Чандлер не сомневался, что сейчас Миллисент находится там, где ей и следует находиться – в его объятиях.
– Сегодня вы доказали, какая вы смелая. На меня произвело сильное впечатление то, как вы боролись с леди Хиткоут.
– Это была не столько смелость, сколько уверенность. Я не была бы так напориста, если бы не была уверена, что виконтесса под юбкой что-то прячет. Но если бы вы меня не поддержали, она просто отмахнулась бы от моих требований.
– Вы преувеличиваете важность моей поддержки.
Миллисент вздохнула, уткнувшись в тепло его фрака.
– Мне все еще трудно поверить, что леди Хиткоут оказалась светским вором. По приезде в Лондон я столько времени провела с ней.
–Очень печально, что этой женщине пришлось прибегнуть к воровству, чтобы поправить свои дела.
– А вы верите, что виконт ни о чем не догадывался, как он это угверждает?
– Думаю, что да. Когда виконтесса вынула из кармана серебряный чайник, лицо у него буквально посерело. И в конце концов, он ведь настаивал, чтобы она доказала, что ничего не прячет.
Чандлер прижал Миллисент к себе и поцеловал ее в макушку. Карета двигалась быстро. Ему хотелось повернуть девушку к себе и осыпать поцелуями и ласками, но, помня о ее ране, Чандлер вел себя спокойно.
– Надеюсь, виконтесса расскажет полиций всю правду, и вещи, которые она украла, будут найдены. Я знаю, как вам хочется вернуть своего ворона.
Но почему-то ворон уже не казался Чандлеру таким важным.
– Я уверен, что она не стала бы говорить об этих вещах, если бы их у нее не было.
– Нет, вы только представьте себе: она украла драгоценности, картину, вашего золотого ворона, а потом вдруг поняла, что не знает, как их можно продать.
Чандлер коротко рассмеялся.
– Нам повезло, что она не обратилась к ростовщикам, чтобы те нашли покупателя.
– Да.
Карета остановилась. Чандлер открыл дверцу и спрыгнул на землю. Он внимательно осмотрел обе стороны улицы и только потом помог Миллисент сойти, накинув ей на голову свой плащ, так что если бы кто-то и оказался поблизости, то не смог бы ее узнать. Он велел кучеру ждать, чтобы потом отвезти Миллисент домой.
Уинстон открыл дверь особняка, и они быстро вошли. В передней гостиной горел свет, поэтому Чандлер провел Миллисент туда и помог ей снять плащ.
– Уинстон, мисс Блэр поранилась.
Камердинер шагнул вперед.
– Что я могу сделать, сэр? Позвать врача?
– Нет, – одновременно сказали Чандлер и Миллисент, а Чандлер добавил:
– Не думаю, что это настолько серьезно, чтобы требовалось вмешательство врача. Принесите воды, салфетку и мазь.
– Слушаю, сэр, – сказал Уинстон и сразу же отправился за медикаментами.
– Садитесь вот сюда. – Чандлер зажег лампу, стоявшую на столе у небольшого диванчика. Потом подошел к буфету и налил два бокала бренди.
Один он подал Миллисент.
– Выпейте вот это. Вам станет лучше.
– Благодарю вас. – Она взяла бокал и сделала глоток.
– Вам не холодно? Я могу развести огонь.
– Нет, мне хорошо. Право же, не было никакой необходимости привозить меня к вам в дом, но я рада, что вы это сделали. Если только это ненадолго. Мне нужно поторопиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы рассказы о сегодняшнем вечере дошли до леди Беатрисы прежде, чем я вернусь домой.
Чандлер все еще стоял, глядя на нее.
– Я уверен, что этого не произойдет.
– Вот, сэр, – сказал Уинстон, внося серебряный поднос, на котором стояли миска с водой и баночка с мазью и лежала салфетка.
Камердинер поставил поднос на круглый столик палисандрового дерева, стоящий рядом с диванчиком.
– Благодарю вас, Уинстон.
– Да, сэр. Могу я сделать что-нибудь еще?
– Нет. Теперь я сам обо всем позабочусь. Покойной ночи.
– Очень хорошо, сэр. Покойной ночи. – И Уинстон вышел, закрыв за собой дверь.
– Он, кажется, знает свое дело, – сказала Миллисент.
– Знает. – Давным-давно Чандлер сказал Уинстону, что слова «покойной ночи» означают, что больше к нему не следует входить в этот вечер.
– Вам стало лучше после бренди? – спросил он, садясь рядом с Миллисент.
