Его считали неразговорчивым и нелюдимым. Нельзя сказать, что Мансур сторонился товарищей – как бы там ни было, им приходилось жить в одной казарме, – но никогда не затевал разговоров, и никто не знал, о чем он думает. Этот юноша слыл искусным воином: говорили, что выпущенная им стрела летит дальше ружейной пули и что удар его сабли способен разрубить человека на две половинки. Он служил в пехоте, но при этом прекрасно ездил верхом и отлично плавал. Мансур был безжалостен к врагам, – неприхотлив и вынослив, как и подобает настоящему янычару, но при этом странно равнодушен к деньгам и военной добыче. Казалось, он воюет лишь для того, чтобы воевать.
Лицо Мансура не было смуглым от природы, но оно загорело и обветрилось в походах. Большие синие глаза, оттененные густыми ресницами и бровями, были бы очень красивы, если бы не застывшее в них выражение ледяной отрешенности. Он беспрекословно подчинялся воинской дисциплине, никогда не нарушал приказов. Его нельзя было обвинить в кровожадности – он не убивал стариков и детей, не насиловал женщин. Это был истинный воин, не задающий вопросов о том, какова природа отношений между Богом, человеком и миром, смело и без оглядки идущий вперед и не ищущий для себя иной доли.
– Говорят, здесь живет воинственный народ, – сказал Бекир. – Если так, нам придется нелегко – попробуй-ка, повоюй в незнакомых горах!
– Мы идем сражаться с иранцами, – заметил Ахмед. – Эти земли и без того наши. Да и что тут возьмешь? Посмотрите вокруг! Всюду лишь голый камень… Едва ли в таком месте живут богатые люди!
– Здесь есть то, что есть везде. Женщины… – вкрадчиво произнес Бекир. – Сам ага говорил о том, что горянки дивно хороши!
Янычары любили поговорить о женщинах – как о небесных девах, так и о земных красавицах. Согласно закону они не имели права жениться, хотя высшие чины, как правило, содержали наложниц и имели детей. Остальные довольствовались случайными связями и нередко брали женщин силой.
Мансур не принимал участия в беседе. Однажды, в Венгрии, он решил последовать примеру товарищей: поймал на улице красивую девушку, приволок в пустой дом и бросил на кровать. Мансур был много сильнее и без труда справился бы с ней, но его остановил ее взгляд, полный такого отчаяния и страха, какие невозможно выразить словами. Заглянув в глаза несчастной пленницы, Мансур подумал о том, что на его душу ляжет несмываемая печать угрызений совести. Он разжал руки и отпустил девушку. Позже, в Стамбуле, вездесущий Бекир показал Мансуру дом молодой христианки, с которой можно легко сговориться за пару десятков акче.
И хотя в тот раз все происходило по обоюдному согласию, и молодой воин заплатил даже больше обычного, девушка, проведя с Мансуром несколько ночей, попросила его больше не приходить в ее дом. В мрачной молчаливости юноши ей чудилось что-то пугающее и безжалостное. А Мансур решил, что он просто не нравится женщинам, и потому старался не думать о них, а свои юношеские силы и пыл расходовал в военных упражнениях, походах и битвах.
Вдоволь насытившись, наговорившись о женщинах, янычары принялись устраиваться на ночлег, предварительно решив, кто и когда будет стоять в карауле. Ночи в горах были холодными, и воины завернулись в овчины.
Мансур долго не мог заснуть; ему казалось, будто он заперт в огромном подземелье, из которого нет выхода. Монотонно шумела река, изредка с высоты срывался камень. В этой горной стране малейший звук рождал раскатистое эхо; даже хлопанье птичьих крыльев звучало угрожающе и зловеще. За время путешествия по горам они не встретили ни одного человека, что было довольно странно. Казалось, люди затаились и украдкой наблюдают за ними.
Едва Мансур начал погружаться в сон, как вдруг что-то дрогнуло, загрохотало, обрушилось сокрушительным потоком! Воины повскакивали, похватали оружие и зажгли факелы. Они метались, не зная, что делать, где искать невидимого врага. С гор слетела лавина камней, преградив дальнейший путь; часть лагеря оказалась погребенной под валунами – несколько десятков человек погибло, многие были ранены.
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага немедленно собрал совет. Воины гадали, что это – деяния Бога, природы или злой человеческий умысел, – и решали, как быть дальше. В конце концов, приняли решение подождать до утра, а пока позаботиться о раненых и похоронить мертвых.
