Но только не все это понимают. А это надо выучить наизусть. Потому что, как только ты перестаешь надеяться, к тебе наконец приходит настоящее мужество – спокойное и лишенное ярости".
– Теперь я буду жить долго, – сказал я с улыбкой. – Ты залечила мою сердечную рану.
Таш наконец поставила бокал на пол и слезла с кровати.
– Я поеду, – жалобно попросила она.
У входа мы неожиданно столкнулись с Оклахомой. Я как раз только взялся за плетеную ручку двери, как она отъехала в сторону и на пороге вырос постоялец. К счастью, он ничего не сказал. Может быть, хотел, но не успел. Я быстро и вежливо пропустил Таш вперед и, взяв ее за руку, повел вдоль гостиницы к углу, за которым можно было скрыться. Подозреваю, что Оклахома вывалился обратно наружу, посмотреть мне вслед, но принципиально он уже не мог ничего изменить.
На улице лил сильный дождь. Я хотел, как вчера, сбегать за возницей, но Таш решила немного пройтись. Мы брели в потоках теплой воды, журчащей вокруг босых ног, смеялись и целовались, и мне казалось, что я вернулся на Землю, в свою забытую школьную юность, когда вот так же бродилось по весне и можно было ни о чем не Думать и никуда не спешить.
На углу, перед площадью, Таш остановилась и, вцепившись в мою мокрую накидку, запрокинула голову, вглядываясь мне в лицо. Ее прозрачные глаза потемнели в ночи, мокрые волосы надо лбом склеились в тонкие прядки, а на щеках и носу блестели капельки дождя. Однако, несмотря на это, она была так хороша, что у меня от восторга на миг перехватило дыхание.
– Милый мой, милый, – она, прощаясь, закинула руки мне за шею, – чудесный мой, дорогой, настоящий мужчина, откуда ты взялся такой? Я буду помнить тебя, Распоротый, я хочу снова увидеть тебя, я хочу снова умирать под тобой. Я увижу тебя еще? Я обязательно должна увидеть тебя еще! Можно я опять приду к тебе? Я хочу тебя, я не наелась. Просто я сегодня больше не могу.
– Ну конечно, конечно! – засунув руки в прорези накидки Таш, я в который уже раз принялся ласкать ее грудь и ягодицы и сам возбудился, ощутив, как на мгновение сладостно обвисло, а потом напряглось и жарко прильнуло ко мне ее гибкое тело. – Мы обязательно увидимся снова! Куда же я от тебя денусь? Ты потрясающая! Я был по пояс в земле, ты вытащила меня. Такое счастье! Я не хочу тебя отпускать. Хочешь, я заберу тебя завтра после Совета?
– После Совета? – Таш прижалась ко мне долгим поцелуем. – Давай доживем до завтра, милый. Сегодня я не в состоянии даже думать об этом.
Я стоял на обочине, глядя ей вслед до тех пор, пока можно было видеть через дождь ее экипаж, а потом повернулся и, не замечая льющих на меня с неба потоков, побрел обратно. Я шел, переполненный ощущениями, и боялся их расплескать. Сейчас я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Это была моя женщина. Мой размер. В моем зыбком мире, случайно задержавшемся на границе Нави и Яви, во тьме, в которой еще вчера не было ни тверди, ни светил, вдруг, словно по волшебству, волей непостижимого демиурга появился крохотный островок надежды, освещенный робкой пока еще искоркой любви. Оклахома ждал меня в дверях своего номера. Судя по всему, он караулил специально и вышел, едва заслышав шаги.
– Ну, ты даешь, рулевой! – закричал он еще издалека. – Вчерашняя подружка как – не ревнует? Девочка – предел! Давай завтра втроем!
Я молча подошел поближе.
– Слушай, – тихо сказал я ему, глядя прямо в водянистые глаза, тускло поблескивающие на багровом, покрытом бугристыми уплотнениями лице, я тебя предупреждаю: держись от меня подальше. Похоже, тебе пора улетать. Ты меня достал.
Оклахома изумленно вытаращился на меня, потом протянул руку, готовясь схватить за разлетайку, но в последнюю секунду усмирил порыв.
– О-ля-ля, – рассмеялся он. – Меня, кажется, пугают. А ты не боишься, паренек?
– Тебя? Нет.
Обогнув его, я пошел по коридору, чувствуя лопатками сверлящий спину взгляд. Мне очень хотелось обернуться, но делать этого я, естественно, не стал.
