Итак, однажды Аманда встала пораньше, сосредоточенно думая о поставленной перед собой цели, завернула в узелок немного сладких лепешек, которые благодаря урокам Нинчич умела печь и они получались особенно вкусными. Она отправилась наводить мосты над пропастью между ней и родителями Чингу. Но с каждым шагом первоначальная решимость шла на убыль. Всплыли в памяти неподвижные лица надменных стариков, и это окончательно лишило ее отваги. Остаток пути Аманда проделала скорее из упрямства, нежели из храбрости. Она заставила себя внятно назваться у порога чужого вигвама и не сбежать в ожидании ответа. Наконец женский голос, лишенный малейших признаков радушия, позволил ей войти. Аманда шагнула внутрь, осмотрелась и с облегчением перевела дух: судя по всему, Лингу здесь не было. Встречаться сейчас сразу с обоими было бы свыше ее сил.
Нервно сглотнув, Аманда протянула Кахакетит сладкие лепешки, натянуто улыбнулась и попыталась выдавить из себя что-то вроде приветствия, однако под ледяным взглядом хозяйки вигвама слова почему-то застряли в горле. Аманда испуганно умолкла и уставилась на сидевшую перед ней суровую старуху, чьи морщины ясно говорили о долгой, нелегкой жизни, полной горя и невзгод. Возраст иссушил и без того миниатюрную фигуру, и теперь она казалась особенно хрупкой. Острыми чертами надменного лица она напоминала ястреба.
Густые седые волосы были стянуты на затылке полоской замши.
Аманда подумала, что Чингу, на ее счастье, был намного сильнее привязан к отцу, чем к матери. Старуха как будто прочла эту мысль: пронзительные черные глаза, так напоминавшие глаза Чингу, поймали на миг ее взгляд и полыхнули ненавистью.
Излучаемая Кахакетит неприязнь была столь сильна, что Аманда попятилась, как от удара. Но это только укрепило ее решимость, и мало-помалу она набралась духа, чтобы завести хоть какую-то беседу и тем положить начало более прочным отношениям.
— Ты наверняка уже знаешь, Кахакетит, что Чингу отправился с первым отрядом воинов на помощь французам. Мне кажется, что нам самое время помириться — ради его ребенка, который скоро появится на свет. Мне понятно, почему вас не обрадовало решение Чингу взять меня в жены. Я не стою такого прекрасного человека, как ваш сын. Для него гораздо лучше было бы жениться на чистокровной абнаки. Но увы, что сделано, то сделано. Его семя пустило росток, и скоро на свет появится живое доказательство нашего союза. Этот ребенок привяжет нас друг к другу еще крепче. И ради этого ребенка я решилась обратиться к вам со своей просьбой не лишать его счастливого детства и не ранить безвинное существо своей ненавистью. Только ради него я прошу у вас прощения и умоляю принять в свою семью.
Аманда наконец решилась поднять полный надежды взгляд на неподвижную старуху — и совсем упала духом. В темных, угольно-черных глазах полыхала все та же ненависть. Аманда совсем растерялась, когда Кахакетит внезапно прокаркала по-индейски:
— У меня был дурной сон.
Аманда ошалело захлопала ресницами, в замешательстве решив, что неправильно ее поняла. И тогда старуха, не меняя выражения на закаменевшем лице, перешла на английский:
— Я видела дурной сон в ту же ночь, как Чингу привел тебя в деревню. Мне снилось, что Чингу много лун бредет в одиночестве по пустынной и тяжкой дороге, пока на обочине не натыкается на тебя. Ты кажешься ему такой потерянной и несчастной, что он из жалости берет тебя с собой. И пока вы идете рядом, ты успеваешь набросить на него чары, от которых он перестает видеть других женщин. Теперь он видит только тебя и желает только тебя. Сгорая от любви, он ведет тебя на самую вершину огромной горы и строит для тебя просторный, красивый вигвам. В этом вигваме вы с ним живете много лун. И каждый день Чингу не ленится приносить к твоим ногам все новые и новые доказательства своей любви. Но вот однажды он приводит тебя на высокий обрыв и предлагает тебе владеть всем, что ты видишь оттуда, во имя своей безумной любви. Ты ласково улыбаешься, и сердце Чингу поет от счастья, но стоит ему отвернуться, как ты толкаешь его в спину и он разбивается насмерть об острые камни внизу!
