Он добавил, что бросить ее в подобном положении не может просить его даже родной отец.
— И вообще, сударь, — закончил он мягко, — я пришел к выводу, что утратил вкус к деревенскому воздуху.
Больше он никогда не имел дела со своим семейством.
Сара смутно помнила мать, высокую женщину со впалой грудью и с копной светлых волос, обладательницу несомненно яркой красоты. Она никогда до конца не верила рассказу Себастьяна, что мать умерла от лихорадки. Казалось гораздо более вероятным, что она сбежала с кем-то из своих приятелей по пивным или театрам, которые она посещала и после замужества.
Пока Сара была ребенком, Себастьян безуспешно менял одну должность репетитора на другую, изредка писал в журналы, пока редакторы не стали его избегать за попытку опубликовать проект парламентской реформы. Они еле сводили концы с концами, меняя жилища, изредка наслаждаясь случайным периодом относительного благополучия со всплесками настоящей экстравагантности, порой не имея денег, чтобы поесть хоть раз в день. Такое положение дел казалось Саре вполне естественным: она не знала иной жизни. Она узнала, где можно купить самую дешевую еду, как торговаться за каждое пенни с продавцами, она не хуже Себастьяна умела увернуться от кредиторов, а в случае невозможности — встретить их достойно. Они вели кочевую жизнь, которая всегда имели привкус приключения, в котором они непременно участвовали оба. Они обожали друг друга и не мыслили себе счастья врозь. Себастьян во всех отношениях обращался с ней как со взрослой женщиной: она научилась читать почти тогда же, когда говорить, и подсознательно впитала крохи знаний, которыми он с ней делился. Их с Себастьяном знали во всех кофейнях и тавернах на Флит-Стрит и Стрэнде.
Когда Саре исполнилось одиннадцать, она пошла работать в одну из модных мастерских. Себастьян не смог этому воспрепятствовать, ибо к этому времени он привык подчиняться всем ее решениям. Он говорил что-то неясное о «других идеях», которые имел в отношении ее будущего, но она не обращала внимания на его обеспокоенное бормотание и бросилась в омут новых впечатлений. Одной из ее обязанностей была доставка поручений и пакетов в важные дома высокопоставленных горожан. Ей часто давали подобные поручения, потому что она была сообразительна и умела читать и писать. Иногда ей позволяли присутствовать на примерках, где она жадно слушала сплетни, которые разносились по комнатам, наполненным ароматами духов, разговоры о балах, приемах и скандалах, рассказы о скучной жизни при дворе Георга Третьего. Таким образом ей удалось заглянуть в мир, который был выше ее привычного уровня; ее пальцы с завистью прикасались к бархатным портьерам и мягким коврам, высокие зеркала отбрасывали первые отражения ее фигуры в полный рост. Она видела, с какой суетой готовятся приемы и званые обеды, порой она вместе с толпой зевак наблюдала приезд гостей. Она вскоре стала общей любимицей дам, которые шили у ее хозяйки; она была хорошенькой и в их присутствии держалась приветливо и послушно. Они баловали ее и испортили бы, если бы она не была достаточно умна и прозорлива, чтобы этого не допустить. Хотя она была еще только ребенком, они отдавали ей ненужные предметы роскоши: шарфики, кусочки кружева. Она их продавала или припрятывала, не будучи так глупа, чтобы, подражая дамам, напяливать их на себя. Они заставляли ее болтать с ними на ее забавном французском, которому она выучилась у Себастьяна, — и вообще она удостаивалась гораздо большего внимания, чем положено ученице портнихи. Она знала, что хозяйке не нравится то положение, которое она умудрилась занять, но некоторым важным дамам нравилось возиться с ней, поэтому ее и не выгоняли, хотя не обходилось без неодобрительного качания головой.
Так прошел год. В конце этого года Себастьян сбежал из долговой ямы и укатил из Лондона на первом же дилижансе, который попался ему на пути, прихватив с собой Сару. Оказалось, что этот дилижанс направлялся в Рай. К тому времени, когда они подыскали там комнату, Саре удалось распустить слух, что они переехали туда ради поправки здоровья ее отца. В Рае жизнь его потекла более размеренно и упорядоченно: он достаточно легко нашел учеников, когда назвал имена своего отца и того политика-консерватора, у которого работал, в качестве рекомендации.
