Сейчас, слушая изощренные, лживые речи сенатора, наблюдая всю эту сцену, Адамс испытывал настоящее мучение. С идола облупилась краска, обнаружив трещины и комья грязи.
– Нет, я не собираюсь на покой, и мне не нужна их помощь для победы на выборах. В течение шести лет я был хорошим шерифом, люди мне доверяют. Они будут меня избирать, а не Мейджорсы или Найты.
Гаррисон подошел, предложил ему выпить. Сэм снова отказался.
– Нет, ты выпей, Сэм. Тебе это очень скоро понадобится. Еще прежде, чем мы закончим разговор.
Адамс взял стакан, поставил на стол.
– Я считаю, что разговор закончен.
– Для тебя скоро все может закончиться, включая и политическую карьеру. Люди тебя, возможно, и выберут, однако в списки тебя должна включить партия. А если ты не отнесешься к этому делу реалистично, Сэм, скажу откровенно: я сделаю все возможное, чтобы тебя вышибли из партии. В средствах я не стану стесняться.
Гаррисон кивнул окружному прокурору. Эдвардс принял эстафету:
– У нас ведь у всех случалось в жизни нечто такое, что мы предпочли бы сохранить в тайне от всех. Разве не так, Сэм?
– О Господи! – Широкие плечи шерифа поникли, словно от непосильного груза.
Четыре года назад у него завязалась интрижка с женщиной, снявшей на лето один из коттеджей у озера. Ее муж обычно приезжал на уик-энд, однако случалось, что дела задерживали его в Нью-Йорке. Она же, весьма темпераментная особа, с трудом переносила одиночество. В первый же вечер знакомства Адамс переспал с ней в ее коттедже. Их отношения продолжались почти все лето, пока однажды муж не явился неожиданно в субботу, когда любовники думали, что он на работе.
Адамсу удалось выскользнуть через заднюю дверь, прежде чем взбешенный супруг его рассмотрел. Женщине повезло гораздо меньше. Муж избил ее так жестоко, что несчастную пришлось отвезти в больницу. Супруга арестовали и обвинили в нападении и злостном избиении. На допросе он представил связку ключей, которые неизвестный соблазнитель его жены, по его утверждению, обронил во время поспешного бегства. И Уолтер Эдвардс, и шериф Адамс присутствовали на том допросе. К цепочке с ключами был прикреплен перочинный нож, на котором, если приглядеться получше, можно было разобрать буквы «С» и «А». Эдвардс хорошо знал этот ножичек. Во время обсуждения полицейских проблем, будь то в окружной прокуратуре или в офисе шерифа, Адамс, когда нервничал, неизменно вынимал перочинный нож и начинал чистить ногти маленьким лезвием.
После допроса окружной прокурор подошел к столу и взял связку ключей.
– Не возражаете, капитан? Это, конечно, не улика, но я посмотрю, не смогут ли мои следователи найти владельца. Он нам, разумеется, не понадобится в качестве свидетеля. Дело яснее ясного. Но все же… Есть кое-какие догадки.
Капитан испытывал лишь благодарность к окружному прокурору за то, что тот избавил его хотя бы от одной рутинной детали нудного дела.
Шериф и окружной прокурор вместе покинули здание суда. На парковочной площадке Эдвардс положил руку шерифу на плечо.
– Сэм, – произнес он без всякого выражения в голосе, – я подумал – наверное, лучше, если ты сам займешься этими ключами.
Он достал связку ключей из кармана и вложил Адамсу в руку. Шериф пробормотал что-то нечленораздельное, тупо глядя на ключи.
Окружной прокурор сел в машину. Подмигнул шерифу.
– Веди себя хорошо, Сэм. А если не можешь хорошо себя вести, черт возьми, старайся хотя бы не попадаться.
Какого дьявола! Адамс не собирался без борьбы отказываться от своих принципов, поступаться чувством долга, самоуважения, гордости.
– Уолт, не надо так со мной поступать. И с собой самим тоже. Сенатор Гаррисон, выслушайте меня хотя бы, прежде чем вы решите все замазать, словно ничего и не произошло. Это не проступок и не простая неосторожность. Черт! Я знал молодого Брюса во время учебы в школе. Ему сходили с рук такие вещи, за которые любой другой здорово бы поплатился. Согласен, Мейджорсы пользуются некоторыми заслуженными привилегиями в округе.
– В штате, – с пафосом поправил Гаррисон.
