Варфоломей исчез и его так и не нашли, да и не очень искали.
Между тем сознание Ивана Болотова уже вошло в тело Варфоломея. Сам же Варфоломей являлся давним выходцем из Венеции; нечаянно он убил своего друга, поскольку оба они добивались благосклонности одной девицы. Бартоломео бежал и окольными путями добрался до Москвы, где поступил в армию царя. Однако он и там не прижился, бежал на Дон, где и присоединился к отрядам казаков… Когда сознание Бартоломео очутилось в одном теле с сознанием Ивана Болотова, оно повлекло это тело на свою родину, в Венецию. В Венеции это тело захворало чумой…
Итак, Джакомо очутился в одной компании с Иваном Болотовым, Бартоломео-Варфоломеем, сибирским колдуном и прочими. Его новые друзья, Тоффоло и падре Артуро, также являлись так называемыми носителями. Все трое имели достаточные средства для того, чтобы жить безбедно. Все они, в свою очередь, погибли. И все они, а также и многие другие обретаются сейчас во мне. Чаянов засмеялся.
Теперь Брюс и Чаянов смотрели на меня так, будто ждали, что я скажу в ответ на их путаные и фантасмагорические рассказы.
– Чего вы хотите от меня? – спросила я.
– Да мы ведь вам уже сказали, – Брюс говорил дружески. – Мы оба хотим, чтобы вы приняли участие в одном важном для нас эксперименте…
– Неужели вы полагаете, что я соглашусь после всего того, что вы мне поведали? – Я смотрела прямо на них.
– А что, – осторожно начал Чаянов, и в голосе его все отчетливее обозначалось лукавство, – неужели вы, прекрасная Анжелика-Аделаида, полагаете, будто у вас есть выбор?!.
Да, я понимала, что у меня нет выбора.
– То есть вы примените насилие? – спросила я.
– Мы бы этого не хотели, – заметил Брюс.
– Да, у меня нет выбора, – сказала я. – И это означает, что и вам остается лишь одно: воздействовать на меня насилием!..
– Нам бы не хотелось, – повторил Брюс.
Брюс и Чаянов переглянулись.
– А если мы отпустим вас? – вдруг спросил Брюс.
Я молчала, пытаясь понять, что же он имеет в виду, предлагая мне подобный вариант, самый благоприятный для меня.
– Вы, мадам, надеюсь, не выдадите нас? – полюбопытствовал Чаянов.
– Нет, – отвечала я, – разумеется, я не выдам вас. Вы можете верить мне. Но я не знаю, поверите ли вы мне…
Мне теперь совершенно не было понятно, что же будет дальше.
– Мы верим вам, мы знаем вашу честность, – решил Брюс.
– Стало быть, я свободна? – Я никак не могла поверить в случившееся.
– Стало быть… – Брюс улыбнулся.
– Не хотите ли пообедать с нами? – Брюс повернул ко мне свое мужественное лицо.
Я немного смутилась, но все же решилась быть честной до конца.
– Я все же боюсь, – честно сказала я. – Я вспоминаю те роковые бокалы вина, выпитые ни о чем не подозревающими будущими носителями, как вы их называете!..
– Но разве вы не пили кофе за нашим столом? – заметил лукаво Чаянов.
Мне нечего было возразить!..
– Так что же, – начал по-прежнему дружески Брюс, – вы остаетесь обедать с нами, милая Анжелика-Аделаида?
О каких мерах предосторожности могла теперь идти речь? И ведь я действительно уже пила кофе в доме Брюса!..
Короче, я осталась обедать. И, надо тебе сказать, сын, что обед был хорошо приготовлен из отличной провизии! Я ела, пила вино, смеялась. Порою меня охватывало странное чувство бесшабашности. Мне вдруг хотелось, чтобы меня опоили сонным зельем и чтобы я затем пробудилась с необычайным ощущением наличия нескольких разумов в моем теле…
Брюс показал мне материалы для своего календаря. Я убедилась в том, что он действительно много знает о движении звезд и планет. Он также увлекался и астрологией и, как выяснилось, обожал составлять гороскопы!.. Я не удержалась и попросила его как-нибудь, когда у него выдастся свободный часок, составить гороскоп и для меня. Он ответил согласием. Чернокожая девушка более не появлялась, и я не стала спрашивать о ней, а про себя подумала, что она, должно быть, любовница Брюса…
Я вспомнила мое первое знакомство с Чаяновым, вспомнила, что Петр говорил нечто о его отце… И еще: ведь сам Чаянов говорил о своей жене, даже читал стихи, посвященные ей…
– Скажите, Александр Васильевич, – обратилась я к нему, – а ваш отец, ваша жена… Что им известно или было известно о ваших тайнах?