Перемена резко отозвалась на Саре: она с благодарностью приспособилась к более спокойному темпу жизни, сознавая, что избавилась от постоянной суеты большого города. Она стала настаивать на том, чтобы Себастьян изменил свои привычки и не заставил их снова сниматься с насиженного места. Совершенно неожиданно ей захотелось респектабельности.
— Итак, любовь моя, ты хочешь, чтобы я исправился? — спросил отец, играя ее волосами, рассыпанными по плечам. — Ну что ж, посмотрим, посмотрим!
Он приложил небольшое усилие, которое исполнило Сару надежды. Они отказались от комнат и сняли крошечный домик; живя там без посторонних глаз, она могла скрывать его склонность к пьянству. Между ними существовал как бы негласный договор, который позволял извинять эту слабость, а если она его одолевала — скрывать ее. Сара изобрела легенду о какой-то таинственной лихорадке, которая порой охватывает ее отца, делая недееспособным. Она рассказывала это так убедительно, что ей верили. Она испытывала истинное удовольствие, видя, каким успехом пользуется Себастьян из-за своих несомненных педагогических способностей.
Через год после приезда в Рай Себастьяна нанял преподобный Томас Барвелл, владелец дома в Брэмфильде. Он стал репетитором двоих сыновей викария, Ричарда и Уильяма. Каждый день он проходил две мили до Брэмфильда и обратно, причем Сара всегда шла рядом. Он согласился на эту должность только при условии, что она будет ходить с ним, таким образом, полдня она будет учиться вместе с мальчиками. Остальную часть дня она будет помогать миссис Барвелл по хозяйству. Подобное соглашение казалось вполне разумным и было единственным приемлемым для Себастьяна, который ни за что не оставил бы Сару одну на целый день. Кроме того, он хотел, чтобы она получила основы знаний по классическим наукам и математике, познания в которых, как уверяли его многие, совершенно излишни для женщины. Но он имел свои взгляды на это, придерживаясь убеждения, что знания — единственное, что он может оставить ей в наследство. Мистер Барвелл сразу уловил решимость Себастьяна в этом отношении, поэтому легко принял его условия. К тому же Барвелл с первой же встречи непременно захотел иметь учителем для своих сыновей именно Себастьяна — ученого с западного побережья, который имел превосходную репутацию в Рае. Кроме того, это было гораздо дешевле, чем держать молодого учителя, который бы проживал в доме.
Итак, каждый день отец и дочь ходили по берегу канала, протекавшего в низине. Саре очень нравилось это пустынное пространство, овеваемое ветрами и усеянное стадами кентских овец. Зимой с моря врывались ветры, а когда они приносили с собой дожди, Себастьян обнимал девочку за плечи, защищая ее своим телом. По всей низине были разбросаны маленькие заброшенные часовенки, пустующие и разрушающиеся со времен кентерберийских монахов. К ночи низина становилась заколдованным недружелюбным местом, которого избегали по мере сил и возможности жители деревень и окрестных ферм. Никто не мешал морским контрабандистам с наступлением темноты проникать в каналы за дамбой, бесшумно работая веслами. По низине были также раскиданы таверны и фермы, имевшие дурную репутацию, приличные люди, проезжая мимо них, отчаянно стегали лошадей, пока не оставляли их далеко позади. Поэтому Себастьян и Сара покидали Брэмфильд с последними лучами света в короткие зимние вечера и спешили домой. Они всегда поднимались вверх по мощеным улицам городка с чувством облегчения, избавления от опасности.
Жизнь в Брэмфильде была довольно приятной. Сара была на два года моложе Ричарда и на год старше его брата. Ее лондонская жизнь не научила ее застенчивости, и все трое мирно трудились вместе. Но вне учебной комнаты ситуация была гораздо сложнее. Жена викария не одобряла положения, в котором Сара оказалась в ее доме, и не поощряла общения Сары с мальчиками. Сара и отец обедали в середине дня отдельно от остальной семьи, не придавая особого значения холодности миссис Барвелл или скромности подаваемых блюд. Их также не приглашали, когда в дом приезжали гости, и мальчиков вызывали в гостиную. Иногда они были свидетелями того, как приезжал и уезжал в своей громоздкой карете сэр Джеффри Уотсон, от которого зависело представление на должность викария Брэмфильда. А когда его сопровождала дочь Элисон, темноволосая хорошенькая девочка, Сара разглядывала ее из окна учебной комнаты, слегка завидуя богатству ее туалетов, меховым муфточкам, которые грели ей руки.