Утром послали вперед разведку, которая не обнаружила ничего подозрительного, и через несколько часов, кое-как расчистив завалы, войско двинулось в путь.
Мансур читал, что камни столкнули люди. Прежде Бог не подавал армии знаков поворачивать назад, ибо война священна, и она зовет только вперед. И не важно, если там, впереди, тебя ждет смерть, ведь воин рожден для того, чтобы воевать и умереть в сражении. Такие мысли ему внушали с детства, и он верил, как верил в то, что Аллах един и всесилен и что он даровал ему, Мансуру, единственное и самое прекрасное в мире счастье: знать, для чего ты живешь.
Мадина долго следила за османским войском. Она понимала, что оно движется к родному аулу, и изнывала от тревоги. Девушка догадалась, что ночью мужчины столкнули с гор камни, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы заставить турок повернуть назад. Как бы она хотела быть рядом с Айтеком, отцом, братьями и другими мужчинами аула! Но Мадина знала, что сейчас мирные горцы превратились в воинов, а война – не женское дело, и ей среди них не место.
Османам всего-то и стоило, что пройти через гигантскую теснину, где слева и справа высились отвесные скалы, отшлифованные ветрами. Конец этого исполинского коридора оказался настолько узким, что по нему можно было пройти, лишь ступая след в след друг за другом, да и то почти касаясь холодного камня, – по нависающей над неширокой, но бурной рекой тропе.
Сразу за тесниной начинался ее родной аул, затем шли другие селения.
Мадина не сомневалась, что мужчины аула встретят турок в конце коридора. У ее отца, братьев и еще некоторых горцев имелись массивные кремневые ружья, остальные были вооружены шашками и кинжалами. Что может им помочь? Прежде всего, вера в справедливость Бога и осознание того, что за их спиной – маленькая родина, все то, чем жили многие поколения предков.
Мадина присела на камень. Понимая, что нужно поддерживать силы, она развязала узелок, чтобы поесть. От лепешек чуть пахло дымом, и девушка с тоской подумала о доме и о своих родных.
Мадина решила вернуться к аулу. Она сама не заметила, как далеко забрела. Обратный путь мог занять больше суток, тем более идти придется лишь днем: ночью по горам способен путешествовать только безумец!
Горная местность была налита тишиной, камни нагрелись от солнца, которое казалось очень большим и очень близким. Порой Мадине чудилось, будто все, что произошло недавно, это лишь сон. Она просто ходила в горы собирать целебные травы, а теперь возвращается обратно. Дома ее встретят мать и Асият, потом вернутся с охоты отец и братья, и продолжится привычная жизнь. А вскоре она выйдет замуж.
И тут Мадина похолодела. Она вдруг подумала, что ничего этого не будет. Мужчины аула против турок – что трава против ветра, тогда как османы – словно туча ворон над телом измученного животного: они захватят аул и уничтожат все, что захотят уничтожить. В том числе ее будущее, ее счастье.
В полдень следующего дня девушка подошла к аулу. Она стояла на высоте и пыталась понять, что творится внизу. Вчера вечером она слышала крики и выстрелы – их доносило эхо, но Мадина не знала, чем закончился бой.
На свой страх и риск она спустилась ниже и увидела родную усадьбу. Пустой двор, вокруг ни души. Аул был виден плохо, но девушке чудилось, будто она слышит непривычный шум, крики…
Мадина сошла по крутой тропе и заглянула в ворота. На мгновение отшатнулась, увидев на земле следы крови, а после вихрем ворвалась в дом. Никого! Все перевернуто вверх дном, сундуки открыты, на полу валяются какие-то тряпки.
Девушка побежала в Кунацкую. Со стен исчезли украшенные серебром кинжалы и драгоценные шашки, гордость отца, – их лезвием можно было разрубить подброшенный в воздух платок. Кто-то увел лошадей и скот, забрал запасы продуктов. Мадина поняла, что произошло непоправимое. В родной сакле побывали враги, они убили или взяли в плен ее родных и ограбили усадьбу.
