., потом как-то незаметно обратясь к новым мыслям о незнакомце. С тех пор он сделался непременным и страстным посетителем ее сновидений. Маша просыпалась опустошенная, измученная, неудовлетворенная: ведь он только ласкал ее в снах, доводя до полного исступления, но не давал желанного завершения! Она молилась — он не боялся молитв, приходил мучить ее снова и снова. Маша уже начала думать, что избавил ее от черта Бахтияра такой же враг рода человеческого, Змей Огненный, который в образе пригожего молодца навещает зрелых девиц или одиноких молодушек, навевая им опасные, сладострастные, грешные видения, столь схожие, впрочем, с явью по силе чувств, что некоторые полюбовницы Огненного Змея, как говорят, обнаруживали себя чреватыми! Ходили повсеместно слухи о том, что от Огненных Змеев женщины рожали детей-уродов: черненьких, легоньких, с коротеньким хвостиком и маленькими рожками — кикимор. Бывали, по словам седой старины, и случаи, что родились от такой любви сразу по двенадцати змеенышей, до смерти засасывающих порождавшую их на белый свет красавицу.
Оберечься от дерзобесного гостя можно было, купив у юродивого на паперти сорок раз написанный на бумажках псалом: «Да воскреснет бог», надеть на крест и носить не снимая. Маша уже совсем собралась украдкой сбегать в церковь, да призадумалась: а хочет ли она, чтобы восхитительные сновидения прекратились?.. Она как раз отважилась признаться себе, что почувствует себя несчастной и брошенной, избавившись от своего ненаглядного «полуношника», когда тетка в присутствии клеветника Бахтияра устроила ей тот самый грубый разнос, который был столь достопамятно прерван внезапным сватовством.
От искры загорается пожар — любовь загорается от одного взгляда.
* * *
Маша очнулась. Кони их стояли; князь Федор, спешившись, помогал сойти с седла великой княжне, однако отнюдь не на толстощекую Наталью был устремлен его обеспокоенный взор. Маша слегка улыбнулась в ответ и едва не всхлипнула от счастья, когда, наконец, увидела в его лице то, что мечтала увидеть. Федор слегка подмигнул, потом нахмурился предостерегающе, слегка поведя глазами в сторону Натальи, которая прищурясь глядела на них.
— А ты, Машенька, отменно держишься в седле! — проговорила она таким тоном, как будто уличила будущую невестку в отвратительной непристойности. — Не то что батюшка твой, Александр Данилыч, — сундук сундуком, прости господи! — Она засмеялась, заслонившись рукою, а когда отвела ладонь, князь Федор и Маша едва не ахнули: толстощекое лицо Натальи еще больше надулось, приобрело выражение враз важное и заискивающее, а голос был уже не ее, неприятно-визгливый, а надменный, рокочущий, укоряющий:
— Ах ты, волчья сыть, вот уж воистину, кобылища треклятая, али у тебя шесть ног, что ты в них заплетаешься?!
Маша глядела растерянно. Известно было, что великая княжна отличается поразительными способностями к подражанию, и прежде приходилось видеть образчики Натальина лицедейства, но это всегда были вполне невинные и очень смешные шутки. Теперь же она явила истинный сарказм — причем очень злой… рассчитанно злой.
Маша вспыхнула, подалась вперед, и мстительное словцо уже готово было слететь с ее уст, однако в это время князь Федор взялся за ее стремя, протянул руку:
— Позвольте вам помочь… Мария Александровна!
Обе девушки уловили чуть заметную заминку в его словах — он явно хотел сказать: «Ваше императорское высочество», но вмиг изменил свое намерение. Маленький, туго сжатый ротик Натальи Алексеевны растянулся в ехидной улыбке: она решила, что князь Федор желал сыскать ее милости и намеренно унизил Меншикову. Она была столь упоена своей догадкой, что не заметила невообразимо быстрого взгляда, которым обменялись князь Федор и Маша. В этот миг громче слов было сказано, что он любит ее, любит всем сердцем, и титуловать «императорским высочеством», то есть признать на нее права другого, для него непереносимо! Впрочем, Наталья успела увидеть, как мягко засияли прекрасные темно-серые глаза, как дрогнули румяные губы.., и с острой завистью осознав свою неприглядность по сравнению с этой изысканной красотой, вновь метнулась к коню, путаясь в слишком широких шароварах и почти истерически крича:
— Я хочу снова сесть в седло, князь! Я хочу подъехать к брату!
