Слишком много времени остается на то, чтобы думать. Роберт размышлял о том, как попал в такой переплет, но, сколько ни пытался рассортировать дела в подобие порядка, приходил к одному вы воду: он должен был остановить это мучение еще до того, как оно началось. Он должен был не дать Роджеру запустить свои когти в душу Имоджин.
Если бы он это сделал, то, возможно, не оказался бы сейчас в ловушке.
Надо было протыкать мечом каждого посланника, сжигать их пергаменты, а пепел развеивать по ветру. Согласен, не очень дружелюбно, но по крайней мере Имоджин не коснулась бы душевная болезнь, которая сейчас ее разъедает.
Или он мог бы увезти Имоджин с этого туманного острова и найти мирное место где-нибудь на юге Франции, подальше от ее братца.
От отвращения к себе Роберт скрипнул зубами. Все «должен» и «мог» сводились к одному тошнотворному заключению: он должен был сделать все, что в его силах, чтобы спасти ее от мира ночных кошмаров, а единственный способ, каким он мог бы это сделать, – заставить ее рассказать, что, черт возьми, происходит между ней и братом. После этого он сумел бы немедленно положить этому конец, и если понадобится, кровью.
Странно, что издалека все виделось очень простым и ясным. Но кое-что его тогда остановило.
Не безымянное кое-что, а гордость. Его собственная дурацкая гордость не дала сделать то, что требовалось. Что, как не гордость, заставляло его ждать, когда она сама к нему придет? Это гордость хотела, чтобы Имоджин призналась ему в любви.
А сейчас вся гордость ушла, сгорела, ее сменил стыд. Какое значение имела гордость перед лицом любви?
Он не говорил ей о любви, когда она могла его слышать.
Вот еще одна вещь, которую он должен был сделать. Подойти к ней и сказать, что любит. Обнять ее, прижать к себе и никогда не выпускать. Черт, почему он далеко от нее, когда так многое нужно сказать! Это грызло его.
Что, если она в опасности? Что, если она совсем перестала есть и как раз сейчас угасает? Что, если к ней подкрался ночной кошмар и некому было поддержать ее в темноте?
Он подошел кокну и невидящими глазами посмотрел на солнце. «Только мучаешь себя этими «что, если», – насмешливо подумал он и снова начал расхаживать.
– Если не прекратишь, придется тебя убить, – беззлобно сказал Мэтью; сонное выражение лица противоречило его энергичным словам. Он лежал на койке; в импровизированной тюрьме Роберта койку для удобства придвинули к стене. На полу стоял ополовиненный кувшин вина, главный источник веселого настроения Мэтью.
Роберт постарался справиться с демонами ходьбы, сел на пол, прислонился затылком к стене, но ноги отбивали ритм, а кулаки сжимались и разжимались в такт с биением мыслей.
Мэтью злобно посмотрел на Роберта. «Успокоился, называется», – с молчаливым вздохом подумал старик. Все же это было лучше, чем беспрерывное хождение в течение недели, и Мэтью закрыл глаза. Он поморщился, почувствовав тошноту, – ее вызвали дешевый ликер и ходьба Роберта. Мэтью быстро открыл глаза и снова приложился к кувшину.
– За короля и всех, кто к нему заплывает, – невнятно промямлил Мэтью и приподнял кувшин в шутовском приветствии.
– Ты слишком много пьешь, старик.
– Конечно, – заплетающимся языком сказал Мэтью. – Ничего более достойного я делать не могу. В полной мере наслаждаюсь гостеприимством короля. – Он злобно посмотрел на рубиновый напиток. – Хотя, по-моему, король мог бы потратиться на вино, меньше похожее по вкусу на уксус.
– Тебя и этот вкус не остановил, – пробурчал Роберт, с отвращением глядя, как у Мэтью при каждом глотке движется кадык, и все же завидуя, что старик может забыться в алкогольном дурмане. Видит Бог, он бы и сам попытался, если бы хоть на миг поверил, что от этого уйдут и страдания Имоджин. В трезвом состоянии у него по крайней мере оставался контроль над собой, а пьяный он мог разразиться слезами.
Роберт встал и снова начал расхаживать, но поймал недовольный взгляд Мэтью и сел.
Наступила тишина, но в голове у Роберта все кричало о том, что он виноват, хотя он понимал, что ничего не может сделать. Он глубоко вздохнул, стараясь умерить шквал эмоций. Нужно забыться, нужно впасть в оцепенение. Он закрыл глаза и приказал себе успокоиться. Наверное, он действительно ненадолго заснул, и тяжелый стук распахнутой двери о стену привел его в сознание.