Забыв об осторожности, она бросилась в аул и в первом же проулке столкнулась со старой Гюльджан. Эта женщина жила совершенно одна, в горной хижине, и приходила в аул только тогда, когда кто-то тяжело заболевал. Селяне часто сами ходили к ней за амулетами, целебными мазями и отварами, а иногда просили ее истолковать какой-либо сон. Говорили, будто старая знахарка умеет творить чудеса и способна излечивать самые страшные болезни, переломы и раны.
Ходили слухи, что судьба Гюльджан сложилась подобным образом из-за одной трагической истории. Много лет назад, когда она была девушкой, ее полюбили два молодых горца. Они вступили в поединок, и оба погибли, сражаясь за любовь прекрасной черкешенки. После этого она так и не вышла замуж и уединилась в горах.
Увидев Мадину, Гюльджан испуганно замахала руками.
– Откуда ты взялась?! Уходи! Беги в горы! Там твои родные!
Сердце девушки подпрыгнуло от радости.
– Я видела Хафизу и Асият – они взбирались по склону, – продолжила старуха. – Кажется, турки их не догнали. Но они побывали в вашей усадьбе. Убили слуг и Керима.
Мадина вскрикнула и закрыла рот рукой. Из глаз хлынули слезы.
Гюльджан покачала головой и сурово произнесла:
– Не плачь. Это всего лишь первая потеря. Их будет много. Никогда не знаешь, кого и что придется оплакивать в жизни!
– А где мой отец, другие братья и… жених?
– Мужчины пытались преградить путь в аул, они сражались не на жизнь, а на смерть, но враги все равно вошли в Фахам. Говорят, среди наших много убитых. Кто-то сумел укрыться в горах. – Старуха покачала головой. – Земля полита кровью, будто дождем, и вода в реке стала алой, как пламя!
– А что в ауле? – с трудом справившись с собой, спросила Мадина.
– Османы бросились грабить дома, но много ли возьмешь с наших людей! Говорят, им приказано не трогать женщин – все-таки мы люди одной веры! – но вряд ли этих волков так просто остановить. А потому не вздумай показываться им на глаза. Ты слишком красива! Иди обратно в горы, попытайся найти своих. Османы не останутся тут навсегда, пойдут дальше, и тогда ты вернешься снова.
Девушка поблагодарила Гюльджан и поспешила наверх, туда, где небо будто ощерилось огромными острыми зубами. Как жаль, что ни горы, ни камни, ни небо, ни солнце не способны помочь жителям аула в их беде! И как же плохо, что могущество и сила порой бывают так далеки от справедливости!
В горах существовали свои, незаметные, тайные, неведомые чужестранцам пути и укрытия. Через некоторое время Мадина нашла заросшую густой травой небольшую лощину. Здесь обычно встречались охотники, когда возвращались домой с добычей.
Девушка не ошиблась. Вскоре она увидела братьев и других мужчин аула. Всего их было человек двадцать, не больше. Значит, остальные погибли? Мадина не заметила среди усталых измученных воинов ни отца, ни Айтека.
– Мадина! – Один из братьев, Азиз, узнал девушку и помахал рукой. – Иди сюда!
Она подбежала, и молодой человек обнял ее за плечи.
– Откуда ты?
– Я скрывалась в горах, потом побывала в ауле. Мужчины принялись расспрашивать о том, что происходит в селении. Мадина рассказала то, что узнала от Гюльджан.
– Надеюсь, маме и Асият удалось укрыться. Но Керима… Керима убили. Усадьбу ограбили. Гюльджан сказала, что османы заняли весь аул и туда нельзя возвращаться, – тяжело вздохнув, произнесла она.
Азиз резко рубанул рукой воздух и горестно покачал головой.
– Нужно сообщить отцу.
– Он здесь?!
– Да. Он ранен. Пойдем.
Ливан лежал на овчине и тяжело дышал. Когда он увидел Мадину, его лицо просветлело.
– Хвала Аллаху! Ты жива и невредима! Успела убежать?
– Айтек велел мне идти в горы прежде, чем османы успеют подойти к аулу. Как вы, отец?
Он сурово кивнул.
– Думаю, все обойдется. Лучше расскажи, что ты знаешь. Девушка присела рядом и повторила то, что говорила Азизу и другим мужчинам. Она увидела, как дрогнуло лицо отца, когда он услышал о гибели Керима. Ливан стиснул зубы и помотал головой.
– Что делать, отец? – В отчаянии прошептала Мадина.
– Мы не можем их остановить. Мужчины других аулов – тоже. Турки хорошо вооружены, и их очень много! Впервые в жизни я ощущаю бессилие, – помолчав, промолвил Ливан.