– У меня нет отца! – Чаянов рассмеялся. – Человек, которого царь полагает моим отцом, на самом деле – мой сын! Да, мой сын, не являющийся носителем! А что касается моей жены, то есть одной из моих жен, матери этого моего сына, то она и вправду уже давно умерла, около ста лет тому назад!..
Мы беседовали чрезвычайно тепло и дружески. Я уже представляла себе, как скрасит мою жизнь дружба с Брюсом и Чаяновым… Я примирилась с подступающей старостью; я готова была примириться с этой ролью доброй советчицы и заботливой матери…
Веселый обед подходил к концу, но вдруг меня настиг необычайно сильный приступ головокружения. Это было так неожиданно, что я даже в первый момент не поверила в реальность этого! Комната закружилась перед моими глазами, стремительно взвился куда-то вверх лепной потолок. Лица и фигуры Брюса и Чаянова вдруг вытянулись зловеще и тоже будто взлетели и принялись летать по комнате… Я поняла, что все это значит! Да, они все-таки опоили меня. И как могло быть иначе! Ведь они залучили меня к себе вовсе не для того, чтобы дружески пообедать со мной, а затем спокойно отпустить!.. Последнее, что я еще могла расслышать, были слова Брюса:
– Успокойтесь, ради Бога успокойтесь, мадам Аделаида! Все пройдет прекрасно! И вы ведь уже поняли, что в наших действиях нет ни малейшего намека на обращение к сверхъестественным силам, которые, кстати, не существуют вовсе!..
Свет померк перед моими глазами, тело мое словно бы низверглось в бездну…
Я летела куда-то вниз, и смутно слышимые мною женские вопли сопровождали меня в моем головокружительном полете.
– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. – кричала женщина в отчаянии.
А быть может, это кричала я сама?
– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. Затем сознание окончательно покинуло меня… А очнулась я в темноте, распростертая на постели. Моя правая рука, чуть повыше локтя, сильно болела. Я вспомнила, что так и должно быть. Я с усилием приподнялась и села. Меня окружала плотная темнота. Я испугалась: а вдруг я ослепла?!. Но, к счастью, различила во мраке смутные очертания мебели. Мои глаза по-прежнему видели! Я чутко прислушалась к своему сознанию, к своему внутреннему миру. В первые минуты моего пробуждения мне показалось, что я не изменилась. Я едва не вскрикнула от радости. Да, я не изменилась! Мое сознание оставалось моим сознанием, мои чувства оставались моими чувствами!..
Но – увы! – это блаженное состояние продлилось недолго! Я содрогнулась всем телом, потому что расслышала голосок Трины. Бедняжка жаловалась на певучем финском наречии, которое я теперь почему-то понимала…
– Ты меня убила, Анжелика! – говорила бедная Трина. – Но почему теперь меня так мало в этом теле?..
Я упала на постель и оцепенела. Я не ощущала моего тела, моих рук и ног…
А между тем слабый голосок Трины был заглушён другим женским голосом. Сама не знаю отчего, но я тотчас поняла, что отныне именно этот голос будет одним из главных голосов моего внутреннего мира!
– Замолчи! – сказал этот голос Трине. И та послушно смолкла.
Этот женский голос был звучным, грудным, молодым и казался вполне разумным. Я с трепетом ожидала, что же он скажет. Но вдруг, вместо разумных слов, я услышала в своем сознании дикие вопли ужаса.
– Зачем?!. – выкрикивала женщина. – За что?! Разве я не мать одного из них? О, подлые подлые, проклятые!..
Внутреннее «я» Анжелики попыталось вмешаться:
– Успокойтесь, милая! Прошлого не вернешь. Нам остается лишь примениться к обстоятельствам…
– А ведь один из этих мерзавцев – мой родной сын! – вскричала она.
– У меня тоже есть сын, и не один! – отвечала Анжелика, то есть я сама! – Успокойтесь! Мы, вероятно, находимся внутри вашего тела? Кто вы? Как ваше имя?..
Она продолжала отчаиваться, и я чувствовала ее отчаяние именно как ее отчаяние. Но в то же самое время ее отчаяние парадоксально было и моим отчаянием…
– Ты знаешь, где мы находимся, то есть, что это за дом? Дом Брюса в Лефортове?
– Да, это его дом, – отвечала она неохотно. И я поняла, что ей просто-напросто не хочется успокаиваться. Я подумала о том, как же следует общаться со своими соседями по внутреннему миру!