Он быстро встал, обеспокоенный нарушением хода их монотонной жизни. Однако Мэтью, кажется, не проявил ни малейшего интереса, на пьяном лице отразилось только вялое любопытство.
Гвардеец был незнакомый; он не смотрел Роберту в глаза.
– Король приказал провести сэра Роберта в тронный зал, – официально сказал гвардеец.
Роберт прищурился. Это не было приглашением пообедать с обожаемым монархом. Тут что-то серьезное.
– Наконец-то, – пробормотал Роберт, но холодок пробежал по спине, предупреждая об опасности. Он протянул руку к мечу, прислоненному к стене.
– Извините, сэр Роберт, но мне велено убедиться, что вы будете безоружным в присутствии его величества.
Рука Роберта на секунду зависла над мечом, потом опустилась.
Не хотелось оставлять меч, когда каждый нерв кричал о близкой угрозе. За пределами этой относительно безопасной комнаты без оружия он будет как голый. Меч, свисающий у левого бедра, давал ему шанс, но, как видно, ему отказано и в этом шансе.
Раньше он не появлялся у короля безоружным.
Странно. Вильгельм никогда не привередничал в этом отношении, К трону подходили вооруженные рыцари. В конце концов, абсолютная власть обладает смертоносной силой – как и крайняя нищета.
Бросив горестный взгляд на меч, Роберт повернулся к гвардейцу и пожал плечами.
– Что ж, тогда я готов.
– Следуйте за мной. – Гвардеец вышел из комнаты. Роберт быстро повернулся к Мэтью, с тоской сознавая, что его время истекает.
– Если можешь, убирайся отсюда, старик. Езжай в Шедоусенд и скажи Гарету, чтобы как можно скорее увез Имоджин из страны. У меня в сейфе должно быть достаточно золота, чтобы оплатить вашу жизнь где-нибудь в другом месте. Скажи ему, пусть расплатится с людьми, а потом они могут разбегаться.
Несмотря на выпитый кувшин вина, старик посмотрел на него ясными глазами и коротко кивнул. Роберт хотел бы сказать больше, но гвардеец, стоявший в коридоре на таком расстоянии, что не мог их слышать, стал проявлять нетерпение, и Роберт криво улыбнулся и пошел к нему.
– Передай королю слова моей любви, – прокричал вдогонку Мэтью. – И скажи, чтобы в другой раз не жадничал. Мог бы купить для пленников вино поприличнее.
Увидев ошарашенное лицо гвардейца, Роберт улыбнулся, пожал плечами и последовал за ним. Улыбка постепенно угасла, в сознание стала проникать странная тишина.
За шесть месяцев, что Роберта не было при дворе, здесь многое изменилось. Исчез дух разврата и оргий, его сменила атмосфера подозрительности и страха. Они шли по длинным коридорам, и тишина становилась все более угнетающей. Раньше на пирушках и во время легкомысленных развлечений голоса повышались до крика, теперь они звучали неестественно тихо. Как в гробнице.
Впрочем, в хорошо охраняемой гробнице.
Число гвардейцев утроилось. Они стояли равными интервалами вдоль стен, охраняя неизвестно что. Роберт подозревал, что именно их присутствие подавило обычную болтливость придворных. От них заразились и слуги, они сновали с устрашающей немотой и не поднимали глаз от пола.
Роберт задумчиво сощурился. Похоже, веселый, развратный двор Вильгельма умер, а на его трупе выросла плесень, от которой воняет страхом.
Они проходили мимо дворян, перешептывающихся по углам. Каждый раз Роберт узнавал знакомое лицо если не друга, то союзника, но когда пытался встретиться с ними взглядом, те быстро отводили глаза в сторону, как будто его уже не существовало.
Роберт не относил это лично к себе. Судя по уровню страха, пропитавшего стены замка, эти люди, наверное, сами желали бы не существовать.
Не надо быть гением, чтобы догадаться: что-то здесь неладно, очень неладно.
Пока они ждали, когда монарху объявят имя посетителя, от чего тот обычно отмахивался как от ненужной формальности, Роберт приготовился к бою. Дурное предчувствие давило ледяным комом, он понимал, что ему страшно повезет, если он хоть когда-нибудь выйдет отсюда живым.
