Поскольку она продолжала хранить молчание, он снова заговорил, и снова довольно резко:– Ну? И о чем ты думаешь сейчас? Она пожала плечами.– О чем я могу думать? Вы мой супруг, и, о чем бы я ни думала, ничего уже не изменить.Он хотел услышать совсем другие слова, но, во всяком случае, пока что она не произнесла ничего такого... неприятного... Он повернулся, чтобы наполнить вином бокалы. Протягивая ей один из них, сказал:– Хочу заверить вас, леди, что не следует пугаться, глядя на мое лицо. Уроды поневоле становятся весьма искусными любовниками.Ее смутили и задели его слова, и она совершенно искренне ответила:– Я не вижу здесь никакого урода. О ком вы говорите? Карлейль возликовал в душе: он понял по ее тону, что она отнюдь не лукавит и что, хотела она того или нет, сделала ему комплимент. С удовольствием он отпил из бокала, и Джиллиана не замедлила сделать то же самое.– Мне хочется, чтобы ты подошла ко мне поближе, жена, – негромко сказал он, не сводя с нее глаз.Ей захотелось опять отвернуться, наклонить голову, и чтобы волосы упали на лицо и закрыли его, но она послушно сделала три шага навстречу ему, держа бокал перед собой, как щит, и остановилась, чуть ли не упираясь в его массивную грудь и не сводя с нее глаз, пока он не взял из ее рук бокал и не поставил на стол. Приподняв ей подбородок, он наклонился и впился губами в ее губы, что вызвало у нее не столько испуг, сколько крайнее удивление. Она инстинктивно отшатнулась, но он удержал ее за плечи, крепко прижав к себе. Ее руки мешали, оставаясь между их телами, и он сказал, что будет удобнее, если она вытащит их и просто обнимет его, после чего снова начал целовать ее, ощущая девическую свежесть губ.Она опять послушала его и соединила руки у него за спиной, испытывая совершенно новое, непривычное ощущение, которое начиналось там, где его губы соприкасались с ее ртом, и потом словно скользило вниз по телу, туда, где остался шрам от неловкого удара молодого напарника.Поцелуи длились невыносимо долго, и, когда она приоткрыла рот, чтобы вдохнуть воздуха, туда проник язык Карлейля. В этот момент он с удивлением почувствовал, как ее руки сильнее сжали его, не то со страстью, не то от неожиданности или испуга. Такое движение возымело свое действие: он испытал внезапное острое возбуждение и немного отстранился от нее. Всему свое время, подумал он, и свое место. Впереди у них целая ночь. И еще череда ночей. Если новобрачная не поторопится перерезать ему горло... Он невольно улыбнулся и постарался переключить мысли на другое, но у него ничего не вышло... Нет, решительно заключил он, нужно держать себя в руках, он уже давно не юнец, и, кроме того, надо считаться с тем, что женщина, которая у него в объятиях, еще невинна и нельзя, чтобы ее первое соприкосновение с мужчиной произошло в подобных условиях. Его несдержанность может надолго испугать даже такую смелую и сильную девушку-воина, как Джиллиана. А ведь она уже его законная жена...Он увидел, как она внимательно смотрит на него, словно желая о чем-то спросить, чего не понимает, чему удивляется.– Какой странный... – произнесла она наконец.– О чем ты говоришь?– Поцелуй... Не думала, что он может так действовать. Признание звучало трогательно и забавно и потому требовало объяснения с его стороны.– Мы сделали первый шаг, – сказал он, – ведущий... – Куда?– К свершению. – Она слегка вздрогнула, и он спросил: – Ты боишься?– Не боли, нет.Сейчас она смотрела прямо ему в глаза невинным и смелым взглядом, от которого он вновь почувствовал возбуждение.– Тогда чего же?Он уже отошел от нее, вновь наполнил бокалы вином, осушил свой. Джиллиана медлила с ответом, и, когда тот прозвучал, Карлейль удивился его необычности.– Я боюсь... близости, – сказала она. – Потому что всегда была... привыкла быть одна.Прежде чем он нашел что сказать в ответ, раздался легкий стук в дверь, и вошла королева Изабелла.– Идемте же, – проговорила она. – Все вас ждут, хотят приветствовать.Бедная королева, как видно, все время искала какое-то занятие и, если не находила, чувствовала себя неуютно.