Князю Федору ничего не оставалось, как отойти от Маши и с немалым усилием втолкнуть на лошадиную спину тучную фигуру разъяренной, а оттого еще более неуклюжей, чем всегда, Натальи Алексеевны.
* * *
Остальные охотники тоже не спешивались, хоть собрались поодаль веселой громкоголосой кучкой, разглядывая что-то. Гонка закончилась, и, оказавшись ближе, Маша поняла, что несчастная лисица, назначенная жертвою царской охоты, обрела свою судьбу.
Поджарый, смуглый, похожий на калмыка стремянный, скалясь в улыбке, прижимал к траве голову едва живого зверька, а троица главных охотников — Петр, Елисавет и Долгоруков — смотрела на нее с таким восторгом, как если бы это была по меньшей мере тигрица-людоедка.
— Вот, погляди, князь Федор! — торжествующе выкрикнул Петр. — Ты там с баба… — Он осекся, прыснул и тут же поправился:
— Тьфу, с дамами копошился, а мы тут затравили добычу.
— Suum cuique , — с легким поклоном ответил князь Федор. — Однако примите мои поздравления.
Молодой царь растерянно моргнул и сразу сделался похож на того, кем он, в сущности, и был, — на недоучившегося отрока.
— Понимаю, ты — завидуешь! — воскликнул он заносчиво. — Правда, что богу — богово, кесарю — кесарево. Но коли хочешь, я дам тебе добычу пришибить.
Рука Маши дрогнула на поводу, и кобылка ее нервно переступила.
— Не велите казнить, велите миловать, государь, — с нарочитой серьезностью проговорил молодой Долгоруков. — Однако же я слишком долго пробыл в чужих краях и позабыл некоторые слова, прежде вполне привычные.
Иван хмыкнул: не напрасно, ох, не напрасно дядюшка Василий называл Федьку хитромудрым! Эк вывернулся от гнева государева!
— Уж лучше латыни не знать, нежели родной речи!
Пришибить, — сказал царь, — по-нашему, по-русски, означает просто-напросто пристукнуть. Желаешь?
Краем глаза Федор увидел, как Мария снова стиснула поводья.
— Судите сами, ваше величество: ежели я забыл слово, неужто могу помнить действие, им обозначаемое? — невозмутимо вопросил Федор.
— Э! — покровительственно засмеялся Петр. — Это просто-запросто! Берешь арапник — и кнутовищем пришибаешь лису в голову, ударом по переносью! — Он взмахнул арапником над головою лисы, и несчастное создание содрогнулось, взвизгнуло, словно чуя, что следующий удар будет его. — Только надо непременно убедиться, что она более не жива: лисицы, как известно, хитры и часто притворяются мертвыми! Ну как? — не унимался Петр. — Желаешь попробовать?
— Боюсь промахнуться, государь! — сухо проронил Федор, не в шутку начиная опасаться этой настойчивости. Черт с ней, с лисой, — нельзя показаться Марии таким же бессмысленно-жестоким, как остальные.
Он кожей чувствовал ее отвращение к происходящему и не хотел, чтобы даже мелочь тревожила ее или испортила мнение о нем.
— А ты попробуй руку набить! — Петр выхватил из-за пояса у стремянного арапник, сунул Федору. — Вот так, на борзой! На борзой! — И он взмахнул кнутом, целясь по тонкой, изящной морде белой поджарой борзой — одной из тех, которые только что самозабвенно гнали для него несчастную лисицу и доставили победу.
Маша вскрикнула. Князь Федор взмахнул своим арапником — два кнутовища перехлестнулись. Рывок был так силен, что Федор не удержал рукоять, и его кнут отлетел в сторону. Стремянный, державший лисицу, изумленно вскрикнул, всплеснул руками.., лиса, казавшаяся уже неживой, метнулась рыжей искрою, вспыхнула средь зелени — и бесследно исчезла, словно погасла в густой траве.
Глава 10
Коррида по-русски
— Ч-ч-что?! — не воскликнул, даже не прошипел, а как бы просвистел Петр, и лицо его побагровело от гнева.
