Собрав все свое мужество, Юлия вдохнула и позвала начальника своей охраны, звенящим, металлическим голосом.
— Касс Ливии! Немедленно прекрати бесчинства и ступай спать! Завтра у тебя трудный день! — Юлия изо всех сил старалась унять дрожь, чтобы центурион не заметил, что она боится. Лито рассказывала ей про таких людей как Касс. Они подпитывают свои силы страхом жертв, как мифический великан Антей, получавший силу от своей матери Геи — земли. Но как только их перестают бояться — их сила тут же иссякает. «О, Боги! Дайте мне силы побороть страх!», — взмолилась Юлия.
Касс обернулся на крик. Юлия побелела как полотно, увидев его лицо. Оно уже не было похожим налицо человека. Вздувшиеся вены, налитые кровью глаза, плотно сжатые челюсти. Он казался чудовищем, человеком-волком из галльских легенд. Увидев Юлию, Касс наклонил голову, из его горла вырвалось глухое рычание.
В несколько прыжков он оказался рядом с ней. Подошел вплотную. Юлия смотрела ему прямо в глаза, но не потому, что в ней вдруг проснулось невиданное мужество. Просто девушка поняла, что если она сейчас шевельнется, то на нее посыплются удары бича.
Касс подошел совсем близко, так что Юлия отчетливо ощутила горько-соленый запах, исходивший от его смуглой, выдубленной солнцем и ветром, кожи. Девушка отчетливо разглядела несколько шрамов на руках у бывшего центуриона, а также длинный узкий шрам, тянувшийся через все его лицо, от правого виска к левой щеке. Дыхание Касса было жарким, и от него так сильно разило крепким напитком из пшеничных зерен, который купцы привозят из северных стран, что Юлия невольно отшатнулась.
Касс наклонился к ней и по-звериному втянул носом запах, исходивший от девушки. Внезапно он рассмеялся каким-то сухим трескучим смехом. Юлия отчетливо увидела в его покрасневших от выпитого глазах безумие. Ноги ее сами рванулись с места, чтобы бежать, бежать как можно быстрее, но центурион схватил ее своей железной рукой за одежду и одним резким движением разодрал на девушке все вещи. Юлия оказалась совершенно голой перед разъяренным насильником. Люди, сгрудившиеся в противоположном конце таверны, замерли, боясь хотя бы вздохом выдать свое присутствие. Все были парализованы ужасом.
— Нет… — девушка отступала назад, пока не Уперлась спиной в стену. Она медленно осела на пол, чувствуя, что сознание медленно оставляет ее. Юлия в этот момент была уверена, что Касс забьет ее насмерть. Центурион поднял свой бич в воздух, раздался свист…
— Эй ты! Пьяница! — раздался мужской голос у входа. И в этот же момент об металлический шлем на голове у Касса разбился кувшин из-под вина. Юлия повернула голову и увидела… Того самого гладиатора-галла, которого видела в клетке на улице Рима!
Касс издал яростный рев, и, щелкая бичом, кинулся на противника. Галл был чуть повыше ростом, но гораздо более изящно сложен, чем Касс. Из-за этого казалось, что, разъяренный как бык, центурион просто сомнет гладиатора в считанные секунды. Но галл оказался гораздо более проворным, чем могло показаться на первый взгляд. Он сделал едва заметное движение в сторону, и поставил Кассу… обыкновенную подножку! Центурион рухнул на пол, словно мешок с навозом. И прежде чем он успел подняться, галл одним прыжком оказался рядом, схватил ближайший табурет и ударил им Касса по затылку. Бывший центурион издал тихий, сдавленный стон и замер на полу без движения. Несколько секунд была гробовая тишина, которая затем взорвалась громом аплодисментов. Люди бросились к неподвижному телу Касса, наперебой выражая свой гнев по отношению к нему. Гладиатор же подошел к Юлии, которая не знала, куда деться от стыда за свою наготу, и протянул ей свой плащ. Он даже не подумал отвернуться, напротив, с явным удовольствием разглядывал девушку. Он отметил, прежде всего, гладкость и округлость линий ее тела, нежность и свежесть кожи, блеск глаз и волос, пропорциональность сложения. Кроме того, гладиатор не мог не отметить того, что мышцы у Юлии хоть и не выделяющиеся, но все же достаточно крепкие и подтянутые — это верный признак того, что она занимается гимнастикой. Длинные и здоровые волосы, равно как и чистая кожа, свидетельствовали о том, что она довольствуется простой и полезной пищей. Стройность фигуры указывала на сознательную умеренность в еде, а это, по мнению галла, уже свидетельствовало о наличии воли, умении контролировать свои желания.
