А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


А Элиана в свою очередь думала о том, что в этом человеке неприятным образом сочетаются душевный холод и страстная мужская сила. Она не надеялась, что им удастся о чем-то договориться, потому что, общаясь с такими людьми, обычно не можешь проникнуть за ту непонятную невидимую стену, которую природа воздвигла между их мозгом, сердцем, душой и окружающим миром, преграду, которая не дает им возвыситься до понимания других человеческих существ.
Внезапно Элиана осознала, что так сближало ее с Бернаром: они были равны. Разговаривая с ним, она не опускалась и не поднималась до его уровня – в этом не было никакой нужды. С ним она всегда могла оставаться самой собой.
Для нее не имели значения политические убеждения Армана – она сказала правду. В те времена в каждом салоне, на любой площади, где угодно, можно было услышать самые разные мнения и о роялистах, и о бонапартистах, и о якобинцах, и зачастую у простых людей от обилия противоречивых сведений кружилась голова. И Элиана придумала для себя два правила: первое – никогда не впадать в крайности, а второе – главным мерилом всего, что происходит в жизни, считать справедливость и человечность. Бернар был прав, когда говорил, что всегда нужно искать «золотую середину».
Именно эта «золотая середина» нашла свое отражение в знаменитом «Кодексе Наполеона», документе, пережившем не только свою эпоху, но и множество последующих: «Французы равны перед законом независимо от своего социального положения. Свобода личности гарантирована всем. Свобода прессы закрепляется как право. Все виды собственности неприкосновенны». И так далее и так далее.
– Что вам от меня нужно? – спросила Элиана Армана. Он натянуто улыбнулся.
– А вы не догадываетесь? Несколько лет я ходил вокруг да около вас и – безрезультатно. У меня было много женщин, но ни одну я не желал так сильно, как вас!
– Вы забываетесь! – возмущенно прошептала Элиана, но Арман остановил ее жестом.
– Спокойно! Дайте сказать. Так вот, я всегда желал обладать вами, я хочу этого и сейчас. Мне прекрасно известно, что значит для вас Максимилиан. Будьте моей, и, клянусь, он получит свободу.
Гневный взгляд Элианы был устремлен мимо Армана. Ее лицо пылало румянцем и губы дрожали.
– Вы сами не понимаете, что говорите!
– Почему же? Отлично понимаю.
– Вы лжете, у вас не хватит духу совершить хладнокровное убийство.
Арман прищурил глаза.
– Вот увидите, что не лгу. Это, по вашему выражению, хладнокровное убийство совершу не я, а мои люди. Им не привыкать.
– Зачем вы мучаете Софи? – сказала Элиана. – Вы же видите, в каком она положении.
– Мне нет никакого дела до Софи. Я не собираюсь ее трогать. Мы ведем речь о Максимилиане.
– Но она переживает за него.
– В таком случае вы заодно поможете и ей.
Элиана чувствовала, что на нее надвигается какая-то темная сила. Но жизнь закалила ее и приучила не терять надежду.
– Послушайте, – произнесла она, вскинув голову и пристально глядя ему в глаза, – но если вы убьете Максимилиана, вам придется убить и нас с Софи.
На лице Армана появилась фальшивая, словно бы наклеенная улыбка, тогда как взгляд его темных глаз прожигал собеседницу насквозь.
– Зачем, мадемуазель Элиана? Как свидетели вы не опасны. Вы с Софи обе горожанки и не сумеете указать дорогу. Все знают, что в лесу скрываются шуаны, – попробуй их найди!
– Что ж, в таком случае у меня может быть только один ответ – «нет». Я замужем и дорожу своей честью.
– Больше, чем жизнью Максимилиана?
Она немного помедлила.
– Возможно. К тому же я надеюсь, что вы одумаетесь.
– А я в свою очередь уверен в вашем благоразумии. У вас есть время до вечера.
Элиана повернулась и вышла из комнаты. Когда-то ее преследовали якобинцы, теперь она попала в руки шуанов. Как странно и нелепо! Почему женственность, добродетель, красота столь беззащитны перед грубой силой?
Она вернулась в гостиную, где сидели Максимилиан и Софи. Они вполголоса беседовали.
– Не надо было ехать, – говорил Максимилиан, – нужно было подумать о себе.
– Я думала, – упрямо отвечала Софи, – потому и отправилась в путь. Я не могла оставаться одна в этом огромном доме. Я хочу быть с вами везде и всюду. Особенно сейчас.
