Кэтрин знала его всю свою жизнь, и он ей никогда не нравился. Он был четвертым из семерых сыновей в хорошей семье, состоявшей из порядочных и набожных приверженцев епископальной церкви. Все остальные дети стали гордостью своих чопорных и строгих родителей, а вот Юэн всегда был паршивой овцой в семье и с самого детства отличался жестокостью. Как-то раз, когда Кэтрин была еще совсем маленькой, она укусила его за коленку, увидев, как он зверски избивает лошадь. Ни он, ни она в глубине души так и не забыли этот давний случай и не простили друг друга, но после гибели Майкла Юэн начал откровенно и нагло ухаживать за нею, вернее, домогаться ее самым оскорбительным и непристойным образом. Женщины всегда становились для него легкой добычей, и он презирал их за это. Ей казалось, что он преследует ее так упорно лишь по одной причине: она никогда не скрывала своего отвращения к нему. Его привлекала именно ее неприязнь. Кэтрин ни за что на свете не стала бы поддерживать с ним никаких отношений, будь он хоть трижды кузеном Майкла, если бы только Юэн не оказался таким богатым источником полезных сведений о движении северных кланов, о политических настроениях в южной части Шотландии, о развитии революции в целом. Она знала, что у него есть друзья, находящиеся в самой гуще событий, и что он сам не раз выполнял секретные задания якобитов. Когда ее отец погиб, и она решила принять непосредственное участие в восстании, ей поневоле пришлось обратиться к Юэну за советом, а он познакомил ее с Оуэном Кэткартом.
Оуэн Кэткарт. Это он придумал план с похищением документов, из-за которого она теперь оказалась в безвыходном положении. Как только они сделают привал и отойдут подальше от Бэрка, она спросит у Юэна, где сейчас Оуэн Кэткарт и знает ли он о том, что с ней случилось. Кэтрин надеялась, что Оуэна не арестовали. Он показался ей человеком расчетливым и холодным, но она ни на минуту не сомневалась в его порядочности, равно как и в его искренней преданности делу Стюартов. Это выгодно отличало его от Юэна, для которого, по глубокому убеждению Кэтрин, революция была всего лишь предлогом, позволявшим ему вести разгульную и бесчестную жизнь.
День уже начал клониться к закату, стало смеркаться, а они все ехали и ехали. Кэтрин думала, что они остановятся в Пенрите, но нет, Юэн даже не сбавил шаг. Она с трудом держалась в седле от усталости и в сгущающихся сумерках еле различала колеи на дороге, когда Макнаб наконец окликнул ее и объявил привал. По его указанию она повернула лошадь на грунтовую аллею, по обеим сторонам которой тянулись высокие кусты живой изгороди, безлиственные в это время года, и вскоре выехала к стоявшему на поляне сельскому домику с хозяйственными пристройками сзади. В одном из окон горел свет, из трубы над крышей вился дымок.
Юэн велел Бэрку спешиться и передал свой пистолет Кэтрин. Он как раз связывал Бэрку руки за спиной, когда дверь коттеджа распахнулась и на пороге появился человек.
– Привет, это я, Юэн! – окликнул хозяина Макнаб. – Не выходите, я сейчас приду!
Покончив с веревкой, он толкнул Бэрка назад, к его лошади.
– Ни с места, – прозвучал короткий приказ. – Кэтти, пристрели его, если начнет дурить.
С этими словами Юэн направился к дому. Кэтрин осторожно слезла с лошади и взяла ее под уздцы, надеясь, что в полутьме Бэрку не видно, лежит ее палец на спусковом крючке или нет. Она направила на него пистолет, стараясь придать себе решимости.
– Не пытайся что-либо предпринять.
Предупреждение прозвучало фальшиво даже в ее собственных ушах: что он мог сделать, стоя со связанными руками в шести шагах от нее?
– У меня и в мыслях не было, – устало ответил Бэрк, ссутулив плечи, чтобы хоть немного облегчить боль в спине, – пытаться что-либо предпринимать.
– Значит, ты веришь, что я в тебя выстрелю?
– С величайшим удовольствием. Да и прицелишься, надо полагать, получше, чем в прошлый раз.
Кэтрин судорожно сглотнула:
– Несомненно.
– Но, может быть, ты по доброте душевной уступишь эту привилегию своему галантному кавалеру, Кэт?
– Возможно.
Она попыталась небрежно пожать плечами.
