Полчаса спустя к ним подошел официант и спросил, не желает ли дама кофе, а джентльмен – напитки и сигару. Конор без колебаний ответил:
– Да-да, кофе. А также ирландское виски, пожалуйста, и гаванскую сигару.
– Хорошо, сэр. – Поклонившись, официант удалился.
Заметив, что Оливия закусила губу, Конор спросил:
– Вам это не нравится?
– Нет-нет, почему же…
– Оливия, у вас на лице написано, что вы огорчились. Я совсем забыл, что вы не одобряете виски. Пожалуй, я откажусь.
– Нет, не надо отказываться. Пожалуйста… Пейте свое виски и курите сигару, если хотите.
И все же он чувствовал, что Оливии не по себе.
– Скажите, а почему вам это не нравится?
– Видите ли, мой отец пил виски. Бурбон. Причем довольно много, если честно. И он не раз страдал из-за этого.
Оливия машинально комкала салфетку, лежавшую у нее на коленях.
– Когда я была девочкой, – продолжила она, – все было не так уж плохо. Мама не одобряла крепких спиртных напитков, так что при ней он не пил. Но у него был тайник для виски. Мама, конечно, знала об этом. Все знали. Но ради нее он по возможности сдерживался. А вот после ее смерти стал пить открыто. И пил все чаще и чаще. Это было… довольно неприятно.
Тут Конор кое-что понял.
– Так вот почему у вас в юности не было ни балов, ни приемов.
– Да, поэтому. Мои братья большую часть года находились в университете, и, конечно же, я не могла посещать светские мероприятия без сопровождения. Поэтому я выходила в свет не очень часто, а когда выходила, то обычно с отцом. Но после нескольких скандальных случаев нас перестали приглашать. – Она помолчала и добавила: – Моему отцу было очень трудно пережить смерть матери. Он чувствовал себя без нее… совершенно потерянным. И он стал опасаться, что я покину его, если выйду замуж. Поэтому отец никому не разрешал ухаживать за мной.
– Вы когда-нибудь возмущались?
– Да, – призналась Оливия. – Но он ведь был моим отцом.
Тут появился официант. Он поставил чашку кофе перед Оливией и бокал виски – перед Конором. Он также принес маленький серебряный подносик с сигарой и гильотиной для обрезания сигар. Конор сделал глоток виски – но тут же отставил бокал.
Оливия отпила немного кофе, потом вновь заговорила:
– А когда началась война, все молодые люди отправились в армию. Многие из них так и не вернулись. Все рабы, конечно, ушли, и плантации пришли в запустение, потому что обрабатывать их было некому. Потом до нас дошел слух, что оба моих брата погибли при Геттисберге.
Она вздохнула и взглянула на Конора.
– Думаю, что именно это и стало для отца последним ударом. Очень быстро он из энергичного и волевого мужчины превратился в старика, и я ничего с этим не могла поделать. Я пыталась заботиться о нем, пыталась помочь ему, но не могла. Вот почему он упал с лестницы и сломал позвоночник. Он был тогда, конечно же, пьян.
В ее голосе не было ни осуждения, ни досады – только покорность судьбе. И Конору вдруг пришло в голову, что у них с Оливией, людей совершенно разных, все-таки есть нечто общее. Они оба были ужасно одиноки. Желая хоть как-то выразить свое сочувствие, он потянулся к руке Оливии и накрыл ее ладонью. Пальцы их тотчас же переплелись, и она, взглянув на него, тихо сказала:
– Спасибо, Конор.
– За что?
– За то, что выслушали меня. Я еще ни с кем об этом не говорила.
Оливия улыбнулась ему, и его желание утешить ее переросло в желание совсем другого рода. Очевидно, его чувства отразились на лице, потому что она перестала улыбаться и внимательно посмотрела ему в глаза.
– Вы действительно считаете, что я красивая? – спросила она неожиданно.
Конор замер. Он смотрел в ее широко распахнутые карие глаза и чувствовал себя так… как будто тонул в расплавленном шоколаде.
– Думаю, нам уже пора. – Проговорил он, убирая свою руку. – Завтра нам предстоит трудный путь, и вам надо отдохнуть, как следует. Надо поспать.
Но спать ей совершенно не хотелось. Хотелось совсем другого, и она не знала, что делать. Сидя в своей комнате, Оливия то и дело поглядывала на дверь. Ее романтический вечер закончился. Закончился, так и не начавшись.
Она так и не поняла, как это произошло. Казалось бы, только что они держались за руки, чувствуя свою близость, и вот он уже провожает ее в номер. Причем попрощался Конор довольно сдержанно.
