами. Он казался голодным, бешено жаждущим ее почти с невообразимой силой.
Она испытывала то же самое. Она ничего не хотела, кроме Эшдона.
– Не сопротивляйтесь, – хрипло прошептала она. – Возьмите то, что выиграли.
– Кто вы такая? – выдохнул он. – Как вы можете говорить такое, желать…
– Я женщина, – перебила его она. – Ничего больше. Просто женщина. Скажите, разве не женщину вы хотите?
Он покачал головой, словно человек, очнувшийся от кошмарного сна посреди холодной ночи, растерянный и напуганный.
– Вы не понимаете, что говорите. Вы даже не знаете, что предлагаете.
– Тогда объясните мне, – попросила она, глядя ему в глаза, желая его, надеясь, что он желает ее.
Голоса из гостиной стали еще громче.
– Прикройтесь, – скомандовал он.
Она попыталась. Она действительно старалась, но руки не слушались ее. Она дрожала от того, что они сделали и что она хотела, чтобы он сделал с ней. Он был прав: она совсем не знала, чего хотела, но точно знала, чего хотела единственно от него.
Эш стоял, заслоняя ее от двери, пока она возилась с корсетом. Сорочка совсем сбилась, губы распухли, а волосы спутались.
Дверь распахнулась с шумом, и их взорам предстала толпа в гостиной. Каро высоко подняла голову, руками придерживая распущенный корсет, пока Эшдон заслонял ее от любопытных глаз.
Впереди толпы стоял лорд Генри Блейксли, четвертый сын герцога Гайда, как всегда, с выражением любопытства на лице. Рядом с ним находилась София, чье выражение менялось от изумления до одобрения.
– Как прелестно, – промолвила София. – Вижу, что свадьба не за горами.
Глава 19
– София, должен возразить, – сказал Генри Блейксли. – Я подарил Каролине жемчужное ожерелье так же, как Эшдон. Не понимаю, почему он должен получить право жениться на вашей прелестной дочери только потому, что заперся с ней в гардеробной. Дайте мне пять минут с ней наедине в этом шкафу, и пускай тогда Каролина выбирает.
Силою природы, а в данном случае природой было совершенное падение человечности и расцвет любопытства, они были буквально вытолкнуты из гардеробной через золотую спальню и дальше в комнату, которая официально в маршрут ассамблеи не входила. Кабинет этот ничем особенным не отличался, он даже выкрашен был в ослепительно белый цвет. Но здесь они смогли укрыться и здесь узнали, что София была решительно настроена не выпускать Каро из дома Гайда, пока дело не будет закончено.
Это означало, что Каро должна выйти замуж немедленно.
То, что Эшдону предстояло сражаться за восхитительно растрепанную Каро, почему-то его бесило.
Блейксли не помнил, чтобы ему когда-либо было так весело на приеме.
– Я не думаю, что в этой ситуации жемчужное ожерелье – решающий фактор, – сказал ему Даттон. – Вы помните жемчуг, который я преподнес ей всего через мгновение после вашего величественного жеста? Надо учитывать и меня, не так ли, Каролина?
Когда Даттон протиснулся в кабинет, Блейксли подумал, что Эшдон снова его ударит. Он не сделал этого только из-за ужасной тесноты. Если бы Эшдон мог размахнуться, он бы не раздумывал ни минуты.
– Не надо притворяться, что вам до нее есть дело, – набросился Эшдон на Даттона. – Всего шесть часов тому назад вы увивались за Анни Уоррен.
– Лорд Эшдон, что за лексикон! – воскликнула София, улыбнувшись только уголками губ. – Пожалуйста, не забывайте, что моя дочь – леди и совершенно невинна. – А когда пауза слишком затянулась, София добавила: – Не так ли?
– Конечно! – произнес Эшдон.
– Конечно, – повторила София, ласково кивнув.