Но иногда, в долгие весенние или летние сумерки Ричард провожал их часть пути до Рая — в такие часы они могли насладиться обществом друг друга, что было невозможно в Брэмфильде. Низина зеленела перед их взорами, тростники изящно раскачивались на легком ветерке. Себастьян называл им птиц, обитавших в низине, а весной они отыскивали их гнезда. Иногда они доходили до самого берега. Идти по гальке было трудно, особенно против ветра. Указывая на другой берег пролива, Себастьян рассказывал им множество романтических историй о приключениях в прибрежных городках Нормандии и Бретани. В это время он казался нисколько не старше Ричарда, а дочь в его глазах оставалась постоянно такой же маленькой девочкой. Когда на него находило игривое настроение, Себастьян таскал ее за длинные косы, распускал волосы и позволял ветру трепать их, хлестать ими по ее лицу и больно жалить глаза. Они смеялись над этим буйством ее волос, но в глазах Ричарда появлялось что-то тайное, не такое открытое, как искренний смех. Она была невыразимо счастлива в обществе тех двух единственных существ, которых любила. И она чувствовала, ей не нужны были слова, что Ричард тоже отвечает ей любовью.
Вечером того дня, когда Саре исполнилось шестнадцать, как раз в самом конце лета, Себастьян подарил Ричарду свое кольцо с печаткой. Они сидели втроем на гальке, слушая визгливые крики чаек, которые кружились и ныряли в воздухе над ними. Себастьян молчал, задумчиво крутя на пальце золотое кольцо. Внезапно он повернулся к Ричарду.
— Дай-ка мне твою руку, Ричард, — сказал он.
Говоря это, он взял левую руку Ричарда в свою и надел ему на мизинец кольцо.
— Но, сэр?..
Себастьян отмахнулся от возможного возражения. «Оно, конечно, по праву принадлежит Саре». Он слабо, неловко улыбнулся дочери. «Но это мужское кольцо, в конце концов. Для нее оно представляло бы ценность лишь как память. Я всегда собирался отдать его сам… не ожидая, когда его снимут с пальца после моей смерти».
Он ссутулился в своем строгом черном пальто и устремил взгляд в морскую даль.
— Когда ты отправишься в армию, Ричард, — сказал он через несколько минут, — все будет по-другому. Мы, конечно, будем по-прежнему дружны, мы трое, но все будет иначе. Мне хочется, чтобы ты сохранил это кольцо, как память о нас троих — таких, какие мы сейчас.
Сара была рада, что Ричарду достало разума и такта не возражать против этого подарка.
Кольцо Себастьяна непривычно смотрелось на руке Ричарда. Он поднял глаза и медленно перевел их с Себастьяна на Сару.
— Пока я жив, оно будет напоминать мне об этих вечерах и о вас. — Он снова взглянул на кольцо и обратился к Саре: — Так как оно по праву принадлежало бы тебе, могу я получить твое разрешение носить его?
Она уловила тон, которого никогда не было раньше в его словах, обращенных к ней, — он говорил с ней, как с женщиной, а не как с соученицей. Она почему-то опустила глаза, вместо того чтобы смотреть на него. Проницательный взгляд отца, устремленный на них, вызвал ее замешательство.
— Мне будет приятно, если ты станешь его носить, — ответила она.
Потом быстро вскочила на ноги.
— Уже поздно, — обратилась она к Себастьяну, — нам пора. — Она не знала, зачем она это добавила: не было никакой нужды спешить.
Они, однако, не торопились с расставанием: Ричард — с возвращением в Брэмфильд, Сара и Себастьян не спешили отправиться в Рай. Оглянувшись, она последний раз взглянула на Ричарда, который быстро шагал по извилистой дороге вдоль плотины.
Возможно, какое-то неясное предчувствие заставило Себастьяна подарить кольцо Ричарду именно в тот раз, потому что это был последний вечер, который они провели на берегу вместе. Два дня спустя, когда ему удалось вырваться из-под бдительного надзора Сары, Себастьян ввязался, возможно и нечаянно, в драку в таверне, которую часто посещали моряки по пути на сушу. На следующий день его нашли в переулке, умирающим от страшной черепной раны.