– Ладно, в этом штате. Мы хорошо знаем, что существуют разные законы для бедных и богатых. Я уже смирился с этой горькой истиной. Но убийство! Три хладнокровных убийства! Что бы вы там ни говорили, сенатор, вы знаете об этом не хуже меня. Прошлой ночью Карл Мейджорс, его сын и Хэм Найт поехали разыскивать тех троих, что изнасиловали девушку. Они взяли с собой оружие и воспользовались им. Господи! Вы бы видели тот домик! Как на бойне.
– Как на бойне… – медленно повторил сенатор. Он, по-видимому, решил воспользоваться образом. – Но ведь бойня для того и существует, чтобы убивать животных. Джейк Спенсер и двое других – они ведь не лучше животных. Они хуже.
Адамс смотрел на загорелого, представительного сенатора с легким презрением, к которому примешивалась жалость. Да, внешность обманчива. Он выглядит таким свободным, таким неуязвимым.
– Интересно, в каком вы у них списке, сенатор? – негромко спросил шериф.
Гаррисон отвернулся, отошел к бару наполнить свой стакан. Последним в игре, задуманной против шерифа Адамса еще до восхода солнца, выступил окружной прокурор Уолт Эдвардс.
– Следует учесть еще одно, Сэм. То, что неизбежно произойдет, даже если мы решим последовать высоким принципам и выступим в качестве свидетелей против Мейджорсов. Состоится суд. Обвиняемые мстили за бесчестье дочери, сестры. У людей, живущих в горах и по долинам рек, издавна существуют неписаные законы. Библейские заповеди. Око за око. Ты помнишь танцора, в двадцать шестом году, Сэм? Ты тогда сам его привел. Он перерезал глотку приезжему, которого застал в амбаре со своей четырнадцатилетней дочерью. Что это было, изнасилование? Как же, черта с два! Она была известной шлюхой, спала со всей клинтонской школой. И что же? Присяжным потребовалось десять минут, чтобы его оправдать. А здесь речь идет о судебном преследовании таких людей, как Мейджорсы. Да меня в суде просто засмеют! Карл, Брюс и Хэм станут национальными героями. Даже если бы мы не принадлежали им с потрохами, они бы все равно вышли сухими из воды. Ставлю десять против одного, что в этих местах не соберешь суд присяжных, по крайней мере, половина из которых не зависела бы от Мейджорсов или Найтов. Они дают всем кусок хлеба. Фабрики и печи. Каменоломня. Фермы. А таких, как я и твои помощники, Сэм, они держат в руках с помощью ссуд. Конечно, в это тяжелое время они у нас просрочены. Лишь благодаря Божьей милости у нас еще есть крыша над головой. Благодаря Богу и Мейджорсам с Найтами… Взгляни же фактам в лицо, Сэм. Если мы потащим их в суд за убийство троих подонков, мы сами перережем себе глотки, зря потратим деньги налогоплательщиков, а их все равно оправдают.
Шериф Адамс взял со стола стакан с виски и угрюмо уставился на него. Философия Бена Саксона: «Слава Богу, что мы от них избавились».
Сенатор Гаррисон все еще стоял над ним, высокий и мощный, как скала, возвышавшаяся на противоположном берегу реки. Сланцы Найтов.
– Что теперь скажешь, Сэм?
Он больше не пытался угрожать: знал, что дело выиграно. Адамс понурил голову, признавая свое поражение.
– Мейджорсы много раз уходили от ответственности за преступления в этом округе… Почему же я должен поднимать шум еще из-за нескольких трупов? До меня шериф Томас проработал на этом месте двадцать лет. Управление стало для него родным домом. Потом он часто находил какой-нибудь повод для того, чтобы зайти ко мне поболтать. Позже, когда он начал пить, он мне столько всего рассказывал. Вот, например, та женщина…
– Сэм! – Уолтер Эдвардс предупреждающе поднял руку. – Остановись!
Мощные плечи шерифа опустились.
– Ладно, Уолт. Скажем так: «Слава Богу, что мы избавились от этих троих». – Он поднял стакан и проглотил обжигающее виски.
Келли стояла в холле, приложив ухо к двери. С последними словами шерифа она выпрямилась, разгладила юбку и быстро пошла обратно в кабинет, где Карл с Брюсом нервно расхаживали по комнате, как преступники, ожидающие приговора присяжных.