Роберт закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Непрошено явился образ Шедоусенда, с его темными комнатами и скрипучей лестницей он показался милым и уютным. За ним последовали мысли о его хозяйке. В воображении Роберта Имоджин ему улыбнулась, и от этого в груди странным образом полегчало.
Он медленно открыл глаза и расправил плечи. Он был готов. Может, Вильгельм и опасный противник, но впервые в жизни Роберту есть за что бороться.
В тронный зал он вошел спокойно и уверенно, внимательно огляделся, стараясь оценить ситуацию. Вздрогнул, увидев женственно красивого, белокурого Роджера Коулбрука, вольно развалившегося напротив трона. При виде торжествующей улыбки на лице негодяя Роберта ослепила ярость. Порыв подойти и стереть эту улыбку был почти непреодолимым. На мгновение перед мысленным взором Роберта встали разного рода смерти, которым он был свидетель, и смерти, которые он приносил сам, но каждое полузабытое лицо мертвеца становилось лицом Роджера.
Есть много жестоких способов умертвить человека, но ни один из них не был достаточно жестким для этого случая. Роберт чувствовал, что мучения Имоджин заслуживают особо эффектного возмездия, и у него чесались руки сделать ей такой подарок.
Потребовалось огромное усилие воли, чтобы не подойти и не задушить Роджера голыми руками, но Роберт преодолел порыв, напомнив себе, что попытка будет неудачной: два гвардейца, защищающие короля, защитят и Роджера, они остановят Роберта задолго до того, как возмездие свершится.
Роберт скрипнул зубами и мысленно пообещал скорое возмездие. Роджер не сможет вечно прятаться за спину короля, и в ту секунду, когда останется один и без охраны, он заплатит за каждую каплю боли, которую принес в жизнь Имоджин.
Роберт отвел взгляд; надо было сохранить самообладание, не дать ярости поглотить его целиком. Он посмотрел на человека, сидевшего на троне, и поразился произошедшей с ним перемене. Если бы не рыжие волосы и красное лицо, Роберт его бы не узнал.
Глаза Вильгельма, некогда выразительные и зачастую злые, теперь казались холодными и пустыми, они запали, лицо было стянуто невидимыми нитями потрясений и отмечено новыми морщинами. За полгода, что Роберт его не видел, король постарел на двадцать лет.
Еще больше удивляло то, что на нем была кольчуга, хотя вокруг – толпа охраны. Вильгельм был похож на человека, который смертельно боится за свою жизнь. Роберт медленно опустился на одно колено и склонил голову.
– Ваше величество, – произнес он и стал ждать разрешения подняться.
Такого разрешения не последовало. Не поднимая головы, он слышал, как Вильгельм тяжело встал.
– Значит, этот ублюдок наконец вернулся, – сказал король, подошел и остановился прямо перед ним.
– Как приказали ваше величество, – спокойно ответил Роберт.
Вильгельм глухо засмеялся.
– О, Роберт, когда ты так говоришь, ты кажешься очень преданным. – Он помолчал и жестко добавил: – Почти.
Почувствовав лезвие меча на шее, Роберт и глазом не моргнул, но его пронзил холод.
– Видишь ли, Роберт, ты кажешься неплохим только тем, кто не знает о твоих махинациях, а я, к твоему сожалению, осведомлен о том, чего ты добиваешься. – Роберт почувствовал острую боль – меч медленно двинулся по коже. Кровь стекала по шее и впитывалась в шерстяную тунику.
– Моя преданность не притворна, – сказал Роберт нарочито усталым голосом. – У меня нет других планов, кроме как в мире и покое жить на земле, которую вы мне милости выдали.
Лезвие внезапно ушло, и Роберт сразу же поднял голову. Он решил, что больше нет смысла лебезить, и не поморщился от боли, которую вызвал жест короля. Вильгельм стоял, опираясь на меч, острием воткнутый в пол. На красном лице светились прищуренные глаза. Он покачал головой.
– Ну-ну, Роберт, я не люблю, когда мне лгут. Твои планы превратились в ничто, потому что я теперь все знаю. Знаю про сделку, которую ты заключил с моим братом Генрихом. Знаю о планах предательского убийства, чтобы он мог занять мой трон. Я все знаю, это государственная измена! – Вильгельм обрушил меч на каменные ступеньки трона, полетели искры, меч зазвенел, как колокол.
Роберт не отвел глаз, и его стойкий взгляд еще больше разъярил Вильгельма. Он нацелил острие меча в незащищенную грудь Роберта.
