Я немного подвинулся, чтобы содержимое вен Арнольда не попало мне на сапоги, и, надавив еще сильнее, почувствовал на ладони горячее дыхание Арнольда. Зажав его рот еще крепче, я приставил второй кинжал к его здоровому глазу:— Тебе больно, я знаю, но ждать я не стану. Сейчас ты здоровой рукой достанешь из кармана бумаги, которые нам нужны. Этот джентльмен даст тебе двадцать фунтов, как обещал. Если ты что-нибудь выкинешь или если твои дружки хоть пальцем шевельнут, я не стану тебя убивать, а воткну кинжал в твой здоровый глаз, и ты станешь нищим. У тебя есть выбор — отдать то, что мы просим, и получить за это приличные деньги или потерять все, что у тебя есть.Товарищи Арнольда снова переглянулись. У них появилась надежда, что, несмотря на неприятные осложнения, их товарищ все же получит двадцать фунтов.Здоровой рукой Арнольд попытался дотянуться до кармана, и для этого ему пришлось изогнуться. По тому, как перекосилось его лицо, можно было представить, насколько сильной была боль. Наконец под нажимом моей руки он стиснул зубы, вытащил из кармана кошелек и бросил его на стол резким судорожным движением.Я велел Элиасу заглянуть внутрь, что он и сделал, достав пачку писем. Как и описывал сэр Оуэн, это была толстая стопка бумаг, обернутая желтой лентой и запечатанная восковой печатью. Элиас протянул мне сверток, и тот, как я быстро прикинул, состоял из четырех отдельных пачек, каждая не менее чем полдюйма толщиной. Несмотря на волнение, я все же не мог не улыбнуться при мысли, что наш распущенный баронет оказался таким многословным корреспондентом.Я положил сверток к себе в карман и попросил Элиаса подержать руку Арнольда, пока я вытаскивал кинжал. Теперь кровь хлынула из раны потоком. Арнольд выскользнул из моих рук и упал на пол, издавая глухие стоны.— Отдай ему деньги, — сказал я Элиасу.По тому, как забегали его серые глаза, я понял, о чем он думал. «Зачем?»— Отдай ему деньги, — повторил я. — Таков был уговор.Должно быть, то, как я это сказал, положило конец его колебаниям: Элиас вздохнул, показывая, как тяжело ему расставаться с двадцатью фунтами просто так, и бросил кошелек на стол. Все четверо приятелей Арнольда набросились на добычу, отталкивая друг друга.Элиас был готов кинуться наутек, но я покачал головой. Бежать не было необходимости. Арнольд валялся поверженный на полу, никто другой не мог представлять для нас угрозы. Я подумал, не выпить ли мне эля, чтобы продемонстрировать свое презрение, но вознаграждать, кроме себя самого, было некого, а мне этот напиток не по вкусу. Поэтому я с мрачным удовлетворением улыбнулся и открыл входную дверь, пропуская вперед Элиаса. Глава 7 Это утро я встретил умиротворенным. Я радовался, что удалось вернуть документы сэра Оуэна, и не имел серьезных оснований беспокоиться, что смерть Джемми чревата для меня неприятностями. Ближе к полудню миссис Гаррисон объявила, что внизу сэр Оуэн и что он хочет меня видеть. Войдя, баронет стал бурно восторгаться моим успехом. Он выхватил у меня из рук письма и прижал их к груди. Сел — и, тотчас снова вскочив, принялся шагать по комнате. Он попросил выпить, выпил и попросил снова, забыв о первом стакане.Сэр Оуэн настаивал, чтобы я принял дополнительное вознаграждение, и, для виду посопротивлявшись, я согласился на возмещение расходов, связанных с Кейт и Арнольдом. Это было с его стороны крайне великодушно: изначально предложенное мне вознаграждение возросло вдвое, что значительно улучшило мои финансовые дела. Затем сэр Оуэн убедил меня отобедать с ним за его счет, что, по его словам, дало бы ему возможность выразить рожденное благодарностью чувство товарищества. Мы пошли в ближайшую таверну, где наелись и напились до отвала, а около двух часов пополудни сэр Оуэн откланялся, сославшись на занятость. Однако, расставаясь, сэр Оуэн удивил меня, пригласив в следующий вторник вечером в свой клуб.— Все будет неофициально, — заверил меня сэр Оуэн, увидев изумление в моих глазах. — Я подумал, что это была бы хорошая возможность для человека в вашем положении познакомиться с некоторыми джентльменами.