– Давайте поговорим! – начала я. – Ведь я не знаю вас! Кто вы? Я когда-нибудь видела вас? Давайте поговорим! Нам ведь никуда друг от друга не деться…
Внезапно я поняла, что, когда я говорю с ней, ей трудно предаваться отчаянию. И я продолжала нанизывать вопрос за вопросом на невидимую нить нашего странного общения:
– .Кто вы? Что вы? Я видела вас прежде? Как вас зовут? Вы не хотите рассказать мне о себе?.. – Я спрашивала и спрашивала, не гнушаясь повторениями…
И она несколько успокоилась. Я не могла видеть ее лица, но голос ее был мне смутно знаком. Я почему-то представляла ее себе молодой, стройной девушкой; почему-то в костюме немецкой служанки… Молодая девушка, она насупилась и медленно приходит в себя после приступа отчаяния…
– Меня зовут Лейла, – сказала она.
– Прелестное имя, – откликнулась я ласково и с готовностью. – Это, кажется, восточное имя?
– Да, – бросила она коротко.
Я понимала, что разговор не должен прерываться.
– Вы близко знаете Брюса? – спросила я.
Теперь она, похоже, и сама поняла, что лучше беседовать, нежели предаваться бурному отчаянию.
– Я узнала Брюса, когда Чаянов и Брюс познакомились на русской службе. Да, я была любовницей их обоих…
– Они дурно поступили с вами! – вырвалось у меня невольно…
Вот это была неосторожная фраза.
– Дурно поступили?! – переспросила она. И повторила: – Дурно поступили!..
Я подумала, что сейчас она опять закричит, запричитает. Так оно и случилось.
– Мерзавцы! – кричала она. – Мерзавцы! Подлецы!.. Родную мать! Родную мать!..
– Чья же вы мать? – поспешно перебила я. – Господина Брюса или господина Чаянова?
– Я – мать части сознания Чаянова, – сказала она просто… И мне снова показалось, что она была прежде молодой девушкой и что сейчас она всхлипнула. Я искренне жалела ее. В конце концов мы обе теперь сделались частью одного существа!..
– Возьмите себя в руки, успокойтесь! Спокойствие – это единственное, что нам с вами остается!
Она продолжала рыдать внутри моего сознания.
– Лейла! – внезапно догадалась я. – Ты, должно быть, впервые оказалась в таком положении?
Да, несомненно она снова всхлипнула. Я терпеливо ждала ответа.
– Нет, – пробормотала она, – это происходит не в первый раз. Но вы… ты… еще не знаешь… не знаете, как это ужасно!..
Для меня это впервые, – решилась возразить я, – и не могу сказать, чтобы мне сейчас было хорошо! Если с тобой, Лейла, это происходит не впервые, то будь же внимательна ко мне, просвети бедняжку, для которой все происходящее в новинку!.. – И проговорив сию тираду, я не удержалась от легчайшего смешка…
Лейла также начала успокаиваться, я это чувствовала.
– Подлецы! – снова сказала она, но в ее голосе уже не слышалось отчаяния.
– Разумеется, Брюс и Чаянов не могут считаться людьми высокой нравственности, – поддержала я мою собеседницу, – но мне отчего-то кажется, что и мы с вами, милая Лейла, не самые нравственные в мире особы!..
А надо сказать, я все еще не понимала, на каком языке мы ведем беседу…
– Вы… ты, Лейла, говоришь по-французски? – спросила я.
Она окончательно успокоилась.
– Будем на «ты»! – решительно сказала она. – А что касается языка, на котором мы говорим, то теперь это не имеет значения! Мы всегда будем понимать друг друга!..
В этот момент я услышала тихий голос… да, голос несчастной Трины!.. Она несомненно на что-то жаловалась на своем родном финском диалекте…
– Замолчи! – нетерпеливо прикрикнула на нее Лейла.
Трина покорно смолкла.
– Лейла! – заметила я. – Однако я не понимаю сейчас слов Трины.
– Ты не всегда будешь понимать ее, а она не всегда будет понимать нас! Но с течением времени и она привыкнет. Она, видишь ли, в отличие от нас с тобой, действительно добродетельное существо…
Мы обе невольно посмеялись над бедняжкой Три-ной, но я скоро опомнилась и обратилась к ней:
– Трина! Милая! Не думай, будто я хочу дурно относиться к тебе. Теперь все мы обретаемся в одном и том же сознании и должны ладить друг с дружкой! Я только попрошу тебя помолчать, покамест Лейла расскажет нам кое-что любопытное! В конце концов, наша с Лейлой беседа несомненно будет полезна и для тебя!..