— Спасибо, — смущенно сказала Юлия, заворачиваясь в предложенный ей галлом плащ.
— Это я должен благодарить вас, — ответил он с поклоном.
— За что? Вы спасти меня от этого…. — Юлия кивнула в сторону Касса, и невольно содрогнулась. — Теперь избавляете от стыда.
— Я благодарю вас за то, что получил счастливую возможность помочь такой прекрасной девушке.
Неожиданно, гладиатор опустился на колено, схватил Юлию за руку и прижался к ней губами. От испуга девушка не смогла ничего сказать, только попыталась освободиться, но галл крепко держал ее ладонь. Приблизив свое лицо вплотную к ней, он порывисто заговорил.
— Я видел вас там, в Риме, на улице и был поражен вашей красотой. Поверьте, раньше со мной никогда такого не случалось. В тот миг, когда ваши носилки скрылись из вида, я понял, что если потеряю вас, то больше никогда не получу шанса обрести счастье. Я верю, что вы — женщина, служить которой мне предназначено судьбой. В моей стране люди верят, что в далекие времена жили существа, которые были подобны богам и те разгневались. Они разделили совершенных существ на половинки и разбросали по свету, так появились люди. С тех пор, каждый человек обречен искать свою половину, чтобы стать счастливым. Когда я увидел вас-то понял, что вы и есть… Может быть то, что я говорю, смешно, но позвольте мне остаться подле вас!
Юлия не нашлась, что ответить, она густо покраснела, так как увидела, что все взгляды обращены на них. Толпа, в полной мере выразив свои чувства по отношению к центуриону, теперь обступила ее и галла со всех сторон, и с любопытством наблюдала, что происходит.
— С-скажите хоть, как ваше имя, — слегка заикнувшись от смущения, спросила Юлия, поднимаясь с пола.
— Юргент, — ответил галл, подав ей руку.
— Вы гладиатор? — Юлия увидела, что этот вопрос вызвал у молодого человека некоторое смущение.
— Уже нет, — ответил он после небольшой паузы. — Позвольте узнать имя той, кому отныне принадлежит моя жизнь?
— Юлия-девушка оглядела толпившийся за спиной у Юргента плебс. — Я устала, и хотела бы поспать остаток ночи, мне предстоит долгий путь. Я хочу пойти к себе.
Тут она заметила, что Юргент все еще держит ее за руку. Поспешно отняв ладонь, девушка завернулась в плащ и быстро вышла из таверны. Как только она скрылась в темноте, поднялся невообразимый гам. Каждый из присутствовавших в таверне, стремился выразить свое восхищение Юргентом и угостить его за свой счет. Касса, который не пришел еще в сознание, связали, выволокли во двор и бросили в загон к свиньям.
Юлия никак не могла уснуть. Она была шокирована произошедшим, только сейчас события стали понемногу укладываться у нее в голове. Юлия никак не могла унять сильной дрожи, словно в комнате было очень холодно. Но как она ни укутывалась в покрывала, и ни пыталась согреться — все было напрасно. Девушка поняла, что холод у нее внутри.
— Нужно успокоиться, — сказала она себе, но не могла сомкнуть глаз, потому что перед ней тут же возникало лицо Касса.
Она попыталась думать о завтрашнем дне, и почему-то тут же приняла решение, что начальником ее охраны должен стать Юргент. Только он и никто другой. Воспоминание о гладиаторе, который спас ее от разъяренного центуриона, подействовало на Юлию успокаивающе. Вспомнились его ясные, очень яркие голубые глаза, светлые волосы, спадающие на плечи, бронзовая кожа, сильное тело, закаленное во многих сражениях. Юлия вспомнила его слова: «Я верю, что вы — женщина, служить которой мне предназначено судьбой».
Он говорил это так просто и искренне, что слова шли прямо от его сердца к сердцу Юлии. Она подумала, что с этим человеком будет в безопасности. Однако, чтобы не подавать ему напрасных надежд, девушка решила, что завтра же подробно расскажет Юргенту о цели своего путешествия. А именно, что собирается вступить в брак с мужчиной, которого любит больше своей жизни, иначе не отправилась бы в такое далекое и опасное путешествие ради того, чтобы только узнать, почему богам не угоден этот союз, и что нужно сделать, чтобы заслужить их милость.