Он умер в тот же день, а когда это известие просочилось в город, фантастический мир, которым Сара окружила себя, рухнул. Стали приходить люди со счетами на мелкие суммы, требовали возвращения долгов, рассказывали о том, как Себастьян занимал деньги, как он лгал. Стали очевидны неприглядные обстоятельства его жизни, рассказы о нем, передававшиеся из уст в уста, обрастали вымыслом. В тех немногих людях, которые знали их, она нашла понимание и сочувствие, но от более возмущенных открывшимся она получила презрение, как дочь человека, который был не лучше простого вора. И конечно, раздражение у жителей городка вызывало то обстоятельство, что ее нельзя было причислить к тому же разряду, что и покойного.
Хоронили его, как нищего, и у Сары не было даже адреса его родного дома, чтобы известить родных о его кончине. Гордость и преданность отцу не позволили ей навести справки о семье; она позволила городку, его обитателям и Барвеллам, а также всем, кого это могло занимать, считать, что и семья, и его происхождение, которым он хвастал, были просто еще одной выдумкой. Она сама отрицала, что ей что-то о них известно.
На следующий день после похорон она попыталась оценить ситуацию. Денег не было совсем: все, что ей удалось получить от продажи имущества, должно было пойти на уплату долгов. Она сомневалась, что ей достанет денег заплатить за дилижанс до Лондона. А что будет по приезде туда? Снова идти в какое-то модное ателье или гнуть спину под пятой у кухарки в чьей-нибудь кухне? Она вспомнила мир, в котором жила до Рая, — мрачную безнадежность, с которой пыталась чего-то добиться без денег или влиятельных друзей.
Эти воспоминания так напугали ее, что она решила обратиться к единственному человеку, который, она знала; сможет ей помочь.
Она надела свое лучшее платье — то, что Себастьян купил ей, когда ему захотелось шикануть, и за которое он, вполне возможно, не заплатил, и с сожалением заметила, что ее потрепанный плащ почти полностью скрывает его. До поместья сэра Джеффри Уотсона было три мили ходьбы, да еще целая миля до самого дома, но она прошла этот путь даже не заметив, так как всю дорогу репетировала, что ему скажет. По прибытии ее заставили целый час ждать в прихожей, а затем провели в контору, в которой вершились дела по управлению поместьем.
Хотя день был все еще теплым, тучный баронет сидел перед пылающим камином, а перед ним лежала кипа бумаг. Он пристально смотрел на нее минуту, а затем указал ей на низенькую скамеечку перед собой.
— Садитесь, барышня, садитесь.
Она повиновалась, чувствуя, как ее щеки обжигает пылающий огонь.
Сэр Джеффри уложил свои полные руки на объемистом животе. Сара по этому жесту поняла, что он поведет разговор так, как захочется ему, а не так, как она предполагала. Она ждала, чтобы он заговорил.
— Мне рассказывали в Брэмфильде о вашем отце, — сказал он. — Думаю, что денег он вам не оставил, не так ли?
Она отрицательно качнула головой. Не было смысла отрицать то, что было известно всему городу.
— Мой отец много болел, сэр Джеффри. Он не мог бы скопить денег.
Баронет расхохотался.
— Пьянством денег не накопишь! — Он выставил вперед огромную перебинтованную ногу. — А когда меня крутит подагра, я сознаю и другие его последствия!
Затем, заметив выражение ее лица, он смягчился.
— Не принимайте этого так близко к сердцу, дитя! — Голова его тяжело качнулась. — Вы без сомнения любили своего отца, как это и положено. Дети всегда должны почитать своих родителей. Взять, например, мою дочь Элисон — вы же ее видели, не правда ли? Вот она всегда меня слушается. Славная она у меня девочка, моя Элисон!
Он зашевелился в своем кресле, отчего последние бумаги мягко слетели на пол.
— Теперь вам нужно подумать, как зарабатывать на жизнь. Одним воздухом-то не проживешь, не так ли?
Она посмотрела ему в лицо.
— Об этом-то я и пришла поговорить, сэр Джеффри.
— А?.. Поговорить? Так что же вы мне скажете?