– Да. – Она улыбнулась. – В третий раз говорю вам, что я чувствую себя нормально и вполне успокоилась. Даже голова почти прошла. Не нужно больше спрашивать.
– Хорошо. Давайте промоем рану.
Чандлер окунул салфетку в холодную воду и осторожно смыл кровь с раны и с кожи вокруг нее. Его лицо было совсем рядом с лицом Миллисент, и Чандлера так и подмывало поцеловать ее, но он молча и ласково ухаживал за девушкой. Когда он спросил, не больно ли ей, она молча покачала головой и сидела смирно, пока он накладывал мазь на рану.
– Ну вот. Готово. К счастью, все не так страшно, как я думал. Когда заживет, не будет даже шрама. Допейте бренди.
– Благодарю вас, – кивнула Миллисент.
Чандлер взял поднос и отнес его на стол, стоявший у окна.
– Приятно знать, что я выживу.
Чандлер вернулся к диванчику и снова сел рядом с Миллисент; гораздо ближе, чем следовало, взял свой бокал и сделал еще один глоток янтарного напитка, так похожего цветом на глаза Миллисент. Он не знал, бренди ли это согрело его или присутствие Миллисент у него в доме. Его вдруг охватило огромное желание обнять ее. Не стоило отсылать Уинстона спать. Быть наедине с Миллисент – это слишком большое искушение.
– Да, и доживете вы до той поры, когда будете рассказывать внукам, как вы обнаружили светского вора. У вас, быть может, все же останется небольшой шрам, так что будет доказательство вашего геройского поступка.
Миллисент рассмеялась.
– О, вы действительно представляете это событие гораздо более рискованным, чем то было на самом деле, но не забывайте, это вы первый заметили, что с юбкой леди Хиткоут не все в порядке.
Чандлер улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по ее шеке.
– Нет, нет. Вся заслуга принадлежит вам, и ваше ранение – лучшее тому доказательство.
– Завидуете? – пошутила она.
– Ради вас я бы согласился на любое увечье. Я не хочу, чтобы с вами что-то случалось.
Ее лицо вдруг стало серьезным.
– Чандлер, могу я попросить вас кое о чем?
– Конечно. О чем хотите.
– Вы будете сегодня меня любить?
«Все, кроме этого!»
От этих слов у него похолодело в груди. Она, конечно, не знает, о чем говорит. Лучше пусть и дальше все идет в шутливом тоне. Она вызывает у него слишком большое желание, чтобы перейти на серьезный тон.
– Разрешите взглянуть еще раз на ваш лоб. Боюсь, дело обстоит хуже, чем мне показалось сначала. – И он притворился, что внимательно рассматривает рану.
А Миллисент потянулась и легонько поцеловала его в губы.
– Вы сказали, что сделаете все, – напомнила она ему с самым серьезным видом.
Улыбка Чандлера угасла.
– Все, кроме этого. Вы – порядочная девушка, Миллисент. И я бы не хотел этого менять. Как бы ни заманчива была ваша просьба.
Он взял у нее пустой бокал и поставил его на стол. Не стоило давать ей крепкого спиртного. Оно ударило ей в голову и заставило говорить такие вещи, которых в другое время она никогда бы не сказала.
– Пора отвезти вас домой, – сказал Чандлер.
Миллисент удержала его руку и не дала встать.
– Я говорю серьезно, Чандлер. Удар в голову и бренди здесь ни при чем. Я так чувствую в своем сердце. Сегодня я хочу принадлежать вам.
– Вы сами не знаете, о чем говорите. – Голос его так охрип от возбуждения, что было трудно говорить. Никогда, даже в самых своих безумных фантазиях не думал он, что Миллисент предложит ему себя. Но если у него и шла голова кругом при мысли о том, что он войдет в нее, согласиться на это он не мог. Нельзя поступить так с ней. Она заслуживает того, чтобы в свою первую брачную ночь быть невинной.
А Миллисент обеими руками взяла его за руку и приложила ее раскрытой ладонью к своему сердцу. И посмотрела на него умоляющими глазами.
– Чувствуете, как мое сердце бьется из-за вас?
У него встал в горле ком от желания согласиться. Он давно уже чувствовал неудовлетворенность. Тело его напряглось от вызванного ею желания, но он смог сказать только одно:
– Миллисент.
Она придвинулась ближе и прижалась к нему бедром.
– Вы преследовали меня с того первого вечера, когда мы встретились. Почему же вы отказываете мне теперь, когда заполучили меня?
Трудно было не обращать внимания на нытье в чреслах, но Чандлеру удалось все же прошептать:
– Я преследовал вас не для того, чтобы изнасиловать.