– Я думаю, так оно и будет, – продолжал Бэрк. – Хотя вряд ли ты откажешь себе в удовольствии понаблюдать, как он это сделает. Твое великодушие не простирается столь далеко. Тебе же приятно будет посмотреть, как я умираю?
– Бэрк, ради всего святого…
Кэтрин запнулась, не зная, что сказать. Ей хотелось все ему объяснить, но это было невозможно.
– Неужели мы не можем хотя бы поговорить друг с другом по-человечески? – умоляюще попросила она, машинально проводя рукой по волосам. – Осталось потерпеть всего лишь сутки, а потом мы расстанемся навсегда.
– По-человечески? – Его рот презрительно скривился. – Мне трудно беседовать по-человечески, когда на меня наставлен пистолет, милая. А ты всерьез полагаешь, что мы могли бы стать друзьями? Зачем? Чтобы успокоить свою совесть?
– Нет, я…
– Избавь меня от объяснений. Для меня друзья – это одно, а враги – совсем другое, и я стараюсь их не путать. И если по моей ноге поползет змея, я не стану приглашать ее погреться у меня на груди.
И опять Кэтрин судорожно перевела дух.
– Я не заслуживаю такой жестокости. Ты и я…
– Что ты называешь жестокостью, Кэт?
Несмотря на все его громадное самообладание, во взоре Бэрка полыхнуло бешенство.
– Развяжи мне руки, и я покажу тебе, что такое жестокость. Ну давай, попробуй! С каким удовольствием я взял бы тебя за горло и свернул тебе шею!
Она отшатнулась, мотнув головой, как будто он ее ударил. В темноте Бэрк не мог разобрать, что выражает ее взгляд, но страдание явственно проступило даже в уголках напряженно сжатого рта. Ему, вероятно, следовало радоваться этому, но он, напротив, почувствовал себя совсем скверно. Как ни удивительно, даже теперь ему, все еще хотелось к ней прикоснуться, и не для того, чтобы причинить боль, нет, он стремился ее утешить, стереть с ее лица это страдальческое выражение.
Глядя, как она пытается овладеть собой, удерживая в руке пистолет, под тяжестью которого дрожала ее тонкая кисть, он вдруг сказал неожиданно для самого себя:
– Ладно, давай поговорим по-человечески. Как ты сама сказала, это ненадолго. Полагаю, еще день я смогу потерпеть.
Кэтрин смигнула слезы и встретилась с ним глазами.
– Ты правду говоришь? – спросила она с такой робкой надеждой в голосе, что его сердце растаяло.
– Да, я говорю правду. Но взамен ты должна кое-что для меня сделать.
Он уже видел у нее за плечом выходящего из дома и направляющегося к ним Юэна.
– Что?
Бэрк слегка усмехнулся, увидев, как настороженно нахмурилось ее лицо:
– Скажи этому сукину сыну, чтобы дал мне воды напиться.
Лицо девушки разгладилось. В эту самую минуту к ним подошел Юэн, переводя подозрительный взгляд с Бэрка на Кэтрин и обратно. Он вынул из ее руки пистолет и приказал ей идти в дом.
– Зачем? Что ты задумал?
– Делай что тебе велят! – раздраженно рявкнул Юэн.
Она не двинулась с места.
– Черт побери, женщина, я собираюсь отвести на постой твоего английского дружка. Он поспит еще одну ночку в амбаре, только на этот раз тебе не придется согревать его своей теплой задницей. А теперь ступай куда велено, а не то я тебя перекину поперек колена и выпорю прямо здесь, у него на глазах.
Кэтрин побагровела. Она не могла себя заставить взглянуть на Бэрка. Ладно, Юэну Макнабу она еще покажет, на что она способна! Поскорей бы остаться с ним наедине и выложить все, что она о нем думает, да так, чтобы до него дошло. Ну а пока сотня грязных ругательств замерла у нее на языке. Бросив на Юэна последний взгляд, полный бессильной ярости, она повернулась и решительно зашагала к дому.
14
Вся захваченная подготовкой страстной обличительной речи, предназначенной исключительно для ушей Юэна Макнаба, Кэтрин не постучала в дверь и ворвалась в коттедж как к себе домой. Она остановилась и замерла в дверях, встретив изумленные взгляды мужчины, сидевшего за столом, и женщины, хлопотавшей у очага в дальнем конце просторной и удобной комнаты.
– Прошу прощения. Здравствуйте, я Кэт…
Ей пришлось прерваться на полуслове. Кто эти люди? – впервые спросила она себя. Друзья Юэна, конечно, раз он по приезде представился хозяину дома по имени, и не просто друзья, политические союзники, надо полагать: ведь он должен был им объяснить, почему запирает английского офицера в их амбаре. Значит, ничего страшного не будет, если она тоже назовет им свое настоящее имя.