В понедельник утром на первой странице клинтонской газеты «Геральд» появилась статья:
МЕСТНЫЙ КОНТРАБАНДИСТ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ УБИТ ВО ВРЕМЯ ПОБОИЩА В КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ
В ночь с субботы на воскресенье Джейк. Спенсер, давно подозреваемый полицией округа в транспортировке контрабандного виски из Канады, а также двое его компаньонов, Рэймонд Шаффельмайер и Леон Баллард, были найдены мертвыми в одном из коттеджей у озера. Предполагается, что расправа, напоминающая кровавое побоище в Чикаго в День святого Валентина е прошлом году, совершена профессиональными убийцами, присланными из Чикаго или Нью-Йорка конкурирующей бандой бутлегеров…
Келли отложила газету с торжествующим выражением лица.
– Ну что ж… Все хорошо, что хорошо кончается.
Карл растянулся на диване со стаканом в руке. Рядом на полу стоял графин с виски. Пьян еще до полудня. Последние месяцы это было его обычным состоянием.
– Значит, ты это так называешь… Трое убитых, моя дочь от ужаса лишилась рассудка. – Он сделал большой глоток виски. – А ты говоришь: «Все хорошо, что хорошо кончается». Боже правый!
– Вы с Брюсом могли бы оказаться на электрическом стуле. И уж во всяком случае, без твоего драгоценного виски. Знаешь, Карл, мне иногда кажется, что стакан сросся с твоей рукой.
– Возможно, это было бы легче, чем сидеть здесь и все время думать о том, что мы сделали с теми тремя. Ночью я боюсь закрыть глаза. Все время вижу их так отчетливо… изуродованных, окровавленных. – Он содрогнулся. Снова сделал большой глоток. – Их призраки будут преследовать меня до самой смерти.
– Призраки… – съязвила Келли. – Плод твоей пуританской совести протестанта. С помощью виски ты от них не избавишься, Карл. Спиртное лишь рождает призраков, твое пьяное воображение их овеществляет. Карл поднял глаза к потолку.
– Сколько времени доктор сидит у нее?
– Минут двадцать, может быть, полчаса. Не больше.
– Мне кажется, уже прошла целая вечность.
В воскресенье, после того как была одержана победа над законом, все решили, что Крис не следует показывать местному врачу. Шериф Адамс перед уходом предостерег их:
– Позаботьтесь, чтобы никто не узнал о том, что произошло с Крис. Если это выйдет наружу, люди быстро разберутся, что к чему.
Крис не требовалась неотложная медицинская помощь. Физические травмы оказались неопасными: синяки, кровоподтеки, разбитая губа… Келли с помощью кухарки и Джейн Хатауэй промыли и перевязали раны, вымыли девушку и уложили в постель. Все воскресенье она пролежала спокойно. Как неживая она лежала на спине, волосы рассыпались по подушке, широко раскрытые, совершенно пустые глаза устремлены в пространство, в никуда. Она все время молчала, лишь на самые простые вопросы отвечала «да» или «нет».
Сенатор Гаррисон предложил проконсультироваться с его личным врачом из Олбани. Он обещал вечером по возвращении позвонить доктору Полу Францу и сказал, что на его молчание можно положиться.
Доктор Франц, старомодного вида джентльмен в пальто-накидке' и высоком шелковом цилиндре, прибыл в Уитли в одиннадцать часов утра в понедельник. Несмотря на маленький рост и щуплую фигуру, он держался с достоинством, носил бакенбарды и пенсне на золотой цепочке. Говорил он с легким венским акцентом.
Он провел с пациенткой примерно час. Затем спустился в гостиную сообщить о результатах Карлу и Келли. Брюс еще раньше уехал в Трои – посмотреть, что из разваливающейся компании можно спасти.
Доктор холодно взглянул на Карла и его стакан. Обратился к Келли:
– Мадам, я тщательно обследовал вашу родственницу. Сердце и легкие у нее в полном порядке. Температура нормальная. Что касается рефлексов… – Он наморщил лоб, потер подбородок. – Ее реакции вызывают у меня серьезные опасения. Разумеется, мы должны учитывать то, что мисс Мейджорс пришлось перенести – не только физически, но и морально. Возможно, ее теперешнее состояние является лишь длительной реакцией на перенесенную травму. Надо будет несколько дней внимательно за ней понаблюдать. Я очень надеюсь, что эти раны, – он постучал себя по лбу у виска, – со временем затянутся и мисс Мейджорс полностью поправится.
– А если она останется в этом состоянии? В закрытом мирке, где она прячется от внешнего мира.
– В Саранаке есть отличный небольшой санаторий… – Он заметил выражение их лиц и успокаивающе поднял руку. – Нет-нет, не для туберкулезников. Директором там работает мой друг, доктор Игнас Лернер, один из самых выдающихся психологов в стране, даже в мире.
– Вы считаете, моя дочь ненормальная? – Карл, казалось, сейчас разрыдается.
