— Если у вас ко мне дело, — сказал я строго, — изложите его. Если нет — уходите.— Только послушайте его, — сказал один из сидевших па диване, — он думает, что может указывать нам, что делать.— Мистер Уивер, — сказал главный, — мы пришли, чтобы отвести вас на встречу. Наш хозяин приглашает вас намести ему визит. И чтобы вы не потерялись, он попросил вас к нему доставить.— А кто ваш хозяин?— Вы это узнаете в свое время, — сказал главный. — Если не станете сопротивляться, вам не причинят вреда. У нас достаточно сил, да и пистолеты есть тоже, чтобы не позволить вам выкинуть какую-нибудь штуку.Миссис Гаррисон за моей спиной пронзительно взвизгнула. Я повернулся к ней.— Не бойтесь, — сказал я. — Эти люди причинили вам какой-нибудь вред?Она помотала головой.— И не причинят. — Я обратился к главному: — Пойдемте.Будь я одни, я, может, и решился бы на применение силы, но рисковать безопасностью миссис Гаррисон я не мог. Безусловно, она была малоприятной женщиной, но мой долг не позволял мне ввязываться в потасовку, в которой она могла пострадать.— Экая галантность, — заметил один из мужчин, когда они выводили меня из дома миссис Гаррисон.Увидев ожидающий экипаж, я прибавил шагу, чтобы поскорее закончить этот инцидент. На улице посмотреть на странную процессию собралась небольшая толпа, и я про себя подумал, что, по крайней мере, мне нечего бояться при таком количестве свидетелей. Но не успел я так подумать, как почувствовал резкую боль в затылке. Боль парализовала все мои чувства. Во времена моих выступлений мне часто приходилось получать удары в голову, но одно дело, когда соперник бьет тебя кулаком в лицо, и другое — когда тебя бьют сзади твердым предметом. Боль была неописуемая в буквальном смысле этого слова, она была тупой и пронзительной, горячей и холодной одновременно. «Этого не может быть, — подумал я, — так больно не бывает».Инстинктивно я схватился за место, откуда исходила эта нестерпимая боль. Я не должен был этого делать, поскольку другой мужчина тут же нанес мне сильный удар в живот. У меня перехватило дыхание. Я согнулся и почувствовал еще один удар, в поясницу, который свалил меня с ног.Мне казалось, что, если только я смогу перевести дыхание, я встану на ноги и измолочу этих людей. Но едва я оказался на земле, меня снова ударили по лицу и в бок, и, прежде чем я смог оказать сопротивление, я почувствовал, как мне заломили назад руки и связали веревкой. До того как мне на голову накинули полотняный мешок, я успел увидеть лица зевак, которые смотрели, как меня избивают прямо перед собственным жилищем. Никто из них не пришел мне на помощь, и я старался запомнить лицо каждого, чтобы побить всех, кто наблюдал за моим несчастьем с таким трусливым равнодушием. Я слышал, как кто-то сказал, что сходит за констеблем, но мне это уже ничем не могло помочь.Меня резко поставили на ноги и прижали к стенке экипажа. Я почувствовал, как дюжина рук ощупывает меня в поисках оружия. Вынули пистолет, шпагу и ножи. Меня швырнули в экипаж, где я упал на сиденье.Я безуспешно пытался избавиться от пут, но не потому, что надеялся освободиться. Мне была непереносима мысль, что мои захватчики считают, будто я покорен. Вскоре я устал биться, как пойманная на крючок форель. Толку от этого было мало, а получать новые удары мне не хотелось. Пытаясь убедить себя успокоиться, я почувствовал, как экипаж тронулся с места, и дал себе зарок, что еще до заката солнца отомщу за этот гнев и унижение. Глава 22 Я сидел молча, погруженный в свои мысли и переполненный гневом и болью, а экипаж все катил и катил по дороге. Мои похитители тоже молчали. Сидя в темноте, я гадал, кто мог организовать это нападение. Я было подумал, что это дело рук «Компании южных морей», но разве организаторы тайного заговора, унесшего две человеческие жизни, могли допустить такую оплошность и позволить похитить человека, жестоко избив его на глазах толпы? Но если это не дело рук «Компании южных морей», кому еще понадобилось поступать со мной так жестоко и для чего?