– Остается ждать? – Тихо спросил Азиз, и отец сурово ответил:
– Да.
– Где Айтек? – Робко осведомилась Мадина. Сердце девушки замерло. Ей казалось, оно никогда не забьется.
– Айтек… Не знаю, дочка. Боюсь, с ним случилось самое страшное, – глухо произнес Ливан. Но его глаза тут же загорелись неистовым огнем, и он добавил: – Впрочем, нет, умереть в бою за свою землю – далеко не худшая судьба для мужчины!
По телу Мадины прокатилась волна мелкой дрожи. Сердце билось часто, сильно и больно. Но слез не было. Может, потому что горе было слишком внезапным, невыносимым? Или потому что она… не поверила?
– Вы видели его… мертвым, отец? – собравшись с силами, спросила девушка.
Ливан начал говорить, осторожно подбирая слова:
– Айтек был очень смел, до безрассудства, он кидался на врагов, как дикий зверь, и один убил, наверное, пятерых. Мы все бились, словно одержимые, но… янычар было слишком много! Они шли на нас тучей, стеной! Я видел, как твоего жениха ранили саблей, и проклятый осман столкнул его в реку. Я не мог помочь, я сражался, меня окружали враги. Потом нам пришлось отступить…
Мадина понимала, о чем говорит отец. Само по себе падение в реку, в бурлящий поток, на острые камни грозило гибелью.
Внезапно девушка выпрямилась во весь рост и произнесла срывающимся голосом:
– Я… я буду искать его, отец, буду искать, пока не найду!
– Нет, Мадина, – твердо сказал Ливан, – ты останешься с нами. Я не могу отпустить тебя одну кругом враги. Уж если мы не рискуем трогаться с места… Не теряй голову. Надо немного подождать. Пройдет время, и мы все узнаем.
«Как можно ждать, когда Айтек, скорее всего, умирает, – беспомощный и покинутый всеми!» – хотела возразить девушка и вдруг прочитала в глазах отца его мысли. Ливан не верил в то, что Айтек жив. Он считал его мертвым и хотел смягчить ее горе, сделать так, чтобы она постепенно свыклась с неизбежным и осознала непоправимое.
– Я пойду, пойду! – Закричала она, цепляясь за остатки надежды и веру в справедливость судьбы.
Хлынули слезы – жгучие, бурные, неудержимые. Мадина, ослепленная горем и отчаянием, побежала прочь, не слушая окриков. Ее вели надежда и любовь.
Глава III
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага лично выехал на поиски укрывшегося в горах противника, взяв с собой довольно большой отряд из наиболее толковых и смелых воинов. Следовало преподать горцам хороший урок и обезопасить себя от повторного нападения.
Янычары молча двигались по узкому карнизу, время от времени, поглядывая то вверх, на зубчатую стену гор, то вниз, туда, где скалы отвесно уходили в бурную реку. Если сверху снова обрушатся камни, им несдобровать! Но вокруг было тихо и пусто; только птицы кружили в вышине, распластав легкие крылья. Дикая, величественная красота этих мест невольно завораживала взор, заставляла забыть обо всем на свете!
Мансур не привык любоваться красотами природы. Его лицо было сосредоточенно; готовый к любым неожиданностям, он внимательно осматривался по сторонам. Молодой воин уже понял, что здешний народ не склонен к покорности. Пожалуй, еще нигде он не сталкивался со столь бешеным проявлением ненависти и гордости! Когда янычары вошли в аул, глаза горянок сверкали огнем, их лица были каменно суровы, и любое слово звучало как проклятие. Даже древние' старики и малые дети смотрели так, будто вот-вот выхватят из-за пазухи кинжал!
Мысли о жителях селения отвлекли внимание Мансура, потому он не сразу заметил внезапно возникшую на повороте девичью фигурку. Увидев янычар, девушка на мгновение замерла, затем бросилась бежать. Она явно пришла не со стороны аула, должно быть, скрывалась в горах. Джахангир-ага дал команду, и его воины бросились ловить беглянку.
Девушка неслась по тропе, как ветер, рискуя сорваться в реку; ее длинные волосы развевались плащом, а ноги мелькали так быстро, что казалось, будто они не касаются земли. Возможно, ей удалось бы убежать, если бы она не споткнулась о камень и не упала.