– Единственное, что мне от тебя нужно, это имя каждого предателя на этом проклятом острове, чтобы я мог не спеша их уничтожить. Если скажешь, я, может, даже смилуюсь и дам тебе умереть быстро.
Вот оно что, отстраненно подумал Роберт. Вот как закончится его жизнь – не на поле боя, а в западне придворных интриг. Его признали виновным в преступлениях, которых он не совершал, и теперь ему остается только ждать неминуемой смерти. Что ж, в таком случае будь он проклят, но он больше ни на секунду не останется на коленях.
Гибким движением он встал и с насмешкой отметил, что Вильгельм торопливо отступил и стрельнул глазами по комнате. Роберт покачал головой. Вот до чего дошло – Вильгельм боится безоружного человека. Не будь это так чертовски печально, Роберт засмеялся бы.
– Сэр Роберт, я не давал вам разрешения встать! – взвизгнул Вильгельм, и красное лицо приняло тревожный пурпурный оттенок.
– Я не просил вашего разрешения. Я нахожу, что больше не могу стоять на коленях перед человеком, который считает меня предателем, – сухо сказал Роберт.
Вильгельм быстро отступил к относительно безопасному помосту и там застыл, стараясь сохранить достоинство.
– Своими действиями ты только что доказал, что не уважаешь мой трон.
– С троном все в порядке, – усмехнулся Роберт. – Это вас мне трудно уважать в данный момент.
Вильгельм сжал челюсти, и Роберт почувствовал некоторое удовлетворение от его злости. Король мрачно произнес:
– Следовательно, ты не оставляешь мне другого выбора. Я лишаю тебя всех титулов и имущества. До смертного приговора ты будешь сидеть в тюрьме, к моему удовольствию.
Роберт на секунду закрыл глаза и удивился пронзившей его тоске. Шедоусенд удалился в область далеких воспоминаний. Ему было дозволено пожить в прекрасной мечте, но теперь придется вернуться к суровой действительности.
Он открыл глаза и с прищуром посмотрел, как Роджер подходит к королю и фамильярно дотрагивается до руки. Единственное, о чем он будет жалеть, отправляясь в могилу, – что Роджер останется жив.
Вильгельм накрыл ладонью руку Роджера и кивнул.
– Вот еще что. Пока ты будешь ждать смертной казни, твоим имением будет управлять мой любимый Роджер, он также возьмет на себя охрану твоей жены.
Кровь отхлынула от лица Роберта.
– Нет! – закричал он и сделал шаг вперед; гвардейцы выхватили мечи из ножен. Вильгельм вскинул брови.
– Не вижу другого решения. Ты должен быть благодарен. С большинством жен изменников обращаются не так хорошо.
– Ваше величество, вы не можете отдать ее в руки брата, – взмолился Роберт. За Имоджин он мог молить, хотя не мог этого сделать для себя. – Имоджин совершеннолетняя, а земля была по закону оставлена ей в наследство. Делайте со мной что хотите, но оставьте Имоджин свободу, это все, о чем я прошу.
Внутренний голос прошептал: «Лжешь. Ты еще хочешь попросить для нее счастья, попросить свободу и зрение».
Но этого не мог дать даже король.
Впервые за всю свою взрослую жизнь Роберт обратился к Богу, в которого не верил: «Господи, дай мне сойти в могилу с сознанием, что моя любимая живет без страха и страданий. Дай мне узнать, что она окрепла и улыбается».
Король фыркнул:
– Что? Дать леди Калеке свободу от ее собственного брата, потому что так хочет предатель? Нет. Она будет находиться под пристальным наблюдением, мы должны убедиться, что ты не заразил ее своим предательством. А кто сделает это лучше, чем ее преданный брат?
– Я не оставил бы и собаку под защиту Роджера, – сквозь зубы сказан Роберт. – Имоджин достаточно настрадалась в руках этой твари. Она заслуживает лучшего, черт возьми.
– Какая пылкая преданность, – с коварной улыбкой сказал Роджер. – Можно подумать, ты влюбился в леди Калеку.
– Не смей ее так называть! – взревел Роберт. Мысли метались в поисках способа как-нибудь защитить Имоджин от этих злобных людей. Он шагнул вперед, не зная, что будет делать, но зная, что сделает это хорошо.
Глаза сверкали гневом и ничего не видели, кроме объекта его ненависти, который насмешливо улыбался. Роберт так сконцентрировался на Роджере, что не услышал истеричного призыва короля к гвардейцам.