Максимилиан искоса взглянул на Элиану, но ничего не сказал.
Женщина отвернулась к окну. В этот миг она мысленно поклялась в том, что никогда и ни за что не изменит решение.
ГЛАВА VIII
Бернар Флери ехал верхом во главе небольшого отряда вдоль берега, окаймлявшего пролив Ла-Манш. Его одежда, казалось, задубела от соли, в блестящих, черных как смоль волосах, точно крохотные звездочки, сверкали мелкие капли влаги.
Он привычно оглядывал округлые линии бухты, неровные утесы, исчезающие на горизонте высокие холмы, постоянно меняющее свой облик небо. Многое в дикой природе напоминает явления человеческого мира! Вон те облака похожи на напудренные парики вельмож, а та ломаная линия скалы – на чей-то гордый профиль.
С морских просторов доносился гул, порожденный колебаниями огромных волн; над водою носились бакланы.
Здесь, на окраине лагеря, прибрежные камни окутывал мох, а сам берег зарос бурьяном, но чуть дальше громоздились склады и верфи – оттуда доносился крепкий запах смолы. В лагере сутками не прекращалась работа – сооружались арсеналы, укрепления, плотины…
Бернар любил море, в ненастье выглядевшее сумрачным, в ясные дни – лазурным; любил величавые пейзажи побережья, его печальное безлюдье, усыпляющее веяние могучего ветра. Он любил жизнь такой, какая она есть, какой была и… будет – возможно, еще нескоро, через много лет.
На дороге виднелось множество следов, один из которых напомнил Бернару след женской туфельки.
Он улыбнулся своим мыслям. Теперь недолго осталось ждать. Скоро он получит отпуск и поедет в Париж, к Элиане.
Элиана? Кто она для него? Верная и любящая жена, мать его детей. Вечно желанная женщина, в объятиях которой утоляешь свою страсть, и в то же время она – dea certe, как у Вергилия в «Энеиде»: возвышенное создание, прекрасная незнакомка, перед которой преклоняешь колена, припадая губами к краю ее одежды.
Что ж, как ни печально, но времена рыцарского отношения к женщине, похоже, канули в Лету. Военные, избалованные доступностью женщин, как в завоеванных странах, так и на родине, не утруждали себя галантным обхождением с прекрасным полом, в буржуазном же обществе на жен привыкли смотреть как на предмет собственности, а на любовниц – как на объект вожделения.
Вот почему Наполеон Бонапарт приветствовал возвращение в страну эмигрантов, приверженцев старомодного этикета. Он хотел положить конец вседозволенности, доставшейся в наследство от Директории, и резко выступал против разводов и незаконного любовного сожительства.
Бернар никогда не кичился своим происхождением, несмотря на то, что с одной стороны являлся отпрыском старинного флорентийского рода, а с другой – представителем не менее знатной французской семьи. Иногда он в шутку называл себя потомком корсиканских разбойников, кондотьеров.
Но почтительное, благоговейное отношение к женщине, стремление защищать и оберегать ее от ударов судьбы было унаследовано им от благородных предков, благородных не обязательно в буквальном смысле слова, ибо он понимал: превыше благородства крови всегда стояло и будет стоять благородство души.
Все эти годы Бернар носил в своем сердце, как незаживающую рану, воспоминание о трагической гибели матери и троих юных сестер. Именно потому он с такой любовью относился к маленькой Адели, которую уже привык считать своей дочерью.
Он никогда не спрашивал Элиану об отце ее второго ребенка. Бернар знал, что этот мужчина был в ее жизни еще до Революции, а потом – после их разлуки, но не задавался вопросом, насколько сильно Элиана его любила, значит ли он что-нибудь для нее до сих пор.
Как человек военный, он приучил себя не терзаться лишними сомнениями и твердо усвоил науку жизни: рано или поздно судьба расставит все по своим местам.
Вскоре возглавляемый Бернаром отряд достиг бревенчатого строения на другом конце лагеря, где располагался его корпус.
Отдав приказания подчиненным, Бернар спешился и прошел в помещение, где обычно собирались офицеры. Он застал там шестерых сослуживцев, рассевшихся вокруг большого стола. В ожидании ужина офицеры, развалившись на стульях, курили, потягивали вино, перебрасывались шутками. По-видимому, они только что сдали смену и были настроены как следует отдохнуть.