Я говорила по-немецки, чтобы Трина наверняка поняла меня.
И она действительно поняла и смолкла. Меня уже забавляла сложившаяся ситуация.
– Лейла, – попросила я дружески, – расскажи мне все как есть! Что же все-таки случилось? И почему с нами Трина?..
И моя собеседница начала свой рассказ!
НЕОБЫЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ ЛЕЙЛЫ
– Анжелика, ты немного знаешь меня! Вспомни темнокожую девушку, которая тебе прислуживала! Это я. Однако ты вздрогнула, ты готова прийти в отчаяние! Я понимаю тебя! Кому захочется оказаться темнокожей арапкой в обществе белокожих людей, относящихся к людям иного цвета кожи в лучшем случае пренебрежительно, а в худшем – злобно и жестоко. Но ты, Анжелика, не должна волноваться. При свете свечей или при солнечном свете ты легко убедишься в том, что кожа твоя осталась светлой. В этом, собственно, и заключается суть эксперимента, предпринятого гнусными Брюсом и Чаяновым. Впрочем, подобные эксперименты они пытались проводить и прежде, однако же впервые рискованный опыт увенчался удачей! Теперь, Анжелика, твое сознание обретается в моем стройном молодом теле, но поскольку в процессе проведения опыта была использована кровь бедной Трины, в результате возникло совершенно новое существо! Теперь и мое, и твое, и достаточно значительное число других разумов обитают в совершенно новом теле! Такого не случалось еще никогда! Я сказала, что это мое тело, но ведь это не совсем так, или, вернее, это совсем не так! Да, пропорции твоего нынешнего стройного девичьего тела напоминают мои, но все же не совсем мои. А что касается лица, то ведь подобного лица прежде не бывало на свете! Впервые желание, давнее желание Брюса увенчалось полным успехом! Впервые в результате опыта произошло не просто переселение, перемещение человеческого сознания из одного тела в другое, но вследствие слияния нескольких разновидностей крови возникло совершенно новое тело, новое лицо… В сущности, Брюс погубил тебя, погубил мадам Аделаиду, госпожу де Пейрак, герцогиню де Монбаррей! Он принес в жертву своим естественно-научным интересам и увлечениям и меня, и тебя, и Трину… Но теперь уже поздно оплакивать нашу участь, поздно стонать и жаловаться. Несчастье свершилось. Для тебя, Анжелика, оно свершилось в первый раз, но я испытываю подобное не впервые.
Ты, вероятно, так и не услышишь голос той женщины, сознание которой переселили в мое тело в тот самый первый раз. Я отличаюсь чрезвычайно сильной волей, я принудила ее смолкнуть почти навеки. И ты должна помнить о моей сильной воле и уметь ладить со мной! А теперь я возвращаю тебя в уже известную тебе Венецию, к уже известным тебе лицам, то есть к падре Артуро, Тоффоло и Ивану Болотову, сознание которого переселилось в тело Джакомо. Жили они все не без приятности в славном италийском городе. Тело Джакомо мужало под воздействием хорошей пищи. И спустя какое-то время в этом теле пробудились обыкновенные мужские желания. Но происхождение все же сказывалось. Наибольшее удовольствие тело Джакомо получало, имея дело с продажными женщинами самого дурного пошиба, продававшими себя дешево в темных переулках, где слишком уж часто попадались вооруженные кинжалами и ножами бандиты! Но тело Джакомо любило риск! Впрочем, сознание Ивана Болотова не особенно противилось, когда тело и сознание Джакомо влекли его в опасные городские кварталы на поиски рискованных приключений.