Септимус… Юлия вспомнила день их первой встречи. Верховный консул Марк Порций Катон устроил пир в честь Квинта в своем дворце. На этом пиру должны были присутствовать только самые знатные патриции, самые почитаемые философы и наиболее прославленные поэты. Чтобы Юлия предстала перед Римской знатью как достойная дочь своего великого отца, Квинт приобрел для нее самую дорогую материю для изготовления одежд. Газовый, полупрозрачный шелк, нежный атлас — все это нежно-розового тона, словно лепестки полураспустившегося цветка. Квинт приобрел также золотое кружево, ожерелье из самого крупного розового жемчуга, в котором из-под пяти рядов идеально ровных, блестящих жемчужин спускались длинные тончайшие золотые нити, на конце каждой из которых была закреплена крупная каплевидная жемчужина, такого же розового тона, как и все ожерелье. К этому произведению ювелирного искусства прилагались серьги, так же изготовленные из розового жемчуга. Чьи-то искусные руки нанизали камни на золотую проволоку так, чтобы получился тончайший, прекрасный узор. Серьги были длинными и спускались до самых плеч, их нужно было одевать на ухо, а не подвешивать к мочке. Лито уложила волосы Юлии в тот день на греческий манер — завив тяжелые пряди и распустив их свободно. Дочь Квинта явилась на пир как сама юная Венера. Голоса смолкли, движения замерли, женщины были готовы взорваться от злости и ревности, а мужчины чувствовали, что у них за спиной вырастают крылья, при одном взгляде на Юлию. Она медленно подошла к главному ложу, где располагался сам консул, а рядом с ним Квинт. Поклонившись Катону, Юлия смущенно улыбнулась.
— Моя дочь, консул, — с гордостью сказал Квинт.
Катон некоторое время смотрел на нее, не в силах выразить словами восхищение, которое его охватило, а затем вдруг начал аплодировать. Его мгновенно подхватили все кто был в зале, и совершенно смущенная, но все же сияющая от счастья Юлия, непроизвольно огляделась, и вдруг глаза ее встретились с взглядом Септимуса. Он стоял в глубине зала, возле колонны, завернувшись в пурпурную тогу, на губах его играла странная, загадочная полуулыбка, полунасмешка, казалось, что ему совершенно безразличны одежды и украшения Юлии. Он смотрел на женщину.
— Твоя дочь истинно прекрасна! — воскликнул Катон. — Однако, я боюсь, что ты истратил все свое состояние на ее украшения, — тут же заметил консул.
В зале повисла неловкая тишина. Все знали, что консул готовит указ, ограничивающий патрицианскую роскошь, поскольку это раздражает плебс и грозит политическими волнениями. Кроме того, граждане Рима, вместо того, чтобы вести городское строительство, осваивать новые земли в провинциях и поощрять развитие искусства и наук, тратят свои состояния на дорогие ткани, изысканные яства и украшения. Без всего этого можно было бы обойтись, так считал консул.
— О, великий Катон! — раздался вдруг сильный и глубокий голос. Тот самый мужчина, что стоял возле колонны, вышел вперед и обратился к самому консулу. — Разве сердце твое только что не взволновалось сильнее, чем на поле битвы? Разве ты не почувствовал себя молодым, благодаря исцеляющему прикосновению божественной красоты? Клянусь самим Юпитером, что видел твое лицо в этот момент и готов поклясться, что ты испытал все то, о чем я говорю. Ты не в праве осуждать зарю, за то, что она прекрасна. Не в твоей власти запретить упоительное цветение розы. Нет силы, которая сможет удержать отца от того, чтобы гордиться такой прекрасной дочерью. Будь она твоей дочерью — разве не захотел бы ты видеть ее самой красивой и чистой женщиной Рима? Я знаю, что верховный консул Рима всегда честен, что он не боится признаться в том, что является не только мудрым правителем, но и человеком.
Катон молчал, присутствующие боялись даже вздохнуть. Говорящий позволял себе невиданную дерзость. Он выступил против закона об ограничении роскоши, выдвинутого самим верховным консулом, да еще в присутствии всех сенаторов и самых влиятельных людей Рима, а поскольку на пиру присутствуют еще философы и поэты-завтра это известие разнесется по городу как лесной пожар! Консул долго молчал, а затем вдруг улыбнулся и ответил.