Понадобилось пять человек, чтобы остановить Роберта и поставить на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Если бы он это сделал, то, возможно, не оказался бы сейчас в ловушке.
Надо было протыкать мечом каждого посланника, сжигать их пергаменты, а пепел развеивать по ветру. Согласен, не очень дружелюбно, но по крайней мере Имоджин не коснулась бы душевная болезнь, которая сейчас ее разъедает.
Или он мог бы увезти Имоджин с этого туманного острова и найти мирное место где-нибудь на юге Франции, подальше от ее братца.
От отвращения к себе Роберт скрипнул зубами. Все «должен» и «мог» сводились к одному тошнотворному заключению: он должен был сделать все, что в его силах, чтобы спасти ее от мира ночных кошмаров, а единственный способ, каким он мог бы это сделать, – заставить ее рассказать, что, черт возьми, происходит между ней и братом. После этого он сумел бы немедленно положить этому конец, и если понадобится, кровью.
Странно, что издалека все виделось очень простым и ясным. Но кое-что его тогда остановило.
Не безымянное кое-что, а гордость. Его собственная дурацкая гордость не дала сделать то, что требовалось. Что, как не гордость, заставляло его ждать, когда она сама к нему придет? Это гордость хотела, чтобы Имоджин призналась ему в любви.
А сейчас вся гордость ушла, сгорела, ее сменил стыд. Какое значение имела гордость перед лицом любви?
Он не говорил ей о любви, когда она могла его слышать.
Вот еще одна вещь, которую он должен был сделать. Подойти к ней и сказать, что любит. Обнять ее, прижать к себе и никогда не выпускать. Черт, почему он далеко от нее, когда так многое нужно сказать! Это грызло его.
Что, если она в опасности? Что, если она совсем перестала есть и как раз сейчас угасает? Что, если к ней подкрался ночной кошмар и некому было поддержать ее в темноте?
Он подошел кокну и невидящими глазами посмотрел на солнце. «Только мучаешь себя этими «что, если», – насмешливо подумал он и снова начал расхаживать.
– Если не прекратишь, придется тебя убить, – беззлобно сказал Мэтью; сонное выражение лица противоречило его энергичным словам. Он лежал на койке; в импровизированной тюрьме Роберта койку для удобства придвинули к стене. На полу стоял ополовиненный кувшин вина, главный источник веселого настроения Мэтью.
Роберт постарался справиться с демонами ходьбы, сел на пол, прислонился затылком к стене, но ноги отбивали ритм, а кулаки сжимались и разжимались в такт с биением мыслей.
Мэтью злобно посмотрел на Роберта. «Успокоился, называется», – с молчаливым вздохом подумал старик. Все же это было лучше, чем беспрерывное хождение в течение недели, и Мэтью закрыл глаза. Он поморщился, почувствовав тошноту, – ее вызвали дешевый ликер и ходьба Роберта. Мэтью быстро открыл глаза и снова приложился к кувшину.
– За короля и всех, кто к нему заплывает, – невнятно промямлил Мэтью и приподнял кувшин в шутовском приветствии.
– Ты слишком много пьешь, старик.
– Конечно, – заплетающимся языком сказал Мэтью. – Ничего более достойного я делать не могу. В полной мере наслаждаюсь гостеприимством короля. – Он злобно посмотрел на рубиновый напиток. – Хотя, по-моему, король мог бы потратиться на вино, меньше похожее по вкусу на уксус.
– Тебя и этот вкус не остановил, – пробурчал Роберт, с отвращением глядя, как у Мэтью при каждом глотке движется кадык, и все же завидуя, что старик может забыться в алкогольном дурмане. Видит Бог, он бы и сам попытался, если бы хоть на миг поверил, что от этого уйдут и страдания Имоджин. В трезвом состоянии у него по крайней мере оставался контроль над собой, а пьяный он мог разразиться слезами.
Роберт встал и снова начал расхаживать, но поймал недовольный взгляд Мэтью и сел.
Наступила тишина, но в голове у Роберта все кричало о том, что он виноват, хотя он понимал, что ничего не может сделать. Он глубоко вздохнул, стараясь умерить шквал эмоций. Нужно забыться, нужно впасть в оцепенение. Он закрыл глаза и приказал себе успокоиться. Наверное, он действительно ненадолго заснул, и тяжелый стук распахнутой двери о стену привел его в сознание.