Сара крепко сжала руки под плащом и решилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— И вообще, сударь, — закончил он мягко, — я пришел к выводу, что утратил вкус к деревенскому воздуху.
Больше он никогда не имел дела со своим семейством.
Сара смутно помнила мать, высокую женщину со впалой грудью и с копной светлых волос, обладательницу несомненно яркой красоты. Она никогда до конца не верила рассказу Себастьяна, что мать умерла от лихорадки. Казалось гораздо более вероятным, что она сбежала с кем-то из своих приятелей по пивным или театрам, которые она посещала и после замужества.
Пока Сара была ребенком, Себастьян безуспешно менял одну должность репетитора на другую, изредка писал в журналы, пока редакторы не стали его избегать за попытку опубликовать проект парламентской реформы. Они еле сводили концы с концами, меняя жилища, изредка наслаждаясь случайным периодом относительного благополучия со всплесками настоящей экстравагантности, порой не имея денег, чтобы поесть хоть раз в день. Такое положение дел казалось Саре вполне естественным: она не знала иной жизни. Она узнала, где можно купить самую дешевую еду, как торговаться за каждое пенни с продавцами, она не хуже Себастьяна умела увернуться от кредиторов, а в случае невозможности — встретить их достойно. Они вели кочевую жизнь, которая всегда имели привкус приключения, в котором они непременно участвовали оба. Они обожали друг друга и не мыслили себе счастья врозь. Себастьян во всех отношениях обращался с ней как со взрослой женщиной: она научилась читать почти тогда же, когда говорить, и подсознательно впитала крохи знаний, которыми он с ней делился. Их с Себастьяном знали во всех кофейнях и тавернах на Флит-Стрит и Стрэнде.
Когда Саре исполнилось одиннадцать, она пошла работать в одну из модных мастерских. Себастьян не смог этому воспрепятствовать, ибо к этому времени он привык подчиняться всем ее решениям. Он говорил что-то неясное о «других идеях», которые имел в отношении ее будущего, но она не обращала внимания на его обеспокоенное бормотание и бросилась в омут новых впечатлений. Одной из ее обязанностей была доставка поручений и пакетов в важные дома высокопоставленных горожан. Ей часто давали подобные поручения, потому что она была сообразительна и умела читать и писать. Иногда ей позволяли присутствовать на примерках, где она жадно слушала сплетни, которые разносились по комнатам, наполненным ароматами духов, разговоры о балах, приемах и скандалах, рассказы о скучной жизни при дворе Георга Третьего. Таким образом ей удалось заглянуть в мир, который был выше ее привычного уровня; ее пальцы с завистью прикасались к бархатным портьерам и мягким коврам, высокие зеркала отбрасывали первые отражения ее фигуры в полный рост. Она видела, с какой суетой готовятся приемы и званые обеды, порой она вместе с толпой зевак наблюдала приезд гостей. Она вскоре стала общей любимицей дам, которые шили у ее хозяйки; она была хорошенькой и в их присутствии держалась приветливо и послушно. Они баловали ее и испортили бы, если бы она не была достаточно умна и прозорлива, чтобы этого не допустить. Хотя она была еще только ребенком, они отдавали ей ненужные предметы роскоши: шарфики, кусочки кружева. Она их продавала или припрятывала, не будучи так глупа, чтобы, подражая дамам, напяливать их на себя. Они заставляли ее болтать с ними на ее забавном французском, которому она выучилась у Себастьяна, — и вообще она удостаивалась гораздо большего внимания, чем положено ученице портнихи. Она знала, что хозяйке не нравится то положение, которое она умудрилась занять, но некоторым важным дамам нравилось возиться с ней, поэтому ее и не выгоняли, хотя не обходилось без неодобрительного качания головой.
Так прошел год. В конце этого года Себастьян сбежал из долговой ямы и укатил из Лондона на первом же дилижансе, который попался ему на пути, прихватив с собой Сару. Оказалось, что этот дилижанс направлялся в Рай. К тому времени, когда они подыскали там комнату, Саре удалось распустить слух, что они переехали туда ради поправки здоровья ее отца. В Рае жизнь его потекла более размеренно и упорядоченно: он достаточно легко нашел учеников, когда назвал имена своего отца и того политика-консерватора, у которого работал, в качестве рекомендации.