Она спросила, действительно ли он находит ее красивой. Вопрос глупый, и лучше бы она его не задавала. Но он посмотрел на нее так, будто и впрямь считал ее красивой. Так что, может быть, вечер закончился так неожиданно и так быстро вовсе не из-за этого вопроса.
Может быть, ей не следовало так много говорить об отце. А ведь это совсем не романтическая тема. Но она понятия не имела, какие темы могут считаться романтическими.
Возможно, так произошло из-за ее реакции на выпивку. Господи, ведь мужчина имеет право выпить после ужина! И не следовало вести себя так глупо. Ох, значит, все из-за нее самой…
Оливия вздохнула и, отвернувшись от двери, швырнула сумочку и перчатки на кровать. Что бы она ни наговорила, теперь уже поздно исправлять. Она–в своей комнате, а Конор – в своей. Их совместный вечер закончился. И совершенно ясно, что в соблазнительницы она не годится. Впрочем, она и раньше это знала.
Конор скоро уедет – у нее нет никаких иллюзий на сей счет. Ее жизнь вернется в прежнее русло, но сегодня вечером ей ужасно хотелось другой жизни. Теперь она понимала: ее влекло к Конору с того самого момента, как они встретились. А в тот день на кухне она окончательно в этом убедилась. Так что же делать? Может, как-нибудь… соблазнить его? Увы, она понятия не имела о том, как соблазняют мужчин. Не может же она просто зайти к нему в комнату и заявить: «Не поцелуете ли вы меня еще раз?»
Оливия снова посмотрела на дверь. Она вдруг поняла, что не сможет отпустить его, не испытав подлинной страсти. Ведь раньше, до появления Конора, она даже не догадывалась, что такое страсть.
Оливия решительно открыла дверь и поспешно вышла из комнаты, пока не передумала.
Приблизившись к комнате Конора, постучала в дверь. А вдруг она ошиблась? Вдруг это не его комната? Ах, тогда она просто умрет от стыда.
Но она не ошиблась. Дверь отворилась, и на пороге появился Конор.
Он уже снял жилет и рубашку – сейчас держал ее в руке. Конечно, она много раз видела его без рубашки, и ее это не должно было смущать. Но сейчас почему-то смутило.
– Оливия? – Он посмотрел на нее с удивлением и бросил рубашку в сторону. – Оливия, что случилось?
– Ах, я давно уже хотела вам кое-что сказать, но случай не представился, – проговорила она, ужасно волнуясь.
Услышав шаги в другом конце коридора, Конор мысленно выругался и, схватив Оливию за локоть, втащил ее в комнату и закрыл за ней дверь. Прижавшись к ней спиной, она посмотрела в лицо Конора. Было ясно, что он ей не рад, и она почувствовала, как мужество ее покидает. Да, он совсем не обрадовался ее приходу.
– Кое-что сказать? Что именно? – Голос его не предвещал ничего хорошего.
Оливия сделала глубокий вдох.
– Я говорила вам, что упустила многое, когда была молоденькой девушкой, но… – Она заставила себя смотреть ему в глаза. – Но я не сказала вам, как мне всего этого хотелось, – продолжила Оливия с дрожью в голосе. – Мне хотелось балов и приемов, хотелось прогуливаться в саду с поклонниками. Хотелось смеяться и танцевать, хотелось романтики. И еще мне хотелось… чтобы меня целовали. Но ничего этого не было, не было до тех пор, пока вы… Я вам солгала тогда.
– Да, знаю. – Он улыбнулся. – Я сразу же это понял.
Она немного помолчала. Машинально одернув юбку, пробормотала:
– Вот все, что я хотела вам сказать.
– Оливия, но почему вы пришли ко мне в комнату поздно вечером? Только для того, чтобы сказать мне это?
Сердце ее бешено застучало в груди. Она облизнула пересохшие губы и, собравшись с духом, выпалила:
– Мне хотелось получить хотя бы немножко из того, что я упустила за все прошедшие годы. А в тот вечер на кухне вы сказали мне, будто могли бы показать, как это происходит. И кое-что вы показали. Конор, я хочу большего. Хочу провести с вами ночь.
– О Господи… – пробормотал он, ошеломленный ее словами.
Он смотрел на нее так, что Оливии от стыда захотелось сквозь землю провалиться. В смущении потупившись, она пробормотала:
– Ах, простите меня, пожалуйста… Вижу, что вам это не подходит.
Повернувшись к двери, Оливия взялась за ручку. Она не собиралась показывать ему, как ей больно. Не собиралась. Она уже и так выставила себя ужасной дурой. Дверь, однако, не поддавалась, так как захлопнулась на защелку. Наконец ей удалось открыть дверь, но в тот же миг Конор снова ее захлопнул.