— Ты прекрасно сказал, Септимус Секст. Я не могу потребовать от Квинта, чтобы он сдерживал свою родительскую любовь. Женщины же не могут отказаться от своей страсти к одеждам и украшениям. Ты прав, Секст, мой закон не будут исполнять. А не будут исполнять этот — не будут исполнять и другие. Ведь не могу же я, в самом деле, потребовать, чтобы прекрасная дочь Квинта сняла с себя все украшения и переоделась в простое одеяние. Это не доставит никому радости… Хорошо. Граждане Рима, отныне я снимаю все запреты на роскошь в мирное время, но приготовьтесь, что во время войны вам придется довольствоваться только самым необходимым. В этом я остаюсь непреклонным.
Септимус Секст поклонился консулу, а затем подошел к Юлии и, спокойно взяв ее за руку, обошел весь зал и помог девушке расположиться рядом с ее отцом. Пока он держал ее за руку, Юлия не чувствовала под собой пола. Она плыла, словно невесомая Ника, ее ноздри щекотал аромат апельсина и сандала, исходивший от ее спутника. Юлия чувствовала твердость и надежность его руки.
— Юлия! — Квинт окликнул дочь, которая как зачарованная смотрела на Септимуса Секста, который отошел от их места, чтобы занять свое место, рядом с Корнелиусом Агриппой.
— Что… Что, папа? — Юлия не сразу обернулась к отцу, но когда все-таки их глаза встретились, Квинт увидел совершенно другую дочь. Эти влажные, лихорадочно блестящие глаза, словно у пьяной. Эта блуждающая, отрешенная улыбка. Этот румянец, полуоткрытые губы… Неужели это произошло? Неужели Септимус Секст смог влюбить в себя дочь Квинта за считанные минуты?
Весь вечер Юлия неотрывно смотрела на Секста. Он принял участие в беседе с философами, очень удачно ссылаясь на греческие философские школы, с которыми Юлия была знакома, благодаря Лито, и проявил удивительное остроумие и отличное понимание самых сложных и спорных моментов. Юлия слушала его голос как музыку, все больше и больше попадая под влияние непобедимых чар Секста. Он был умен, весел, остер на язык, и так красив… Зеленые глаза, прямой нос, четко очерченный подбородок, красивый чувственный рот… Должно быть, так выглядит Марс-бог войны. Не укрылось от внимательных глаз девушки и то, что все женщины вокруг смотрели на Секста с вожделением, но он был холоден к улыбкам, взглядам, и даже весьма откровенным фразам, в которых содержалось явное приглашение.
Юлия отчетливо запомнила момент, когда к ее отцу подошел старый Корнелиус Агриппа, неприятный старик. Лицом он напоминал ящерицу. Он приходился Септимусу Сексту дядей, и был назначен опекуном, после загадочной смерти родителей Септимуса. Корнелиус Агриппа попросил Квинта пройти с ним на террасу для важного разговора. Юлия посмотрела в сторону Секста и увидела, что тот смотрит на нее и улыбается точно также как и два часа назад, когда она увидела его стоящим возле колонны. Взгляд его был неприлично долгим. Это снова привлекло всеобщее внимание. Юлия трепетала, но все же нашла в себе силы капризно надуть губы и горделиво отвернуться. Она ожидала, что Септимус подойдет и заговорит с ней. Однако, через несколько минут, снова взглянув в его сторону, она увидела, что Септимус отвернулся, и завел разговор с генералом Клавдием Севером, который недавно стал всеобщим посмешищем. Он долгое время, с настойчивостью осла, добивался благосклонности одной греческой гетеры, которая уклонялась от свидания с ним всеми возможными способами. Клавдий издержал состояние на подарки ей, чуть было не сорвал наступление армии на Карфаген, задержав свои легионы в Теренте, и когда, наконец, был приглашен ею на ложе, то нашел дом совершенно пустым. Карбелия, так звали гетеру, скрылась вместе со всеми дарами генерала, оставив Клавдию монету с изображением Сципиона — карфагенского полководца. У врагов семьи Северов появился повод шутить, подбрасывая кому-нибудь из злополучного семейства мелкие карфагенские монеты. Катон терпел Клавдия в качестве генерала только по одной-единственной причине — Северы содержали несколько кагорт на свои деньги.