Аманда невольно охнула и побелела как мел. Кахакетит не на шутку перепугала ее своим сном! Неуверенным, дрожащим голосом она попыталась возразить:
— Но, Кахакетит, это ведь только сон! Не думаешь же ты в самом деле, будто я собираюсь убить твоего сына! Он отец моего ребенка! Почему ты невзлюбила меня из-за какого-то сна?
Она еще не успела договорить, когда осознала, что тратит слова попусту, абнаки слыли крайне суеверным племенем и с величайшей серьезностью относились ко всякого рода предзнаменованиям. Кахакетит, не меняя выражения лица, заговорила голосом, полным ненависти к нежеланной невестке:
— Я видела этот сон не один раз, а много ночей подряд. Я посоветовалась с шаманом, и он сказал, что предчувствие мое верное. Ты станешь причиной скорой гибели моего сына! Я пыталась объяснить это сыну, но он не стал меня слушать.
— Так ты рассказала ему о своих снах?!
— Он не стал меня слушать! — Морщинистое лицо Кахасетит внезапно исказилось от гнева, и при виде этой жуткой маски Аманде пришлось схватиться за стенку, чтобы не упасть.
— Мой сын погибнет из-за того, что полюбил тебя, и я не хочу видеть тебя в своем вигваме!
Аманда совершенно опешила от столь незаслуженных обвинений, а разъяренная старуха вопила без конца:
— Вон отсюда! Вон!
Наконец, обливаясь слезами, Аманда быстро вышла из вигвама. В ушах ее еще долго стояли исступленные вопли Кахакетит. Она бежала, не разбирая дороги, пока не оказалась за пределами деревни, где свалилась на землю в приступе жестокой рвоты, случившейся из-за пережитого испуга.
Дни, оставшиеся до возвращения Чингу, были полны тревоги и ожиданий. Даже увещевания рассудительной Нинчич не помогали избавиться от страхов, порожденных якобы пророческим сном Кахакетит.
Здравый смысл подсказывал Аманде, что не следует поддаваться глупым страхам. Однако несмотря на все рассуждения о том, что дурные сны не стоит воспринимать всерьез, в глубине ее души копились тревога и неуверенность.
Тем сильнее была ее радость, когда через две недели возбужденная Чолентит влетела в вигвам, где Аманда с Нинчич только что начали готовить ужин, и закричала:
— Воины вернулись! Воины вернулись!
Аманда торопливо отставила плошку, в которой толкла пожаренные зерна кукурузы, и выскочила наружу как раз в тот момент, когда усталые воины входили в деревню. В воздухе раздавался уже знакомый ей жуткий воинственный клич.
— Они встретились с врагами и одержали победу! Смотри, сколько скальпов висит на их шесте! — Звонкий детский голосок Чолентит сорвался на пронзительный визг при виде торжественно шагавших воинов в боевой раскраске, Первый из них гордо нес шестифутовый шест, сплошь увешанный отвратительными трофеями — кровавыми доказательствами их победы.
Вся деревня высыпала навстречу удачливым воинам. Прозрачный мартовский воздух огласился воинственными воплями, душераздирающее «О-хой!» взлетало к самым небесам — даже женщины и дети орали до посинения, пока хватало воздуха в груди. Сиявших от гордости и счастья воинов тут же обступили родные и близкие, и только одна Аманда застыла на месте, не в силах шевельнуть пальнем, преодолеть ужас, сковавший ее члены и плескавшийся в огромных синих глазах. От шумной толпы отделилась высокая, стройная фигура и направилась к ней. Пронзительный взор Чингу наполнился грустью и сочувствием при виде искаженного страхом милого лица.
— Вы побывали в бою, Чингу? — Ее голос дрожал от избытка чувств, она радовалась счастью снова увидеть Чингу и ужасалась той цене, которую пришлось заплатить противникам беспощадных абнаки.
— Да, Аманда, мы встретились с врагами лицом к лицу и выдержали бой, но сейчас ты лучше не думай о том, откуда я пришел. Думай лишь о том, что я вернулся к тебе и больше никуда не уйду. — И он простер к ней руки — такой знакомый, желанный жест. Аманда не могла не заметить мольбы, промелькнувшей в его взгляде, и сразу приникла к широкой груди. Сильные руки крепко сжали ее в объятиях, помогая выбросить из головы мрачные мысли, и Чингу повел жену в вигвам.