Перемена резко отозвалась на Саре: она с благодарностью приспособилась к более спокойному темпу жизни, сознавая, что избавилась от постоянной суеты большого города. Она стала настаивать на том, чтобы Себастьян изменил свои привычки и не заставил их снова сниматься с насиженного места. Совершенно неожиданно ей захотелось респектабельности.
— Итак, любовь моя, ты хочешь, чтобы я исправился? — спросил отец, играя ее волосами, рассыпанными по плечам. — Ну что ж, посмотрим, посмотрим!
Он приложил небольшое усилие, которое исполнило Сару надежды. Они отказались от комнат и сняли крошечный домик; живя там без посторонних глаз, она могла скрывать его склонность к пьянству. Между ними существовал как бы негласный договор, который позволял извинять эту слабость, а если она его одолевала — скрывать ее. Сара изобрела легенду о какой-то таинственной лихорадке, которая порой охватывает ее отца, делая недееспособным. Она рассказывала это так убедительно, что ей верили. Она испытывала истинное удовольствие, видя, каким успехом пользуется Себастьян из-за своих несомненных педагогических способностей.
Через год после приезда в Рай Себастьяна нанял преподобный Томас Барвелл, владелец дома в Брэмфильде. Он стал репетитором двоих сыновей викария, Ричарда и Уильяма. Каждый день он проходил две мили до Брэмфильда и обратно, причем Сара всегда шла рядом. Он согласился на эту должность только при условии, что она будет ходить с ним, таким образом, полдня она будет учиться вместе с мальчиками. Остальную часть дня она будет помогать миссис Барвелл по хозяйству. Подобное соглашение казалось вполне разумным и было единственным приемлемым для Себастьяна, который ни за что не оставил бы Сару одну на целый день. Кроме того, он хотел, чтобы она получила основы знаний по классическим наукам и математике, познания в которых, как уверяли его многие, совершенно излишни для женщины. Но он имел свои взгляды на это, придерживаясь убеждения, что знания — единственное, что он может оставить ей в наследство. Мистер Барвелл сразу уловил решимость Себастьяна в этом отношении, поэтому легко принял его условия. К тому же Барвелл с первой же встречи непременно захотел иметь учителем для своих сыновей именно Себастьяна — ученого с западного побережья, который имел превосходную репутацию в Рае. Кроме того, это было гораздо дешевле, чем держать молодого учителя, который бы проживал в доме.
Итак, каждый день отец и дочь ходили по берегу канала, протекавшего в низине. Саре очень нравилось это пустынное пространство, овеваемое ветрами и усеянное стадами кентских овец. Зимой с моря врывались ветры, а когда они приносили с собой дожди, Себастьян обнимал девочку за плечи, защищая ее своим телом. По всей низине были разбросаны маленькие заброшенные часовенки, пустующие и разрушающиеся со времен кентерберийских монахов. К ночи низина становилась заколдованным недружелюбным местом, которого избегали по мере сил и возможности жители деревень и окрестных ферм. Никто не мешал морским контрабандистам с наступлением темноты проникать в каналы за дамбой, бесшумно работая веслами. По низине были также раскиданы таверны и фермы, имевшие дурную репутацию, приличные люди, проезжая мимо них, отчаянно стегали лошадей, пока не оставляли их далеко позади. Поэтому Себастьян и Сара покидали Брэмфильд с последними лучами света в короткие зимние вечера и спешили домой. Они всегда поднимались вверх по мощеным улицам городка с чувством облегчения, избавления от опасности.
Жизнь в Брэмфильде была довольно приятной. Сара была на два года моложе Ричарда и на год старше его брата. Ее лондонская жизнь не научила ее застенчивости, и все трое мирно трудились вместе. Но вне учебной комнаты ситуация была гораздо сложнее. Жена викария не одобряла положения, в котором Сара оказалась в ее доме, и не поощряла общения Сары с мальчиками. Сара и отец обедали в середине дня отдельно от остальной семьи, не придавая особого значения холодности миссис Барвелл или скромности подаваемых блюд. Их также не приглашали, когда в дом приезжали гости, и мальчиков вызывали в гостиную. Иногда они были свидетелями того, как приезжал и уезжал в своей громоздкой карете сэр Джеффри Уотсон, от которого зависело представление на должность викария Брэмфильда. А когда его сопровождала дочь Элисон, темноволосая хорошенькая девочка, Сара разглядывала ее из окна учебной комнаты, слегка завидуя богатству ее туалетов, меховым муфточкам, которые грели ей руки.