Девушка не успела подняться; один из янычар по имени Илькер в несколько прыжков нагнал ее и навалился сверху, пытаясь скрутить беглянке руки. Мгновение спустя он обмяк и распластался на тропе с дико вытаращенными глазами.
Черкешенка повернулась: к преследователям. Мансур навсегда запомнил этот миг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Лицо Мансура не было смуглым от природы, но оно загорело и обветрилось в походах. Большие синие глаза, оттененные густыми ресницами и бровями, были бы очень красивы, если бы не застывшее в них выражение ледяной отрешенности. Он беспрекословно подчинялся воинской дисциплине, никогда не нарушал приказов. Его нельзя было обвинить в кровожадности – он не убивал стариков и детей, не насиловал женщин. Это был истинный воин, не задающий вопросов о том, какова природа отношений между Богом, человеком и миром, смело и без оглядки идущий вперед и не ищущий для себя иной доли.
– Говорят, здесь живет воинственный народ, – сказал Бекир. – Если так, нам придется нелегко – попробуй-ка, повоюй в незнакомых горах!
– Мы идем сражаться с иранцами, – заметил Ахмед. – Эти земли и без того наши. Да и что тут возьмешь? Посмотрите вокруг! Всюду лишь голый камень… Едва ли в таком месте живут богатые люди!
– Здесь есть то, что есть везде. Женщины… – вкрадчиво произнес Бекир. – Сам ага говорил о том, что горянки дивно хороши!
Янычары любили поговорить о женщинах – как о небесных девах, так и о земных красавицах. Согласно закону они не имели права жениться, хотя высшие чины, как правило, содержали наложниц и имели детей. Остальные довольствовались случайными связями и нередко брали женщин силой.
Мансур не принимал участия в беседе. Однажды, в Венгрии, он решил последовать примеру товарищей: поймал на улице красивую девушку, приволок в пустой дом и бросил на кровать. Мансур был много сильнее и без труда справился бы с ней, но его остановил ее взгляд, полный такого отчаяния и страха, какие невозможно выразить словами. Заглянув в глаза несчастной пленницы, Мансур подумал о том, что на его душу ляжет несмываемая печать угрызений совести. Он разжал руки и отпустил девушку. Позже, в Стамбуле, вездесущий Бекир показал Мансуру дом молодой христианки, с которой можно легко сговориться за пару десятков акче.
И хотя в тот раз все происходило по обоюдному согласию, и молодой воин заплатил даже больше обычного, девушка, проведя с Мансуром несколько ночей, попросила его больше не приходить в ее дом. В мрачной молчаливости юноши ей чудилось что-то пугающее и безжалостное. А Мансур решил, что он просто не нравится женщинам, и потому старался не думать о них, а свои юношеские силы и пыл расходовал в военных упражнениях, походах и битвах.
Вдоволь насытившись, наговорившись о женщинах, янычары принялись устраиваться на ночлег, предварительно решив, кто и когда будет стоять в карауле. Ночи в горах были холодными, и воины завернулись в овчины.
Мансур долго не мог заснуть; ему казалось, будто он заперт в огромном подземелье, из которого нет выхода. Монотонно шумела река, изредка с высоты срывался камень. В этой горной стране малейший звук рождал раскатистое эхо; даже хлопанье птичьих крыльев звучало угрожающе и зловеще. За время путешествия по горам они не встретили ни одного человека, что было довольно странно. Казалось, люди затаились и украдкой наблюдают за ними.
Едва Мансур начал погружаться в сон, как вдруг что-то дрогнуло, загрохотало, обрушилось сокрушительным потоком! Воины повскакивали, похватали оружие и зажгли факелы. Они метались, не зная, что делать, где искать невидимого врага. С гор слетела лавина камней, преградив дальнейший путь; часть лагеря оказалась погребенной под валунами – несколько десятков человек погибло, многие были ранены.
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага немедленно собрал совет. Воины гадали, что это – деяния Бога, природы или злой человеческий умысел, – и решали, как быть дальше. В конце концов, приняли решение подождать до утра, а пока позаботиться о раненых и похоронить мертвых.
Утром послали вперед разведку, которая не обнаружила ничего подозрительного, и через несколько часов, кое-как расчистив завалы, войско двинулось в путь.