Пора было лететь. На этот раз я решил действовать умнее. Чтобы не лопухнуться, как вчера, я решил взять с собой всю считывающую аппаратуру. Особо не разбираясь, я покидал в сумку зачехленные рекордеры и заторопился к выходу. Дверь Оклахомы на этот раз была закрыта, однако я прекрасно понимал, что военные действия теперь неизбежны. Сейчас это было более чем некстати, я чувствовал свою вину. Но сдерживаться я уже не мог.
Несмотря на позднее время, народу на улицах болталось еще много, поэтому я никак не мог взлететь. Мелькали какие-то тени, некоторое время сзади тащился перебравший скруша молодой человек, выскочил прямо на меня и исчез в тумане экипаж. Наконец я дошел до парка, нырнул в него с освещенной улицы и, скрывшись в спасительной тьме, сразу же поднялся в воздух.
Оставив позади быстро растворившиеся в облаках огни города, я летел сквозь пропитанный водой мрак, и теплый ветер ласково щекотал мне ресницы. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив. Дождь громко стучал по капюшону, забивая писк локатора в ухе. Заброшенная за спину тяжелая сумка все время заваливала меня, съезжая на правый бок. Пару Раз я снизился так, что получил метелками по физиономии. Однако все эти помехи оставались где-то на периферии сознания, нисколько не раздражая меня Снова и снова я мысленно прокручивал в голове все, что произошло за последние два часа, и нелепая улыбка не сходила с моих губ.
Это была справедливая награда – награда за то, что, несмотря на сильное желание ускорить окончательный расчет, я не сломался и остался жить. В моей аптечке хватало средств, обеспечивающих эту процедуру. Стыдно признаться, но несколько раз, во время наиболее сильных приступов отчаяния, я доставал одну из запаянных коробочек и, чувствуя, как болезненно стягивает лицо гримаса кривой ухмылки, задумчиво водил пальцами по черной шероховатой поверхности. Вряд ли бы я осмелился когда-нибудь на этот шаг. Но представлять, как прибывшие спасатели вынимают из кресла мой окоченевший труп, было одновременно и стыдно, и сладко.
Все это происходило давно, в самые первые после приезда сюда дни Но даже надежно похоронив позорные для меня мысли о самоубийстве и заблокировав от этих сюжетов дриммер, я продолжал отчаянно просить богов всех планет, чтобы отпущенные мне дни подошли к концу. Я был уверен, что теперь уже никогда не смогу жить так же легко и радостно, как жил раньше. А позорно влачить тоскливое существование я не хотел.
То, что Таш пришла ко мне снова, оказалось для меня абсолютной неожиданностью. Она не должна была делать этого. И тем не менее она пришла. Теперь я очень боялся спугнуть слабое ощущение счастья, зарождающееся в моей душе. Я старался думать о деле, о странных событиях, происходящих в стране, и о рое, который где-то неподалеку устроил свое отвратительное гнездо. Но получалось это у меня плохо. И все время, пока я летел, я видел перед глазами то запрокинутое в страстном крике, то улыбающееся, то нежно смотрящее на меня снизу вверх лицо Таш.
Камеру у моста через Ясоко я обнаружил не сразу. Мне пришлось как следует поползать по прибрежной гальке с фонариком в руке. Сначала я испугался, что камеру засекла электронная разведка роя, но потом она все-таки нашлась – метрах в пяти от того места на бугре, где я ее оставил. Похоже было, что ее отбросило в сторону прошедшее здесь вечером стадо оминотов. Камера не включалась на животных, поэтому проверить свою гипотезу я не мог. Однако гипотеза имела весьма материальное подтверждение: футляр камеры, замаскированный под булыжник, был основательно испачкан результатами их метаболизма.
Обмыв тайник, я вскрыл его и тут же через вьюер просмотрел запись. Увы! Сегодня мне опять не повезло. За весь день через мост проехали только три человека. Все они направлялись из города к перевалу, и никто из них не вернулся обратно. Кроме того, датчики в горах не зарегистрировали никаких возмущений лямбда-полей. А самое главное – не было ни одной радиопередачи.
Расстроенный, я сидел на камнях, слушая шум воды на перекатах, и думал о том, что полет ко второй камере вряд ли добавит что-нибудь существенное к полученной информации. Контролирующая дорогу на Лайлес аппаратура принимала сигналы трансляторов с другой стороны отрога. Но радиопередачу роя взяли бы все пеленгаторы периметра. Раз ничего не было здесь, значит, ничего не было и там. Прошли еще сутки, а местонахождение базы роя так и осталось неизвестным.