Но иногда, в долгие весенние или летние сумерки Ричард провожал их часть пути до Рая — в такие часы они могли насладиться обществом друг друга, что было невозможно в Брэмфильде. Низина зеленела перед их взорами, тростники изящно раскачивались на легком ветерке. Себастьян называл им птиц, обитавших в низине, а весной они отыскивали их гнезда. Иногда они доходили до самого берега. Идти по гальке было трудно, особенно против ветра. Указывая на другой берег пролива, Себастьян рассказывал им множество романтических историй о приключениях в прибрежных городках Нормандии и Бретани. В это время он казался нисколько не старше Ричарда, а дочь в его глазах оставалась постоянно такой же маленькой девочкой. Когда на него находило игривое настроение, Себастьян таскал ее за длинные косы, распускал волосы и позволял ветру трепать их, хлестать ими по ее лицу и больно жалить глаза. Они смеялись над этим буйством ее волос, но в глазах Ричарда появлялось что-то тайное, не такое открытое, как искренний смех. Она была невыразимо счастлива в обществе тех двух единственных существ, которых любила. И она чувствовала, ей не нужны были слова, что Ричард тоже отвечает ей любовью.
Вечером того дня, когда Саре исполнилось шестнадцать, как раз в самом конце лета, Себастьян подарил Ричарду свое кольцо с печаткой. Они сидели втроем на гальке, слушая визгливые крики чаек, которые кружились и ныряли в воздухе над ними. Себастьян молчал, задумчиво крутя на пальце золотое кольцо. Внезапно он повернулся к Ричарду.
— Дай-ка мне твою руку, Ричард, — сказал он.
Говоря это, он взял левую руку Ричарда в свою и надел ему на мизинец кольцо.
— Но, сэр?..
Себастьян отмахнулся от возможного возражения. «Оно, конечно, по праву принадлежит Саре». Он слабо, неловко улыбнулся дочери. «Но это мужское кольцо, в конце концов. Для нее оно представляло бы ценность лишь как память. Я всегда собирался отдать его сам… не ожидая, когда его снимут с пальца после моей смерти».
Он ссутулился в своем строгом черном пальто и устремил взгляд в морскую даль.
— Когда ты отправишься в армию, Ричард, — сказал он через несколько минут, — все будет по-другому. Мы, конечно, будем по-прежнему дружны, мы трое, но все будет иначе. Мне хочется, чтобы ты сохранил это кольцо, как память о нас троих — таких, какие мы сейчас.
Сара была рада, что Ричарду достало разума и такта не возражать против этого подарка.
Кольцо Себастьяна непривычно смотрелось на руке Ричарда. Он поднял глаза и медленно перевел их с Себастьяна на Сару.
— Пока я жив, оно будет напоминать мне об этих вечерах и о вас. — Он снова взглянул на кольцо и обратился к Саре: — Так как оно по праву принадлежало бы тебе, могу я получить твое разрешение носить его?
Она уловила тон, которого никогда не было раньше в его словах, обращенных к ней, — он говорил с ней, как с женщиной, а не как с соученицей. Она почему-то опустила глаза, вместо того чтобы смотреть на него. Проницательный взгляд отца, устремленный на них, вызвал ее замешательство.
— Мне будет приятно, если ты станешь его носить, — ответила она.
Потом быстро вскочила на ноги.
— Уже поздно, — обратилась она к Себастьяну, — нам пора. — Она не знала, зачем она это добавила: не было никакой нужды спешить.
Они, однако, не торопились с расставанием: Ричард — с возвращением в Брэмфильд, Сара и Себастьян не спешили отправиться в Рай. Оглянувшись, она последний раз взглянула на Ричарда, который быстро шагал по извилистой дороге вдоль плотины.
Возможно, какое-то неясное предчувствие заставило Себастьяна подарить кольцо Ричарду именно в тот раз, потому что это был последний вечер, который они провели на берегу вместе. Два дня спустя, когда ему удалось вырваться из-под бдительного надзора Сары, Себастьян ввязался, возможно и нечаянно, в драку в таверне, которую часто посещали моряки по пути на сушу. На следующий день его нашли в переулке, умирающим от страшной черепной раны.