В эту ночь все обитатели деревни собрались у большого костра, чтобы принять участие в празднике. Пляской индейцы благодарили добрых духов за ниспосланную им удачу. Аманде впервые пришлось присутствовать на такой церемонии, и ее поразил царивший здесь серьезный, молитвенный настрой. Новую песню каждый раз начинал кто-то один, а к нему постепенно присоединялись остальные голоса, сливавшиеся в гармонии, пока не вступал основной хор. Ритм пению задавали непрерывно звучавшие барабаны. Чистые, звонкие голоса женщин участвовали в пении только в качестве хора и совсем умолкали под коней песни, сопровождавшейся воинственным кличем, повторенным столько раз, сколько новых скальпов украсило кровавый шест. По мнению Аманды, эти заключительные вопли лишали церемонию всякой торжественности.
После вступительных песен настало время рассказать о недавнем бое. Первым встал самый старый воин: он шел вдоль цепочки своих товарищей, монотонным речитативом повествуя о совершенных подвигах, и гулкий рокот барабанов придавал и без того мрачному рассказу совсем уже зловещую окраску. Аманда пыталась вслушаться в его слова, и оттого очень скоро ей стало так худо, что пришлось выбираться из круга и искать убежища в пустом вигваме — желудок взбунтовался окончательно и больше не мог воспринимать кровавые подробности битвы.
Гораздо позже, когда праздник кончился и Аманда лежала в объятиях Чингу, она решилась признаться в своих сомнениях. Набрала в грудь побольше воздуха и серьезно заговорила:
— Чингу, ты же видишь, что из-за своей брезгливости мне никогда не удастся радоваться тому, что с таким благоговением воспринимают настоящие женщины-абнаки! — И она с бешено бьющимся сердцем выпалила, сама не зная, что последует за этим невероятным предложением: — Я пойму твои чувства, если ты выставишь меня вон, а себе в жены возьмешь другую женщину, за которую не придется краснеть перед друзьями.
Чингу только крякнул в ответ и долго не мог найти слов. Наконец он промолвил, едва сдерживаясь от обиды:
— Аманда, ты, наверное, решила все же наказать меня за то, что я воевал с твоим прежним народом, хотя я всего лишь выполнял свой воинский долг. Если это так, то можешь радоваться: стрела попала точно в цель, она поразила меня в самое сердце. Но если ты действительно мучаешься сознанием своей неполноценности, то послушай, что я скажу. Пойми, что это ты мне оказала честь и принесла радость жизни, согласившись стать моей женой. И мне не нужен никто, кроме тебя, потому что даже самые яркие звезды на небе горят не так сильно, как моя любовь к тебе.
Чингу увидел, что ее глаза повлажнели от слез радости, и его обида улетучилась как дым. Он ласково погладил Аманду и шепнул, касаясь губами ее губ;
— И хватит, Аманда, я больше не желаю об этом слышать. Мы достаточно поговорили о моей любви — не пора ли перейти к делу, чтобы я смог доказать тебе глубину своего чувства?
И Чингу действительно перешел от слов к делу. На протяжении долгой ночи он не раз успел доказать Аманде, что говорил правду.
Позже тот бой, о котором больше никогда не заговаривали Чингу с Амандой, стал известен как «Битва на снегоступах». Благодаря болтливости неугомонной Чолентит и ее старшей сестры Аманда волей-неволей узнала под конец все подробности кровавой стычки.
Примерно в полдень тринадцатого марта в форт Карильон явился перебежчик из британских войск и сообщил о том, что поблизости находится разведывательный отряд полковника Роджера. Ему навстречу немедленно отправился отряд, составленный из канадцев и индейцев, — всего около шести сотен бойцов. Впереди двигался еще один отряд авангарда из сотни индейцев. Ближе к вечеру того же дня около двухсот разведчиков Роджера, расположившись на холме, следили за руслом замерзшего ручья. Поскольку глубина снега достигала четырех футов, это был единственно доступный путь для солдат из форта Карильон, совершенно не обученных ходить на снегоступах. Естественно, что авангард французов, шедший по ручью, наткнулся на засаду и попал под жестокий обстрел. Почти половина индейцев полегла под первым же залпом. Разведчики, окрыленные легкой победой, ринулись преследовать остатки неприятеля, и налетели на основной отряд из шестисот человек.