Наконец экипаж остановился, меня вывели наружу и заставили пройти небольшое расстояние. Я услышал, как открылась дверь, и меня втолкнули в какой-то дом. Тотчас с моей головы сняли мешок, и я увидел, что нахожусь в богато убранном доме. Стены украшали картины на классические темы. Сюжеты отображали не добродетели Плутарха, а скорее излишества «Сатирикона» Петрония Арбитра. Не стану вгонять моего читателя в краску, описывая позы гипсовых статуй и фигур на полотнах в этой комнате.Сопровождавшие меня вели себя как дети в ожидании родительского наказания. Они не сводили с меня глаз, хотя мои руки были по-прежнему крепко связаны за спиной.Меня привели в гостиную и велели сесть. Сопровождавшие отошли от меня, но остались в комнате. Кто-то подошел сзади и разрезал связывающую мои руки веревку. Я хотел было тотчас вскочить, но потом решил выяснить обстановку, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Комната была обставлена в восточном стиле, ее украшали китайские вазы ивосточные картины. На одном из полотен в массивной золотой раме была изображена сцена коронации турецкого султана. Я старался запомнить как можно больше, не зная, что может быть важным, а что нет. Единственное, что я зная четко: человек, велевший привести меня сюда, будет моим врагом. Если, конечно, он оставит меня в живых.Тот, кто разрезал веревку на моих руках, зашел спереди, и я увидел, что это был великий ловец воров собственной персоной. Подволакивая ногу, он приблизился, чтобы обменяться со мнойрукопожатием. Джонатан Уайльд был лет на десять меня старше, но вид имел необыкновенно моложавый. Глядя на его широкое лицо, человек незаинтересованный сказал бы, что оно выражает искреннюю веселость, но, поскольку я совсем недавно испытал на себе его «шутки», мне оно казалось зловещим.За Уайльдом следовал его адъютант, Абрахам Мендес. Он стоял с каменным лицом, ничем не выдавая, что помнит наш разговор на ступенях синагоги Бевис-Маркс. Насколько я понимал, в его задачу входило бросать грозные взгляды на все, что движется. То, что он меня знает, никак не влияло на его поведение.— Мистер Уивер, рад снова вас видеть. — Уайльд схватил мою руку и стал ее ожесточенно трясти, словно хотел придать какое-то дополнительное значение даже этому простому жесту вежливости. — Я должен извиниться за доставленное вам неудобство. Я велел своим людям обращаться с вами повежливей, но ваша репутация, должно быть, навела на них такой ужас, что они утратили над собой всякий контроль.После нашейвстречи в таверне «Бедфорд-армз» я знал, что рано или поздно мне придется встретиться с Уайльдом снова, но не мог понять, чего он хотел добиться в данном случае. Для чего было меня избивать, если это вызовет лишь желание отомстить обидчикам? Для чего было завязывать мне глаза, если всему Лондону известно, что Джонатан Уайльд живет в недавно купленном просторном доме в Грейт-Олд-Бейли?Уайльд велел своим людям выйти из комнаты и сел в жесткое кресло с огромными подлокотниками. Мендес обошел вокруг и встал за его спиной, смотря на меня холодным взглядом, от которого бросало в дрожь. Я не понимал, как Мендес мог с такой легкостью совмещать две роли — грозного бандита и приветливого еврея-соотечественника.— Снова прошу прощения, — тихо сказал Уайльд, — за это недоразумение. Надеюсь, оно не оставит у нас неприятного осадка. Могу я предложить вам стакан вина, которое поможет вам успокоиться? — Он, прихрамывая, подошел к графину, стоящему на столе в центре комнаты, всячески демонстрируя, что желает сам наполнить мой бокал, не обращаясь к слугам.— Не откажусь от стакана вина.Я осторожно переменил положение своего избитого тела, пытаясь сесть поудобнее. Этот разговор был подобен бою на ринге.Мне придется преодолеть боль и быть настороже, несмотря на то, что мое тело молило о капитуляции,Уайльд налил вина, протянул мне бокал с величайшим почтением ивернулся на свое место.— Нам так о многом надо поговорить. Удивительно, не правда ли, что нам не удается встречаться чаще?Я сделал глоток и обнаружил, что действительно немного успокаиваюсь. Я выпрямился, преодолевая пульсирующую боль в голове, и смело встретил злодейский взгляд Уайльда.— Боюсь, мистер Уайльд, меня мало что может удивить и мало что может вывести из равновесия. Понимаю, что у вас, вероятно, не было намерения причинить мне вред, но он был причинен, и поскольку я нахожусь не в самом хорошем расположении духа, извольте, пожалуйста, сообщить, что у вас ко мне за дело, если оно, конечно, есть.