Никто не спрашивал Каролину, словно это могло быть неловко, и никто не хотел заставлять ее чувствовать себя еще более неловко. Для всех, кто был знаком с устройством дамского корсета – а все в комнате имели об этом представление, – стало очевидно, что с корсетом Каро что-то случилось. И если в беспорядке корсет, то и Каро тоже.
Блейксли поблагодарил Бога за то, что никогда не попадал в подобную ситуацию, что бы он ни говорил назло Эшдону. На самом деле именно София втянула его в это дело, чтобы помочь дочери заманить медлительного Эшдона. А поскольку Луиза Кирклэнд тоже знала, что происходит в этой комнате, как и весь дом, он обрадовался, что теперь у него тоже появилась возможность заманить ее.
Блейксли не сомневался, что София продумала и этот вариант. Умная женщина, эта София Дэлби. Надо быть осторожнее, чтобы не попасть в ее ловушку.
– Кажется, мое мнение никого не интересует, – спокойно произнесла Каролина или почти спокойно, если учитывать, что она теперь была примером скандалистки, которой консервативные мамочки ближайшие десять лет будут пугать своих дочерей на выданье.
– Конечно же, интересует, дорогая, – пропела София, забирая перчатки Каро из сжатого кулака Эшдона и небрежно передавая их дочери.
Блейксли проглотил усмешку и громко откашлялся.
– Простите, – обратился он к собравшимся.
Эшдон посмотрел на него так, словно ударил в живот.
– А теперь скажи, кого из этих прекрасных джентльменов ты выберешь себе в мужья, Каро? – спросила София. – Ты свободна в своем выборе, потому что они тебя скомпрометировали, прекрасную девушку, из хорошей семьи с безупречной репутацией, которая была незапятнанна, пока они не преподнесли тебе на виду у всего общества довольно неуместный, слишком личный и чрезвычайно дорогой подарок. Верно, лорд Генри? Лорд Даттон? И, конечно, чтобы не забыть, лорд Эшдон?
Блейксли задумался. Он получил удар, но не от Эшдона. Будь она проклята, эта София, за ее ум. Его заманили в эту авантюру, пообещав маленькую месть Луизе Кирклэнд. Месть была превосходной, если в результате он женится на Каролине Тревелиан.
– Простите, леди Дэлби, – сухо произнес Даттон. – Но в гардеробной заперся с вашей дочерью не я.
– Как это было мило со стороны лорда Эшдона, – вежливо заметила София. – Он спас Каролину из такой неловкой ситуации. Нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, лорд Эшдон. Моя бедная девочка была ужасно оскорблена на виду у всех. Если бы я была рядом, то смогла бы предотвратить это. Но, – она вздохнула, – меня рядом не оказалось, и какое счастье, что лорд Эшдон по-отечески, позволю себе так выразиться, защитил мою невинную дочь. Она так невинна, не правда ли, Эшдон? – подсказала ему София.
– Конечно! – выдавил из себя Эшдон. – Но вряд ли меня можно считать ее отцом.
Он казался очень обиженным. София же выглядела совершенно довольной. Блейксли в это время решил придержать язык и понаблюдать, как именно София завершит сражение за алтарь.
– Естественно, нет, – согласилась София. – Это просто фигура речи и совершенный комплимент вам, лорд Эшдон. Вы же подарили моей дочери восхитительное по всем статьям жемчужное ожерелье, как и эти двое джентльменов. На ней теперь ваше ожерелье?
– Совершенно определенно, мое.
Он произнес это, как бы точнее выразиться, с гордостью профессионала? Хозяина? Блейксли сложил руки на груди и прислонился к двери, за которой был вестибюль. Естественно, Каролина покраснела. Как интересно! Что же произошло в этой маленькой комнате?
– А остальные ожерелья? Каро, не говори, что ты их потеряла.
– Конечно нет, – ответила Каролина, суетливо поправляя корсет.
– Тогда где они? – не унималась София.
При этом вопросе Каролина раскраснелась совершенно откровенно, и настало время откашляться Эшдону. София только подняла свои черные брови и ждала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29