Миллисент улыбнулась и подняла руку, чтобы обхватить затылок Чандлера и приблизить к себе его лицо.
– Какое грубое слово для того, о чем я прошу вас. Как могут ваши прикосновения, которые мне так приятны, обесчестить меня?
Чандлер дышал с таким трудом, что едва мог проговорить:
– Вы невинны и такой и должны оставаться.
– Нет. Не отказывайте мне, Чандлер.
Он убрал руку с ее груди и обхватил ее лицо обеими руками. Потом наклонил к ней голову так, что их дыхание смешалось в пылкой страсти, которая нарастала в них. Его тело мучительно предавало его.
– Не испытывайте меня таким образом, Миллисент. – «Это несправедливо». – Я очень хочу вас.
– Я знаю, что сейчас и я этого хочу.
Она сказала это очень серьезно, очень искренне, очень естественно.
– Нет. Вы – леди. Я сказал вам, что моя репутация гораздо хуже, чем мое поведение. Я никогда не укладывал в постель девственницу. Да, я брал незамужних женщин, но только после того как убеждался, что я – не первый. Он пристально посмотрел ей в глаза. Его желание неистово росло. Он не знал, сколько еще сможет отказывать ей.
Интуиция говорила Чандлеру, что она невинна, но его желание было настолько сильным, что он спросил:
– Будьте со мной откровенны, Миллисент, я у вас первый?
– Да.
– Тогда я не стану портить вам вашу брачную ночь.
Она вспыхнула, и Чандлер понял, что его слова причинили Миллисент боль. Он то думал, она оценит, что у него хватило духа противиться ее дерзкому предложению. Хотя для него самого сопротивление было равносильно самоубийству.
– Почему вы преследовали меня, если я вам нежеланна? Это была только игра?
– Игра? Нет, – ответил он с предельной откровенностью. Он играл в такие игры в молодые годы, когда преследовал других девушек в парках и в городе, но с Миллисент он поступал так потому, что ему страстно хотелось быть с ней. – Конечно, вы мне желанны. Как можете вы в этом сомневаться?
– Почему же теперь, когда я хочу быть вашей на одну ночь, вы меня не хотите?
– Да нет же, черт побери! – Чандлер прижался к ее губам долгим, крепким, сладостным поцелуем, от которого у обоих захватило дыхание, и обезумел от желания забыть о глупых попытках отговорить ее от того, чего хотят они оба, и взять ее теперь же. – Я хочу вас больше, чем когда-либо, но я не укладываю в свою постель девственниц.
Миллисент, казалось, не слышала его слов. Она целовала его глаза, щеки, губы и шею, дошла до шейного платка, а потом снова принялась подниматься наверх. Снова коснувшись губами его губ, она прошептала:
– Тогда забудьте о постели и возьмите меня здесь, на диване, потому что я боюсь потерять сознание, если вы не поторопитесь ответить на мои поцелуи.
И все разумные мысли разом вылетели у него из головы. Он крепко обхватил ее руками и застонал, уткнувшись в изгиб ее шеи. Провались оно все, что считается правильным!
– Да, да. Как могу я противостоять такому требованию, если мне хотелось сделать вас своей с того самого момента, когда вы повернулись и посмотрели на меня в полутемном коридоре?
Чандлер впился в ее губы с такой неистовой алчностью, что понял – он испугал ее, но хватки своей не ослабил. Их губы и языки бились друг о друга, и оба издавали тихие звуки борьбы.
Он прислонил Миллисент спиной к дивану так, что ее голова легла ему на руку. Она обвила руками его шею, и ее пальцы запутались в его волосах, дразня Чандлера легкими прикосновениями.
Оба были слишком возбуждены, чтобы останавливаться. Их тела прижимались, губы встречались, языки играли, разжигая пылкую страсть, которая уже и без того пылала вовсю.
Чандлер оторвался от ее губ и поцеловал в шею под ухом, а затем туда, где ее грудная клетка вздымалась, с каждым вздохом поднимая ему навстречу ее грудь. Миллисент откинула голову, чтобы он мог свободно целовать там, где ему хочется.
Тогда он спустил с ее плеч пышные рукава платья и обнажил пышные груди, лежащие в чашечках корсета. Он осторожно освободил соски, похожие на розовые бутоны. Чандлер восхищенно смотрел на представшее его взгляду очарование, и хотя он мог бы поклясться на целой стопке Библий, что невозможно стать больше и тверже, он стал. Как мог он подумать о том, чтобы устоять перед ней? Для этого, наверное, нужно быть сумасшедшим.