Он быстро встал, обеспокоенный нарушением хода их монотонной жизни. Однако Мэтью, кажется, не проявил ни малейшего интереса, на пьяном лице отразилось только вялое любопытство.
Гвардеец был незнакомый; он не смотрел Роберту в глаза.
– Король приказал провести сэра Роберта в тронный зал, – официально сказал гвардеец.
Роберт прищурился. Это не было приглашением пообедать с обожаемым монархом. Тут что-то серьезное.
– Наконец-то, – пробормотал Роберт, но холодок пробежал по спине, предупреждая об опасности. Он протянул руку к мечу, прислоненному к стене.
– Извините, сэр Роберт, но мне велено убедиться, что вы будете безоружным в присутствии его величества.
Рука Роберта на секунду зависла над мечом, потом опустилась.
Не хотелось оставлять меч, когда каждый нерв кричал о близкой угрозе. За пределами этой относительно безопасной комнаты без оружия он будет как голый. Меч, свисающий у левого бедра, давал ему шанс, но, как видно, ему отказано и в этом шансе.
Раньше он не появлялся у короля безоружным.
Странно. Вильгельм никогда не привередничал в этом отношении, К трону подходили вооруженные рыцари. В конце концов, абсолютная власть обладает смертоносной силой – как и крайняя нищета.
Бросив горестный взгляд на меч, Роберт повернулся к гвардейцу и пожал плечами.
– Что ж, тогда я готов.
– Следуйте за мной. – Гвардеец вышел из комнаты. Роберт быстро повернулся к Мэтью, с тоской сознавая, что его время истекает.
– Если можешь, убирайся отсюда, старик. Езжай в Шедоусенд и скажи Гарету, чтобы как можно скорее увез Имоджин из страны. У меня в сейфе должно быть достаточно золота, чтобы оплатить вашу жизнь где-нибудь в другом месте. Скажи ему, пусть расплатится с людьми, а потом они могут разбегаться.
Несмотря на выпитый кувшин вина, старик посмотрел на него ясными глазами и коротко кивнул. Роберт хотел бы сказать больше, но гвардеец, стоявший в коридоре на таком расстоянии, что не мог их слышать, стал проявлять нетерпение, и Роберт криво улыбнулся и пошел к нему.
– Передай королю слова моей любви, – прокричал вдогонку Мэтью. – И скажи, чтобы в другой раз не жадничал. Мог бы купить для пленников вино поприличнее.
Увидев ошарашенное лицо гвардейца, Роберт улыбнулся, пожал плечами и последовал за ним. Улыбка постепенно угасла, в сознание стала проникать странная тишина.
За шесть месяцев, что Роберта не было при дворе, здесь многое изменилось. Исчез дух разврата и оргий, его сменила атмосфера подозрительности и страха. Они шли по длинным коридорам, и тишина становилась все более угнетающей. Раньше на пирушках и во время легкомысленных развлечений голоса повышались до крика, теперь они звучали неестественно тихо. Как в гробнице.
Впрочем, в хорошо охраняемой гробнице.
Число гвардейцев утроилось. Они стояли равными интервалами вдоль стен, охраняя неизвестно что. Роберт подозревал, что именно их присутствие подавило обычную болтливость придворных. От них заразились и слуги, они сновали с устрашающей немотой и не поднимали глаз от пола.
Роберт задумчиво сощурился. Похоже, веселый, развратный двор Вильгельма умер, а на его трупе выросла плесень, от которой воняет страхом.
Они проходили мимо дворян, перешептывающихся по углам. Каждый раз Роберт узнавал знакомое лицо если не друга, то союзника, но когда пытался встретиться с ними взглядом, те быстро отводили глаза в сторону, как будто его уже не существовало.
Роберт не относил это лично к себе. Судя по уровню страха, пропитавшего стены замка, эти люди, наверное, сами желали бы не существовать.
Не надо быть гением, чтобы догадаться: что-то здесь неладно, очень неладно.
Пока они ждали, когда монарху объявят имя посетителя, от чего тот обычно отмахивался как от ненужной формальности, Роберт приготовился к бою. Дурное предчувствие давило ледяным комом, он понимал, что ему страшно повезет, если он хоть когда-нибудь выйдет отсюда живым.
Роберт закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Непрошено явился образ Шедоусенда, с его темными комнатами и скрипучей лестницей он показался милым и уютным. За ним последовали мысли о его хозяйке. В воображении Роберта Имоджин ему улыбнулась, и от этого в груди странным образом полегчало.