Карлейль отставил бокал, в который вновь собирался налить вина, взял Джиллиану за руку и вышел вслед за неугомонной королевой из комнаты. Глава 5 Никогда еще Джиллиане не приходилось находиться во главе стола, на самом почетном месте. И сейчас она молила Бога, чтобы никогда больше и не пришлось. Согласно традиции, молодожены должны были на глазах у всех есть с одного блюда, и супругу предписывалось отдавать своей будущей спутнице жизни самые лакомые кусочки. Однако Карлейль чувствовал, что подобное поведение с его стороны показалось бы Джиллиане в лучшем случае насмешкой, если не оскорблением, и постарался не очень ретиво следовать обычаю. У него не выходили из головы слова, сказанные ею перед приходом королевы, они прозвучали как вызов, конечно, не нарочитый, но обязывающий быть готовым если не к явному сопротивлению, то к определенным трудностям в общении с человеком, привыкшим к одиночеству. Тем более что он отнюдь не имел намерения принуждать ее к чему-либо, хотя в то же время не мог себе вообразить, что предстоящая ночь не станет брачной.Самый первый тост произнес Роберт Брюс, не спускавший глаз с Джиллианы и отметивший про себя, что она кажется более спокойной, не такой далекой от всего происходящего, как раньше, хотя остается такой же неулыбчивой. После Брюса звучало еще множество тостов, с каждым разом все непристойнее. Менестрели не отставали от них в своих песнях, которые сопровождались раскатами смеха, особенно с той стороны, где сидели шотландцы. Многие из песен Джиллиана знала, даже могла сама спеть, но никогда раньше ей в голову не приходило, что, к примеру, слова о «руке, скользящей между цветами у леди» могли иметь иное значение, догадавшись о котором она не могла не покраснеть.Джон нередко подавал знак слуге, чтобы тот наполнял ее чашу, вино с пряностями пилось легко и приятно, и она не заметила, как выпила несколько больше, чем хотела. Карлейль посчитал, что так будет лучше.Гости кричали, что сегодняшние молодожены чересчур тихи и застенчивы, призывали их включиться в не слишком пристойные разговоры, подхватить припев очередной песни со словами «Уложи поскорей эту леди...». Песня была последней и входила в разряд традиционных, после чего супругу следовало поступить согласно тому, что рекомендовалось в ней.Карлейль, судя по всему, не пропустил пожелание мимо ушей, потому что снял руку Джиллианы со стола и положил к себе на колени.– Там очень твердое, – сказала она, покраснев еще больше.– И это все для тебя, – ответил он в духе только что звучавших застольных разговоров. – Но не сию минуту, а немного позднее.Он ожидал, что она вырвет руку, но она слегка сжала то, что находилось у нее под пальцами, – ее движение еще нельзя было назвать лаской, но и отвращением тоже. Скорее досмотр, исследование, потому что она произнесла совершенно серьезно, не в силах скрыть волнение:– Весьма интересно. Как и поцелуи.Заявление он воспринял с тайным восторгом и посчитал его необычайно смелым для ее возраста и воспитания, и его вожделение уже вырвалось наружу. Но он осилил себя, вспомнив свою Марту, которая и годы спустя после первой ночи опасалась его силы и страстности.Менестрели отложили музыкальные инструменты, и королева Изабелла, снова взяв на себя роль блюстительницы традиций, захлопала в ладоши и объявила:– Пойдемте, дамы! Нам предстоит готовить новобрачную для постели!Джиллиана кинула на Карлейля испуганный, растерянный взгляд, с которым и вышла из зала, а он подумал, что не так уж бесстрашна его юная супруга, как только что ему казалось.Король Англии, все время проявлявший весьма мало интереса ко всему действию, тоже поднялся от стола и покинул зал под предлогом срочных дел государственной важности, оставив своих баронов для дальнейшего поддержания традиций, соответствующих отмечаемому событию.Роберт Брюс, отойдя от группы шотландцев, прибывших с ним в Виндзор, , приблизился к Карлейлю и уселся рядом.– Ну как, – повторил он свою излюбленную шутку, – она еще не прирезала тебя?Карлейль отвечал в его же духе:– Хочу надеяться, она потерпит хотя бы до завтра. Роберт посерьезнел.– Завтра, даст Бог, мы тронемся отсюда, – сказал он и добавил в прежнем тоне: – Смотри, чтобы она могла управлять конем не хуже, чем тобою...