Он снова посмотрел ей в глаза и прошептал, тяжело и прерывисто дыша:
– Вы красавица, Миллисент.
Она улыбнулась ему чистыми, ясными глазами и, глубоко вздохнув, сказала:
– Благодарю вас.
Нижней частью тела он прижался к ее мягкой женственности, вжимая ее в сиденье дивана. Она отозвалась таким же толчком, и его тело прореагировало пульсирующей сильной болью. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней.
Чандлер хотел сказать больше приятных слов, поэтических фраз, но тяжелое дыхание Миллисент, ее блестящие от желания глаза говорили о том, что она не хочет ждать произнесенных шепотом слов, ласковых прикосновений и томительных поцелуев. Она ясно давала Чандлеру понять, что хочет его, и знала, что она делает. Ему оставалось только согласиться.
Чандлер быстро поднял ее платье и нижнюю юбку. Потом спустил к коленям панталоны. Миллисент толчком скинула их с себя обутой в атласную туфельку ногой.
Пока Чандлер расстегивал брюки, Миллисент развязала на нем шейный платок, сняла его с шеи и бросила на пол. Чандлер провел рукой по шелковистой коже ее бедра там, где кончались чулки, и почувствовал, как он дрожит. Это его остановило. Его желание было таким сильным, что заставляло его содрогаться до самой глубины. Сердце билось так сильно, что ему пришлось остановиться на мгновение и попытаться понять, чем же так сильно отличается Миллисент от всех остальных женщин, с которыми он был. Отчего она затрагивает самую его душу?
– Что-то не так? – спросила она.
Он посмотрел в ее доверчивые, страстные глаза и понял, что должен дать ей еще один шанс остановить его.
– Вы в этом уверены, Миллисент? Я могу... полагаю, что могу остановиться, если вы скажете хоть слово... черт побери, Миллисент, скажите, чтобы я этого не делал!
– Нет. Я не хочу, чтобы сегодня вы были джентльменом. Сегодня вы должны быть повесой, которого я знаю и хочу.
И Миллисент подсунула под него руки и рывком притянула его к себе.
– О черт, – в отчаянии пробормотал он и сразу же вошел в нее.
Миллисент тихо застонала, но тут же замолчала. Она прижала руки к его горячей коже, направляя его. И Чандлер отдался необычайной боли немыслимого наслаждения, имя которому было – Миллисент.
«Миллисент».
Он распластал руки на ее талии и присоединился к ее ритму, а она выгнулась ему навстречу. Сквозь ткань своей рубашки Чандлер чувствовал жар ее грудей, которые терлись о его грудь. Он слышал ее тихие восклицания изумления и свой собственный животный стон наслаждения, когда он чудесным образом соскользнул с края реальности в сладкий сон, глубоко зарывшись в нее.
Потом он поднял голову и, тяжело дыша в изгиб ее шеи, прошептал ее имя и поцеловал влажную кожу.
Его сердце разрывалось от такого количества эмоций, что он с трудом перевел дыхание. Он понял, что любит Миллисент Блэр.
Глава 19
«Не нужно, леди, больше не вздыхайте». У вас еще есть время поймать в брачные сети одного из «скандальной троицы» до того, как сезон подойдет к концу.
Лорд Труфитт
Из светской хроники
Миллисент посмотрела Чандлеру в глаза и улыбнулась. Она его любит. Любит безумно. В этом нет никаких сомнений, и у нее нет ни следа сожалений о том, к чему она его склонила. И ей не стоит бояться того, что когда-нибудь кто-то другой вызовет у нее такое же желание, как Чандлер.
Он все еще был в ней. Их тела немного свешивались с дивана. Чандлер опирался локтем одной руки о подлокотник дивана, а другой рукой о его спинку. Миллисент чувствовала его тяжесть, его силу и тепло, и никогда еще она не ощущала такого полного удовлетворения.
Он с любопытством посмотрел на нее и сказал:
– Вы улыбаетесь.
– Это вас удивляет?
– Да. Я не понимаю, почему вы не сердитесь на меня.
Миллисент слегка пошевелилась, чтобы лучше видеть его глаза.
– Почему я должна быть недовольна, если получила то, что хотела?
– Я привез вас сюда вовсе не за этим, Миллисент. Я никак не думал, что все кончится вот так. Я не собирался этого делать.
– Я знаю. Но мне хотелось, чтобы это произошло, и я собиралась это сделать, – сказала она, словно то была самая естественная вещь в мире – признаться ему в этом.
Чандлер улыбнулся в ответ.
– Еще ни одна леди не была со мной так настойчива, как вы сегодня.