Хотя он не прикоснулся к ней, Оливия чувствовала жар его тела. Его теплое дыхание коснулось ее щеки, когда он наклонился к ней и прошептал:
– Дорогая, надеюсь, вы понимаете, о чем просите. Вы хотите лечь со мной в постель?
Оливия обернулась и посмотрела прямо в его синие глаза.
– Да, именно этого я хочу.
Глава 22
Господи, какая же она серьезная, думал Конор. Он молча смотрел на нее и не знал, что сказать, – никак не мог придумать. А Оливия, побледневшая, стояла, прижавшись к двери. Ее темные глаза были широко распахнуты, и она сейчас напомнила ему олениху в лесу – казалось, готова была убежать при малейшем намеке на опасность.
И она выглядела совершенно беззащитной.
Да, беззащитная и наивная, она не имела ни малейшего представления о том, чего просила. Ей хотелось романтики, но ведь постель и романтика – это совсем не одно и то же.
Ох, не следовало ему тогда целовать ее. Впрочем, сейчас поздно об этом сожалеть, надо решать, что делать дальше. Конечно же, его уже давно к ней влекло, причем с каждым днем все сильнее. Временами ему даже казалось, что он от этого сойдет с ума. Но теперь, когда для того, чтобы овладеть ею, требовалось лишь шагнуть к ней и поцеловать ее, он не мог сдвинуться с места. Не мог, потому что слишком уважал. Ведь ей нужен был мужчина, не страдающий неизлечимой тягой к перемене мест, мужчина, в душе которого не таятся демоны, мужчина, любящий фермерство, семью и посещающий церковь. Ей нужен был тот, кто женился бы на ней, стал бы ей надежной опорой и отцом ее девочкам. А он совсем не такой человек.
– Лучше идите к себе в комнату, Оливия, – проговорил он, наконец. – Я вам не подхожу.
– Я вам не верю. – Она покачала головой.
– Напрасно не верите. – Конор вздохнул. – Поверьте, я действительно вам не подхожу.
Она с вызовом вскинула подбородок.
– Думаю, я сама в состоянии решать, что мне подходит, а что нет. И я абсолютно уверена в том, что вы подходите мне.
– Сегодня – возможно. – Он снова вздохнул. – Но завтра, когда я вас оставлю и отправлюсь в путь, вы будете думать иначе.
– Я не говорю про завтра, – прошептала она. – Я говорю только про эту ночь.
– Ох, Оливия, вы совершенно ничего не понимаете.
Она поежилась – словно ей стало холодно.
– Нет, я прекрасно понимаю, о чем говорю. Я хочу только одного – провести с вами эту ночь. Возможно, я совсем… неопытна, но я знаю, что значит провести с мужчиной ночь.
Конор молчал; он не знал, что на это ответить.
– А вы… Вы не хотите? – спросила она, глядя ему в глаза.
Хочет ли он? О Господи, какое это имеет значение? Надо немедленно развернуть ее и выставить из комнаты.
Надо сказать ей «нет». Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза, собираясь с духом.
– Конор…
То, как она произнесла его имя, погубило его. Она произнесла его как ласку и вместе с тем – с болью, пронзившей его, сделавшей его совершенно беззащитным. Он тотчас же понял, что проиграл. Что ж, так и бывает, когда ведешь себя благородно, когда поступаешь правильно. Уже давно ему доказали, что он вовсе не герой.
Открыв глаза, Конор пробормотал:
– Только не испытывай ко мне ненависти за это завтра, Оливия. – Он взял ее лицо в свои ладони и приблизил губы к ее губам. – Ради Бога, не осуждай меня за это.
В следующее мгновение Конор прижался губами к ее губам. И тотчас же понял, что обратного пути нет. Целуя ее, он запустил пальцы в ее волосы и, нащупав гребни, вытащил их. Волосы тут же рассыпались, а гребни со стуком упали на пол. По-прежнему целуя Оливию, он осторожно увлек ее в глубину комнаты, к постели. Возбуждение его нарастало, и поцелуй становился все более страстным. Оливия же трепетала в его объятиях и старалась еще крепче к нему прижаться. Наконец он остановился у кровати и прервал поцелуй. Чуть отстранившись, заглянул в лицо Оливии и увидел, что она медленно открывает глаза. Никогда еще она не казалась ему такой красивой и такой милой, как сейчас, с пышными волосами, волнами рассыпавшимися по плечам, и с выражением крайнего изумления на лице. Но тут что-то изменилось в ее лице, и она улыбнулась ему своей чудесной, своей необыкновенной улыбкой. Потом глаза ее снова закрылись, и она тихо прошептала его имя. Конор же вдруг подумал о том, что именно такой она запомнится ему, именно такой она будет возникать перед его глазами, когда они с ней расстанутся. И именно этот голос он будет слышать, лежа в постели бессонными ночами.