Однажды ночью Иван Болотов, он же Джакомо, и все прочие проводили по своему обыкновению время в ужасном вертепе, который содержала некая матушка Мими. Это было отвратительное место, куда не всякий забубённый удалец решился бы прийти! Помещение состояло из трех комнат. В первой расставлены были расшатанные столы и стулья. Женщина за стойкой наливала за небольшую плату крепкие напитки из початых бутылей в чашки сомнительной чистоты. Третья комната, самая маленькая, была обычно заперта; в этой каморке хозяйка хранила свое имущество; бедное, как она сама уверяла, и не такое уж бедное, как полагали все прочие. Во второй комнате не было ни столов, ни стульев, ни постелей. На голый грязный пол брошены были как попало вытертые ковры. Стены и пол в изобилии покрывали тараканы, клопы и блохи. Доски пола и свалявшаяся шерсть ковров давно сделались липкими от пролитого вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Между тем сознание Ивана Болотова уже вошло в тело Варфоломея. Сам же Варфоломей являлся давним выходцем из Венеции; нечаянно он убил своего друга, поскольку оба они добивались благосклонности одной девицы. Бартоломео бежал и окольными путями добрался до Москвы, где поступил в армию царя. Однако он и там не прижился, бежал на Дон, где и присоединился к отрядам казаков… Когда сознание Бартоломео очутилось в одном теле с сознанием Ивана Болотова, оно повлекло это тело на свою родину, в Венецию. В Венеции это тело захворало чумой…
Итак, Джакомо очутился в одной компании с Иваном Болотовым, Бартоломео-Варфоломеем, сибирским колдуном и прочими. Его новые друзья, Тоффоло и падре Артуро, также являлись так называемыми носителями. Все трое имели достаточные средства для того, чтобы жить безбедно. Все они, в свою очередь, погибли. И все они, а также и многие другие обретаются сейчас во мне. Чаянов засмеялся.
Теперь Брюс и Чаянов смотрели на меня так, будто ждали, что я скажу в ответ на их путаные и фантасмагорические рассказы.
– Чего вы хотите от меня? – спросила я.
– Да мы ведь вам уже сказали, – Брюс говорил дружески. – Мы оба хотим, чтобы вы приняли участие в одном важном для нас эксперименте…
– Неужели вы полагаете, что я соглашусь после всего того, что вы мне поведали? – Я смотрела прямо на них.
– А что, – осторожно начал Чаянов, и в голосе его все отчетливее обозначалось лукавство, – неужели вы, прекрасная Анжелика-Аделаида, полагаете, будто у вас есть выбор?!.
Да, я понимала, что у меня нет выбора.
– То есть вы примените насилие? – спросила я.
– Мы бы этого не хотели, – заметил Брюс.
– Да, у меня нет выбора, – сказала я. – И это означает, что и вам остается лишь одно: воздействовать на меня насилием!..
– Нам бы не хотелось, – повторил Брюс.
Брюс и Чаянов переглянулись.
– А если мы отпустим вас? – вдруг спросил Брюс.
Я молчала, пытаясь понять, что же он имеет в виду, предлагая мне подобный вариант, самый благоприятный для меня.
– Вы, мадам, надеюсь, не выдадите нас? – полюбопытствовал Чаянов.
– Нет, – отвечала я, – разумеется, я не выдам вас. Вы можете верить мне. Но я не знаю, поверите ли вы мне…
Мне теперь совершенно не было понятно, что же будет дальше.
– Мы верим вам, мы знаем вашу честность, – решил Брюс.
– Стало быть, я свободна? – Я никак не могла поверить в случившееся.
– Стало быть… – Брюс улыбнулся.
– Не хотите ли пообедать с нами? – Брюс повернул ко мне свое мужественное лицо.
Я немного смутилась, но все же решилась быть честной до конца.
– Я все же боюсь, – честно сказала я. – Я вспоминаю те роковые бокалы вина, выпитые ни о чем не подозревающими будущими носителями, как вы их называете!..
– Но разве вы не пили кофе за нашим столом? – заметил лукаво Чаянов.
Мне нечего было возразить!..
– Так что же, – начал по-прежнему дружески Брюс, – вы остаетесь обедать с нами, милая Анжелика-Аделаида?
О каких мерах предосторожности могла теперь идти речь? И ведь я действительно уже пила кофе в доме Брюса!..
Короче, я осталась обедать. И, надо тебе сказать, сын, что обед был хорошо приготовлен из отличной провизии! Я ела, пила вино, смеялась. Порою меня охватывало странное чувство бесшабашности. Мне вдруг хотелось, чтобы меня опоили сонным зельем и чтобы я затем пробудилась с необычайным ощущением наличия нескольких разумов в моем теле…
Брюс показал мне материалы для своего календаря. Я убедилась в том, что он действительно много знает о движении звезд и планет. Он также увлекался и астрологией и, как выяснилось, обожал составлять гороскопы!.. Я не удержалась и попросила его как-нибудь, когда у него выдастся свободный часок, составить гороскоп и для меня. Он ответил согласием. Чернокожая девушка более не появлялась, и я не стала спрашивать о ней, а про себя подумала, что она, должно быть, любовница Брюса…
Я вспомнила мое первое знакомство с Чаяновым, вспомнила, что Петр говорил нечто о его отце… И еще: ведь сам Чаянов говорил о своей жене, даже читал стихи, посвященные ей…
– Скажите, Александр Васильевич, – обратилась я к нему, – а ваш отец, ваша жена… Что им известно или было известно о ваших тайнах?