– Меня зовут Кэтрин Макгрегор. Кажется, Юэн предполагает, что мы у вас сегодня заночуем. Благодарю вас за гостеприимство.
Мужчина встал и поклонился, пробормотав: «Леди Кэтрин». Значит, Юэн уже успел сообщить им, кто она такая. Женщина подошла поближе и сделала почтительный реверанс. На лице у нее было написано острое любопытство и что-то еще, но что именно? Неприязнь? Они представились как Дональд и Флора Росс и пригласили ее присесть на скамье поближе к огню. Миссис Росс, молодая женщина приятной наружности со светло-каштановыми волосами, собранными в узел, принесла ей чашку горячего чая, и Кэтрин с благодарностью принялась потягивать его, согреваясь у огня. Дональд Росс, молчаливый мужчина, по виду намного старше жены, снова сел к столу и вернулся к прерванному занятию: он чистил ружье. Кэтрин попыталась завязать разговор; ее попытки были встречены вежливо, но без дружеского тепла. Наконец она заметила, что хозяева украдкой наблюдают за нею, а один раз перехватила многозначительный взгляд, которым они обменялись между собой. Вот только что он означал? Это так и осталось для нее загадкой. Она умолкла и задумчиво уставилась на огонь.
Вскоре к ним присоединился Юэн. Миссис Росс спросила гостью, не желает ли она умыться перед ужином, и Кэтрин последовала за нею в спальню.
– Вот вода для умывания, леди Кэтрин. – Хозяйка указала на кувшин и таз на умывальнике, стоявшем возле кровати в небольшой, скромно обставленной спальне.
– Прошу вас, миссис Росс, зовите меня просто Кэтрин.
В ответ миссис Росс лишь поджала губы, демонстративно не предложив Кэтрин называть ее Флорой.
Кэтрин испустила бессильный вздох и, готовясь к умыванию, стала расстегивать рукава своего зеленого бархатного платья. При этом ее взгляд упал на заляпанную, мятую юбку. Она безуспешно попыталась стряхнуть пыль и грязь рукой.
– Ваше платье выглядит просто ужасно, – внезапно заметила миссис Росс.
Кэтрин решила про себя, что это были первые искренние слова, произнесенные хозяйкой дома за все время их краткого знакомства. Она виновато улыбнулась и кивнула, признавая очевидную правоту замечания.
– Возьмите одно из моих.
– Нет, что вы, я не могу его принять!
– Конечно, я не могу предложить ничего роскошного, к чему вы, без сомнения, привыкли, но по крайней мере оно чистое и приличное.
С этими словами она вынула сверток из сундука, стоявшего в ногах постели, расправила его, и Кэтрин увидела, что это простое платье из домотканой шерсти серо-голубого цвета, скромно отделанное светло-зеленой лентой.
– Вы очень добры, миссис Росс, но, честное слово, я не могу его принять.
– Почему нет? У нас примерно один размер. Наверное, вы считаете, что для вас оно недостаточно хорошо.
– О, Боже, конечно, нет! Это прекрасное платье, оно мне очень нравится! Просто вы меня совсем не знаете, а мне нечего дать вам взамен, у меня нет ни денег, ни…
– Денег? – переспросила миссис Росс, возмущенно вздернув подбородок.
– Ну вот, теперь вы обиделись. Пожалуйста, простите меня.
Кэтрин все больше нервничала. Вдруг ее осенило.
– Предлагаю вам обмен. Я приму ваше платье и поблагодарю вас от всей души за вашу щедрость, но только при условии, что вы согласитесь взять мое.
Миссис Росс с сомнением оглядела мятое и грязное платье, а Кэтрин, не удержавшись, рассмеялась.
– Честное слово, еще совсем недавно это было прекрасное платье, и ему можно вернуть прежний вид, если немного постараться.
Она расправила юбки и сделала пируэт:
– Ну как? Вы согласны?
Впервые за все время миссис Росс улыбнулась. Это была нерешительная, робкая улыбка, но все-таки лучше, чем ничего, подумала Кэтрин.