— Очень хорошо, мистер Уивср, я тоже очень занятой человек. — Он сел. — Мне бы хотелось, чтобы между нами установилось взаимопонимание, так как нам так легко стать соперниками. В конце концов, мы ведь занимаемся одним делом. Однако, поскольку мне удалось достигнуть неоспоримых успехов в ловле воров, боюсь, вам не на что здесь рассчитывать. Но для вас остаются богатые возможности по сбору долгов, охране джентльменов и даже расследованию ужасных преступлений, вроде того, что было совершено в отношении вашего отца.— Что вам известно об этом? — спросил я, по возможности не выдавая своего волнения.Он покачал головой, словно его удивила глупость моего вопроса:— Уверяю вас, сударь, в этом городе мало что происходит, о чем я бы не знал.— Тогда вы могли бы мне сказать, кто убил моего отца, — парировал я.— Увы, — покачал он головой, — как раз эта информация ускользнула из поля моего ярения.— Тогда, возможно, поле вашего зрения не так широко, как вы хотели бы это представить.Он неодобрительно сощурился:— Не делайте поспешных выводов, сударь. Мне говорили о вашей поспешности и о вашей вспыльчивости тоже. Скажите мне, мистер Упвер, — это правда, что, когда вы были моложе и разъезжали по большой дороге, отнимая у людей их ценности, вы пользовались необыкновенной благосклонностью у слабого пола? Я слышал, вас называли «джентльменом Беном» и что вас любили даже те дамы, которые отдавали вам свои кольца и драгоценности. Что однажды вам даже пришлось отговаривать дочь богатого купца, которая хотела бежать с вами.Меня не должно было удивлять, что ему известны подобные вещи. Я действительно пользовался другим именем, когда промышлял на большой дороге. И поскольку в городе жили мои знакомцы с тех недобрых лет, Уайльд неизбежно должен был знать о моем прошлом. Что касается меня, после переезда в Лондон я ни с кем не говорил о том времени. У меня были секреты, о которых не знал даже Элиас.— Мне неинтересно обсуждать ошибки моей юности. Он снова ухмыльнулся:— Вам нечего стыдиться прошлого. Я слышал, однажды, когда ваш приятель-разбойник был груб с дамой, которую вы хотели ограбить, вы хладнокровно выстрелили из пистолета прямо ему в лицо и убили его на месте.Я почувствовал некоторое облегчение, так как Уайльд пересказывал слухи, преследовавшие меня долгие годы. Не потому, что мне льстило, что эти подвиги приписывались мне, а потому, что до Уайльда дошли вымышленные истории, которые ходили давным-давно. До него доходили не все сведения.— Пистолет дал осечку, — сказал я, — никто тогда не пострадал, а человек, о котором вы говорили, был за свои преступления повешен в Тайберне.— Надеюсь, вы сами его сдали и получили кругленькую сумму. Полагаю, глупо наблюдать за казнью своих врагов, не получая иного вознаграждения, кроме удовольствия видеть их на эшафоте.Я вглядывался в его лицо, пытаясь угадать, что будет дальше. Но его елейная улыбка ничего не говорила.— Боюсь, ход ваших мыслей ускользает от меня, сэр.— Вы хотите сказать, что не понимаете цели нашего разговора. Я намеревался обсудить ход расследования смерти вашего отца.— Попробую угадать, — сказал я с сарказмом. — Вы хотите, чтобы я прекратил расследование.Уайльд расхохотался, как смеется великодушный патрон над глупостью своих подчиненных.— Нет, мистер Уивер. Совсем наоборот. Я хочу, чтобы вы его продолжали.Я терпеливо ждал объяснений.— Я хочу, чтобы вы не вмешивались в сферу, которую считаю своей, — продолжал Уайльд. — Народ относится к моим успехам с восторгом, и я не потерплю в этом деле никакой конкуренции с вашей стороны. Поскольку ловля воров — дело малоприятное, я уверен, вы найдете для себя другую работу. Поэтому я хочу, чтобы ваше расследование этих смертей закончилось успешно, так как это откроет перед вами новые возможности и нам больше не придется составлять друг другу конкуренцию. — Он посмотрел на меня испытующе. — Заметьте, я не дал ходу этому неприятному делу с Кейт Коул.Я сделал глоток вина.— Что ж, тем лучше, — сказал я с деланым безразличием.