Не отрывая глаз от ее лица, он нащупал верхнюю пуговку платья, спрятанную под шелковой розочкой.
Дыхание Оливии участилось, и она, открыв глаза, прошептала:
– Вы не могли бы погасить свет?
Он молча покачал головой и расстегнул пуговку. Потом расстегнул следующую, затем – еще одну. Внезапно Оливия оттолкнула его и пробормотала:
– Ах, пожалуйста, погасите свет. – Она густо покраснела и отвернулась.
– Но почему? – Он склонился над ней и поцеловал ее шею. – Ты ведь, конечно, видела меня голым. Так что будет честно, если и я увижу тебя.
Оливия молчала, и он с улыбкой добавил:
– Дорогая, думаю, мне не удастся расстегнуть все эти крючочки в темноте. Кроме того, я действительно хочу видеть тебя, хочу смотреть на тебя. Позволь мне это.
Оливия ничего не ответила, и он поцеловал ее в ушко, затем принялся покрывать поцелуями ее шею.
– Так как же, дорогая? Ты позволишь?..
– Хорошо, – шепнула она, закрыв глаза. Шепнула так тихо, что он едва расслышал.
Конор немного отстранился и заглянул ей в лицо.
– Оливия, посмотри на меня.
Она медленно открыла глаза, и взгляды их встретились.
– Да, вот так. Смотри на меня. – Он взял Оливию за руку и прижал ее ладонь к своей груди. – Прикасайся ко мне и смотри на меня.
Она попыталась отдернуть руку, но он удержал ее. И держал до тех пор, пока не почувствовал, что ее сопротивление ослабло.
– Ах, Конор, я не знаю… Не знаю, чего вы от меня ждете, – пробормотала она в растерянности.
Он отпустил ее руку и широко раскинул свои.
– Что ж, делай что хочешь. Она опустила глаза и какое-то время молчала. Потом прижала обе ладони к его груди и коснулась губами его шрамов. Ее поцелуи были нежными и легкими, словно прикосновение крыльев бабочки. И тотчас же рухнули, как соломенные, все защитные барьеры, которые он создавал вокруг себя на протяжении своей жизни.
Оливия чувствовала, как при каждом ее поцелуе он вздрагивал, и невольно удивлялась: оказывается, она может это делать. Она ощущала биение его сердца, и ей казалось, что она даже слышит его гулкие удары.
– Довольно, дорогая, хватит… – простонал он, запуская пальцы в ее волосы. – Думаю, достаточно… пока.
Он провел ладонями по ее плечам и, запустив большие пальцы в вырез платья, спустил его до талии. В следующую секунду платье упало на пол, и Оливия переступила через него, а Конор отбросил ногой его в сторону. Когда же он взялся за нижнюю рубашку, она поняла, что от нее требуется, и подняла вверх руки. Конор стащил с нее рубашку и бросил на стоявший у кровати стул. Затем стал целовать ее плечи, одновременно расстегивая крючки корсета. Сняв в нее корсет, он снял и нижнюю юбку. Оливия же с каждым мгновением все больше волновалась. Она не хотела, чтобы он видел ее без одежды. Это слишком смущало, будоражило. Наверное, он видел многих обнаженных женщин, более хорошеньких, чем она, и ей не хотелось сравнений. Тихонько вздохнув, она зажмурилась.
– Ты очень красивая, Оливия, – сказал он, словно прочитав ее мысли.
– Правда? – прошептала она, не открывая глаз.
– Да, я действительно считаю тебя красивой.
Открыв, наконец, глаза, Оливия увидела, что он улыбается ей. И сейчас в его глазах была та самая дымка, что всегда сводила ее с ума. Осторожно взяв ее за запястья, Конор развел ее руки в стороны, глядя на нее не отрываясь.
– Да, ты чертовски красива. У меня даже голова идет кругом. Правда, черт возьми.
Оливия вздохнула с облегчением. Значит, он не считал ее дурнушкой, и она его не разочаровала. Да, он действительно считал ее красивой – об этом говорили и его глаза, и его голос. При этой мысли Оливия тотчас же почувствовала, что смущение покидает ее.
– Только не нужно сквернословить, Конор, – прошептала она с улыбкой и коснулась ладонью его щеки.