– Ненормальная – слово, которое употребляют неспециалисты, мистер Мейджорс. Спектр умственных и душевных расстройств чрезвычайно широк, и природа их весьма разнообразна, так же как и в случае физических заболеваний. Однажды на одной неделе ко мне пришли двое пациентов с одинаковыми жалобами. Что-то вроде бородавки на шее, там, где натирает крахмальный воротничок. Одному я ее тут же легко удалил. Другого пришлось оперировать, у него оказался рак. Я не очень надеюсь на то, что он будет жить. – Доктор вздохнул, потер руки. – Будем молиться о том, чтобы у мисс Мейджорс оказалась пустяковая «бородавка».
– «Немцы – люди правдивые», так сказал великий поэт. Мы со свекром очень вам благодарны, доктор, за то, что вы приехали, проделали долгий путь.
Он надел перчатки.
– Когда Гаррисон разъяснил мне все обстоятельства, я понял, что у меня нет выбора.
– Как и у большинства из нас. – Карл взял бутылку. – Могу я предложить вам выпить, доктор?
– Нет, благодарю, сэр. – Доктор держался с немецкой холодностью. – Я люблю выпить шнапса, но не в такое раннее время. Всего доброго, сэр.
Келли пошла проводить его до дверей.
– Когда вы снова приедете ее посмотреть, доктор?
– В конце недели. Может быть, в субботу. Пока я ничем не могу ей помочь, не могу сделать больше того, что можете вы. Я буду следить за ее рефлексами. Надеюсь, ее реакции станут более выраженными, чем сегодня. Если вы заметите хотя бы малейшее изменение в ее поведении, позвоните мне сразу же. – Он вынул из бумажника визитную карточку, подал ей. Глаза его прищурились за стеклами пенсне. – А что это вы сказали о немецкой правдивости?
– Это сказал Шекспир. «Виндзорские насмешницы».
Он наклонил голову набок, с любопытством разглядывая ее.
– Ах так… понимаю… Возможно, я не был с вами абсолютно правдив, мадам… На самом деле я очень обеспокоен состоянием мисс Мейджорс. Гораздо больше, чем решился сказать вам и ее отцу. Видите ли, у меня большой опыт в том, что касается клинической психологии. В Венском университете я учился у Зигмунда Фрейда. У меня нет диплома психиатра, но…
– Какой же ваш неофициальный диагноз состояния моей золовки, доктор Франц?
Он наклонил голову, сжал губы.
– Боюсь, что удаление от реального мира, как вы его называете, замкнутость в себе может прогрессировать. Вам знаком термин «кататония»?
– Да. Сегодня утром я нашла его в одном из справочников по медицине в нашей библиотеке. Кататония – смерть заживо. – Она заметила заинтересованное выражение его лица. – Можно сказать, я тоже училась у Фрейда, доктор Франц.
Он усмехнулся.
– Вы такая… – Он запнулся в поисках подходящего слова. – Ну, скажем, очень необычная женщина, миссис Мейджорс. Теперь я, кажется, понимаю, почему сенатор Гаррисон относится к вам с таким почтением.
Келли ответила загадочной улыбкой.
– Неужели?.. Ах да, доктор, еще одна вещь. Как вы считаете, она не может забеременеть? Трое мужчин… и я не хочу даже думать, сколько раз.
Доктор Франц взял ее руку, погладил с мрачной торжественностью.
– Дорогая моя, это решать ей с Господом Богом. Закрывая за ним дверь, Келли озабоченно покусывала губу. – Ей с Господом Богом… Ну нет, доктор. В этой быстротечной жизни есть вещи, слишком важные, чтобы доверять их Богу.
Вечером она добавила в горячее молоко Крис средство от беременности, которое дал ей Гаррисон во время их любовной связи. С Эвелин Харди он этим пренебрег, что дорого ему обошлось.
Во вторник Крис достаточно окрепла для того, чтобы встать с постели. Ее укутали в одеяла и усадили на открытой террасе над парадным входом. Ярко светило солнце, однако с реки дул холодный ноябрьский ветер. Отечность на щеке у Крис немного спала, и фиолетовая багровость уменьшилась. Однако в ее умственном и душевном состоянии Келли не заметила никаких улучшений. С другой стороны, и прогрессирующей кататонии, чего опасался доктор Франц, тоже не наблюдалось. Крис сама ела, самостоятельно пользовалась туалетом и ванной, однозначно отвечала на простейшие вопросы.
– Ты хочешь есть, Крис?
– Нет.
– Ты устала?
– Нет.