– У них для этого не было повода. Ведь это вы всегда преследовали леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Сегодня вы доказали, какая вы смелая. На меня произвело сильное впечатление то, как вы боролись с леди Хиткоут.
– Это была не столько смелость, сколько уверенность. Я не была бы так напориста, если бы не была уверена, что виконтесса под юбкой что-то прячет. Но если бы вы меня не поддержали, она просто отмахнулась бы от моих требований.
– Вы преувеличиваете важность моей поддержки.
Миллисент вздохнула, уткнувшись в тепло его фрака.
– Мне все еще трудно поверить, что леди Хиткоут оказалась светским вором. По приезде в Лондон я столько времени провела с ней.
–Очень печально, что этой женщине пришлось прибегнуть к воровству, чтобы поправить свои дела.
– А вы верите, что виконт ни о чем не догадывался, как он это угверждает?
– Думаю, что да. Когда виконтесса вынула из кармана серебряный чайник, лицо у него буквально посерело. И в конце концов, он ведь настаивал, чтобы она доказала, что ничего не прячет.
Чандлер прижал Миллисент к себе и поцеловал ее в макушку. Карета двигалась быстро. Ему хотелось повернуть девушку к себе и осыпать поцелуями и ласками, но, помня о ее ране, Чандлер вел себя спокойно.
– Надеюсь, виконтесса расскажет полиций всю правду, и вещи, которые она украла, будут найдены. Я знаю, как вам хочется вернуть своего ворона.
Но почему-то ворон уже не казался Чандлеру таким важным.
– Я уверен, что она не стала бы говорить об этих вещах, если бы их у нее не было.
– Нет, вы только представьте себе: она украла драгоценности, картину, вашего золотого ворона, а потом вдруг поняла, что не знает, как их можно продать.
Чандлер коротко рассмеялся.
– Нам повезло, что она не обратилась к ростовщикам, чтобы те нашли покупателя.
– Да.
Карета остановилась. Чандлер открыл дверцу и спрыгнул на землю. Он внимательно осмотрел обе стороны улицы и только потом помог Миллисент сойти, накинув ей на голову свой плащ, так что если бы кто-то и оказался поблизости, то не смог бы ее узнать. Он велел кучеру ждать, чтобы потом отвезти Миллисент домой.
Уинстон открыл дверь особняка, и они быстро вошли. В передней гостиной горел свет, поэтому Чандлер провел Миллисент туда и помог ей снять плащ.
– Уинстон, мисс Блэр поранилась.
Камердинер шагнул вперед.
– Что я могу сделать, сэр? Позвать врача?
– Нет, – одновременно сказали Чандлер и Миллисент, а Чандлер добавил:
– Не думаю, что это настолько серьезно, чтобы требовалось вмешательство врача. Принесите воды, салфетку и мазь.
– Слушаю, сэр, – сказал Уинстон и сразу же отправился за медикаментами.
– Садитесь вот сюда. – Чандлер зажег лампу, стоявшую на столе у небольшого диванчика. Потом подошел к буфету и налил два бокала бренди.
Один он подал Миллисент.
– Выпейте вот это. Вам станет лучше.
– Благодарю вас. – Она взяла бокал и сделала глоток.
– Вам не холодно? Я могу развести огонь.
– Нет, мне хорошо. Право же, не было никакой необходимости привозить меня к вам в дом, но я рада, что вы это сделали. Если только это ненадолго. Мне нужно поторопиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы рассказы о сегодняшнем вечере дошли до леди Беатрисы прежде, чем я вернусь домой.
Чандлер все еще стоял, глядя на нее.
– Я уверен, что этого не произойдет.
– Вот, сэр, – сказал Уинстон, внося серебряный поднос, на котором стояли миска с водой и баночка с мазью и лежала салфетка.
Камердинер поставил поднос на круглый столик палисандрового дерева, стоящий рядом с диванчиком.
– Благодарю вас, Уинстон.
– Да, сэр. Могу я сделать что-нибудь еще?
– Нет. Теперь я сам обо всем позабочусь. Покойной ночи.
– Очень хорошо, сэр. Покойной ночи. – И Уинстон вышел, закрыв за собой дверь.
– Он, кажется, знает свое дело, – сказала Миллисент.
– Знает. – Давным-давно Чандлер сказал Уинстону, что слова «покойной ночи» означают, что больше к нему не следует входить в этот вечер.
– Вам стало лучше после бренди? – спросил он, садясь рядом с Миллисент.
– Да. – Она улыбнулась. – В третий раз говорю вам, что я чувствую себя нормально и вполне успокоилась. Даже голова почти прошла. Не нужно больше спрашивать.