Мансур читал, что камни столкнули люди. Прежде Бог не подавал армии знаков поворачивать назад, ибо война священна, и она зовет только вперед. И не важно, если там, впереди, тебя ждет смерть, ведь воин рожден для того, чтобы воевать и умереть в сражении. Такие мысли ему внушали с детства, и он верил, как верил в то, что Аллах един и всесилен и что он даровал ему, Мансуру, единственное и самое прекрасное в мире счастье: знать, для чего ты живешь.
Мадина долго следила за османским войском. Она понимала, что оно движется к родному аулу, и изнывала от тревоги. Девушка догадалась, что ночью мужчины столкнули с гор камни, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы заставить турок повернуть назад. Как бы она хотела быть рядом с Айтеком, отцом, братьями и другими мужчинами аула! Но Мадина знала, что сейчас мирные горцы превратились в воинов, а война – не женское дело, и ей среди них не место.
Османам всего-то и стоило, что пройти через гигантскую теснину, где слева и справа высились отвесные скалы, отшлифованные ветрами. Конец этого исполинского коридора оказался настолько узким, что по нему можно было пройти, лишь ступая след в след друг за другом, да и то почти касаясь холодного камня, – по нависающей над неширокой, но бурной рекой тропе.
Сразу за тесниной начинался ее родной аул, затем шли другие селения.
Мадина не сомневалась, что мужчины аула встретят турок в конце коридора. У ее отца, братьев и еще некоторых горцев имелись массивные кремневые ружья, остальные были вооружены шашками и кинжалами. Что может им помочь? Прежде всего, вера в справедливость Бога и осознание того, что за их спиной – маленькая родина, все то, чем жили многие поколения предков.
Мадина присела на камень. Понимая, что нужно поддерживать силы, она развязала узелок, чтобы поесть. От лепешек чуть пахло дымом, и девушка с тоской подумала о доме и о своих родных.
Мадина решила вернуться к аулу. Она сама не заметила, как далеко забрела. Обратный путь мог занять больше суток, тем более идти придется лишь днем: ночью по горам способен путешествовать только безумец!
Горная местность была налита тишиной, камни нагрелись от солнца, которое казалось очень большим и очень близким. Порой Мадине чудилось, будто все, что произошло недавно, это лишь сон. Она просто ходила в горы собирать целебные травы, а теперь возвращается обратно. Дома ее встретят мать и Асият, потом вернутся с охоты отец и братья, и продолжится привычная жизнь. А вскоре она выйдет замуж.
И тут Мадина похолодела. Она вдруг подумала, что ничего этого не будет. Мужчины аула против турок – что трава против ветра, тогда как османы – словно туча ворон над телом измученного животного: они захватят аул и уничтожат все, что захотят уничтожить. В том числе ее будущее, ее счастье.
В полдень следующего дня девушка подошла к аулу. Она стояла на высоте и пыталась понять, что творится внизу. Вчера вечером она слышала крики и выстрелы – их доносило эхо, но Мадина не знала, чем закончился бой.
На свой страх и риск она спустилась ниже и увидела родную усадьбу. Пустой двор, вокруг ни души. Аул был виден плохо, но девушке чудилось, будто она слышит непривычный шум, крики…
Мадина сошла по крутой тропе и заглянула в ворота. На мгновение отшатнулась, увидев на земле следы крови, а после вихрем ворвалась в дом. Никого! Все перевернуто вверх дном, сундуки открыты, на полу валяются какие-то тряпки.
Девушка побежала в Кунацкую. Со стен исчезли украшенные серебром кинжалы и драгоценные шашки, гордость отца, – их лезвием можно было разрубить подброшенный в воздух платок. Кто-то увел лошадей и скот, забрал запасы продуктов. Мадина поняла, что произошло непоправимое. В родной сакле побывали враги, они убили или взяли в плен ее родных и ограбили усадьбу.
Забыв об осторожности, она бросилась в аул и в первом же проулке столкнулась со старой Гюльджан. Эта женщина жила совершенно одна, в горной хижине, и приходила в аул только тогда, когда кто-то тяжело заболевал. Селяне часто сами ходили к ней за амулетами, целебными мазями и отварами, а иногда просили ее истолковать какой-либо сон. Говорили, будто старая знахарка умеет творить чудеса и способна излечивать самые страшные болезни, переломы и раны.