Он повернул голову и поцеловал ее ладонь. Потом взгляды их встретились, и он с лукавой усмешкой заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Да-да, кофе. А также ирландское виски, пожалуйста, и гаванскую сигару.
– Хорошо, сэр. – Поклонившись, официант удалился.
Заметив, что Оливия закусила губу, Конор спросил:
– Вам это не нравится?
– Нет-нет, почему же…
– Оливия, у вас на лице написано, что вы огорчились. Я совсем забыл, что вы не одобряете виски. Пожалуй, я откажусь.
– Нет, не надо отказываться. Пожалуйста… Пейте свое виски и курите сигару, если хотите.
И все же он чувствовал, что Оливии не по себе.
– Скажите, а почему вам это не нравится?
– Видите ли, мой отец пил виски. Бурбон. Причем довольно много, если честно. И он не раз страдал из-за этого.
Оливия машинально комкала салфетку, лежавшую у нее на коленях.
– Когда я была девочкой, – продолжила она, – все было не так уж плохо. Мама не одобряла крепких спиртных напитков, так что при ней он не пил. Но у него был тайник для виски. Мама, конечно, знала об этом. Все знали. Но ради нее он по возможности сдерживался. А вот после ее смерти стал пить открыто. И пил все чаще и чаще. Это было… довольно неприятно.
Тут Конор кое-что понял.
– Так вот почему у вас в юности не было ни балов, ни приемов.
– Да, поэтому. Мои братья большую часть года находились в университете, и, конечно же, я не могла посещать светские мероприятия без сопровождения. Поэтому я выходила в свет не очень часто, а когда выходила, то обычно с отцом. Но после нескольких скандальных случаев нас перестали приглашать. – Она помолчала и добавила: – Моему отцу было очень трудно пережить смерть матери. Он чувствовал себя без нее… совершенно потерянным. И он стал опасаться, что я покину его, если выйду замуж. Поэтому отец никому не разрешал ухаживать за мной.
– Вы когда-нибудь возмущались?
– Да, – призналась Оливия. – Но он ведь был моим отцом.
Тут появился официант. Он поставил чашку кофе перед Оливией и бокал виски – перед Конором. Он также принес маленький серебряный подносик с сигарой и гильотиной для обрезания сигар. Конор сделал глоток виски – но тут же отставил бокал.
Оливия отпила немного кофе, потом вновь заговорила:
– А когда началась война, все молодые люди отправились в армию. Многие из них так и не вернулись. Все рабы, конечно, ушли, и плантации пришли в запустение, потому что обрабатывать их было некому. Потом до нас дошел слух, что оба моих брата погибли при Геттисберге.
Она вздохнула и взглянула на Конора.
– Думаю, что именно это и стало для отца последним ударом. Очень быстро он из энергичного и волевого мужчины превратился в старика, и я ничего с этим не могла поделать. Я пыталась заботиться о нем, пыталась помочь ему, но не могла. Вот почему он упал с лестницы и сломал позвоночник. Он был тогда, конечно же, пьян.
В ее голосе не было ни осуждения, ни досады – только покорность судьбе. И Конору вдруг пришло в голову, что у них с Оливией, людей совершенно разных, все-таки есть нечто общее. Они оба были ужасно одиноки. Желая хоть как-то выразить свое сочувствие, он потянулся к руке Оливии и накрыл ее ладонью. Пальцы их тотчас же переплелись, и она, взглянув на него, тихо сказала:
– Спасибо, Конор.
– За что?
– За то, что выслушали меня. Я еще ни с кем об этом не говорила.
Оливия улыбнулась ему, и его желание утешить ее переросло в желание совсем другого рода. Очевидно, его чувства отразились на лице, потому что она перестала улыбаться и внимательно посмотрела ему в глаза.
– Вы действительно считаете, что я красивая? – спросила она неожиданно.
Конор замер. Он смотрел в ее широко распахнутые карие глаза и чувствовал себя так… как будто тонул в расплавленном шоколаде.
– Думаю, нам уже пора. – Проговорил он, убирая свою руку. – Завтра нам предстоит трудный путь, и вам надо отдохнуть, как следует. Надо поспать.
Но спать ей совершенно не хотелось. Хотелось совсем другого, и она не знала, что делать. Сидя в своей комнате, Оливия то и дело поглядывала на дверь. Ее романтический вечер закончился. Закончился, так и не начавшись.
Она так и не поняла, как это произошло. Казалось бы, только что они держались за руки, чувствуя свою близость, и вот он уже провожает ее в номер. Причем попрощался Конор довольно сдержанно.