Он медленно открыл глаза и расправил плечи. Он был готов. Может, Вильгельм и опасный противник, но впервые в жизни Роберту есть за что бороться.
В тронный зал он вошел спокойно и уверенно, внимательно огляделся, стараясь оценить ситуацию. Вздрогнул, увидев женственно красивого, белокурого Роджера Коулбрука, вольно развалившегося напротив трона. При виде торжествующей улыбки на лице негодяя Роберта ослепила ярость. Порыв подойти и стереть эту улыбку был почти непреодолимым. На мгновение перед мысленным взором Роберта встали разного рода смерти, которым он был свидетель, и смерти, которые он приносил сам, но каждое полузабытое лицо мертвеца становилось лицом Роджера.
Есть много жестоких способов умертвить человека, но ни один из них не был достаточно жестким для этого случая. Роберт чувствовал, что мучения Имоджин заслуживают особо эффектного возмездия, и у него чесались руки сделать ей такой подарок.
Потребовалось огромное усилие воли, чтобы не подойти и не задушить Роджера голыми руками, но Роберт преодолел порыв, напомнив себе, что попытка будет неудачной: два гвардейца, защищающие короля, защитят и Роджера, они остановят Роберта задолго до того, как возмездие свершится.
Роберт скрипнул зубами и мысленно пообещал скорое возмездие. Роджер не сможет вечно прятаться за спину короля, и в ту секунду, когда останется один и без охраны, он заплатит за каждую каплю боли, которую принес в жизнь Имоджин.
Роберт отвел взгляд; надо было сохранить самообладание, не дать ярости поглотить его целиком. Он посмотрел на человека, сидевшего на троне, и поразился произошедшей с ним перемене. Если бы не рыжие волосы и красное лицо, Роберт его бы не узнал.
Глаза Вильгельма, некогда выразительные и зачастую злые, теперь казались холодными и пустыми, они запали, лицо было стянуто невидимыми нитями потрясений и отмечено новыми морщинами. За полгода, что Роберт его не видел, король постарел на двадцать лет.
Еще больше удивляло то, что на нем была кольчуга, хотя вокруг – толпа охраны. Вильгельм был похож на человека, который смертельно боится за свою жизнь. Роберт медленно опустился на одно колено и склонил голову.
– Ваше величество, – произнес он и стал ждать разрешения подняться.
Такого разрешения не последовало. Не поднимая головы, он слышал, как Вильгельм тяжело встал.
– Значит, этот ублюдок наконец вернулся, – сказал король, подошел и остановился прямо перед ним.
– Как приказали ваше величество, – спокойно ответил Роберт.
Вильгельм глухо засмеялся.
– О, Роберт, когда ты так говоришь, ты кажешься очень преданным. – Он помолчал и жестко добавил: – Почти.
Почувствовав лезвие меча на шее, Роберт и глазом не моргнул, но его пронзил холод.
– Видишь ли, Роберт, ты кажешься неплохим только тем, кто не знает о твоих махинациях, а я, к твоему сожалению, осведомлен о том, чего ты добиваешься. – Роберт почувствовал острую боль – меч медленно двинулся по коже. Кровь стекала по шее и впитывалась в шерстяную тунику.
– Моя преданность не притворна, – сказал Роберт нарочито усталым голосом. – У меня нет других планов, кроме как в мире и покое жить на земле, которую вы мне милости выдали.
Лезвие внезапно ушло, и Роберт сразу же поднял голову. Он решил, что больше нет смысла лебезить, и не поморщился от боли, которую вызвал жест короля. Вильгельм стоял, опираясь на меч, острием воткнутый в пол. На красном лице светились прищуренные глаза. Он покачал головой.
– Ну-ну, Роберт, я не люблю, когда мне лгут. Твои планы превратились в ничто, потому что я теперь все знаю. Знаю про сделку, которую ты заключил с моим братом Генрихом. Знаю о планах предательского убийства, чтобы он мог занять мой трон. Я все знаю, это государственная измена! – Вильгельм обрушил меч на каменные ступеньки трона, полетели искры, меч зазвенел, как колокол.
Роберт не отвел глаз, и его стойкий взгляд еще больше разъярил Вильгельма. Он нацелил острие меча в незащищенную грудь Роберта.
– Единственное, что мне от тебя нужно, это имя каждого предателя на этом проклятом острове, чтобы я мог не спеша их уничтожить. Если скажешь, я, может, даже смилуюсь и дам тебе умереть быстро.