Обычно Мария не принимала участия в таких действиях, как подготовка девушки к брачной ночи, но сейчас поднялась из-за стола вместе с другими женщинами и отправилась в комнату для гостей. Она понимала: Джиллиане будет мучительно неприятно предстать голой перед посторонними женщинами и тем более мужчинами, которые станут разглядывать ее шрамы, интересоваться их происхождением, и собиралась избавить девушку от части переживаний хотя бы тем, что сама поможет ей раздеться. Никто, конечно, не посмеет помешать сестре короля и недавней воспитательнице помочь снять одежду с ее подопечной.Женщины предложили Джиллиане воспользоваться отдельной комнатой и затем препроводили в гостевую, подготовленную для брачной пары. Кровать не была широкой, по поводу чего Эдит легкомысленно заметила, что шире и не нужно: ведь мужчина и женщина составят одно целое. Она и королева уже начали расстегивать на Джиллиане платье, когда Мария отстранила их и сама принялась за различные ленты и крючки, успев вовремя прикрыть роскошными волосами девушки длинный шрам на плече.Зато цепочка с рубином на шее была замечена, и королева спросила, откуда у нее такая драгоценность.– Мой подарок, – коротко объяснила Мария.Она уже освободила Джиллиану от платья, которое передала Эдит, а Рианнон достались остальные части одежды и обувь.Теперь новобрачная стояла совершенно раздетая, если не считать золотой цепочки и того, что волосы прикрывали плечи и грудь, доходя почти до бедер. То ли оттого, что впервые в жизни ее выставили напоказ, то ли от предвкушения того, что неминуемо должно произойти, ее соски отвердели, и она чувствовала возбуждение.Долго ожидать в женском обществе не пришлось: двери широко распахнулись, и в комнату вошли Роберт Брюс, Уорик, Глостер, подталкивая перед собой совершенно обнаженного Джона Карлейля, которого они успели раздеть в соседней комнате. Появление новобрачного сопровождалось смехом и притворно негодующими вскриками многих из присутствующих женщин, а мужчины, столпившиеся у дверей, начали высказывать свое восхищение красотой и статями невесты. Сестра Мария и тут была настороже и повернула ее так, чтобы в поле зрения находилась грудь, а также не отмеченные шрамами спина и ягодицы.– А теперь довольно, – шепнула она Джиллиане. – Скорее в постель.И та не заставила себя упрашивать, нырнула под одеяло и натянула его до самого горла, взглядом поблагодарив Марию, которая кивнула в ответ.– Ну что ж, – со смехом возгласил Брюс, – им есть чем заняться и без нас. Пошли отсюда!Он поклонился королеве и направился к выходу. Та, пожелав новобрачным счастливой ночи, последовала за ним, и то же сделали все остальные женщины и мужчины. Последний из них плотно закрыл за собой дверь.Джон Карлейль стоял молча и неподвижно в том виде, в каком его ввели в комнату, пока все не ушли. Только тогда он шагнул к двери, задвинул засов, после чего обернулся и посмотрел на жену.Та неподвижно лежала, закрывшись до подбородка, и, казалось, чересчур внимательно и изучающе смотрела на него широко открытыми серьезными глазами. В достаточно ярком свете множества свечей она видела, что и раздетый он выглядит таким же огромным, как в одежде. Темно-рыжие волосы спадали на плечи и прикрывали нижнюю часть лица, такого же цвета были они у него на могучей груди, а также на животе и еще ниже. Под ее взглядом он снова ощутил возбуждение, и глаза Джиллианы раскрылись еще шире, наблюдая удивительное незнакомое явление.– Сейчас я должен буду прикоснуться к тебе, – сказал он, не отходя от дверей. – Мы должны стать мужем и женой.– Да, я знаю, – отвечала она. – Только хочу признаться вам, что я... что мое тело испорчено.У него упало сердце: он подумал с удивлением и злостью, что она признается ему в утере невинности. Ну что ж, решил он, даже лучше – он не должен будет беспокоиться, что причинит ей боль, поскольку она уже достаточно опытна.Но пока он пытался успокоить себя, отрешиться от чувства свирепой ревности и горького разочарования, Джиллиана вдруг откинула одеяло и с трогательной естественностью, поднявшись с постели, отодвинув мешающую ей преграду из собственных волос и не сводя глаз с его лица, показала ему один за другим свои шрамы.