– У меня нет отца! – Чаянов рассмеялся. – Человек, которого царь полагает моим отцом, на самом деле – мой сын! Да, мой сын, не являющийся носителем! А что касается моей жены, то есть одной из моих жен, матери этого моего сына, то она и вправду уже давно умерла, около ста лет тому назад!..
Мы беседовали чрезвычайно тепло и дружески. Я уже представляла себе, как скрасит мою жизнь дружба с Брюсом и Чаяновым… Я примирилась с подступающей старостью; я готова была примириться с этой ролью доброй советчицы и заботливой матери…
Веселый обед подходил к концу, но вдруг меня настиг необычайно сильный приступ головокружения. Это было так неожиданно, что я даже в первый момент не поверила в реальность этого! Комната закружилась перед моими глазами, стремительно взвился куда-то вверх лепной потолок. Лица и фигуры Брюса и Чаянова вдруг вытянулись зловеще и тоже будто взлетели и принялись летать по комнате… Я поняла, что все это значит! Да, они все-таки опоили меня. И как могло быть иначе! Ведь они залучили меня к себе вовсе не для того, чтобы дружески пообедать со мной, а затем спокойно отпустить!.. Последнее, что я еще могла расслышать, были слова Брюса:
– Успокойтесь, ради Бога успокойтесь, мадам Аделаида! Все пройдет прекрасно! И вы ведь уже поняли, что в наших действиях нет ни малейшего намека на обращение к сверхъестественным силам, которые, кстати, не существуют вовсе!..
Свет померк перед моими глазами, тело мое словно бы низверглось в бездну…
Я летела куда-то вниз, и смутно слышимые мною женские вопли сопровождали меня в моем головокружительном полете.
– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. – кричала женщина в отчаянии.
А быть может, это кричала я сама?
– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. Затем сознание окончательно покинуло меня… А очнулась я в темноте, распростертая на постели. Моя правая рука, чуть повыше локтя, сильно болела. Я вспомнила, что так и должно быть. Я с усилием приподнялась и села. Меня окружала плотная темнота. Я испугалась: а вдруг я ослепла?!. Но, к счастью, различила во мраке смутные очертания мебели. Мои глаза по-прежнему видели! Я чутко прислушалась к своему сознанию, к своему внутреннему миру. В первые минуты моего пробуждения мне показалось, что я не изменилась. Я едва не вскрикнула от радости. Да, я не изменилась! Мое сознание оставалось моим сознанием, мои чувства оставались моими чувствами!..
Но – увы! – это блаженное состояние продлилось недолго! Я содрогнулась всем телом, потому что расслышала голосок Трины. Бедняжка жаловалась на певучем финском наречии, которое я теперь почему-то понимала…
– Ты меня убила, Анжелика! – говорила бедная Трина. – Но почему теперь меня так мало в этом теле?..
Я упала на постель и оцепенела. Я не ощущала моего тела, моих рук и ног…
А между тем слабый голосок Трины был заглушён другим женским голосом. Сама не знаю отчего, но я тотчас поняла, что отныне именно этот голос будет одним из главных голосов моего внутреннего мира!
– Замолчи! – сказал этот голос Трине. И та послушно смолкла.
Этот женский голос был звучным, грудным, молодым и казался вполне разумным. Я с трепетом ожидала, что же он скажет. Но вдруг, вместо разумных слов, я услышала в своем сознании дикие вопли ужаса.
– Зачем?!. – выкрикивала женщина. – За что?! Разве я не мать одного из них? О, подлые подлые, проклятые!..
Внутреннее «я» Анжелики попыталось вмешаться:
– Успокойтесь, милая! Прошлого не вернешь. Нам остается лишь примениться к обстоятельствам…
– А ведь один из этих мерзавцев – мой родной сын! – вскричала она.
– У меня тоже есть сын, и не один! – отвечала Анжелика, то есть я сама! – Успокойтесь! Мы, вероятно, находимся внутри вашего тела? Кто вы? Как ваше имя?..
Она продолжала отчаиваться, и я чувствовала ее отчаяние именно как ее отчаяние. Но в то же самое время ее отчаяние парадоксально было и моим отчаянием…
– Ты знаешь, где мы находимся, то есть, что это за дом? Дом Брюса в Лефортове?
– Да, это его дом, – отвечала она неохотно. И я поняла, что ей просто-напросто не хочется успокаиваться. Я подумала о том, как же следует общаться со своими соседями по внутреннему миру!