Она спросила, действительно ли он находит ее красивой. Вопрос глупый, и лучше бы она его не задавала. Но он посмотрел на нее так, будто и впрямь считал ее красивой. Так что, может быть, вечер закончился так неожиданно и так быстро вовсе не из-за этого вопроса.
Может быть, ей не следовало так много говорить об отце. А ведь это совсем не романтическая тема. Но она понятия не имела, какие темы могут считаться романтическими.
Возможно, так произошло из-за ее реакции на выпивку. Господи, ведь мужчина имеет право выпить после ужина! И не следовало вести себя так глупо. Ох, значит, все из-за нее самой…
Оливия вздохнула и, отвернувшись от двери, швырнула сумочку и перчатки на кровать. Что бы она ни наговорила, теперь уже поздно исправлять. Она–в своей комнате, а Конор – в своей. Их совместный вечер закончился. И совершенно ясно, что в соблазнительницы она не годится. Впрочем, она и раньше это знала.
Конор скоро уедет – у нее нет никаких иллюзий на сей счет. Ее жизнь вернется в прежнее русло, но сегодня вечером ей ужасно хотелось другой жизни. Теперь она понимала: ее влекло к Конору с того самого момента, как они встретились. А в тот день на кухне она окончательно в этом убедилась. Так что же делать? Может, как-нибудь… соблазнить его? Увы, она понятия не имела о том, как соблазняют мужчин. Не может же она просто зайти к нему в комнату и заявить: «Не поцелуете ли вы меня еще раз?»
Оливия снова посмотрела на дверь. Она вдруг поняла, что не сможет отпустить его, не испытав подлинной страсти. Ведь раньше, до появления Конора, она даже не догадывалась, что такое страсть.
Оливия решительно открыла дверь и поспешно вышла из комнаты, пока не передумала.
Приблизившись к комнате Конора, постучала в дверь. А вдруг она ошиблась? Вдруг это не его комната? Ах, тогда она просто умрет от стыда.
Но она не ошиблась. Дверь отворилась, и на пороге появился Конор.
Он уже снял жилет и рубашку – сейчас держал ее в руке. Конечно, она много раз видела его без рубашки, и ее это не должно было смущать. Но сейчас почему-то смутило.
– Оливия? – Он посмотрел на нее с удивлением и бросил рубашку в сторону. – Оливия, что случилось?
– Ах, я давно уже хотела вам кое-что сказать, но случай не представился, – проговорила она, ужасно волнуясь.
Услышав шаги в другом конце коридора, Конор мысленно выругался и, схватив Оливию за локоть, втащил ее в комнату и закрыл за ней дверь. Прижавшись к ней спиной, она посмотрела в лицо Конора. Было ясно, что он ей не рад, и она почувствовала, как мужество ее покидает. Да, он совсем не обрадовался ее приходу.
– Кое-что сказать? Что именно? – Голос его не предвещал ничего хорошего.
Оливия сделала глубокий вдох.
– Я говорила вам, что упустила многое, когда была молоденькой девушкой, но… – Она заставила себя смотреть ему в глаза. – Но я не сказала вам, как мне всего этого хотелось, – продолжила Оливия с дрожью в голосе. – Мне хотелось балов и приемов, хотелось прогуливаться в саду с поклонниками. Хотелось смеяться и танцевать, хотелось романтики. И еще мне хотелось… чтобы меня целовали. Но ничего этого не было, не было до тех пор, пока вы… Я вам солгала тогда.
– Да, знаю. – Он улыбнулся. – Я сразу же это понял.
Она немного помолчала. Машинально одернув юбку, пробормотала:
– Вот все, что я хотела вам сказать.
– Оливия, но почему вы пришли ко мне в комнату поздно вечером? Только для того, чтобы сказать мне это?
Сердце ее бешено застучало в груди. Она облизнула пересохшие губы и, собравшись с духом, выпалила:
– Мне хотелось получить хотя бы немножко из того, что я упустила за все прошедшие годы. А в тот вечер на кухне вы сказали мне, будто могли бы показать, как это происходит. И кое-что вы показали. Конор, я хочу большего. Хочу провести с вами ночь.
– О Господи… – пробормотал он, ошеломленный ее словами.
Он смотрел на нее так, что Оливии от стыда захотелось сквозь землю провалиться. В смущении потупившись, она пробормотала:
– Ах, простите меня, пожалуйста… Вижу, что вам это не подходит.
Повернувшись к двери, Оливия взялась за ручку. Она не собиралась показывать ему, как ей больно. Не собиралась. Она уже и так выставила себя ужасной дурой. Дверь, однако, не поддавалась, так как захлопнулась на защелку. Наконец ей удалось открыть дверь, но в тот же миг Конор снова ее захлопнул.