От движения рук ее груди приподнялись и напряглись, откинутые волосы позволили рассмотреть каждый изгиб тела, и вначале он не видел вообще никаких шрамов и рубцов, но потом, заставив себя слегка успокоиться, взглядом опытного воина смог определить причину каждого ранения и чуть ли не силу удара.Джиллиана не сумела прочесть по его лицу и понять чувства, овладевшие им. Больше всего ее беспокоило, что он может отнестись с презрением к ее отметинам на теле, которыми она дорожила, считая их знаками вечной преданности отцу, его урокам, памяти о нем. Она приготовилась к яростному противодействию, если бы Карлейль позволил себе сказать что-либо насмешливое или уничижительное. Но он только негромко произнес:– Расскажи мне сама о своих ранениях.Он понял вдруг, что испытывает даже некую радость при виде ее шрамов, рассказ о которых может помочь ей избавиться от чувства страха, уменьшить напряжение. Шрамы изгнали из его души злую ревность, вернули спокойствие.Уловив в его голосе подлинный интерес, даже уважение, Джиллиана снова откинулась на подушки и заговорила.– Я сама виновата, – услышал он ее искреннее признание. – Потому что ошибалась и за ошибки должна была поплатиться. Разве не так?Его восхитила ее прямота – в ней он увидел доблесть истинного воина.Она продолжала говорить, а он тем временем подвинул к постели поднос с едой и флягу вина.– ...Вот этот я получила в одиннадцать лет. – Джиллиана дотронулась до своего плеча. – Питер был тогда выше – меня... вы его видели недавно в лесу... я, помню, сделала неправильный выпад, смотрела на него, а не на клинок...Карлейль присел рядом с ней на постель, протянул бокал с вином. Он понимал, что происходящее приобретает несколько курьезный характер: супруг сидит и слушает полудетский рассказ, вместо того чтобы схватить новобрачную в объятия, накрыть своим телом, совершить то, чего она так боится, но что, несомненно, вызывает у нее немалый интерес.Однако он продолжал внимательно слушать, а она, ощущая его внимание, продолжала благодарно рассказывать.– ...А вот этот, – она коснулась левого бедра, – когда мне исполнилось четырнадцать. Мой другой напарник, он оказался намного сильнее меня, хотя я более быстрая и ловкая... Я тогда только начала биться настоящим большим мечом и еще не привыкла к его весу...– Вижу, рану прижигали, – сказал Карлейль, наклоняясь к ее ноге и легко проводя пальцем по рубцу.– Да. Брат Уолдеф, помню, говорил, что если бы еще на дюйм глубже, то ногу не спасти.Спокойствие, с которым говорила о своих ранах юная красивая девушка, так поразило его, что он почувствовал необходимость сделать большой глоток вина.Джиллиана тоже немного отпила из своего бокала, глядя в глаза Карлейлю и видя в них теплоту и сочувствие.– А третья рана? – спросил он.И снова его палец заскользил по рубцу, туда, ближе к лону, однако его легкие прикосновения почти не ощущались.– Тоже моя вина... вернее, травы, на которой я поскользнулась и упала прямо на острие меча. Но слава Богу, Питер все же успел выдернуть его из раны, прежде чем...Она недоговорила: понятно и так, что она находилась между жизнью и смертью.– Ее тоже прижигали, – сказал Карлейль, продолжая гладить рубец и позволяя себе захватывать ту часть тела, где рубца не было.Пожалуй, самая необычная форма ласки по отношению к женщине, вдруг подумалось ему, и он чуть не улыбнулся. Дыхание участилось, возбуждение вновь охватывало его: Джиллиана смотрела попеременно то ему в лицо, то на его руку, но оставалась спокойной. Спокойнее, чем прежде.– Теперь вы расскажите мне о своих ранах, – проговорила она, без опаски касаясь пальцами его изуродованной щеки.Его пронзила вспышка желания, но он погасил ее, сказав себе, что ждать уже недолго, и, стараясь, чтобы голос не выдал его, рассказал о битве при Стерлинге, когда в него угодила вражеская стрела.Закончив рассказ и отпив еще вина, он произнес с легкой улыбкой:– Итак, брат Уолдеф отметил нас обоих каленым железом. – И добавил: – Допей свое вино. Мы уже немало поведали друг другу.Не отнимая пальцев от его лица, она другой рукой приняла от него бокал и осушила его.Все годы после смерти Марты он считал, что люди, особенно женщины, стараются не смотреть на его лицо, обезображенное шрамами, а уж о том, чтобы прикоснуться к ним, погладить, вообще не шло речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30