— Буду счастлив посетить ваш клуб, — сказал я совершенно искренне. — И я буду считать себя у вас в долгу за вашу щедрость.Сэр Оуэн прочистил горло и заерзал на стуле.— Вы, надеюсь, понимаете, что речь не идет о членстве… — Его голос затих.— Я это отлично понимаю, — прервал я его, стараясь сгладить неловкость. — Я действительно рад иметь возможность, как вы только что сказали, познакомиться с джентльменами, которым могли бы понадобиться услуги такого человека, как я. А ваша рекомендация чрезвычайно ценна.Довольный достигнутым взаимопониманием, сэр Оуэн дружески похлопал меня по спине и снова поблагодарил за возвращение писем. Затем, цветисто распрощавшись, наконец удалился.После сытного обеда и обильных возлияний я подумал, что пора вернуться к исполнению своих обязанностей. Поэтому взял наемный экипаж и отправился к мистеру Бальфуру, который проживал в районе Бишопсгейт, узнать, сумел ли он выяснить, что члены его семьи знали о смерти отца. Я надеялся, что он ничего не сумел выяснить. Я надеялся, что он поймет бесплодность своей затеи и с чистой совестью освободит меня от этого дела.Бальфур занимал респектабельные комнаты в респектабельном доме, но его гостиная казалась для него слишком уютной. Он сидел в кресле неестественно прямо, будто боялся откинуться на спинку. На нем было такое же платье, как за день до этого, во время его визита ко мне, хотя он предпринял кое-какие попытки почистить ткань и избавиться от самых заметных пятен.Я стоял перед ним со шляпой под мышкой. Он смотрел на меня, скрестив ноги. Я ожидал, что он предложит мне сесть, но он рассматривал меня с выражением не то тревоги, не то скуки.— В следующий раз, когда захотите побеседовать со мной, — сказал он неторопливым и размеренным тоном, — предупредите, пожалуйста, об этом заранее. Мы выберем для встречи место более удобное, чем мои комнаты.— Как пожелаете, — ответил я, широко улыбаясь, чтобы позлить его, так как мания величия Бальфура, у которого не было гроша за душой, одновременно и раздражала меня, и вызывала презрение. — Но раз уж я здесь, позвольте мне расположиться поудобнее. — Я заметил графин с вином на каминной полке и, разгоряченный обедом с сэром Оуэном, решил, что было бы неплохо выпить немного вина. — Не хотите ли немного? — спросил я, наливая себе.— Вы невыносимы! — сказал он резко. — Это мой дом, сударь! — Он судорожно сжал газету, лежавшую у него на коленях.Я сел и неспешно отхлебнул вина, оказавшегося посредственным бордо. Нельзя сказать, что пить его было невозможно, но на вкус оно казалось кислым по сравнению с прекрасным вином, которым меня угощал сэр Оуэн. Подозреваю, хозяин заметил мое неудовольствие, так как он открыл рот, собираясь что-то сказать. Я решил, что лучше избежать этого, будучи уверен, что в очередной раз он скажет нечто необоснованно напыщенное, и опередил его:— Мистер Бальфур, вы наняли меня, но я отнюдь не слуга. В конце концов, мы с вами оба заинтересованы в расследовании, для которого вы хотите меня нанять. Давайте обсудим детали.Бальфур пристально посмотрел на меня и решил, что лучше всего сохранять невозмутимость.— Очень хорошо. Боюсь, вам придется делать все самому, за что я, собственно, вам и плачу. Я говорил со старшим клерком моего отца, и он сказал мне, что мои подозрения не лишены оснований. Он утверждает, что, когда мой отец умер, его финансовые дела оказались в более плачевном состоянии, чем можно было предположить.— В самом деле? — сказал я сдержанно.— Как я уже упоминал, насколько мне помнится, отец неплохо заработал на конкуренции между Банком Англии и «Компанией южных морей», играя на колебании курса ценных бумаг. Он проводил много времени на Биржевой улице с евреями и другими инородцами, покупая и продавая ценные бумаги.— И некоторых из этих ценных бумаг недостает? Он пожал плечами, будто я его грубо перебил:— Мне неизвестны детали. Я не обладаю способностью к таким вещам, как финансы, но, учитывая доход, который он получил от таких сделок, трудно объяснить состояние его финансовых счетов. По мнению его клерка, как вы понимаете.