Вот оно что, отстраненно подумал Роберт. Вот как закончится его жизнь – не на поле боя, а в западне придворных интриг. Его признали виновным в преступлениях, которых он не совершал, и теперь ему остается только ждать неминуемой смерти. Что ж, в таком случае будь он проклят, но он больше ни на секунду не останется на коленях.
Гибким движением он встал и с насмешкой отметил, что Вильгельм торопливо отступил и стрельнул глазами по комнате. Роберт покачал головой. Вот до чего дошло – Вильгельм боится безоружного человека. Не будь это так чертовски печально, Роберт засмеялся бы.
– Сэр Роберт, я не давал вам разрешения встать! – взвизгнул Вильгельм, и красное лицо приняло тревожный пурпурный оттенок.
– Я не просил вашего разрешения. Я нахожу, что больше не могу стоять на коленях перед человеком, который считает меня предателем, – сухо сказал Роберт.
Вильгельм быстро отступил к относительно безопасному помосту и там застыл, стараясь сохранить достоинство.
– Своими действиями ты только что доказал, что не уважаешь мой трон.
– С троном все в порядке, – усмехнулся Роберт. – Это вас мне трудно уважать в данный момент.
Вильгельм сжал челюсти, и Роберт почувствовал некоторое удовлетворение от его злости. Король мрачно произнес:
– Следовательно, ты не оставляешь мне другого выбора. Я лишаю тебя всех титулов и имущества. До смертного приговора ты будешь сидеть в тюрьме, к моему удовольствию.
Роберт на секунду закрыл глаза и удивился пронзившей его тоске. Шедоусенд удалился в область далеких воспоминаний. Ему было дозволено пожить в прекрасной мечте, но теперь придется вернуться к суровой действительности.
Он открыл глаза и с прищуром посмотрел, как Роджер подходит к королю и фамильярно дотрагивается до руки. Единственное, о чем он будет жалеть, отправляясь в могилу, – что Роджер останется жив.
Вильгельм накрыл ладонью руку Роджера и кивнул.
– Вот еще что. Пока ты будешь ждать смертной казни, твоим имением будет управлять мой любимый Роджер, он также возьмет на себя охрану твоей жены.
Кровь отхлынула от лица Роберта.
– Нет! – закричал он и сделал шаг вперед; гвардейцы выхватили мечи из ножен. Вильгельм вскинул брови.
– Не вижу другого решения. Ты должен быть благодарен. С большинством жен изменников обращаются не так хорошо.
– Ваше величество, вы не можете отдать ее в руки брата, – взмолился Роберт. За Имоджин он мог молить, хотя не мог этого сделать для себя. – Имоджин совершеннолетняя, а земля была по закону оставлена ей в наследство. Делайте со мной что хотите, но оставьте Имоджин свободу, это все, о чем я прошу.
Внутренний голос прошептал: «Лжешь. Ты еще хочешь попросить для нее счастья, попросить свободу и зрение».
Но этого не мог дать даже король.
Впервые за всю свою взрослую жизнь Роберт обратился к Богу, в которого не верил: «Господи, дай мне сойти в могилу с сознанием, что моя любимая живет без страха и страданий. Дай мне узнать, что она окрепла и улыбается».
Король фыркнул:
– Что? Дать леди Калеке свободу от ее собственного брата, потому что так хочет предатель? Нет. Она будет находиться под пристальным наблюдением, мы должны убедиться, что ты не заразил ее своим предательством. А кто сделает это лучше, чем ее преданный брат?
– Я не оставил бы и собаку под защиту Роджера, – сквозь зубы сказан Роберт. – Имоджин достаточно настрадалась в руках этой твари. Она заслуживает лучшего, черт возьми.
– Какая пылкая преданность, – с коварной улыбкой сказал Роджер. – Можно подумать, ты влюбился в леди Калеку.
– Не смей ее так называть! – взревел Роберт. Мысли метались в поисках способа как-нибудь защитить Имоджин от этих злобных людей. Он шагнул вперед, не зная, что будет делать, но зная, что сделает это хорошо.
Глаза сверкали гневом и ничего не видели, кроме объекта его ненависти, который насмешливо улыбался. Роберт так сконцентрировался на Роджере, что не услышал истеричного призыва короля к гвардейцам.
Понадобилось пять человек, чтобы остановить Роберта и поставить на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27