– Тебе страшно, Крис?
Молчание. Крепко сжатые губы. Усилившееся ощущение пустоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Нет, я не собираюсь на покой, и мне не нужна их помощь для победы на выборах. В течение шести лет я был хорошим шерифом, люди мне доверяют. Они будут меня избирать, а не Мейджорсы или Найты.
Гаррисон подошел, предложил ему выпить. Сэм снова отказался.
– Нет, ты выпей, Сэм. Тебе это очень скоро понадобится. Еще прежде, чем мы закончим разговор.
Адамс взял стакан, поставил на стол.
– Я считаю, что разговор закончен.
– Для тебя скоро все может закончиться, включая и политическую карьеру. Люди тебя, возможно, и выберут, однако в списки тебя должна включить партия. А если ты не отнесешься к этому делу реалистично, Сэм, скажу откровенно: я сделаю все возможное, чтобы тебя вышибли из партии. В средствах я не стану стесняться.
Гаррисон кивнул окружному прокурору. Эдвардс принял эстафету:
– У нас ведь у всех случалось в жизни нечто такое, что мы предпочли бы сохранить в тайне от всех. Разве не так, Сэм?
– О Господи! – Широкие плечи шерифа поникли, словно от непосильного груза.
Четыре года назад у него завязалась интрижка с женщиной, снявшей на лето один из коттеджей у озера. Ее муж обычно приезжал на уик-энд, однако случалось, что дела задерживали его в Нью-Йорке. Она же, весьма темпераментная особа, с трудом переносила одиночество. В первый же вечер знакомства Адамс переспал с ней в ее коттедже. Их отношения продолжались почти все лето, пока однажды муж не явился неожиданно в субботу, когда любовники думали, что он на работе.
Адамсу удалось выскользнуть через заднюю дверь, прежде чем взбешенный супруг его рассмотрел. Женщине повезло гораздо меньше. Муж избил ее так жестоко, что несчастную пришлось отвезти в больницу. Супруга арестовали и обвинили в нападении и злостном избиении. На допросе он представил связку ключей, которые неизвестный соблазнитель его жены, по его утверждению, обронил во время поспешного бегства. И Уолтер Эдвардс, и шериф Адамс присутствовали на том допросе. К цепочке с ключами был прикреплен перочинный нож, на котором, если приглядеться получше, можно было разобрать буквы «С» и «А». Эдвардс хорошо знал этот ножичек. Во время обсуждения полицейских проблем, будь то в окружной прокуратуре или в офисе шерифа, Адамс, когда нервничал, неизменно вынимал перочинный нож и начинал чистить ногти маленьким лезвием.
После допроса окружной прокурор подошел к столу и взял связку ключей.
– Не возражаете, капитан? Это, конечно, не улика, но я посмотрю, не смогут ли мои следователи найти владельца. Он нам, разумеется, не понадобится в качестве свидетеля. Дело яснее ясного. Но все же… Есть кое-какие догадки.
Капитан испытывал лишь благодарность к окружному прокурору за то, что тот избавил его хотя бы от одной рутинной детали нудного дела.
Шериф и окружной прокурор вместе покинули здание суда. На парковочной площадке Эдвардс положил руку шерифу на плечо.
– Сэм, – произнес он без всякого выражения в голосе, – я подумал – наверное, лучше, если ты сам займешься этими ключами.
Он достал связку ключей из кармана и вложил Адамсу в руку. Шериф пробормотал что-то нечленораздельное, тупо глядя на ключи.
Окружной прокурор сел в машину. Подмигнул шерифу.
– Веди себя хорошо, Сэм. А если не можешь хорошо себя вести, черт возьми, старайся хотя бы не попадаться.
Какого дьявола! Адамс не собирался без борьбы отказываться от своих принципов, поступаться чувством долга, самоуважения, гордости.
– Уолт, не надо так со мной поступать. И с собой самим тоже. Сенатор Гаррисон, выслушайте меня хотя бы, прежде чем вы решите все замазать, словно ничего и не произошло. Это не проступок и не простая неосторожность. Черт! Я знал молодого Брюса во время учебы в школе. Ему сходили с рук такие вещи, за которые любой другой здорово бы поплатился. Согласен, Мейджорсы пользуются некоторыми заслуженными привилегиями в округе.
– В штате, – с пафосом поправил Гаррисон.