Ходили слухи, что судьба Гюльджан сложилась подобным образом из-за одной трагической истории. Много лет назад, когда она была девушкой, ее полюбили два молодых горца. Они вступили в поединок, и оба погибли, сражаясь за любовь прекрасной черкешенки. После этого она так и не вышла замуж и уединилась в горах.
Увидев Мадину, Гюльджан испуганно замахала руками.
– Откуда ты взялась?! Уходи! Беги в горы! Там твои родные!
Сердце девушки подпрыгнуло от радости.
– Я видела Хафизу и Асият – они взбирались по склону, – продолжила старуха. – Кажется, турки их не догнали. Но они побывали в вашей усадьбе. Убили слуг и Керима.
Мадина вскрикнула и закрыла рот рукой. Из глаз хлынули слезы.
Гюльджан покачала головой и сурово произнесла:
– Не плачь. Это всего лишь первая потеря. Их будет много. Никогда не знаешь, кого и что придется оплакивать в жизни!
– А где мой отец, другие братья и… жених?
– Мужчины пытались преградить путь в аул, они сражались не на жизнь, а на смерть, но враги все равно вошли в Фахам. Говорят, среди наших много убитых. Кто-то сумел укрыться в горах. – Старуха покачала головой. – Земля полита кровью, будто дождем, и вода в реке стала алой, как пламя!
– А что в ауле? – с трудом справившись с собой, спросила Мадина.
– Османы бросились грабить дома, но много ли возьмешь с наших людей! Говорят, им приказано не трогать женщин – все-таки мы люди одной веры! – но вряд ли этих волков так просто остановить. А потому не вздумай показываться им на глаза. Ты слишком красива! Иди обратно в горы, попытайся найти своих. Османы не останутся тут навсегда, пойдут дальше, и тогда ты вернешься снова.
Девушка поблагодарила Гюльджан и поспешила наверх, туда, где небо будто ощерилось огромными острыми зубами. Как жаль, что ни горы, ни камни, ни небо, ни солнце не способны помочь жителям аула в их беде! И как же плохо, что могущество и сила порой бывают так далеки от справедливости!
В горах существовали свои, незаметные, тайные, неведомые чужестранцам пути и укрытия. Через некоторое время Мадина нашла заросшую густой травой небольшую лощину. Здесь обычно встречались охотники, когда возвращались домой с добычей.
Девушка не ошиблась. Вскоре она увидела братьев и других мужчин аула. Всего их было человек двадцать, не больше. Значит, остальные погибли? Мадина не заметила среди усталых измученных воинов ни отца, ни Айтека.
– Мадина! – Один из братьев, Азиз, узнал девушку и помахал рукой. – Иди сюда!
Она подбежала, и молодой человек обнял ее за плечи.
– Откуда ты?
– Я скрывалась в горах, потом побывала в ауле. Мужчины принялись расспрашивать о том, что происходит в селении. Мадина рассказала то, что узнала от Гюльджан.
– Надеюсь, маме и Асият удалось укрыться. Но Керима… Керима убили. Усадьбу ограбили. Гюльджан сказала, что османы заняли весь аул и туда нельзя возвращаться, – тяжело вздохнув, произнесла она.
Азиз резко рубанул рукой воздух и горестно покачал головой.
– Нужно сообщить отцу.
– Он здесь?!
– Да. Он ранен. Пойдем.
Ливан лежал на овчине и тяжело дышал. Когда он увидел Мадину, его лицо просветлело.
– Хвала Аллаху! Ты жива и невредима! Успела убежать?
– Айтек велел мне идти в горы прежде, чем османы успеют подойти к аулу. Как вы, отец?
Он сурово кивнул.
– Думаю, все обойдется. Лучше расскажи, что ты знаешь. Девушка присела рядом и повторила то, что говорила Азизу и другим мужчинам. Она увидела, как дрогнуло лицо отца, когда он услышал о гибели Керима. Ливан стиснул зубы и помотал головой.
– Что делать, отец? – В отчаянии прошептала Мадина.
– Мы не можем их остановить. Мужчины других аулов – тоже. Турки хорошо вооружены, и их очень много! Впервые в жизни я ощущаю бессилие, – помолчав, промолвил Ливан.
– Остается ждать? – Тихо спросил Азиз, и отец сурово ответил:
– Да.
– Где Айтек? – Робко осведомилась Мадина. Сердце девушки замерло. Ей казалось, оно никогда не забьется.