Разведчики Роджера, прикрытые с тыла склоном горы, сумели перегруппироваться и принялись отбивать атаки французов. Противники перестреливались с расстояния всего каких-то двадцати ярдов. За полтора часа перестрелки погибло не меньше сотни британцев, в том числе восемь офицеров.
Тогда Роджеру ничего не оставалось, как дать приказ к отступлению. Разведчиков преследовали воины абнаки. Как Роджеру удалось спастись, не знал толком никто. Чолентит твердила, что он скатился на заднице по крутому склону горы до самого озера Георг. Более серьезные догадки состояли в том, что он сумел запутать следы, переодев снегоступы задом наперед, и спустился к озеру Георг по какой-то тайной тропе. Так или иначе, злополучная гора получила имя Роджера, а голый каменистый спуск к озеру Георг злопамятные индейцы с французами стали именовать Роджеровым следом.
За эти недолгие полтора часа перестрелки с расстояния в двадцать ярдов и последовавшей затем погони Чингу успел совершить массу отважных поступков и покрыл свое имя неувядающей славой. Но Аманде в отличие от Чолентит не хотелось гордиться подвигами Чингу — она терзалась от неизвестности и гадала, не было ли близких ей людей среди тех ста разведчиков и восьми офицеров, что погибли во время перестрелки. А вдруг один из окровавленных скальпов, болтавшихся сейчас на шесте, принадлежал Роберту или даже Адаму?..
При одной мысли об этом к горлу подступала тошнота, рот наполнялся желчью, а в памяти снова и снова всплывали яркие, живые зеленые глаза на загорелом лице. Аманда понимала, что так можно довести себя до полного безумия, а потому постаралась выбросить из головы жуткие мысли, несколькими суровыми словами одернула расходившуюся сверх меры Чолентит и вернулась к работе.
Верный данному ей слову, Чингу на протяжении следующих месяцев никуда не отлучался из деревни — исключение составляли лишь вылазки на охоту, участившиеся по мере того, как у индейцев убывал запас мяса. Теперь, когда многочисленный отряд из их деревни постоянно нес службу в форте Карильон, свободных мужчин оставалось совсем мало, и каждый охотник был на счету.
С наступлением весны жизнь в индейской деревне стала намного легче. Чингу уходил в лес еще до рассвета, поскольку утренние и вечерние сумерки были самым подходящим временем для охоты. К его возвращению у Аманды всегда на огне уже кипела кукурузная каша и были готовы свежие лепешки.
За эти спокойные весенние месяцы Аманда успела узнать о жизни абнаки немало нового. И самым потрясающим открытием было то, что дикие, «нецивилизованные» индейцы руководствуются в отношениях между собой самыми что ни на есть цивилизованными принципами! Сколько раз она, к примеру, присутствовала во время дележа добычи, доставшейся охотникам или рыболовам. Они никогда не забывали о тех, кто не в состоянии прокормить себя сам. Всякий абнаки, получая выделенную ему долю, никогда не спорил по поводу ее величины — он просто принимал ее и благодарил, как будто получил подарок.
Аманду немало поражало и то уважение, которое выказывали друг к другу члены племени. Они были убеждены, что добро и зло не способны ужиться в одном сердце, а значит, человек обязан всегда поступать по чести. В отличие от белых в их обществе не было места злобе, нетерпению и попыткам взвалить свою вину на другого. И хотя время от времени происходили несчастные случаи, ни один индеец не погиб из-за небрежности или трусости своего товарища. Но даже тогда абнаки скорее были склонны простить человеку невольную вину, а не настаивать на наказании.
Немало удивления вызывало у Аманды и их неизменное гостеприимство. Стоило кому-то переступить порог вигвама, как на лицах расцветали дружеские улыбки, внимательный хозяин отводил гостя на почетное место и предлагал присесть. Место находилось для всех — не важно, сколько гостей явилось в вигвам, — и по кругу шла трубка, набитая табаком. Хозяйка без лишних напоминаний тут же принималась готовить угощение и не пыталась жаловаться, даже если на это уходили последние продукты, — так высоко абнаки ценили дружбу.
Аманда успела основательно изучить и религиозные представления абнаки. Они полагали, что все людские племена-в том числе и бледнолицых — создал Единый Великий Дух. Он же повелел каждой расе заниматься каким-то делом — причем у всех оно было разное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38