– Ладно, в этом штате. Мы хорошо знаем, что существуют разные законы для бедных и богатых. Я уже смирился с этой горькой истиной. Но убийство! Три хладнокровных убийства! Что бы вы там ни говорили, сенатор, вы знаете об этом не хуже меня. Прошлой ночью Карл Мейджорс, его сын и Хэм Найт поехали разыскивать тех троих, что изнасиловали девушку. Они взяли с собой оружие и воспользовались им. Господи! Вы бы видели тот домик! Как на бойне.
– Как на бойне… – медленно повторил сенатор. Он, по-видимому, решил воспользоваться образом. – Но ведь бойня для того и существует, чтобы убивать животных. Джейк Спенсер и двое других – они ведь не лучше животных. Они хуже.
Адамс смотрел на загорелого, представительного сенатора с легким презрением, к которому примешивалась жалость. Да, внешность обманчива. Он выглядит таким свободным, таким неуязвимым.
– Интересно, в каком вы у них списке, сенатор? – негромко спросил шериф.
Гаррисон отвернулся, отошел к бару наполнить свой стакан. Последним в игре, задуманной против шерифа Адамса еще до восхода солнца, выступил окружной прокурор Уолт Эдвардс.
– Следует учесть еще одно, Сэм. То, что неизбежно произойдет, даже если мы решим последовать высоким принципам и выступим в качестве свидетелей против Мейджорсов. Состоится суд. Обвиняемые мстили за бесчестье дочери, сестры. У людей, живущих в горах и по долинам рек, издавна существуют неписаные законы. Библейские заповеди. Око за око. Ты помнишь танцора, в двадцать шестом году, Сэм? Ты тогда сам его привел. Он перерезал глотку приезжему, которого застал в амбаре со своей четырнадцатилетней дочерью. Что это было, изнасилование? Как же, черта с два! Она была известной шлюхой, спала со всей клинтонской школой. И что же? Присяжным потребовалось десять минут, чтобы его оправдать. А здесь речь идет о судебном преследовании таких людей, как Мейджорсы. Да меня в суде просто засмеют! Карл, Брюс и Хэм станут национальными героями. Даже если бы мы не принадлежали им с потрохами, они бы все равно вышли сухими из воды. Ставлю десять против одного, что в этих местах не соберешь суд присяжных, по крайней мере, половина из которых не зависела бы от Мейджорсов или Найтов. Они дают всем кусок хлеба. Фабрики и печи. Каменоломня. Фермы. А таких, как я и твои помощники, Сэм, они держат в руках с помощью ссуд. Конечно, в это тяжелое время они у нас просрочены. Лишь благодаря Божьей милости у нас еще есть крыша над головой. Благодаря Богу и Мейджорсам с Найтами… Взгляни же фактам в лицо, Сэм. Если мы потащим их в суд за убийство троих подонков, мы сами перережем себе глотки, зря потратим деньги налогоплательщиков, а их все равно оправдают.
Шериф Адамс взял со стола стакан с виски и угрюмо уставился на него. Философия Бена Саксона: «Слава Богу, что мы от них избавились».
Сенатор Гаррисон все еще стоял над ним, высокий и мощный, как скала, возвышавшаяся на противоположном берегу реки. Сланцы Найтов.
– Что теперь скажешь, Сэм?
Он больше не пытался угрожать: знал, что дело выиграно. Адамс понурил голову, признавая свое поражение.
– Мейджорсы много раз уходили от ответственности за преступления в этом округе… Почему же я должен поднимать шум еще из-за нескольких трупов? До меня шериф Томас проработал на этом месте двадцать лет. Управление стало для него родным домом. Потом он часто находил какой-нибудь повод для того, чтобы зайти ко мне поболтать. Позже, когда он начал пить, он мне столько всего рассказывал. Вот, например, та женщина…
– Сэм! – Уолтер Эдвардс предупреждающе поднял руку. – Остановись!
Мощные плечи шерифа опустились.
– Ладно, Уолт. Скажем так: «Слава Богу, что мы избавились от этих троих». – Он поднял стакан и проглотил обжигающее виски.
Келли стояла в холле, приложив ухо к двери. С последними словами шерифа она выпрямилась, разгладила юбку и быстро пошла обратно в кабинет, где Карл с Брюсом нервно расхаживали по комнате, как преступники, ожидающие приговора присяжных.
В понедельник утром на первой странице клинтонской газеты «Геральд» появилась статья:
МЕСТНЫЙ КОНТРАБАНДИСТ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ УБИТ ВО ВРЕМЯ ПОБОИЩА В КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ
В ночь с субботы на воскресенье Джейк. Спенсер, давно подозреваемый полицией округа в транспортировке контрабандного виски из Канады, а также двое его компаньонов, Рэймонд Шаффельмайер и Леон Баллард, были найдены мертвыми в одном из коттеджей у озера. Предполагается, что расправа, напоминающая кровавое побоище в Чикаго в День святого Валентина е прошлом году, совершена профессиональными убийцами, присланными из Чикаго или Нью-Йорка конкурирующей бандой бутлегеров…
Келли отложила газету с торжествующим выражением лица.