Ночью, когда Квинт с дочерью прибыли домой, каждый в своих носилках, отец выглядел очень задумчивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Касс Ливии! Немедленно прекрати бесчинства и ступай спать! Завтра у тебя трудный день! — Юлия изо всех сил старалась унять дрожь, чтобы центурион не заметил, что она боится. Лито рассказывала ей про таких людей как Касс. Они подпитывают свои силы страхом жертв, как мифический великан Антей, получавший силу от своей матери Геи — земли. Но как только их перестают бояться — их сила тут же иссякает. «О, Боги! Дайте мне силы побороть страх!», — взмолилась Юлия.
Касс обернулся на крик. Юлия побелела как полотно, увидев его лицо. Оно уже не было похожим налицо человека. Вздувшиеся вены, налитые кровью глаза, плотно сжатые челюсти. Он казался чудовищем, человеком-волком из галльских легенд. Увидев Юлию, Касс наклонил голову, из его горла вырвалось глухое рычание.
В несколько прыжков он оказался рядом с ней. Подошел вплотную. Юлия смотрела ему прямо в глаза, но не потому, что в ней вдруг проснулось невиданное мужество. Просто девушка поняла, что если она сейчас шевельнется, то на нее посыплются удары бича.
Касс подошел совсем близко, так что Юлия отчетливо ощутила горько-соленый запах, исходивший от его смуглой, выдубленной солнцем и ветром, кожи. Девушка отчетливо разглядела несколько шрамов на руках у бывшего центуриона, а также длинный узкий шрам, тянувшийся через все его лицо, от правого виска к левой щеке. Дыхание Касса было жарким, и от него так сильно разило крепким напитком из пшеничных зерен, который купцы привозят из северных стран, что Юлия невольно отшатнулась.
Касс наклонился к ней и по-звериному втянул носом запах, исходивший от девушки. Внезапно он рассмеялся каким-то сухим трескучим смехом. Юлия отчетливо увидела в его покрасневших от выпитого глазах безумие. Ноги ее сами рванулись с места, чтобы бежать, бежать как можно быстрее, но центурион схватил ее своей железной рукой за одежду и одним резким движением разодрал на девушке все вещи. Юлия оказалась совершенно голой перед разъяренным насильником. Люди, сгрудившиеся в противоположном конце таверны, замерли, боясь хотя бы вздохом выдать свое присутствие. Все были парализованы ужасом.
— Нет… — девушка отступала назад, пока не Уперлась спиной в стену. Она медленно осела на пол, чувствуя, что сознание медленно оставляет ее. Юлия в этот момент была уверена, что Касс забьет ее насмерть. Центурион поднял свой бич в воздух, раздался свист…
— Эй ты! Пьяница! — раздался мужской голос у входа. И в этот же момент об металлический шлем на голове у Касса разбился кувшин из-под вина. Юлия повернула голову и увидела… Того самого гладиатора-галла, которого видела в клетке на улице Рима!
Касс издал яростный рев, и, щелкая бичом, кинулся на противника. Галл был чуть повыше ростом, но гораздо более изящно сложен, чем Касс. Из-за этого казалось, что, разъяренный как бык, центурион просто сомнет гладиатора в считанные секунды. Но галл оказался гораздо более проворным, чем могло показаться на первый взгляд. Он сделал едва заметное движение в сторону, и поставил Кассу… обыкновенную подножку! Центурион рухнул на пол, словно мешок с навозом. И прежде чем он успел подняться, галл одним прыжком оказался рядом, схватил ближайший табурет и ударил им Касса по затылку. Бывший центурион издал тихий, сдавленный стон и замер на полу без движения. Несколько секунд была гробовая тишина, которая затем взорвалась громом аплодисментов. Люди бросились к неподвижному телу Касса, наперебой выражая свой гнев по отношению к нему. Гладиатор же подошел к Юлии, которая не знала, куда деться от стыда за свою наготу, и протянул ей свой плащ. Он даже не подумал отвернуться, напротив, с явным удовольствием разглядывал девушку. Он отметил, прежде всего, гладкость и округлость линий ее тела, нежность и свежесть кожи, блеск глаз и волос, пропорциональность сложения. Кроме того, гладиатор не мог не отметить того, что мышцы у Юлии хоть и не выделяющиеся, но все же достаточно крепкие и подтянутые — это верный признак того, что она занимается гимнастикой. Длинные и здоровые волосы, равно как и чистая кожа, свидетельствовали о том, что она довольствуется простой и полезной пищей. Стройность фигуры указывала на сознательную умеренность в еде, а это, по мнению галла, уже свидетельствовало о наличии воли, умении контролировать свои желания.