– Давайте поговорим! – начала я. – Ведь я не знаю вас! Кто вы? Я когда-нибудь видела вас? Давайте поговорим! Нам ведь никуда друг от друга не деться…
Внезапно я поняла, что, когда я говорю с ней, ей трудно предаваться отчаянию. И я продолжала нанизывать вопрос за вопросом на невидимую нить нашего странного общения:
– .Кто вы? Что вы? Я видела вас прежде? Как вас зовут? Вы не хотите рассказать мне о себе?.. – Я спрашивала и спрашивала, не гнушаясь повторениями…
И она несколько успокоилась. Я не могла видеть ее лица, но голос ее был мне смутно знаком. Я почему-то представляла ее себе молодой, стройной девушкой; почему-то в костюме немецкой служанки… Молодая девушка, она насупилась и медленно приходит в себя после приступа отчаяния…
– Меня зовут Лейла, – сказала она.
– Прелестное имя, – откликнулась я ласково и с готовностью. – Это, кажется, восточное имя?
– Да, – бросила она коротко.
Я понимала, что разговор не должен прерываться.
– Вы близко знаете Брюса? – спросила я.
Теперь она, похоже, и сама поняла, что лучше беседовать, нежели предаваться бурному отчаянию.
– Я узнала Брюса, когда Чаянов и Брюс познакомились на русской службе. Да, я была любовницей их обоих…
– Они дурно поступили с вами! – вырвалось у меня невольно…
Вот это была неосторожная фраза.
– Дурно поступили?! – переспросила она. И повторила: – Дурно поступили!..
Я подумала, что сейчас она опять закричит, запричитает. Так оно и случилось.
– Мерзавцы! – кричала она. – Мерзавцы! Подлецы!.. Родную мать! Родную мать!..
– Чья же вы мать? – поспешно перебила я. – Господина Брюса или господина Чаянова?
– Я – мать части сознания Чаянова, – сказала она просто… И мне снова показалось, что она была прежде молодой девушкой и что сейчас она всхлипнула. Я искренне жалела ее. В конце концов мы обе теперь сделались частью одного существа!..
– Возьмите себя в руки, успокойтесь! Спокойствие – это единственное, что нам с вами остается!
Она продолжала рыдать внутри моего сознания.
– Лейла! – внезапно догадалась я. – Ты, должно быть, впервые оказалась в таком положении?
Да, несомненно она снова всхлипнула. Я терпеливо ждала ответа.
– Нет, – пробормотала она, – это происходит не в первый раз. Но вы… ты… еще не знаешь… не знаете, как это ужасно!..
Для меня это впервые, – решилась возразить я, – и не могу сказать, чтобы мне сейчас было хорошо! Если с тобой, Лейла, это происходит не впервые, то будь же внимательна ко мне, просвети бедняжку, для которой все происходящее в новинку!.. – И проговорив сию тираду, я не удержалась от легчайшего смешка…
Лейла также начала успокаиваться, я это чувствовала.
– Подлецы! – снова сказала она, но в ее голосе уже не слышалось отчаяния.
– Разумеется, Брюс и Чаянов не могут считаться людьми высокой нравственности, – поддержала я мою собеседницу, – но мне отчего-то кажется, что и мы с вами, милая Лейла, не самые нравственные в мире особы!..
А надо сказать, я все еще не понимала, на каком языке мы ведем беседу…
– Вы… ты, Лейла, говоришь по-французски? – спросила я.
Она окончательно успокоилась.
– Будем на «ты»! – решительно сказала она. – А что касается языка, на котором мы говорим, то теперь это не имеет значения! Мы всегда будем понимать друг друга!..
В этот момент я услышала тихий голос… да, голос несчастной Трины!.. Она несомненно на что-то жаловалась на своем родном финском диалекте…
– Замолчи! – нетерпеливо прикрикнула на нее Лейла.
Трина покорно смолкла.
– Лейла! – заметила я. – Однако я не понимаю сейчас слов Трины.
– Ты не всегда будешь понимать ее, а она не всегда будет понимать нас! Но с течением времени и она привыкнет. Она, видишь ли, в отличие от нас с тобой, действительно добродетельное существо…
Мы обе невольно посмеялись над бедняжкой Три-ной, но я скоро опомнилась и обратилась к ней:
– Трина! Милая! Не думай, будто я хочу дурно относиться к тебе. Теперь все мы обретаемся в одном и том же сознании и должны ладить друг с дружкой! Я только попрошу тебя помолчать, покамест Лейла расскажет нам кое-что любопытное! В конце концов, наша с Лейлой беседа несомненно будет полезна и для тебя!..