Их компанию разделяли три девушки, довольно привлекательные особы, на вид полугорожанки-полукрестьяночки; все трое – в пестрых поплиновых платьях и цветных чулках. Они с притворной застенчивостью хихикали, когда кто-либо из мужчин притягивал их к себе на колени или пытался обнять за талию.
Бернар вошел в комнату как раз в тот момент, когда один из офицеров, хитровато подмигивая, сказал другому:
– Эти прелестные птички послужат нам славным десертом!
Бернар нахмурился.
– В чем дело? – сухо произнес он. – Что это за женщины?
– Это наши маленькие подружки, – с развязной улыбкой промолвил один из присутствующих, капитан Жозеф Бастье, на что Бернар беспрекословным тоном отвечал:
– Немедленно отправьте их назад. Здесь вам не бордель.
– Но и не монастырь, – заметил Бастье. – Вы и сами-то не очень похожи на монаха, Флери. Сегодня начальства не будет, и мы имеем право развлечься. Что тут плохого? Может, вам завидно? Если хотите, я уступлю вам любую из этих девчонок по вашему выбору.
– Нет, не хочу. А плохо то, что вы подаете дурной пример солдатам. Много вы сможете требовать от них, если сами нарушаете дисциплину? Каждый день вино и женщины – в других корпусах я этого не видел. Вы здесь слитком хорошо устроились!
Жозеф Бастье скривил губы.
– Противно слушать вас, Флери! Вам бы проповеди в церкви читать! Вы, кажется, участвовали в нескольких боевых походах? Мне жаль ваших солдат! Вы их, должно быть, на веревке водили!
– Они имели не меньше свободы, чем все остальные. Единственное, чего я не допускал, так это насилия. Но здесь, я повторяю, другой случай. Получите отпуск – и делайте, что хотите. А сейчас вы на службе. В общем, как вам угодно, но если это не прекратится, завтра же мой рапорт ляжет на стол командования.
В комнате поднялся глухой ропот.
– Не очень-то красиво выдавать своих! – выкрикнул кто-то. Бернар обвел присутствующих твердым взглядом.
– Бог свидетель, я никогда не выдавал своих. Но это не значит, что я должен позволять вам выходить за рамки дозволенного!
– Послушайте, не надо ссориться! – примирительно произнес молодой привлекательный офицер по фамилии Гайар. – Садитесь, Бернар, поужинайте с нами. Сейчас уже поздно, а утром мы отправим девушек назад. Даю слово, больше это не повторится.
Атмосфера немного разрядилась. Бернар присел к столу, вскоре подали ужин, и беседа мало-помалу вошла в спокойное русло.
Бернар понимал своих сослуживцев. Работать приходилось много, отдых почти полностью уходил на сон, о развлечениях не было и речи. Генералы и прочие высшие чины зачастую держали при себе любовниц и даже жен, но остальные не могли себе этого позволить. Вечер в обществе хорошеньких женщин хоть как-то скрашивал их жизнь. Но в то же время Бернар не собирался допускать, чтобы кто-либо злоупотреблял его терпением.
– Наверное, дома у вас прелестная жена и куча милых детишек, Флери? – спросил Жозеф Бастье. – Этакая семейная идиллия! Неужели вы никогда не изменяли своей супруге?
– Я не намерен обсуждать с вами свою личную жизнь, – сказал Бернар.
Бастье усмехнулся.
– Что ж, простите! Ценю вашу деликатность. Не исключено, что вы и в самом деле сущий праведник. И приказа, по-видимому, никогда не решитесь нарушить?
– Вы же знаете: на войне все возможно.
В это время в комнату вошел еще один офицер.
– Приветствую всех! – жизнерадостно произнес он, снимая головной убор.
– Здравствуйте, Торель, – послышались голоса, – какие новости?
Тот махнул рукой.
– Ни дня без происшествий! Только что курьер доставил сообщение: отряд шуанов взял заложников. Требуют сделать обмен на тех, кого мы арестовали три дня назад.
– И что решили?
– Обменять. Этот пленник – важный государственный чиновник, кажется, из дипломатического корпуса. И с ним его жена. Обменяют без лишнего шума – и точка.
– Что, боятся скандала?
– А вы как думаете? В Париже шуаны, в лесу шуаны. Заговор зреет буквально под самым носом, и ничего нельзя сделать.
– Не знаю, как в Париже, а тут – попробуй их перелови! Не прочесывать же лес!