— Спасибо, — смущенно сказала Юлия, заворачиваясь в предложенный ей галлом плащ.
— Это я должен благодарить вас, — ответил он с поклоном.
— За что? Вы спасти меня от этого…. — Юлия кивнула в сторону Касса, и невольно содрогнулась. — Теперь избавляете от стыда.
— Я благодарю вас за то, что получил счастливую возможность помочь такой прекрасной девушке.
Неожиданно, гладиатор опустился на колено, схватил Юлию за руку и прижался к ней губами. От испуга девушка не смогла ничего сказать, только попыталась освободиться, но галл крепко держал ее ладонь. Приблизив свое лицо вплотную к ней, он порывисто заговорил.
— Я видел вас там, в Риме, на улице и был поражен вашей красотой. Поверьте, раньше со мной никогда такого не случалось. В тот миг, когда ваши носилки скрылись из вида, я понял, что если потеряю вас, то больше никогда не получу шанса обрести счастье. Я верю, что вы — женщина, служить которой мне предназначено судьбой. В моей стране люди верят, что в далекие времена жили существа, которые были подобны богам и те разгневались. Они разделили совершенных существ на половинки и разбросали по свету, так появились люди. С тех пор, каждый человек обречен искать свою половину, чтобы стать счастливым. Когда я увидел вас-то понял, что вы и есть… Может быть то, что я говорю, смешно, но позвольте мне остаться подле вас!
Юлия не нашлась, что ответить, она густо покраснела, так как увидела, что все взгляды обращены на них. Толпа, в полной мере выразив свои чувства по отношению к центуриону, теперь обступила ее и галла со всех сторон, и с любопытством наблюдала, что происходит.
— С-скажите хоть, как ваше имя, — слегка заикнувшись от смущения, спросила Юлия, поднимаясь с пола.
— Юргент, — ответил галл, подав ей руку.
— Вы гладиатор? — Юлия увидела, что этот вопрос вызвал у молодого человека некоторое смущение.
— Уже нет, — ответил он после небольшой паузы. — Позвольте узнать имя той, кому отныне принадлежит моя жизнь?
— Юлия-девушка оглядела толпившийся за спиной у Юргента плебс. — Я устала, и хотела бы поспать остаток ночи, мне предстоит долгий путь. Я хочу пойти к себе.
Тут она заметила, что Юргент все еще держит ее за руку. Поспешно отняв ладонь, девушка завернулась в плащ и быстро вышла из таверны. Как только она скрылась в темноте, поднялся невообразимый гам. Каждый из присутствовавших в таверне, стремился выразить свое восхищение Юргентом и угостить его за свой счет. Касса, который не пришел еще в сознание, связали, выволокли во двор и бросили в загон к свиньям.
Юлия никак не могла уснуть. Она была шокирована произошедшим, только сейчас события стали понемногу укладываться у нее в голове. Юлия никак не могла унять сильной дрожи, словно в комнате было очень холодно. Но как она ни укутывалась в покрывала, и ни пыталась согреться — все было напрасно. Девушка поняла, что холод у нее внутри.
— Нужно успокоиться, — сказала она себе, но не могла сомкнуть глаз, потому что перед ней тут же возникало лицо Касса.
Она попыталась думать о завтрашнем дне, и почему-то тут же приняла решение, что начальником ее охраны должен стать Юргент. Только он и никто другой. Воспоминание о гладиаторе, который спас ее от разъяренного центуриона, подействовало на Юлию успокаивающе. Вспомнились его ясные, очень яркие голубые глаза, светлые волосы, спадающие на плечи, бронзовая кожа, сильное тело, закаленное во многих сражениях. Юлия вспомнила его слова: «Я верю, что вы — женщина, служить которой мне предназначено судьбой».
Он говорил это так просто и искренне, что слова шли прямо от его сердца к сердцу Юлии. Она подумала, что с этим человеком будет в безопасности. Однако, чтобы не подавать ему напрасных надежд, девушка решила, что завтра же подробно расскажет Юргенту о цели своего путешествия. А именно, что собирается вступить в брак с мужчиной, которого любит больше своей жизни, иначе не отправилась бы в такое далекое и опасное путешествие ради того, чтобы только узнать, почему богам не угоден этот союз, и что нужно сделать, чтобы заслужить их милость.