Федор на миг оцепенел — этот перекошенный лик и впрямь внушал страх! Он растерялся, не зная, что сказать, что предпринять, и в тот же миг ощутил такой тычок в поясницу, что невольно изобразил некое подобие поклона, и чей-то голос сзади воскликнул:
— Больно уж вы торопливы, князь! Следовало бы подождать, пока его величество вам преподаст урок, а уж потом повторять!
Федор, пребывая в полусогнутом состоянии, тупо глядел на руки Петра, ломающие кнутовище. Этот голос был так заносчив, что он не сразу сообразил: ведь говорит Мария! И, не успев удивиться, Федор сообразил: да она пытается спасти его Она подсказывает ему, как оправдаться перед царем за несусветную дерзость!
Надо полагать, именно она столь замечательным образом вынудила его согнуться в три погибели, давая Петру доказательства нижайшей покорности. Да, чуть ли не десять лет прожив в другой стране, привыкнув полагаться лишь на себя и подчиняться только себе, Федор подзабыл, что такое Россия, что такое власть в России! Она требует прежде всего нерассуждающей покорности, как и везде на Востоке. Да, забылся он, забылся не ко времени.., спасибо, напомнили! Федор едва сдержал смех: кто бы мог подумать, что эта нежная, молчаливая особа способна на такие тычки и на такую стремительность мыслей и поступков. Впрочем, она ведь играет в шахматы, а значит, умеет и мгновенно оценить ситуацию, предвидеть действия противника. Иного не остается, как ей подыграть.
И он выдавил:
— Простите великодушно, государь! — кое-как осмеливаясь разогнуться и взглянуть на Петра.
А тот словно и забыл о провинившемся: его взор был исполнен недоумения — впрочем, это же чувство отображалось во всех глазах, устремленных на Марию, сейчас отнюдь не напоминающую ледяную статую.
— Экая ты оказалась проворная, Машенька! — протянула Елисавет, неприязненным взором меряя разгоревшееся лицо, сверкающие глаза, высоко вздымающуюся грудь.
— И с коня по такому случаю сама сошла, — как бы про себя проворчала Наталья, переглянувшись с теткой. И ушлый женолюбец Иван Долгоруков, который был весьма проницателен, когда дело касалось прекрасных дам, вдруг с изумлением угадал, в чем причина стычки этих трех особ, которые, право слово, сейчас готовы забыть свое высокое положение и вцепиться друг другу в волосы. Вернее, не в чем, а в ком: причина стычки заключена была в мужчине, и этим мужчиной, к величайшей Ванькиной досаде, был не он. Ай да Федька, ай да пройда заграничная! И когда успел?! Ну, заметит государь, что Елисавет не в ту сторону глазами сверкает, — достанется Долгоруковым на орехи!
А Елисавет и впрямь не унималась: ревниво блестя глазами, так и напирала на Марию:
— Осмелела наконец? То слова от тебя не дождешься, а то…
Она, конечно, была не так проста, как мужчины, перед которыми Маша пыталась изображать возмущение придуманной Федоровой неловкостью. Елисавет видела больше, ощущала глубже, перед ней притворяться не стоило — это Маша поняла сразу и бросилась в бой, высоко вздернув подбородок.
— Не выношу бессмысленной жестокости! — надменно бросила она, не потупляя взора перед бесстыжими глазами Елисавет. — Удали не вижу, чтобы в смерть загонять безоружных и не щадить самых верных!
Она кивнула в сторону перепуганной борзой, которая жалась к ногам стремянного, однако все собравшиеся вмиг поняли смысл ее слов: она намекала на своего отца, который сделал все, чтобы возвести на престол этого мальчишку, с ненавистью крикнувшего:
«Я его в струнку поставлю!» Это поняли присутствующие все до одного — кроме Петра, который был слишком юн, слишком зол, а потому слышал только то, что слышал.
— Уж вы бы лучше помолчали бы, сударыня! — неучтиво отмахнулся он от невесты. — Вот не люблю, когда берутся судить о том, в чем не знают толку! Ежели вашему рассуждению следовать, надобно охотиться только на медведя — и то один на один, с рогатиной!