По правде, его масленые речи только усилили боль в голове, и я не хотел говорить ничего, что могло бы продлить этот разговор сверх необходимого.— Да, вся эта история с Джемми плохо выглядит, — радостно продолжал Уайльд. — Плохо не то, что он мертв. Я давно уже ему не доверял и сам бы сдал его в скором времени. Жаль, что я не получу никаких денег за его смерть, но я получу деньги за Кейт, поэтому мне безразлично. Возможно, вы задаетесь вопросом, не испытываю ли я к вам неприязни из-за того, что вы вторглись в мою сферу. Уверяю вас: я не таю зла. Обещаю, что ваше имя не будет упомянуто на процессе Кейт.— Рад это слышать, — пробормотал я.Не скажу, что меня удивило намерение Уайльда послать Кейт на виселицу, но меня тревожило его равнодушие. Он хотел казаться очаровательным или угрожающим?— Я ожидал, что вы будете рады, — сказал он. — А теперь вернемся к более насущным делам. Я хочу вам помочь.— Не буду этому препятствовать. — Наверняка Уайльд знал, что его напыщенные заверения в дружбе не могли меня одурачить. Я не видел выгоды прикидываться, что я одурачен больше, чем он мог предполагать. — Честно говоря, я не верю вам, мистер Уайльд, и был бы крайне удивлен, если бы вы ожидали, что я вам поверю. Может быть, вы просто скажете мне, чего, собственно, хотите? А то мне не терпится вернуться домой, чтобы привести себя в порядок после нашей встречи.Он положил руку себе на грудь:— Вы раните меня, сударь. — Он застыл в таком положении, но внезапно передумал: — Нет, вы меня не раните. Конечно, вы не раните меня. Говорил же я о своем намерении послать Кейт на виселицу, так что не вижу причин, почему вам не считать меня махинатором. Я действительно махинатор, и дьявольски хороший. На самом деле у меня есть собственные причины желать успеха вашему расследованию, раскрытию правды, связанной с этими убийствами. Мое дело процветает благодаря ворам, которыми кишит этот город, но убийство — это совсем другое дело. Убийству я потворствовать не буду. Это вредит моему бизнесу. Если у человека пропали часы, это одно дело, но когда против богатых коммерсантов плетут заговор — совсем, совсем другое.— Почему тогда вы ждали, пока я не начал расследование? Если эти убийства вас так волнуют, почему вы сами не займетесь этим делом?— Потому что пока вы не начали расследование, никто не думал, что это были убийства. Пока народ доволен, я тоже доволен. Но заверяю вас, Уивер, раз вы взбудоражили общественное мнение, вы должны добиться успеха. Если не добьетесь, будет плохо нам обоим.— Какая чепуха! — Я не мог не рассмеяться, хотя смех отозвался болью в ребрах и в голове.Уайльд тоже рассмеялся.— Вам придется в это поверить. У меня есть свои причины. Я желаю вам успеха. Но если вы сами этого не хотите, можете не принимать моих советов и моей помощи. В городе нет лучше информированного человека, и я могу знать то, что может вам помочь. Можете задавать мне любые вопросы, сударь. Любые.Я обдумал его предложение.— Где я могу найти Берти Фенна — человека, который переехал моего отца?Уайльд развел руками:— Я не знаю, где его можно найти, но слышал, его теперь нанял некий Мартин Рочестер — явный преступный элемент, держится особняком. Говорят, с ним шутки плохи.— Я уже несколько раз слышал имя Рочестер. Складывается впечатление, что все о нем знают, но никто не знает его. Загадка какая-то.— Но вы взялись за загадочное дело, разве не так?— Тогда, если вы хотите мне помочь, вы могли бы прояснить некоторые загадки, а не давать мне новые. Расскажите все, что знаете о Рочестере, — чем он занимается, где живет, кто еще на него работает.Уайльд только пожал плечами:— Увы! Рочестер — очень скрытный человек. Я не знаю, где он работает или кто на него работает, кроме Фенна. Я ловлю воров, сударь, и не могу знать мира биржевых маклеров, к которому относится Рочестер. Эти биржевые дельцы — сам дьявол. У них все шиворот-навыворот. С ними никогда ничего невозможно понять.Я вздохнул. Эти постоянные насмешки над биржевыми маклерами меня огорчали. Не потому, что я хотел их защитить, но потому, что они оскорбляли память о моем отце. Подобные слова были у всех на устах, а это было хуже, чем беспочвенные и бесполезные обвинения.— Тогда вам нечего мне сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56