– Черт бы их побрал, этих штатских, – заявил Бастье, разливая вино. – Ездят туда-сюда по дорогам, надо и не надо! А что касается дипломатов – все они дармоеды, никакого от них толку! Знаю я их жизнь: приемы, переговоры, потом опять приемы, снова переговоры. Зарылись в бумажках! Взяточники несчастные! Подумаешь, важная персона – на шуанов его обменивай! Кто он такой?!
– Да вот она, депеша, – сказал Торель, – в ней указано имя: Максимилиан Монлозье де Месмей.
– Максимилиан де Месмей? – переспросил Виктор Гайар, заглядывая в бумагу. – Кажется, я немного знаком с этим человеком. Когда-то я бывал в салоне его любовницы. Честно признаться, я больше помню именно ее, а не его. Очень красивая блондинка с карими глазами. Знаете, есть такие женщины, созданные для радости, для любви! Не могу сказать точно, как ее звали, но лицо этой дамы так и стоит у меня перед глазами. На мой вкус, она была просто очаровательна! Вы не поверите, но от одного ее взгляда я чувствовал себя счастливым. Думаю я никогда ее не забуду.
– Ну, Виктор, вы настоящий романтик! – протянул кто-то. – Так жена этого человека и есть та дама?
– Нет, я слышал, он предпочел связи с нею выгодный брак. А она… Не знаю, где она теперь. Я ее больше не видел.
– Должно быть, греет чью-то постель, – лениво произнес Жозеф Бастье.
– Нет, она была не из продажных. Она любила этого человека, любила по-настоящему, так, как женщина способна любить только раз в жизни. Ведь все истинно прекрасные моменты судьбы неповторимы! Возможно, чисто внешне она и неплохо устроилась, но душа ее – я уверен, – пуста, а сердце полно тайной печали.
– Вы рассказали нам целый роман, Виктор, – заметил Антуан Торель. – Наверное, вы были влюблены в эту женщину?
– В нее кто угодно влюбился бы, – с улыбкой отвечал Гайар. Во время разговора сослуживцев Бернар Флери сидел молча, опустив голову, и поигрывал небольшим кухонным ножом. Он поставил его так, что острие вошло в щель между досками стола, и теперь, когда Бернар вдруг резко дернул за ручку, лезвие сломалось пополам.
– Что случилось? – сказал Антуан Торель, повернувшись на звук.
– Сломался, – задумчиво промолвил Виктор Гайар – Что ж, бывает, и сталь гнется.
Бернар ничего не ответил. Его мучили дурные предчувствия, и он не мог отмахнуться от них. Дело было не только в пресловутом корсиканском суеверии – Бернар привык доверять своему внутреннему голосу, который почти никогда не лгал.
И кому, как ни ему, человеку, побывавшему на трех войнах, было дано понять: один единственный момент божественного озарения стоит многих часов бесплодных раздумий, магическое предчувствие сердца всегда важнее любого, самого тонкого расчета, а сны способны поведать немало тайн, предостеречь и вдохновить, помочь постичь природу всех заветных желаний.
Элиана плохо помнила, как провела день. Она давно не ощущала такой тяжести в сердце. Тревога притупила все ее чувства, ей не хотелось ни есть, ни пить, ни спать.
Максимилиан и Софи были так же мрачны и молчаливы. Арман Бонклер после полудня спустился вниз и, к счастью, больше не появлялся.
Элиана ни о чем не думала, не терзалась никакими сомнениями, она просто ждала, сама не зная чего.
На Максимилиана она почти не смотрела, зато сделала попытку заговорить с Софи.
Элиана спросила, не слышала ли Софи что-либо о Шарлотте, и та ответила:
– Я вижусь с нею довольно часто. В последнее время ваша сестра очень сдружилась с моим дядей.
Элиана удивилась. Это не похоже на Шарлотту.
Женщина спросила себя, не намекает ли Софи на нечто большее, чем дружба, но тут же решительно отвергла эту мысль.
Сестры не виделись несколько лет. Элиана не держала зла на Шарлотту, просто интуиция подсказывала ей, что со встречей лучше повременить.
Больше им с Софи не о чем было разговаривать, и Элиана вернулась на свое место.
Все трое молчали до тех пор, пока Максимилиан не произнес:
– Послушайте, нам нужно обсудить, что делать.
Когда он это сказал, Элиана сразу поняла, что Максимилиану не доводилось попадать в подобные переделки. Не то чтобы он выглядел растерянным, нет, он казался вполне собранным, но явно не верил в серьезность происходящего.
– Бежать нам не удастся – Максимилиан бросил красноречивый взгляд на свою жену, а потом повернулся к Элиане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53