Для англичан, к примеру, охота — не добыча пропитания, а от веку sport, споот, — он неловко выговорил чужое слово. — Они ради доблести гоняются по полям на конях за безоружною лисицею с собаками…
— Осмелюсь возразить, ваше величество, — снова, но уже по доброй воле, согнул спину князь Федор, с бесстрашием влюбленного бросаясь отвлекать внимание рассерженного государя от своей спасительницы, — английские охотники скачут за лисицею обыкновенно без собак и норовят затоптать ее копытами или засечь с седла плетками. Собаки в такой скачке, как можете видеть, одна только помеха, ибо под ногами коней путаются. Наша же, русская, охота, коя заключается в травле и ловле зверей борзыми собаками, возникла первоначально у арабов, затем перешла к монголам, а уж от них, во время тагарского нашествия, сделалась известною и у нас. Особливо распространилась она в Московском государстве во времена Иоанна Грозного, когда после взятия Казани много татарских узбеков были переселены в Ярославль и Кострому. С той поры и повелось разведение русских борзых, и, хотя прадед ваш Алексей Михайлович тешился по преимуществу соколиной охотою, бояре его занимались охотой псовою.
Петр слушал зачарованно, мгновенно забыв обо всем прочем.
— А во Франции? — живо спросил молодой царь. — Видел ты охоту французских королей?
Федору пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержать судорогу отвращения.
— Да, привелось однажды, — пробормотал уклончиво, прогоняя воспоминания об убийстве прекрасного, благородного оленя, столь измученного, израненного, искусанного собаками, что он почти с охотою подставил гордую шею под завершающий удар королевского кинжала. Венценосному охотнику ничего не надо было на этой охоте делать, как только сойти с коня и картинно убить уже полумертвого оленя, однако безнадежный, мученический взор невинной жертвы долго преследовал потом Федора. — Зверство это, ничего больше! — буркнул он почти грубо. — Коррида, ей-богу, и то милосерднее!
— Коррида? — нахмурился Петр, вспоминая. — Ах да, это в Испании.., бой быков!
— Вернее сказать, бой человека с быком.
— Да, я что-то читал, — пренебрежительно отмахнулся Петр. — Человек для развлечения прекрасных сеньор крутит перед быком красной тряпкою и бегает туда-сюда. Но это ерунда. Тут ведь охотник не человек, а бык!
— Не совсем так, ваше величество! — возразил Федор. — Это и есть охота, пусть она и происходит на огороженной арене, под взорами зрителей и зрительниц. Прелесть корриды в том, что здесь два охотника: матадор и бык, и жертвы тоже две: бык и матадор.
И одному богу известно, кто одолеет.
— Нет, пешком охотиться скучновато. Вот ежели б верхом… — мечтательно протянул Петр.
— А как? — поддакнул князь Федор. — Верхом с быком тоже сражаются. Сей человек зовется пикадор, он скачет на коне вокруг быка, заботясь не только о своем спасении от рогов, но и о скакуне своем, однако первая его забота — поразить быка шпагой, мулетою называемой Раздражать при сем быка следует дротиками и стрелами, пропитанными горючей смесью. — Он даже присвистнул, вспоминая последнюю виденную корриду. — О, государь, смею вас заверить, от корриды ничуть не меньше захватывает дух, чем на медведя идти с рогатиною!
Елисавет жарко выдохнула сквозь стиснутые зубы:
— Ох, это для мужчин.., истинных мужчин, — простонала она с такими похотливыми нотками в голосе, что Федору сделалось неловко, словно некая античная Пасифая на миг приоткрыла пред ним свой бесстыжий лик Странное выражение вспыхнуло в широко раскрытых глазах Петра: восторженное, алчное, самозабвенное… Он постоял, ковыряя каблуком землю, о чем-то размышляя; потом резко махнул стремянному:
— Возвращайтесь с охотою Остальные — за мной!
— Куда, Петруша? — недовольно протянула Наталья Алексеевна, но царь только блеснул бешеным взором:
— Кому сказано? На конь! — И, взлетев в седло, ринулся к лесу, более не оглядываясь и не сомневаясь, что все покорно последуют за ним.
Так оно и произошло после некоторой заминки, пока Иван с Федором помогали взобраться в седло Наталье Алексеевне. Елисавет и Мария, одна с пенька, другая с коряжины, вскочили сами с такой легкостью, что мужчины остались озадачены. Смерив друг друга неприязненными взорами, цесаревна и невеста императора с места послали лошадей рысью, но догнать летевшего очертя голову царя смогли не скоро.
* * *
Скачка, впрочем, длилась недолго: Петр осадил коня перед дощатым забором и оглянулся на свою свиту, воздев палец и призывая таким образом к молчанию.