– Хорошо. Давайте промоем рану.
Чандлер окунул салфетку в холодную воду и осторожно смыл кровь с раны и с кожи вокруг нее. Его лицо было совсем рядом с лицом Миллисент, и Чандлера так и подмывало поцеловать ее, но он молча и ласково ухаживал за девушкой. Когда он спросил, не больно ли ей, она молча покачала головой и сидела смирно, пока он накладывал мазь на рану.
– Ну вот. Готово. К счастью, все не так страшно, как я думал. Когда заживет, не будет даже шрама. Допейте бренди.
– Благодарю вас, – кивнула Миллисент.
Чандлер взял поднос и отнес его на стол, стоявший у окна.
– Приятно знать, что я выживу.
Чандлер вернулся к диванчику и снова сел рядом с Миллисент; гораздо ближе, чем следовало, взял свой бокал и сделал еще один глоток янтарного напитка, так похожего цветом на глаза Миллисент. Он не знал, бренди ли это согрело его или присутствие Миллисент у него в доме. Его вдруг охватило огромное желание обнять ее. Не стоило отсылать Уинстона спать. Быть наедине с Миллисент – это слишком большое искушение.
– Да, и доживете вы до той поры, когда будете рассказывать внукам, как вы обнаружили светского вора. У вас, быть может, все же останется небольшой шрам, так что будет доказательство вашего геройского поступка.
Миллисент рассмеялась.
– О, вы действительно представляете это событие гораздо более рискованным, чем то было на самом деле, но не забывайте, это вы первый заметили, что с юбкой леди Хиткоут не все в порядке.
Чандлер улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по ее шеке.
– Нет, нет. Вся заслуга принадлежит вам, и ваше ранение – лучшее тому доказательство.
– Завидуете? – пошутила она.
– Ради вас я бы согласился на любое увечье. Я не хочу, чтобы с вами что-то случалось.
Ее лицо вдруг стало серьезным.
– Чандлер, могу я попросить вас кое о чем?
– Конечно. О чем хотите.
– Вы будете сегодня меня любить?
«Все, кроме этого!»
От этих слов у него похолодело в груди. Она, конечно, не знает, о чем говорит. Лучше пусть и дальше все идет в шутливом тоне. Она вызывает у него слишком большое желание, чтобы перейти на серьезный тон.
– Разрешите взглянуть еще раз на ваш лоб. Боюсь, дело обстоит хуже, чем мне показалось сначала. – И он притворился, что внимательно рассматривает рану.
А Миллисент потянулась и легонько поцеловала его в губы.
– Вы сказали, что сделаете все, – напомнила она ему с самым серьезным видом.
Улыбка Чандлера угасла.
– Все, кроме этого. Вы – порядочная девушка, Миллисент. И я бы не хотел этого менять. Как бы ни заманчива была ваша просьба.
Он взял у нее пустой бокал и поставил его на стол. Не стоило давать ей крепкого спиртного. Оно ударило ей в голову и заставило говорить такие вещи, которых в другое время она никогда бы не сказала.
– Пора отвезти вас домой, – сказал Чандлер.
Миллисент удержала его руку и не дала встать.
– Я говорю серьезно, Чандлер. Удар в голову и бренди здесь ни при чем. Я так чувствую в своем сердце. Сегодня я хочу принадлежать вам.
– Вы сами не знаете, о чем говорите. – Голос его так охрип от возбуждения, что было трудно говорить. Никогда, даже в самых своих безумных фантазиях не думал он, что Миллисент предложит ему себя. Но если у него и шла голова кругом при мысли о том, что он войдет в нее, согласиться на это он не мог. Нельзя поступить так с ней. Она заслуживает того, чтобы в свою первую брачную ночь быть невинной.
А Миллисент обеими руками взяла его за руку и приложила ее раскрытой ладонью к своему сердцу. И посмотрела на него умоляющими глазами.
– Чувствуете, как мое сердце бьется из-за вас?
У него встал в горле ком от желания согласиться. Он давно уже чувствовал неудовлетворенность. Тело его напряглось от вызванного ею желания, но он смог сказать только одно:
– Миллисент.
Она придвинулась ближе и прижалась к нему бедром.
– Вы преследовали меня с того первого вечера, когда мы встретились. Почему же вы отказываете мне теперь, когда заполучили меня?
Трудно было не обращать внимания на нытье в чреслах, но Чандлеру удалось все же прошептать:
– Я преследовал вас не для того, чтобы изнасиловать.
Миллисент улыбнулась и подняла руку, чтобы обхватить затылок Чандлера и приблизить к себе его лицо.