Септимус… Юлия вспомнила день их первой встречи. Верховный консул Марк Порций Катон устроил пир в честь Квинта в своем дворце. На этом пиру должны были присутствовать только самые знатные патриции, самые почитаемые философы и наиболее прославленные поэты. Чтобы Юлия предстала перед Римской знатью как достойная дочь своего великого отца, Квинт приобрел для нее самую дорогую материю для изготовления одежд. Газовый, полупрозрачный шелк, нежный атлас — все это нежно-розового тона, словно лепестки полураспустившегося цветка. Квинт приобрел также золотое кружево, ожерелье из самого крупного розового жемчуга, в котором из-под пяти рядов идеально ровных, блестящих жемчужин спускались длинные тончайшие золотые нити, на конце каждой из которых была закреплена крупная каплевидная жемчужина, такого же розового тона, как и все ожерелье. К этому произведению ювелирного искусства прилагались серьги, так же изготовленные из розового жемчуга. Чьи-то искусные руки нанизали камни на золотую проволоку так, чтобы получился тончайший, прекрасный узор. Серьги были длинными и спускались до самых плеч, их нужно было одевать на ухо, а не подвешивать к мочке. Лито уложила волосы Юлии в тот день на греческий манер — завив тяжелые пряди и распустив их свободно. Дочь Квинта явилась на пир как сама юная Венера. Голоса смолкли, движения замерли, женщины были готовы взорваться от злости и ревности, а мужчины чувствовали, что у них за спиной вырастают крылья, при одном взгляде на Юлию. Она медленно подошла к главному ложу, где располагался сам консул, а рядом с ним Квинт. Поклонившись Катону, Юлия смущенно улыбнулась.
— Моя дочь, консул, — с гордостью сказал Квинт.
Катон некоторое время смотрел на нее, не в силах выразить словами восхищение, которое его охватило, а затем вдруг начал аплодировать. Его мгновенно подхватили все кто был в зале, и совершенно смущенная, но все же сияющая от счастья Юлия, непроизвольно огляделась, и вдруг глаза ее встретились с взглядом Септимуса. Он стоял в глубине зала, возле колонны, завернувшись в пурпурную тогу, на губах его играла странная, загадочная полуулыбка, полунасмешка, казалось, что ему совершенно безразличны одежды и украшения Юлии. Он смотрел на женщину.
— Твоя дочь истинно прекрасна! — воскликнул Катон. — Однако, я боюсь, что ты истратил все свое состояние на ее украшения, — тут же заметил консул.
В зале повисла неловкая тишина. Все знали, что консул готовит указ, ограничивающий патрицианскую роскошь, поскольку это раздражает плебс и грозит политическими волнениями. Кроме того, граждане Рима, вместо того, чтобы вести городское строительство, осваивать новые земли в провинциях и поощрять развитие искусства и наук, тратят свои состояния на дорогие ткани, изысканные яства и украшения. Без всего этого можно было бы обойтись, так считал консул.
— О, великий Катон! — раздался вдруг сильный и глубокий голос. Тот самый мужчина, что стоял возле колонны, вышел вперед и обратился к самому консулу. — Разве сердце твое только что не взволновалось сильнее, чем на поле битвы? Разве ты не почувствовал себя молодым, благодаря исцеляющему прикосновению божественной красоты? Клянусь самим Юпитером, что видел твое лицо в этот момент и готов поклясться, что ты испытал все то, о чем я говорю. Ты не в праве осуждать зарю, за то, что она прекрасна. Не в твоей власти запретить упоительное цветение розы. Нет силы, которая сможет удержать отца от того, чтобы гордиться такой прекрасной дочерью. Будь она твоей дочерью — разве не захотел бы ты видеть ее самой красивой и чистой женщиной Рима? Я знаю, что верховный консул Рима всегда честен, что он не боится признаться в том, что является не только мудрым правителем, но и человеком.
Катон молчал, присутствующие боялись даже вздохнуть. Говорящий позволял себе невиданную дерзость. Он выступил против закона об ограничении роскоши, выдвинутого самим верховным консулом, да еще в присутствии всех сенаторов и самых влиятельных людей Рима, а поскольку на пиру присутствуют еще философы и поэты-завтра это известие разнесется по городу как лесной пожар! Консул долго молчал, а затем вдруг улыбнулся и ответил.