И тогда, сквозь запаленное дыхание коней, всадники услышали странный рокот, доносившийся из-за забора.
Чудилось, это прибой перебирает камушки на морском берегу, ровно, мерно накатываясь и отступая.
— Храпит, что ль, кто-то? — спросил Ванька Долгоруков, напрочь лишенный поэтического воображения, и тогда остальные тоже поняли: никакой это не прибой рокочет, а и впрямь раздается мощный храп.
Петр, привстав на стременах, легко мог заглянуть за забор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Оберечься от дерзобесного гостя можно было, купив у юродивого на паперти сорок раз написанный на бумажках псалом: «Да воскреснет бог», надеть на крест и носить не снимая. Маша уже совсем собралась украдкой сбегать в церковь, да призадумалась: а хочет ли она, чтобы восхитительные сновидения прекратились?.. Она как раз отважилась признаться себе, что почувствует себя несчастной и брошенной, избавившись от своего ненаглядного «полуношника», когда тетка в присутствии клеветника Бахтияра устроила ей тот самый грубый разнос, который был столь достопамятно прерван внезапным сватовством.
От искры загорается пожар — любовь загорается от одного взгляда.
* * *
Маша очнулась. Кони их стояли; князь Федор, спешившись, помогал сойти с седла великой княжне, однако отнюдь не на толстощекую Наталью был устремлен его обеспокоенный взор. Маша слегка улыбнулась в ответ и едва не всхлипнула от счастья, когда, наконец, увидела в его лице то, что мечтала увидеть. Федор слегка подмигнул, потом нахмурился предостерегающе, слегка поведя глазами в сторону Натальи, которая прищурясь глядела на них.
— А ты, Машенька, отменно держишься в седле! — проговорила она таким тоном, как будто уличила будущую невестку в отвратительной непристойности. — Не то что батюшка твой, Александр Данилыч, — сундук сундуком, прости господи! — Она засмеялась, заслонившись рукою, а когда отвела ладонь, князь Федор и Маша едва не ахнули: толстощекое лицо Натальи еще больше надулось, приобрело выражение враз важное и заискивающее, а голос был уже не ее, неприятно-визгливый, а надменный, рокочущий, укоряющий:
— Ах ты, волчья сыть, вот уж воистину, кобылища треклятая, али у тебя шесть ног, что ты в них заплетаешься?!
Маша глядела растерянно. Известно было, что великая княжна отличается поразительными способностями к подражанию, и прежде приходилось видеть образчики Натальина лицедейства, но это всегда были вполне невинные и очень смешные шутки. Теперь же она явила истинный сарказм — причем очень злой… рассчитанно злой.
Маша вспыхнула, подалась вперед, и мстительное словцо уже готово было слететь с ее уст, однако в это время князь Федор взялся за ее стремя, протянул руку:
— Позвольте вам помочь… Мария Александровна!
Обе девушки уловили чуть заметную заминку в его словах — он явно хотел сказать: «Ваше императорское высочество», но вмиг изменил свое намерение. Маленький, туго сжатый ротик Натальи Алексеевны растянулся в ехидной улыбке: она решила, что князь Федор желал сыскать ее милости и намеренно унизил Меншикову. Она была столь упоена своей догадкой, что не заметила невообразимо быстрого взгляда, которым обменялись князь Федор и Маша. В этот миг громче слов было сказано, что он любит ее, любит всем сердцем, и титуловать «императорским высочеством», то есть признать на нее права другого, для него непереносимо! Впрочем, Наталья успела увидеть, как мягко засияли прекрасные темно-серые глаза, как дрогнули румяные губы.., и с острой завистью осознав свою неприглядность по сравнению с этой изысканной красотой, вновь метнулась к коню, путаясь в слишком широких шароварах и почти истерически крича:
— Я хочу снова сесть в седло, князь! Я хочу подъехать к брату!
Князю Федору ничего не оставалось, как отойти от Маши и с немалым усилием втолкнуть на лошадиную спину тучную фигуру разъяренной, а оттого еще более неуклюжей, чем всегда, Натальи Алексеевны.
* * *
Остальные охотники тоже не спешивались, хоть собрались поодаль веселой громкоголосой кучкой, разглядывая что-то. Гонка закончилась, и, оказавшись ближе, Маша поняла, что несчастная лисица, назначенная жертвою царской охоты, обрела свою судьбу.