Я говорила по-немецки, чтобы Трина наверняка поняла меня.
И она действительно поняла и смолкла. Меня уже забавляла сложившаяся ситуация.
– Лейла, – попросила я дружески, – расскажи мне все как есть! Что же все-таки случилось? И почему с нами Трина?..
И моя собеседница начала свой рассказ!
НЕОБЫЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ ЛЕЙЛЫ
– Анжелика, ты немного знаешь меня! Вспомни темнокожую девушку, которая тебе прислуживала! Это я. Однако ты вздрогнула, ты готова прийти в отчаяние! Я понимаю тебя! Кому захочется оказаться темнокожей арапкой в обществе белокожих людей, относящихся к людям иного цвета кожи в лучшем случае пренебрежительно, а в худшем – злобно и жестоко. Но ты, Анжелика, не должна волноваться. При свете свечей или при солнечном свете ты легко убедишься в том, что кожа твоя осталась светлой. В этом, собственно, и заключается суть эксперимента, предпринятого гнусными Брюсом и Чаяновым. Впрочем, подобные эксперименты они пытались проводить и прежде, однако же впервые рискованный опыт увенчался удачей! Теперь, Анжелика, твое сознание обретается в моем стройном молодом теле, но поскольку в процессе проведения опыта была использована кровь бедной Трины, в результате возникло совершенно новое существо! Теперь и мое, и твое, и достаточно значительное число других разумов обитают в совершенно новом теле! Такого не случалось еще никогда! Я сказала, что это мое тело, но ведь это не совсем так, или, вернее, это совсем не так! Да, пропорции твоего нынешнего стройного девичьего тела напоминают мои, но все же не совсем мои. А что касается лица, то ведь подобного лица прежде не бывало на свете! Впервые желание, давнее желание Брюса увенчалось полным успехом! Впервые в результате опыта произошло не просто переселение, перемещение человеческого сознания из одного тела в другое, но вследствие слияния нескольких разновидностей крови возникло совершенно новое тело, новое лицо… В сущности, Брюс погубил тебя, погубил мадам Аделаиду, госпожу де Пейрак, герцогиню де Монбаррей! Он принес в жертву своим естественно-научным интересам и увлечениям и меня, и тебя, и Трину… Но теперь уже поздно оплакивать нашу участь, поздно стонать и жаловаться. Несчастье свершилось. Для тебя, Анжелика, оно свершилось в первый раз, но я испытываю подобное не впервые.
Ты, вероятно, так и не услышишь голос той женщины, сознание которой переселили в мое тело в тот самый первый раз. Я отличаюсь чрезвычайно сильной волей, я принудила ее смолкнуть почти навеки. И ты должна помнить о моей сильной воле и уметь ладить со мной! А теперь я возвращаю тебя в уже известную тебе Венецию, к уже известным тебе лицам, то есть к падре Артуро, Тоффоло и Ивану Болотову, сознание которого переселилось в тело Джакомо. Жили они все не без приятности в славном италийском городе. Тело Джакомо мужало под воздействием хорошей пищи. И спустя какое-то время в этом теле пробудились обыкновенные мужские желания. Но происхождение все же сказывалось. Наибольшее удовольствие тело Джакомо получало, имея дело с продажными женщинами самого дурного пошиба, продававшими себя дешево в темных переулках, где слишком уж часто попадались вооруженные кинжалами и ножами бандиты! Но тело Джакомо любило риск! Впрочем, сознание Ивана Болотова не особенно противилось, когда тело и сознание Джакомо влекли его в опасные городские кварталы на поиски рискованных приключений.
Однажды ночью Иван Болотов, он же Джакомо, и все прочие проводили по своему обыкновению время в ужасном вертепе, который содержала некая матушка Мими. Это было отвратительное место, куда не всякий забубённый удалец решился бы прийти! Помещение состояло из трех комнат. В первой расставлены были расшатанные столы и стулья. Женщина за стойкой наливала за небольшую плату крепкие напитки из початых бутылей в чашки сомнительной чистоты. Третья комната, самая маленькая, была обычно заперта; в этой каморке хозяйка хранила свое имущество; бедное, как она сама уверяла, и не такое уж бедное, как полагали все прочие. Во второй комнате не было ни столов, ни стульев, ни постелей. На голый грязный пол брошены были как попало вытертые ковры. Стены и пол в изобилии покрывали тараканы, клопы и блохи. Доски пола и свалявшаяся шерсть ковров давно сделались липкими от пролитого вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23