– Ну что ж… Все хорошо, что хорошо кончается.
Карл растянулся на диване со стаканом в руке. Рядом на полу стоял графин с виски. Пьян еще до полудня. Последние месяцы это было его обычным состоянием.
– Значит, ты это так называешь… Трое убитых, моя дочь от ужаса лишилась рассудка. – Он сделал большой глоток виски. – А ты говоришь: «Все хорошо, что хорошо кончается». Боже правый!
– Вы с Брюсом могли бы оказаться на электрическом стуле. И уж во всяком случае, без твоего драгоценного виски. Знаешь, Карл, мне иногда кажется, что стакан сросся с твоей рукой.
– Возможно, это было бы легче, чем сидеть здесь и все время думать о том, что мы сделали с теми тремя. Ночью я боюсь закрыть глаза. Все время вижу их так отчетливо… изуродованных, окровавленных. – Он содрогнулся. Снова сделал большой глоток. – Их призраки будут преследовать меня до самой смерти.
– Призраки… – съязвила Келли. – Плод твоей пуританской совести протестанта. С помощью виски ты от них не избавишься, Карл. Спиртное лишь рождает призраков, твое пьяное воображение их овеществляет. Карл поднял глаза к потолку.
– Сколько времени доктор сидит у нее?
– Минут двадцать, может быть, полчаса. Не больше.
– Мне кажется, уже прошла целая вечность.
В воскресенье, после того как была одержана победа над законом, все решили, что Крис не следует показывать местному врачу. Шериф Адамс перед уходом предостерег их:
– Позаботьтесь, чтобы никто не узнал о том, что произошло с Крис. Если это выйдет наружу, люди быстро разберутся, что к чему.
Крис не требовалась неотложная медицинская помощь. Физические травмы оказались неопасными: синяки, кровоподтеки, разбитая губа… Келли с помощью кухарки и Джейн Хатауэй промыли и перевязали раны, вымыли девушку и уложили в постель. Все воскресенье она пролежала спокойно. Как неживая она лежала на спине, волосы рассыпались по подушке, широко раскрытые, совершенно пустые глаза устремлены в пространство, в никуда. Она все время молчала, лишь на самые простые вопросы отвечала «да» или «нет».
Сенатор Гаррисон предложил проконсультироваться с его личным врачом из Олбани. Он обещал вечером по возвращении позвонить доктору Полу Францу и сказал, что на его молчание можно положиться.
Доктор Франц, старомодного вида джентльмен в пальто-накидке' и высоком шелковом цилиндре, прибыл в Уитли в одиннадцать часов утра в понедельник. Несмотря на маленький рост и щуплую фигуру, он держался с достоинством, носил бакенбарды и пенсне на золотой цепочке. Говорил он с легким венским акцентом.
Он провел с пациенткой примерно час. Затем спустился в гостиную сообщить о результатах Карлу и Келли. Брюс еще раньше уехал в Трои – посмотреть, что из разваливающейся компании можно спасти.
Доктор холодно взглянул на Карла и его стакан. Обратился к Келли:
– Мадам, я тщательно обследовал вашу родственницу. Сердце и легкие у нее в полном порядке. Температура нормальная. Что касается рефлексов… – Он наморщил лоб, потер подбородок. – Ее реакции вызывают у меня серьезные опасения. Разумеется, мы должны учитывать то, что мисс Мейджорс пришлось перенести – не только физически, но и морально. Возможно, ее теперешнее состояние является лишь длительной реакцией на перенесенную травму. Надо будет несколько дней внимательно за ней понаблюдать. Я очень надеюсь, что эти раны, – он постучал себя по лбу у виска, – со временем затянутся и мисс Мейджорс полностью поправится.
– А если она останется в этом состоянии? В закрытом мирке, где она прячется от внешнего мира.
– В Саранаке есть отличный небольшой санаторий… – Он заметил выражение их лиц и успокаивающе поднял руку. – Нет-нет, не для туберкулезников. Директором там работает мой друг, доктор Игнас Лернер, один из самых выдающихся психологов в стране, даже в мире.
– Вы считаете, моя дочь ненормальная? – Карл, казалось, сейчас разрыдается.