Поджарый, смуглый, похожий на калмыка стремянный, скалясь в улыбке, прижимал к траве голову едва живого зверька, а троица главных охотников — Петр, Елисавет и Долгоруков — смотрела на нее с таким восторгом, как если бы это была по меньшей мере тигрица-людоедка.
— Вот, погляди, князь Федор! — торжествующе выкрикнул Петр. — Ты там с баба… — Он осекся, прыснул и тут же поправился:
— Тьфу, с дамами копошился, а мы тут затравили добычу.
— Suum cuique , — с легким поклоном ответил князь Федор. — Однако примите мои поздравления.
Молодой царь растерянно моргнул и сразу сделался похож на того, кем он, в сущности, и был, — на недоучившегося отрока.
— Понимаю, ты — завидуешь! — воскликнул он заносчиво. — Правда, что богу — богово, кесарю — кесарево. Но коли хочешь, я дам тебе добычу пришибить.
Рука Маши дрогнула на поводу, и кобылка ее нервно переступила.
— Не велите казнить, велите миловать, государь, — с нарочитой серьезностью проговорил молодой Долгоруков. — Однако же я слишком долго пробыл в чужих краях и позабыл некоторые слова, прежде вполне привычные.
Иван хмыкнул: не напрасно, ох, не напрасно дядюшка Василий называл Федьку хитромудрым! Эк вывернулся от гнева государева!
— Уж лучше латыни не знать, нежели родной речи!
Пришибить, — сказал царь, — по-нашему, по-русски, означает просто-напросто пристукнуть. Желаешь?
Краем глаза Федор увидел, как Мария снова стиснула поводья.
— Судите сами, ваше величество: ежели я забыл слово, неужто могу помнить действие, им обозначаемое? — невозмутимо вопросил Федор.
— Э! — покровительственно засмеялся Петр. — Это просто-запросто! Берешь арапник — и кнутовищем пришибаешь лису в голову, ударом по переносью! — Он взмахнул арапником над головою лисы, и несчастное создание содрогнулось, взвизгнуло, словно чуя, что следующий удар будет его. — Только надо непременно убедиться, что она более не жива: лисицы, как известно, хитры и часто притворяются мертвыми! Ну как? — не унимался Петр. — Желаешь попробовать?
— Боюсь промахнуться, государь! — сухо проронил Федор, не в шутку начиная опасаться этой настойчивости. Черт с ней, с лисой, — нельзя показаться Марии таким же бессмысленно-жестоким, как остальные.
Он кожей чувствовал ее отвращение к происходящему и не хотел, чтобы даже мелочь тревожила ее или испортила мнение о нем.
— А ты попробуй руку набить! — Петр выхватил из-за пояса у стремянного арапник, сунул Федору. — Вот так, на борзой! На борзой! — И он взмахнул кнутом, целясь по тонкой, изящной морде белой поджарой борзой — одной из тех, которые только что самозабвенно гнали для него несчастную лисицу и доставили победу.
Маша вскрикнула. Князь Федор взмахнул своим арапником — два кнутовища перехлестнулись. Рывок был так силен, что Федор не удержал рукоять, и его кнут отлетел в сторону. Стремянный, державший лисицу, изумленно вскрикнул, всплеснул руками.., лиса, казавшаяся уже неживой, метнулась рыжей искрою, вспыхнула средь зелени — и бесследно исчезла, словно погасла в густой траве.
Глава 10
Коррида по-русски
— Ч-ч-что?! — не воскликнул, даже не прошипел, а как бы просвистел Петр, и лицо его побагровело от гнева.
Федор на миг оцепенел — этот перекошенный лик и впрямь внушал страх! Он растерялся, не зная, что сказать, что предпринять, и в тот же миг ощутил такой тычок в поясницу, что невольно изобразил некое подобие поклона, и чей-то голос сзади воскликнул:
— Больно уж вы торопливы, князь! Следовало бы подождать, пока его величество вам преподаст урок, а уж потом повторять!
Федор, пребывая в полусогнутом состоянии, тупо глядел на руки Петра, ломающие кнутовище. Этот голос был так заносчив, что он не сразу сообразил: ведь говорит Мария! И, не успев удивиться, Федор сообразил: да она пытается спасти его Она подсказывает ему, как оправдаться перед царем за несусветную дерзость!