Хотя он не прикоснулся к ней, Оливия чувствовала жар его тела. Его теплое дыхание коснулось ее щеки, когда он наклонился к ней и прошептал:
– Дорогая, надеюсь, вы понимаете, о чем просите. Вы хотите лечь со мной в постель?
Оливия обернулась и посмотрела прямо в его синие глаза.
– Да, именно этого я хочу.
Глава 22
Господи, какая же она серьезная, думал Конор. Он молча смотрел на нее и не знал, что сказать, – никак не мог придумать. А Оливия, побледневшая, стояла, прижавшись к двери. Ее темные глаза были широко распахнуты, и она сейчас напомнила ему олениху в лесу – казалось, готова была убежать при малейшем намеке на опасность.
И она выглядела совершенно беззащитной.
Да, беззащитная и наивная, она не имела ни малейшего представления о том, чего просила. Ей хотелось романтики, но ведь постель и романтика – это совсем не одно и то же.
Ох, не следовало ему тогда целовать ее. Впрочем, сейчас поздно об этом сожалеть, надо решать, что делать дальше. Конечно же, его уже давно к ней влекло, причем с каждым днем все сильнее. Временами ему даже казалось, что он от этого сойдет с ума. Но теперь, когда для того, чтобы овладеть ею, требовалось лишь шагнуть к ней и поцеловать ее, он не мог сдвинуться с места. Не мог, потому что слишком уважал. Ведь ей нужен был мужчина, не страдающий неизлечимой тягой к перемене мест, мужчина, в душе которого не таятся демоны, мужчина, любящий фермерство, семью и посещающий церковь. Ей нужен был тот, кто женился бы на ней, стал бы ей надежной опорой и отцом ее девочкам. А он совсем не такой человек.
– Лучше идите к себе в комнату, Оливия, – проговорил он, наконец. – Я вам не подхожу.
– Я вам не верю. – Она покачала головой.
– Напрасно не верите. – Конор вздохнул. – Поверьте, я действительно вам не подхожу.
Она с вызовом вскинула подбородок.
– Думаю, я сама в состоянии решать, что мне подходит, а что нет. И я абсолютно уверена в том, что вы подходите мне.
– Сегодня – возможно. – Он снова вздохнул. – Но завтра, когда я вас оставлю и отправлюсь в путь, вы будете думать иначе.
– Я не говорю про завтра, – прошептала она. – Я говорю только про эту ночь.
– Ох, Оливия, вы совершенно ничего не понимаете.
Она поежилась – словно ей стало холодно.
– Нет, я прекрасно понимаю, о чем говорю. Я хочу только одного – провести с вами эту ночь. Возможно, я совсем… неопытна, но я знаю, что значит провести с мужчиной ночь.
Конор молчал; он не знал, что на это ответить.
– А вы… Вы не хотите? – спросила она, глядя ему в глаза.
Хочет ли он? О Господи, какое это имеет значение? Надо немедленно развернуть ее и выставить из комнаты.
Надо сказать ей «нет». Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза, собираясь с духом.
– Конор…
То, как она произнесла его имя, погубило его. Она произнесла его как ласку и вместе с тем – с болью, пронзившей его, сделавшей его совершенно беззащитным. Он тотчас же понял, что проиграл. Что ж, так и бывает, когда ведешь себя благородно, когда поступаешь правильно. Уже давно ему доказали, что он вовсе не герой.
Открыв глаза, Конор пробормотал:
– Только не испытывай ко мне ненависти за это завтра, Оливия. – Он взял ее лицо в свои ладони и приблизил губы к ее губам. – Ради Бога, не осуждай меня за это.
В следующее мгновение Конор прижался губами к ее губам. И тотчас же понял, что обратного пути нет. Целуя ее, он запустил пальцы в ее волосы и, нащупав гребни, вытащил их. Волосы тут же рассыпались, а гребни со стуком упали на пол. По-прежнему целуя Оливию, он осторожно увлек ее в глубину комнаты, к постели. Возбуждение его нарастало, и поцелуй становился все более страстным. Оливия же трепетала в его объятиях и старалась еще крепче к нему прижаться. Наконец он остановился у кровати и прервал поцелуй. Чуть отстранившись, заглянул в лицо Оливии и увидел, что она медленно открывает глаза. Никогда еще она не казалась ему такой красивой и такой милой, как сейчас, с пышными волосами, волнами рассыпавшимися по плечам, и с выражением крайнего изумления на лице. Но тут что-то изменилось в ее лице, и она улыбнулась ему своей чудесной, своей необыкновенной улыбкой. Потом глаза ее снова закрылись, и она тихо прошептала его имя. Конор же вдруг подумал о том, что именно такой она запомнится ему, именно такой она будет возникать перед его глазами, когда они с ней расстанутся. И именно этот голос он будет слышать, лежа в постели бессонными ночами.