– Какое грубое слово для того, о чем я прошу вас. Как могут ваши прикосновения, которые мне так приятны, обесчестить меня?
Чандлер дышал с таким трудом, что едва мог проговорить:
– Вы невинны и такой и должны оставаться.
– Нет. Не отказывайте мне, Чандлер.
Он убрал руку с ее груди и обхватил ее лицо обеими руками. Потом наклонил к ней голову так, что их дыхание смешалось в пылкой страсти, которая нарастала в них. Его тело мучительно предавало его.
– Не испытывайте меня таким образом, Миллисент. – «Это несправедливо». – Я очень хочу вас.
– Я знаю, что сейчас и я этого хочу.
Она сказала это очень серьезно, очень искренне, очень естественно.
– Нет. Вы – леди. Я сказал вам, что моя репутация гораздо хуже, чем мое поведение. Я никогда не укладывал в постель девственницу. Да, я брал незамужних женщин, но только после того как убеждался, что я – не первый. Он пристально посмотрел ей в глаза. Его желание неистово росло. Он не знал, сколько еще сможет отказывать ей.
Интуиция говорила Чандлеру, что она невинна, но его желание было настолько сильным, что он спросил:
– Будьте со мной откровенны, Миллисент, я у вас первый?
– Да.
– Тогда я не стану портить вам вашу брачную ночь.
Она вспыхнула, и Чандлер понял, что его слова причинили Миллисент боль. Он то думал, она оценит, что у него хватило духа противиться ее дерзкому предложению. Хотя для него самого сопротивление было равносильно самоубийству.
– Почему вы преследовали меня, если я вам нежеланна? Это была только игра?
– Игра? Нет, – ответил он с предельной откровенностью. Он играл в такие игры в молодые годы, когда преследовал других девушек в парках и в городе, но с Миллисент он поступал так потому, что ему страстно хотелось быть с ней. – Конечно, вы мне желанны. Как можете вы в этом сомневаться?
– Почему же теперь, когда я хочу быть вашей на одну ночь, вы меня не хотите?
– Да нет же, черт побери! – Чандлер прижался к ее губам долгим, крепким, сладостным поцелуем, от которого у обоих захватило дыхание, и обезумел от желания забыть о глупых попытках отговорить ее от того, чего хотят они оба, и взять ее теперь же. – Я хочу вас больше, чем когда-либо, но я не укладываю в свою постель девственниц.
Миллисент, казалось, не слышала его слов. Она целовала его глаза, щеки, губы и шею, дошла до шейного платка, а потом снова принялась подниматься наверх. Снова коснувшись губами его губ, она прошептала:
– Тогда забудьте о постели и возьмите меня здесь, на диване, потому что я боюсь потерять сознание, если вы не поторопитесь ответить на мои поцелуи.
И все разумные мысли разом вылетели у него из головы. Он крепко обхватил ее руками и застонал, уткнувшись в изгиб ее шеи. Провались оно все, что считается правильным!
– Да, да. Как могу я противостоять такому требованию, если мне хотелось сделать вас своей с того самого момента, когда вы повернулись и посмотрели на меня в полутемном коридоре?
Чандлер впился в ее губы с такой неистовой алчностью, что понял – он испугал ее, но хватки своей не ослабил. Их губы и языки бились друг о друга, и оба издавали тихие звуки борьбы.
Он прислонил Миллисент спиной к дивану так, что ее голова легла ему на руку. Она обвила руками его шею, и ее пальцы запутались в его волосах, дразня Чандлера легкими прикосновениями.
Оба были слишком возбуждены, чтобы останавливаться. Их тела прижимались, губы встречались, языки играли, разжигая пылкую страсть, которая уже и без того пылала вовсю.
Чандлер оторвался от ее губ и поцеловал в шею под ухом, а затем туда, где ее грудная клетка вздымалась, с каждым вздохом поднимая ему навстречу ее грудь. Миллисент откинула голову, чтобы он мог свободно целовать там, где ему хочется.
Тогда он спустил с ее плеч пышные рукава платья и обнажил пышные груди, лежащие в чашечках корсета. Он осторожно освободил соски, похожие на розовые бутоны. Чандлер восхищенно смотрел на представшее его взгляду очарование, и хотя он мог бы поклясться на целой стопке Библий, что невозможно стать больше и тверже, он стал. Как мог он подумать о том, чтобы устоять перед ней? Для этого, наверное, нужно быть сумасшедшим.
Он снова посмотрел ей в глаза и прошептал, тяжело и прерывисто дыша:
– Вы красавица, Миллисент.