– Айтек… Не знаю, дочка. Боюсь, с ним случилось самое страшное, – глухо произнес Ливан. Но его глаза тут же загорелись неистовым огнем, и он добавил: – Впрочем, нет, умереть в бою за свою землю – далеко не худшая судьба для мужчины!
По телу Мадины прокатилась волна мелкой дрожи. Сердце билось часто, сильно и больно. Но слез не было. Может, потому что горе было слишком внезапным, невыносимым? Или потому что она… не поверила?
– Вы видели его… мертвым, отец? – собравшись с силами, спросила девушка.
Ливан начал говорить, осторожно подбирая слова:
– Айтек был очень смел, до безрассудства, он кидался на врагов, как дикий зверь, и один убил, наверное, пятерых. Мы все бились, словно одержимые, но… янычар было слишком много! Они шли на нас тучей, стеной! Я видел, как твоего жениха ранили саблей, и проклятый осман столкнул его в реку. Я не мог помочь, я сражался, меня окружали враги. Потом нам пришлось отступить…
Мадина понимала, о чем говорит отец. Само по себе падение в реку, в бурлящий поток, на острые камни грозило гибелью.
Внезапно девушка выпрямилась во весь рост и произнесла срывающимся голосом:
– Я… я буду искать его, отец, буду искать, пока не найду!
– Нет, Мадина, – твердо сказал Ливан, – ты останешься с нами. Я не могу отпустить тебя одну кругом враги. Уж если мы не рискуем трогаться с места… Не теряй голову. Надо немного подождать. Пройдет время, и мы все узнаем.
«Как можно ждать, когда Айтек, скорее всего, умирает, – беспомощный и покинутый всеми!» – хотела возразить девушка и вдруг прочитала в глазах отца его мысли. Ливан не верил в то, что Айтек жив. Он считал его мертвым и хотел смягчить ее горе, сделать так, чтобы она постепенно свыклась с неизбежным и осознала непоправимое.
– Я пойду, пойду! – Закричала она, цепляясь за остатки надежды и веру в справедливость судьбы.
Хлынули слезы – жгучие, бурные, неудержимые. Мадина, ослепленная горем и отчаянием, побежала прочь, не слушая окриков. Ее вели надежда и любовь.
Глава III
Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага лично выехал на поиски укрывшегося в горах противника, взяв с собой довольно большой отряд из наиболее толковых и смелых воинов. Следовало преподать горцам хороший урок и обезопасить себя от повторного нападения.
Янычары молча двигались по узкому карнизу, время от времени, поглядывая то вверх, на зубчатую стену гор, то вниз, туда, где скалы отвесно уходили в бурную реку. Если сверху снова обрушатся камни, им несдобровать! Но вокруг было тихо и пусто; только птицы кружили в вышине, распластав легкие крылья. Дикая, величественная красота этих мест невольно завораживала взор, заставляла забыть обо всем на свете!
Мансур не привык любоваться красотами природы. Его лицо было сосредоточенно; готовый к любым неожиданностям, он внимательно осматривался по сторонам. Молодой воин уже понял, что здешний народ не склонен к покорности. Пожалуй, еще нигде он не сталкивался со столь бешеным проявлением ненависти и гордости! Когда янычары вошли в аул, глаза горянок сверкали огнем, их лица были каменно суровы, и любое слово звучало как проклятие. Даже древние' старики и малые дети смотрели так, будто вот-вот выхватят из-за пазухи кинжал!
Мысли о жителях селения отвлекли внимание Мансура, потому он не сразу заметил внезапно возникшую на повороте девичью фигурку. Увидев янычар, девушка на мгновение замерла, затем бросилась бежать. Она явно пришла не со стороны аула, должно быть, скрывалась в горах. Джахангир-ага дал команду, и его воины бросились ловить беглянку.
Девушка неслась по тропе, как ветер, рискуя сорваться в реку; ее длинные волосы развевались плащом, а ноги мелькали так быстро, что казалось, будто они не касаются земли. Возможно, ей удалось бы убежать, если бы она не споткнулась о камень и не упала.
Девушка не успела подняться; один из янычар по имени Илькер в несколько прыжков нагнал ее и навалился сверху, пытаясь скрутить беглянке руки. Мгновение спустя он обмяк и распластался на тропе с дико вытаращенными глазами.
Черкешенка повернулась: к преследователям. Мансур навсегда запомнил этот миг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24