Вскоре хозяйка ее покинула, чтобы приготовить ужин, а Кэтрин, оставшись одна, принялась гадать, что же рассказал о ней Россам Юэн Макнаб. Все? Тогда понятно, почему они так холодно держатся. Нетрудно вообразить, что они о ней думают: женщина дворянского рода, с титулом согласилась обслуживать английских солдат, чтобы выведать их военные секреты. В эту минуту ей самой подобная мысль показалась чудовищной. Невозможно было и дальше делать вид, будто она и вправду руководствовалась исключительно патриотическими соображениями, когда решила принять участие в этой безумной авантюре. Уж скорее надо было признать, что ею двигали безрассудство и страсть к саморазрушению. Ну и, конечно, жажда мести. Впервые она поняла, что ее побуждения были низменными, а не благородными, впервые впустила в душу чувство стыда.
Ужин, поданный на стол в большой комнате, оказался простым, но вкусным. Разговор велся в основном между Юэном и Дональдом Россом, и касался он исключительно хода восстания. Росс с воодушевлением рассказывал о том, что в Манчестере принц Чарли и его маленькая повстанческая армия наконец-то встретили радушный прием. Несколько представителей благородных семейств присоединились к восставшим, не говоря уж о фермерах, ремесленниках и прочем простом люде. Теперь они продвигались на юг, к Дерби, и Росс выразил уверенность, что осада Лондона – это лишь вопрос времени. Главным преимуществом Карла Стюарта был стремительный характер наступления, самым слабым его местом по-прежнему оставалась малочисленность войск. Тем не менее, за исключением замков Стерлинг и Думбартон, а также нескольких фортов на севере и королевского замка в Эдинбурге, вся Шотландия была им покорена.
Уверенность Росса в победе оказалась заразительной. Кэтрин ощутила знакомое по временам юности воодушевление, мысль о том, что она действительно принимает дело революции близко к сердцу, подбодрила и утешила ее. Все-таки приятно было сознавать, что не одно лишь стремление лично насолить англичанам привело ее к нынешнему плачевному положению. Она выросла в ожидании революции, торопила ее приход, надеялась на успех, хотя ее представления о последствиях восстания были, конечно, по-детски наивными. Ей вдруг вспомнились слова, однажды сказанные Бэрком, о том, что на войне не бывает правых и неправых, просто солдаты убивают друг друга на чужой земле ради чуждых и непонятных для них самих целей. Что это было, спросила она себя, проявление безверия и разочарования, или, напротив, высшей политической мудрости?
– Камберленд – настоящий мясник, – говорил меж тем Юэн, прерывая ход ее размышлений своей горячностью. – Он сейчас в Личфилде, как вам известно.
Дональд Росс кивнул.
– Уэйд просто болван, да и Коуп не лучше, но вот герцог Камберленд – человек опасный.
– Я согласен, – нахмурившись, заметил Росс. – Камберленд не только сын короля, но и самый способный генерал, каким Англия могла бы похвастаться впервые за долгое время. Он человек жестокий, но его тактика приносит плоды.
– Он мясник, – повторил Юэн, отодвинув от себя тарелку и откинувшись на спинку стула. – Ну что ж, Кэт, – продолжал он с плохо скрытой издевкой, – разве тебе не интересно узнать, как все прошло в Карлайле?
– Еще как интересно, – выдавила Кэтрин.
Он был ей настолько неприятен, что она едва могла заставить себя взглянуть на него, но из уважения к хозяевам пришлось проявить вежливое внимание.
– Он пал так же легко, как Эдинбург. Они сдались без боя, даже гарнизон в замке капитулировал. Горцы потеряли всего двоих.
– Значит, на двоих больше, чем хотелось бы.
– Как я уже говорил тебе, Дональд, леди Кэтрин внесла свою, пусть скромную, но важную лепту в эту победу. Разве не так, Кэт?
– Нет, не так, – ответила она, краснея.
– Ну-ну, не скромничай. Может, тебе и не удалось выполнить свое задание тютелька в тютельку, но, зная тебя, я уверен, что ты отдалась ему душой и телом.
За столом воцарилось гробовое молчание. У Кэтрин звенело в ушах от возмущения и стыда. Ей не верилось, что он действительно говорит все это ей в лицо, при людях.
– Вряд ли тебе об этом известно, Дональд, – как ни в чем не бывало продолжал Юэн, – но леди Брэйморэй обладает особым даром, можно сказать, удивительным и неповторимым талантом; это просто редкостная удача для всех нас, что она решила употребить его на благо семейства Стюартов. Полагаю, на свете существует не так уж много женщин, способных принести высшую жертву во имя того, что является, в сущности, чисто мужским делом: произвести в стране государственный переворот.
Он улыбнулся одними зубами, в то время как его глаза блеснули откровенной злобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49