— Ты прекрасно сказал, Септимус Секст. Я не могу потребовать от Квинта, чтобы он сдерживал свою родительскую любовь. Женщины же не могут отказаться от своей страсти к одеждам и украшениям. Ты прав, Секст, мой закон не будут исполнять. А не будут исполнять этот — не будут исполнять и другие. Ведь не могу же я, в самом деле, потребовать, чтобы прекрасная дочь Квинта сняла с себя все украшения и переоделась в простое одеяние. Это не доставит никому радости… Хорошо. Граждане Рима, отныне я снимаю все запреты на роскошь в мирное время, но приготовьтесь, что во время войны вам придется довольствоваться только самым необходимым. В этом я остаюсь непреклонным.
Септимус Секст поклонился консулу, а затем подошел к Юлии и, спокойно взяв ее за руку, обошел весь зал и помог девушке расположиться рядом с ее отцом. Пока он держал ее за руку, Юлия не чувствовала под собой пола. Она плыла, словно невесомая Ника, ее ноздри щекотал аромат апельсина и сандала, исходивший от ее спутника. Юлия чувствовала твердость и надежность его руки.
— Юлия! — Квинт окликнул дочь, которая как зачарованная смотрела на Септимуса Секста, который отошел от их места, чтобы занять свое место, рядом с Корнелиусом Агриппой.
— Что… Что, папа? — Юлия не сразу обернулась к отцу, но когда все-таки их глаза встретились, Квинт увидел совершенно другую дочь. Эти влажные, лихорадочно блестящие глаза, словно у пьяной. Эта блуждающая, отрешенная улыбка. Этот румянец, полуоткрытые губы… Неужели это произошло? Неужели Септимус Секст смог влюбить в себя дочь Квинта за считанные минуты?
Весь вечер Юлия неотрывно смотрела на Секста. Он принял участие в беседе с философами, очень удачно ссылаясь на греческие философские школы, с которыми Юлия была знакома, благодаря Лито, и проявил удивительное остроумие и отличное понимание самых сложных и спорных моментов. Юлия слушала его голос как музыку, все больше и больше попадая под влияние непобедимых чар Секста. Он был умен, весел, остер на язык, и так красив… Зеленые глаза, прямой нос, четко очерченный подбородок, красивый чувственный рот… Должно быть, так выглядит Марс-бог войны. Не укрылось от внимательных глаз девушки и то, что все женщины вокруг смотрели на Секста с вожделением, но он был холоден к улыбкам, взглядам, и даже весьма откровенным фразам, в которых содержалось явное приглашение.
Юлия отчетливо запомнила момент, когда к ее отцу подошел старый Корнелиус Агриппа, неприятный старик. Лицом он напоминал ящерицу. Он приходился Септимусу Сексту дядей, и был назначен опекуном, после загадочной смерти родителей Септимуса. Корнелиус Агриппа попросил Квинта пройти с ним на террасу для важного разговора. Юлия посмотрела в сторону Секста и увидела, что тот смотрит на нее и улыбается точно также как и два часа назад, когда она увидела его стоящим возле колонны. Взгляд его был неприлично долгим. Это снова привлекло всеобщее внимание. Юлия трепетала, но все же нашла в себе силы капризно надуть губы и горделиво отвернуться. Она ожидала, что Септимус подойдет и заговорит с ней. Однако, через несколько минут, снова взглянув в его сторону, она увидела, что Септимус отвернулся, и завел разговор с генералом Клавдием Севером, который недавно стал всеобщим посмешищем. Он долгое время, с настойчивостью осла, добивался благосклонности одной греческой гетеры, которая уклонялась от свидания с ним всеми возможными способами. Клавдий издержал состояние на подарки ей, чуть было не сорвал наступление армии на Карфаген, задержав свои легионы в Теренте, и когда, наконец, был приглашен ею на ложе, то нашел дом совершенно пустым. Карбелия, так звали гетеру, скрылась вместе со всеми дарами генерала, оставив Клавдию монету с изображением Сципиона — карфагенского полководца. У врагов семьи Северов появился повод шутить, подбрасывая кому-нибудь из злополучного семейства мелкие карфагенские монеты. Катон терпел Клавдия в качестве генерала только по одной-единственной причине — Северы содержали несколько кагорт на свои деньги.
Ночью, когда Квинт с дочерью прибыли домой, каждый в своих носилках, отец выглядел очень задумчивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20