Не отрывая глаз от ее лица, он нащупал верхнюю пуговку платья, спрятанную под шелковой розочкой.
Дыхание Оливии участилось, и она, открыв глаза, прошептала:
– Вы не могли бы погасить свет?
Он молча покачал головой и расстегнул пуговку. Потом расстегнул следующую, затем – еще одну. Внезапно Оливия оттолкнула его и пробормотала:
– Ах, пожалуйста, погасите свет. – Она густо покраснела и отвернулась.
– Но почему? – Он склонился над ней и поцеловал ее шею. – Ты ведь, конечно, видела меня голым. Так что будет честно, если и я увижу тебя.
Оливия молчала, и он с улыбкой добавил:
– Дорогая, думаю, мне не удастся расстегнуть все эти крючочки в темноте. Кроме того, я действительно хочу видеть тебя, хочу смотреть на тебя. Позволь мне это.
Оливия ничего не ответила, и он поцеловал ее в ушко, затем принялся покрывать поцелуями ее шею.
– Так как же, дорогая? Ты позволишь?..
– Хорошо, – шепнула она, закрыв глаза. Шепнула так тихо, что он едва расслышал.
Конор немного отстранился и заглянул ей в лицо.
– Оливия, посмотри на меня.
Она медленно открыла глаза, и взгляды их встретились.
– Да, вот так. Смотри на меня. – Он взял Оливию за руку и прижал ее ладонь к своей груди. – Прикасайся ко мне и смотри на меня.
Она попыталась отдернуть руку, но он удержал ее. И держал до тех пор, пока не почувствовал, что ее сопротивление ослабло.
– Ах, Конор, я не знаю… Не знаю, чего вы от меня ждете, – пробормотала она в растерянности.
Он отпустил ее руку и широко раскинул свои.
– Что ж, делай что хочешь. Она опустила глаза и какое-то время молчала. Потом прижала обе ладони к его груди и коснулась губами его шрамов. Ее поцелуи были нежными и легкими, словно прикосновение крыльев бабочки. И тотчас же рухнули, как соломенные, все защитные барьеры, которые он создавал вокруг себя на протяжении своей жизни.
Оливия чувствовала, как при каждом ее поцелуе он вздрагивал, и невольно удивлялась: оказывается, она может это делать. Она ощущала биение его сердца, и ей казалось, что она даже слышит его гулкие удары.
– Довольно, дорогая, хватит… – простонал он, запуская пальцы в ее волосы. – Думаю, достаточно… пока.
Он провел ладонями по ее плечам и, запустив большие пальцы в вырез платья, спустил его до талии. В следующую секунду платье упало на пол, и Оливия переступила через него, а Конор отбросил ногой его в сторону. Когда же он взялся за нижнюю рубашку, она поняла, что от нее требуется, и подняла вверх руки. Конор стащил с нее рубашку и бросил на стоявший у кровати стул. Затем стал целовать ее плечи, одновременно расстегивая крючки корсета. Сняв в нее корсет, он снял и нижнюю юбку. Оливия же с каждым мгновением все больше волновалась. Она не хотела, чтобы он видел ее без одежды. Это слишком смущало, будоражило. Наверное, он видел многих обнаженных женщин, более хорошеньких, чем она, и ей не хотелось сравнений. Тихонько вздохнув, она зажмурилась.
– Ты очень красивая, Оливия, – сказал он, словно прочитав ее мысли.
– Правда? – прошептала она, не открывая глаз.
– Да, я действительно считаю тебя красивой.
Открыв, наконец, глаза, Оливия увидела, что он улыбается ей. И сейчас в его глазах была та самая дымка, что всегда сводила ее с ума. Осторожно взяв ее за запястья, Конор развел ее руки в стороны, глядя на нее не отрываясь.
– Да, ты чертовски красива. У меня даже голова идет кругом. Правда, черт возьми.
Оливия вздохнула с облегчением. Значит, он не считал ее дурнушкой, и она его не разочаровала. Да, он действительно считал ее красивой – об этом говорили и его глаза, и его голос. При этой мысли Оливия тотчас же почувствовала, что смущение покидает ее.
– Только не нужно сквернословить, Конор, – прошептала она с улыбкой и коснулась ладонью его щеки.
Он повернул голову и поцеловал ее ладонь. Потом взгляды их встретились, и он с лукавой усмешкой заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29