Надо полагать, именно она столь замечательным образом вынудила его согнуться в три погибели, давая Петру доказательства нижайшей покорности. Да, чуть ли не десять лет прожив в другой стране, привыкнув полагаться лишь на себя и подчиняться только себе, Федор подзабыл, что такое Россия, что такое власть в России! Она требует прежде всего нерассуждающей покорности, как и везде на Востоке. Да, забылся он, забылся не ко времени.., спасибо, напомнили! Федор едва сдержал смех: кто бы мог подумать, что эта нежная, молчаливая особа способна на такие тычки и на такую стремительность мыслей и поступков. Впрочем, она ведь играет в шахматы, а значит, умеет и мгновенно оценить ситуацию, предвидеть действия противника. Иного не остается, как ей подыграть.
И он выдавил:
— Простите великодушно, государь! — кое-как осмеливаясь разогнуться и взглянуть на Петра.
А тот словно и забыл о провинившемся: его взор был исполнен недоумения — впрочем, это же чувство отображалось во всех глазах, устремленных на Марию, сейчас отнюдь не напоминающую ледяную статую.
— Экая ты оказалась проворная, Машенька! — протянула Елисавет, неприязненным взором меряя разгоревшееся лицо, сверкающие глаза, высоко вздымающуюся грудь.
— И с коня по такому случаю сама сошла, — как бы про себя проворчала Наталья, переглянувшись с теткой. И ушлый женолюбец Иван Долгоруков, который был весьма проницателен, когда дело касалось прекрасных дам, вдруг с изумлением угадал, в чем причина стычки этих трех особ, которые, право слово, сейчас готовы забыть свое высокое положение и вцепиться друг другу в волосы. Вернее, не в чем, а в ком: причина стычки заключена была в мужчине, и этим мужчиной, к величайшей Ванькиной досаде, был не он. Ай да Федька, ай да пройда заграничная! И когда успел?! Ну, заметит государь, что Елисавет не в ту сторону глазами сверкает, — достанется Долгоруковым на орехи!
А Елисавет и впрямь не унималась: ревниво блестя глазами, так и напирала на Марию:
— Осмелела наконец? То слова от тебя не дождешься, а то…
Она, конечно, была не так проста, как мужчины, перед которыми Маша пыталась изображать возмущение придуманной Федоровой неловкостью. Елисавет видела больше, ощущала глубже, перед ней притворяться не стоило — это Маша поняла сразу и бросилась в бой, высоко вздернув подбородок.
— Не выношу бессмысленной жестокости! — надменно бросила она, не потупляя взора перед бесстыжими глазами Елисавет. — Удали не вижу, чтобы в смерть загонять безоружных и не щадить самых верных!
Она кивнула в сторону перепуганной борзой, которая жалась к ногам стремянного, однако все собравшиеся вмиг поняли смысл ее слов: она намекала на своего отца, который сделал все, чтобы возвести на престол этого мальчишку, с ненавистью крикнувшего:
«Я его в струнку поставлю!» Это поняли присутствующие все до одного — кроме Петра, который был слишком юн, слишком зол, а потому слышал только то, что слышал.
— Уж вы бы лучше помолчали бы, сударыня! — неучтиво отмахнулся он от невесты. — Вот не люблю, когда берутся судить о том, в чем не знают толку! Ежели вашему рассуждению следовать, надобно охотиться только на медведя — и то один на один, с рогатиной!
Для англичан, к примеру, охота — не добыча пропитания, а от веку sport, споот, — он неловко выговорил чужое слово. — Они ради доблести гоняются по полям на конях за безоружною лисицею с собаками…
— Осмелюсь возразить, ваше величество, — снова, но уже по доброй воле, согнул спину князь Федор, с бесстрашием влюбленного бросаясь отвлекать внимание рассерженного государя от своей спасительницы, — английские охотники скачут за лисицею обыкновенно без собак и норовят затоптать ее копытами или засечь с седла плетками. Собаки в такой скачке, как можете видеть, одна только помеха, ибо под ногами коней путаются. Наша же, русская, охота, коя заключается в травле и ловле зверей борзыми собаками, возникла первоначально у арабов, затем перешла к монголам, а уж от них, во время тагарского нашествия, сделалась известною и у нас. Особливо распространилась она в Московском государстве во времена Иоанна Грозного, когда после взятия Казани много татарских узбеков были переселены в Ярославль и Кострому. С той поры и повелось разведение русских борзых, и, хотя прадед ваш Алексей Михайлович тешился по преимуществу соколиной охотою, бояре его занимались охотой псовою.