– Ненормальная – слово, которое употребляют неспециалисты, мистер Мейджорс. Спектр умственных и душевных расстройств чрезвычайно широк, и природа их весьма разнообразна, так же как и в случае физических заболеваний. Однажды на одной неделе ко мне пришли двое пациентов с одинаковыми жалобами. Что-то вроде бородавки на шее, там, где натирает крахмальный воротничок. Одному я ее тут же легко удалил. Другого пришлось оперировать, у него оказался рак. Я не очень надеюсь на то, что он будет жить. – Доктор вздохнул, потер руки. – Будем молиться о том, чтобы у мисс Мейджорс оказалась пустяковая «бородавка».
– «Немцы – люди правдивые», так сказал великий поэт. Мы со свекром очень вам благодарны, доктор, за то, что вы приехали, проделали долгий путь.
Он надел перчатки.
– Когда Гаррисон разъяснил мне все обстоятельства, я понял, что у меня нет выбора.
– Как и у большинства из нас. – Карл взял бутылку. – Могу я предложить вам выпить, доктор?
– Нет, благодарю, сэр. – Доктор держался с немецкой холодностью. – Я люблю выпить шнапса, но не в такое раннее время. Всего доброго, сэр.
Келли пошла проводить его до дверей.
– Когда вы снова приедете ее посмотреть, доктор?
– В конце недели. Может быть, в субботу. Пока я ничем не могу ей помочь, не могу сделать больше того, что можете вы. Я буду следить за ее рефлексами. Надеюсь, ее реакции станут более выраженными, чем сегодня. Если вы заметите хотя бы малейшее изменение в ее поведении, позвоните мне сразу же. – Он вынул из бумажника визитную карточку, подал ей. Глаза его прищурились за стеклами пенсне. – А что это вы сказали о немецкой правдивости?
– Это сказал Шекспир. «Виндзорские насмешницы».
Он наклонил голову набок, с любопытством разглядывая ее.
– Ах так… понимаю… Возможно, я не был с вами абсолютно правдив, мадам… На самом деле я очень обеспокоен состоянием мисс Мейджорс. Гораздо больше, чем решился сказать вам и ее отцу. Видите ли, у меня большой опыт в том, что касается клинической психологии. В Венском университете я учился у Зигмунда Фрейда. У меня нет диплома психиатра, но…
– Какой же ваш неофициальный диагноз состояния моей золовки, доктор Франц?
Он наклонил голову, сжал губы.
– Боюсь, что удаление от реального мира, как вы его называете, замкнутость в себе может прогрессировать. Вам знаком термин «кататония»?
– Да. Сегодня утром я нашла его в одном из справочников по медицине в нашей библиотеке. Кататония – смерть заживо. – Она заметила заинтересованное выражение его лица. – Можно сказать, я тоже училась у Фрейда, доктор Франц.
Он усмехнулся.
– Вы такая… – Он запнулся в поисках подходящего слова. – Ну, скажем, очень необычная женщина, миссис Мейджорс. Теперь я, кажется, понимаю, почему сенатор Гаррисон относится к вам с таким почтением.
Келли ответила загадочной улыбкой.
– Неужели?.. Ах да, доктор, еще одна вещь. Как вы считаете, она не может забеременеть? Трое мужчин… и я не хочу даже думать, сколько раз.
Доктор Франц взял ее руку, погладил с мрачной торжественностью.
– Дорогая моя, это решать ей с Господом Богом. Закрывая за ним дверь, Келли озабоченно покусывала губу. – Ей с Господом Богом… Ну нет, доктор. В этой быстротечной жизни есть вещи, слишком важные, чтобы доверять их Богу.
Вечером она добавила в горячее молоко Крис средство от беременности, которое дал ей Гаррисон во время их любовной связи. С Эвелин Харди он этим пренебрег, что дорого ему обошлось.
Во вторник Крис достаточно окрепла для того, чтобы встать с постели. Ее укутали в одеяла и усадили на открытой террасе над парадным входом. Ярко светило солнце, однако с реки дул холодный ноябрьский ветер. Отечность на щеке у Крис немного спала, и фиолетовая багровость уменьшилась. Однако в ее умственном и душевном состоянии Келли не заметила никаких улучшений. С другой стороны, и прогрессирующей кататонии, чего опасался доктор Франц, тоже не наблюдалось. Крис сама ела, самостоятельно пользовалась туалетом и ванной, однозначно отвечала на простейшие вопросы.
– Ты хочешь есть, Крис?
– Нет.
– Ты устала?
– Нет.
– Тебе страшно, Крис?
Молчание. Крепко сжатые губы. Усилившееся ощущение пустоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43