Я летел над рекой, борясь с одолевающей в монотонном полете сонливостью. Веки слипались, тяжелая голова все время свешивалась вниз, норовя завалить меня в пике, а писк локатора в ухе превратился в высокую гудящую ноту, напоминающую своими переливами музыку. Понимая, что дальше так лететь опасно, я сбросил скорость, включил автоштурмана и снизился почти до самой воды, надеясь взбодриться от высоко взлетающих холодных брызг.
Однако я так устал, что никакие брызги не могли вырвать меня из полуобморочного состояния и заставить перейти границу реальности. Случалось, что время от времени я выдирался из опутывающего меня ватного кокона, но потом опять проваливался в дрему, и, если бы не автоштурман, не долететь бы мне этой ночью до Тесеко.
Выныривая из коротких отключек, я все время возвращался к мучающему меня вопросу: как получилось, что граждане богатейшей на планете страны сразу, не только без сопротивления, но даже с радостью приняли экономический порядок, который ежедневно продолжает разрушать их очевидное благополучие?
Сейчас я уже понимал общий ход событий. Бандиты из роя, действуя быстро и напористо, дотянулись до правительства, организовали направленную гипнообработку достаточно широкого круга лиц и одновременно активизировали существовавших здесь фанатиков. Расчет их, безусловно, был точен. Для не защищенного горьким опытом Керста такое воздействие должно было стать смертельным. Когда я думал об этом, у меня от ненависти сводило зубы. Их надо было остановить любой ценой. И больше всего меня страшило, что один я это сделать не смогу.
Аппаратура с дороги на Лайлес показала то, что я и так уже знал. Радиопередач не было, возмущений лямбда-поля не зарегистрировано. Из Лайлеса в город рано утром продымил паровик, за ним проследовали три экипажа и всадник. Из города в Лайлес проехали два всадника, экипаж и электромобиль. Обратно электромобиль не вернулся. Похоже было, что он остался в Драном Углу. После сегодняшнего разговора с шоферами мне страшно не хотелось лететь туда, но я понимал, что другой возможности разобраться с тайной этого поселка может и не представиться.
Электромобиль стоял под окнами самого маленького дома в поселке. В двух окнах еще горел свет, и машину было видно очень хорошо. Кусты чинзара подступали вплотную к домику, и, чтобы не хрустнуть веткой, мне пришлось буквально сползать по стене. В домике разговаривали. Я быстро раскрыл сумку и, не заглядывая в нее, нащупал контейнер с контактными датчиками. Прилепив их к теплой и влажной стене, я отлетел подальше и, спрятавшись за кустами, стал вслушиваться в ведущийся в домике диалог.
В комнате, где горел свет, находились два человека. Приборы фиксировали гораздо большее количество биомассы, но остальные обитатели домика, похоже, спали. Сколько их было, я сразу сказать не мог, а разбираться в этом не хотелось, поскольку то, что я услышал, оказалось чрезвычайно интересным.
– Вот мы и дождались, – говорил мужской голос. – Сегодня впервые обвиняли правительство.
– Ну, – его собеседник издал короткий смешок, – нельзя сказать, что это было безосновательно.
– Не надо! – Я услышал гневные ноты в голосе говорящего, и голос этот показался мне знакомым. – Ему ничего нельзя доказать. Я начал действовать недавно. В конце концов он сам виноват. Если бы он слушал, что ему говорят, ничего бы не было. Еще немного, и недовольство станет всеобщим.
– Пока этого нет, – почтительно возразил второй мужчина, и я понял, что он подчиняется первому. – Наоборот, директора химической фабрики в Арконе чуть не побили, когда он отказался отпускать удобрения. Рыбаки в порту сами красят свои суда, чтобы сократить стоянку во время ремонта. Я был в Хармонге, работники плиточного завода хотели послать делегацию в столицу. Они второй месяц получают треть зарплаты, но недовольны тем, что на завод перестал поступать песок. Между прочим, их едва удалось удержать.
– Скоро это закончится. Иссякнут запасы, энтузиазм перестанет подкрепляться победами, люди зададутся вопросом, во имя чего они выкладываются Вот тогда все и взорвется. Первыми начнут города, которые ближе к болотам, там жизнь самая трудная. Их тут же поддержат остальные. Уверяю тебя, дело не ограничится митингами. Конечно, люди устали от войны. Однако они не разучились стрелять.