Она улыбнулась ему чистыми, ясными глазами и, глубоко вздохнув, сказала:
– Благодарю вас.
Нижней частью тела он прижался к ее мягкой женственности, вжимая ее в сиденье дивана. Она отозвалась таким же толчком, и его тело прореагировало пульсирующей сильной болью. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней.
Чандлер хотел сказать больше приятных слов, поэтических фраз, но тяжелое дыхание Миллисент, ее блестящие от желания глаза говорили о том, что она не хочет ждать произнесенных шепотом слов, ласковых прикосновений и томительных поцелуев. Она ясно давала Чандлеру понять, что хочет его, и знала, что она делает. Ему оставалось только согласиться.
Чандлер быстро поднял ее платье и нижнюю юбку. Потом спустил к коленям панталоны. Миллисент толчком скинула их с себя обутой в атласную туфельку ногой.
Пока Чандлер расстегивал брюки, Миллисент развязала на нем шейный платок, сняла его с шеи и бросила на пол. Чандлер провел рукой по шелковистой коже ее бедра там, где кончались чулки, и почувствовал, как он дрожит. Это его остановило. Его желание было таким сильным, что заставляло его содрогаться до самой глубины. Сердце билось так сильно, что ему пришлось остановиться на мгновение и попытаться понять, чем же так сильно отличается Миллисент от всех остальных женщин, с которыми он был. Отчего она затрагивает самую его душу?
– Что-то не так? – спросила она.
Он посмотрел в ее доверчивые, страстные глаза и понял, что должен дать ей еще один шанс остановить его.
– Вы в этом уверены, Миллисент? Я могу... полагаю, что могу остановиться, если вы скажете хоть слово... черт побери, Миллисент, скажите, чтобы я этого не делал!
– Нет. Я не хочу, чтобы сегодня вы были джентльменом. Сегодня вы должны быть повесой, которого я знаю и хочу.
И Миллисент подсунула под него руки и рывком притянула его к себе.
– О черт, – в отчаянии пробормотал он и сразу же вошел в нее.
Миллисент тихо застонала, но тут же замолчала. Она прижала руки к его горячей коже, направляя его. И Чандлер отдался необычайной боли немыслимого наслаждения, имя которому было – Миллисент.
«Миллисент».
Он распластал руки на ее талии и присоединился к ее ритму, а она выгнулась ему навстречу. Сквозь ткань своей рубашки Чандлер чувствовал жар ее грудей, которые терлись о его грудь. Он слышал ее тихие восклицания изумления и свой собственный животный стон наслаждения, когда он чудесным образом соскользнул с края реальности в сладкий сон, глубоко зарывшись в нее.
Потом он поднял голову и, тяжело дыша в изгиб ее шеи, прошептал ее имя и поцеловал влажную кожу.
Его сердце разрывалось от такого количества эмоций, что он с трудом перевел дыхание. Он понял, что любит Миллисент Блэр.
Глава 19
«Не нужно, леди, больше не вздыхайте». У вас еще есть время поймать в брачные сети одного из «скандальной троицы» до того, как сезон подойдет к концу.
Лорд Труфитт
Из светской хроники
Миллисент посмотрела Чандлеру в глаза и улыбнулась. Она его любит. Любит безумно. В этом нет никаких сомнений, и у нее нет ни следа сожалений о том, к чему она его склонила. И ей не стоит бояться того, что когда-нибудь кто-то другой вызовет у нее такое же желание, как Чандлер.
Он все еще был в ней. Их тела немного свешивались с дивана. Чандлер опирался локтем одной руки о подлокотник дивана, а другой рукой о его спинку. Миллисент чувствовала его тяжесть, его силу и тепло, и никогда еще она не ощущала такого полного удовлетворения.
Он с любопытством посмотрел на нее и сказал:
– Вы улыбаетесь.
– Это вас удивляет?
– Да. Я не понимаю, почему вы не сердитесь на меня.
Миллисент слегка пошевелилась, чтобы лучше видеть его глаза.
– Почему я должна быть недовольна, если получила то, что хотела?
– Я привез вас сюда вовсе не за этим, Миллисент. Я никак не думал, что все кончится вот так. Я не собирался этого делать.
– Я знаю. Но мне хотелось, чтобы это произошло, и я собиралась это сделать, – сказала она, словно то была самая естественная вещь в мире – признаться ему в этом.
Чандлер улыбнулся в ответ.
– Еще ни одна леди не была со мной так настойчива, как вы сегодня.
– У них для этого не было повода. Ведь это вы всегда преследовали леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28