Петр слушал зачарованно, мгновенно забыв обо всем прочем.
— А во Франции? — живо спросил молодой царь. — Видел ты охоту французских королей?
Федору пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержать судорогу отвращения.
— Да, привелось однажды, — пробормотал уклончиво, прогоняя воспоминания об убийстве прекрасного, благородного оленя, столь измученного, израненного, искусанного собаками, что он почти с охотою подставил гордую шею под завершающий удар королевского кинжала. Венценосному охотнику ничего не надо было на этой охоте делать, как только сойти с коня и картинно убить уже полумертвого оленя, однако безнадежный, мученический взор невинной жертвы долго преследовал потом Федора. — Зверство это, ничего больше! — буркнул он почти грубо. — Коррида, ей-богу, и то милосерднее!
— Коррида? — нахмурился Петр, вспоминая. — Ах да, это в Испании.., бой быков!
— Вернее сказать, бой человека с быком.
— Да, я что-то читал, — пренебрежительно отмахнулся Петр. — Человек для развлечения прекрасных сеньор крутит перед быком красной тряпкою и бегает туда-сюда. Но это ерунда. Тут ведь охотник не человек, а бык!
— Не совсем так, ваше величество! — возразил Федор. — Это и есть охота, пусть она и происходит на огороженной арене, под взорами зрителей и зрительниц. Прелесть корриды в том, что здесь два охотника: матадор и бык, и жертвы тоже две: бык и матадор.
И одному богу известно, кто одолеет.
— Нет, пешком охотиться скучновато. Вот ежели б верхом… — мечтательно протянул Петр.
— А как? — поддакнул князь Федор. — Верхом с быком тоже сражаются. Сей человек зовется пикадор, он скачет на коне вокруг быка, заботясь не только о своем спасении от рогов, но и о скакуне своем, однако первая его забота — поразить быка шпагой, мулетою называемой Раздражать при сем быка следует дротиками и стрелами, пропитанными горючей смесью. — Он даже присвистнул, вспоминая последнюю виденную корриду. — О, государь, смею вас заверить, от корриды ничуть не меньше захватывает дух, чем на медведя идти с рогатиною!
Елисавет жарко выдохнула сквозь стиснутые зубы:
— Ох, это для мужчин.., истинных мужчин, — простонала она с такими похотливыми нотками в голосе, что Федору сделалось неловко, словно некая античная Пасифая на миг приоткрыла пред ним свой бесстыжий лик Странное выражение вспыхнуло в широко раскрытых глазах Петра: восторженное, алчное, самозабвенное… Он постоял, ковыряя каблуком землю, о чем-то размышляя; потом резко махнул стремянному:
— Возвращайтесь с охотою Остальные — за мной!
— Куда, Петруша? — недовольно протянула Наталья Алексеевна, но царь только блеснул бешеным взором:
— Кому сказано? На конь! — И, взлетев в седло, ринулся к лесу, более не оглядываясь и не сомневаясь, что все покорно последуют за ним.
Так оно и произошло после некоторой заминки, пока Иван с Федором помогали взобраться в седло Наталье Алексеевне. Елисавет и Мария, одна с пенька, другая с коряжины, вскочили сами с такой легкостью, что мужчины остались озадачены. Смерив друг друга неприязненными взорами, цесаревна и невеста императора с места послали лошадей рысью, но догнать летевшего очертя голову царя смогли не скоро.
* * *
Скачка, впрочем, длилась недолго: Петр осадил коня перед дощатым забором и оглянулся на свою свиту, воздев палец и призывая таким образом к молчанию.
И тогда, сквозь запаленное дыхание коней, всадники услышали странный рокот, доносившийся из-за забора.
Чудилось, это прибой перебирает камушки на морском берегу, ровно, мерно накатываясь и отступая.
— Храпит, что ль, кто-то? — спросил Ванька Долгоруков, напрочь лишенный поэтического воображения, и тогда остальные тоже поняли: никакой это не прибой рокочет, а и впрямь раздается мощный храп.
Петр, привстав на стременах, легко мог заглянуть за забор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39