– Этого нельзя допустить.
– Нельзя.
– Не пора ли с ним покончить?
– Сначала надо убрать его владельца.
– Это опасно. Если он вдруг решит играть по правилам…
– Он никогда не сможет играть по правилам Он их не знает.
– Но если он все-таки захочет, то наиболее подходящие виновные – мы.
– Здесь дело не в нас.
– Я привык думать в первую очередь о себе.
– Я это знаю. Ты думаешь, я не помню, как ты отвел свою бригаду от замка Раграм?
– Ну и что? Тогда у замка остался Вера. Его соединение измолотили в труху. И где теперь Вера? Ты же знаешь, что он сделал все, что мог. Но его судили. А я вот помогаю тебе.
Они заговорили о какой-то операции, в которой участвовали на войне, а я упорно пытался вспомнить, кто при мне недавно упоминал Шида Раграм. После полуночи вспоминать было трудно, почти невозможно, но я в конце концов выдавил нужную информацию. О Шида Раграм говорила Ракш. И говорила она об этом в связи с Чанторсатом Хварой. Чанторсат Хвара занимался там трофеями. Это была совсем не военная деятельность. Но не исключено, что кто-то из находящихся в домике знал Хвару достаточно близко.
– Решительность – хорошая черта характера, – говорил между тем тот, кого я определил как подчиненного. – Но как бы из этого не вышло беды.
– Его надо стереть, – уверенно отвечал ему голос, показавшийся мне вначале знакомым. – И чем раньше это произойдет, тем лучше. Ты сам это знаешь, Кора. Не мне тебя учить.
Кора! Теперь я понял, кто находится сейчас в домике и чей голос я узнал. Там, за тонкой стенкой, в двух метрах от меня, беседовали начальник охраны Принцепса Кора и министр полиции Аркарнак Чара. Я поймал себя на том, что совершенно не удивился, обнаружив здесь Чару. Вероятно, я подсознательно был готов к этому. Министр полиции представлял для роя даже больший интерес, чем министр хозяйства или финансов. Однако сейчас не время было гадать, зачем Чара оказался здесь, важнее было слушать. Речь, судя по всему, шла о Принцепсе. Я затаил даже дыхание, но, к сожалению, разговор вдруг свернулся. Чара объявил, что устал и хочет спать.
Задвигались стулья, протопали шаги, откуда-то из дальней комнаты донесся сонный женский голос, потом властный мужской рык, и я услышал возню, постепенно превратившуюся в ритмичный скрип дерева в пазах кровати. Мне стало ясно, что ничего интересного сегодня теперь уже не произойдет, а сидеть до утра и рисковать, возвращаясь при свете, я не хотел. Продолжая размышлять над услышанным, я медленно отлепил датчики и, взлетев, переклеил их под карниз крыши, поближе к месту, где продолжали скрипеть кровати. Камни с рекордерами я просто бросил в кустах, собираясь вернуться за ними завтра ночью.
Услышанное было настолько неожиданным, что сон слетел с меня, как лист с дерева. Впервые в жизни я слышал, как люди хладнокровно планируют убийство доверившегося им человека. Оно могло случиться не завтра и, может быть, даже не в ближайшие дни, поскольку существовал еще некий хозяин Принцепса, которого надо было «стереть» в первую очередь. Но в том, что оно произойдет, я не сомневался. Если убийство замышляет личный начальник охраны, оно, как правило, бывает успешным.
Я не очень понимал, кого имел в виду Чара, говоря о хозяине Принцепса. Чара выразился даже сильнее: "владельце". Неужели рой дотянулся прямо до главы государства и «хозяин» Прннцепса был членом банды? Однако если так, зачем Принцепсу понадобился я с моей способностью предвидеть опасность? Кого он боялся? Чару? Или, может быть, самого "владельца"?
В этой схеме многое не сходилось. Ясно было, что, вместо того чтобы приветствовать экономический кризис, Чара боится его. Благодаря хорошей мнемотехнической подготовке я отчетливо помнил каждое сказанное слово – даже из той части, которую слушал невнимательно. Я помнил твердую интонацию Чары, когда он согласился с Корой, что социального взрыва допустить нельзя. Запомнил я и его тревогу при оценке ждущих страну потрясений.
К тому времени, как я долетел до города, новые сведения уже улеглись у меня в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38