Он умер в тот же день, а когда это известие просочилось в город, фантастический мир, которым Сара окружила себя, рухнул. Стали приходить люди со счетами на мелкие суммы, требовали возвращения долгов, рассказывали о том, как Себастьян занимал деньги, как он лгал. Стали очевидны неприглядные обстоятельства его жизни, рассказы о нем, передававшиеся из уст в уста, обрастали вымыслом. В тех немногих людях, которые знали их, она нашла понимание и сочувствие, но от более возмущенных открывшимся она получила презрение, как дочь человека, который был не лучше простого вора. И конечно, раздражение у жителей городка вызывало то обстоятельство, что ее нельзя было причислить к тому же разряду, что и покойного.
Хоронили его, как нищего, и у Сары не было даже адреса его родного дома, чтобы известить родных о его кончине. Гордость и преданность отцу не позволили ей навести справки о семье; она позволила городку, его обитателям и Барвеллам, а также всем, кого это могло занимать, считать, что и семья, и его происхождение, которым он хвастал, были просто еще одной выдумкой. Она сама отрицала, что ей что-то о них известно.
На следующий день после похорон она попыталась оценить ситуацию. Денег не было совсем: все, что ей удалось получить от продажи имущества, должно было пойти на уплату долгов. Она сомневалась, что ей достанет денег заплатить за дилижанс до Лондона. А что будет по приезде туда? Снова идти в какое-то модное ателье или гнуть спину под пятой у кухарки в чьей-нибудь кухне? Она вспомнила мир, в котором жила до Рая, — мрачную безнадежность, с которой пыталась чего-то добиться без денег или влиятельных друзей.
Эти воспоминания так напугали ее, что она решила обратиться к единственному человеку, который, она знала; сможет ей помочь.
Она надела свое лучшее платье — то, что Себастьян купил ей, когда ему захотелось шикануть, и за которое он, вполне возможно, не заплатил, и с сожалением заметила, что ее потрепанный плащ почти полностью скрывает его. До поместья сэра Джеффри Уотсона было три мили ходьбы, да еще целая миля до самого дома, но она прошла этот путь даже не заметив, так как всю дорогу репетировала, что ему скажет. По прибытии ее заставили целый час ждать в прихожей, а затем провели в контору, в которой вершились дела по управлению поместьем.
Хотя день был все еще теплым, тучный баронет сидел перед пылающим камином, а перед ним лежала кипа бумаг. Он пристально смотрел на нее минуту, а затем указал ей на низенькую скамеечку перед собой.
— Садитесь, барышня, садитесь.
Она повиновалась, чувствуя, как ее щеки обжигает пылающий огонь.
Сэр Джеффри уложил свои полные руки на объемистом животе. Сара по этому жесту поняла, что он поведет разговор так, как захочется ему, а не так, как она предполагала. Она ждала, чтобы он заговорил.
— Мне рассказывали в Брэмфильде о вашем отце, — сказал он. — Думаю, что денег он вам не оставил, не так ли?
Она отрицательно качнула головой. Не было смысла отрицать то, что было известно всему городу.
— Мой отец много болел, сэр Джеффри. Он не мог бы скопить денег.
Баронет расхохотался.
— Пьянством денег не накопишь! — Он выставил вперед огромную перебинтованную ногу. — А когда меня крутит подагра, я сознаю и другие его последствия!
Затем, заметив выражение ее лица, он смягчился.
— Не принимайте этого так близко к сердцу, дитя! — Голова его тяжело качнулась. — Вы без сомнения любили своего отца, как это и положено. Дети всегда должны почитать своих родителей. Взять, например, мою дочь Элисон — вы же ее видели, не правда ли? Вот она всегда меня слушается. Славная она у меня девочка, моя Элисон!
Он зашевелился в своем кресле, отчего последние бумаги мягко слетели на пол.
— Теперь вам нужно подумать, как зарабатывать на жизнь. Одним воздухом-то не проживешь, не так ли?
Она посмотрела ему в лицо.
— Об этом-то я и пришла поговорить, сэр Джеффри.
— А?.. Поговорить? Так что же вы мне скажете?
Сара крепко сжала руки под плащом и решилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55