— Понимаю. Расскажите, что еще вам удалось выяснить.— Разве этого недостаточно? Я выяснил, что человек, ведающий финансами, считает, что смерть моего отца вызывает подозрения. Что еще вам нужно!— Ничего, — сказал я, — что заставило бы меня пожелать расследовать это дело дальше.Я сказал это, прежде чем понял, что говорю правду. Сидя напротив Бальфура и угощаясь его плохим вином, я понял, что мне делать. Мне определенно придется узнать более подробно о том, чем занимался мой отец, а для этого надо будет поговорить с моим дядей. После стольких лет странствий именно этот фат Бальфур окажется человеком, который приведет меня домой.Пытаясь избавиться от этой мысли, я решил нажать на Бальфура:— Боюсь, мне необходимо гораздо больше, дабы найти хоть что-то, что помогло бы вам вернуть состояние. Ваша мать жива, не правда ли? Мне кажется, вы говорили о ней во время нашей последней встречи.К моему удивлению, Бальфур залился краской:— Сударь, вы задаете оскорбительные и не относящиеся к делу вопросы. Что вам до моей матушки?— Мне думается, ваша мать может знать нечто, что могло бы оказаться полезным. Я решительно не понимаю, почему вам нужно все усложнять. Вам нужна моя помощь или нет?— Конечно, я нуждаюсь в ваших… услугах. Поэтому я вас нанял. Но это не дает вам позволения вот так спрашивать о моей матушке, которая будет в ужасе, если узнает, что такие люди, как вы, вообще существуют, не говоря уже о том, чтобы отвечать на ваши вопросы. Моей матушке, сударь, ничего не известно об этих вещах. Бессмысленно говорить с ней.— У вашего отца были другие родственники, например брат или дядя, с которыми он обсуждал деловые вопросы?Бальфур продолжал недовольно вздыхать, но на вопрос ответил:— Нет, никаких.— И вы ничего больше не знаете, что могло бы быть мне полезным? Что-то, что помогло бы мне начать расследование?— Если бы мне было что-то еще известно, разве я не сказал бы вам? Вы сводите меня с ума своими бесконечными вопросами.— Ну что же. Тогда вы лишь должны назвать мне имя клерка вашего отца и сказать, где я могу его найти.У Бальфура отвисла челюсть. Он знал что-то, о чем не хотел мне говорить. Нет, он знал многое и не хотел мне говорить. Мне показалось, он знает — я вижу, что скрывается за фасадом семейной гордости и щитом его нарочитой грубости. Но он не сдался.— Я вам сказал, что ему известно, — сухо сказал Бальфур. — Вам нет необходимости говорить с ним.— Мистер Бальфур, не создавайте лишних затруднений. Где я могу найти этого клерка?— Вы не можете его видеть. Видите ли, он теперь работает на мою мать, а мы с матушкой, если вам так нужно знать, не в самых лучших отношениях. Ей не понравится, что я вмешиваюсь в ее дела.— Да, но расследование принесет ей немалую пользу.— Это не так. У нее есть отдельное имущество, записанное на нее. Она не была наследницей состояния моего отца, и его смерть никоим образом не отразилась на ней, за исключением того, что она освободилась от брака, который существовал лишь формально. Наши отношения разладились много лет назад, поскольку в конфликте между родителями я принял сторону отца. Теперь я хотел бы восстановить с ней отношения и не хочу настраивать ее против себя, вмешиваясь в ее дела. Я беседовал с этим клерком так, чтобы он не догадался о причине моих расспросов. Боюсь, что вам это не удастся.— Уверяю вас, мне это удастся. Скажите его имя, сударь, и я обещаю, что не стану с ним беседовать в доме вашей матушки.Бальфур поморщился, собираясь снова возразить, но передумал:— Что же, его зовут Реджинальд Дарбле, и, если вам действительно необходимо поговорить с ним, рано или поздно вы найдете его в кофейне «У Джонатана» на Биржевой улице. Он мечтает стать самостоятельным биржевым маклером, поэтому посещает кофейню, где собираются маклеры. Полагаю, он надеется, что ему сделают обрезание. Держу пари, его лишат не только крайней плоти.Я сидел молча, слушая все это.— Прекрасно, сударь. — Я встал и допил вино одним глотком. — Я дам вам знать, когда у меня будет что-нибудь новое.— Не забудьте, что я вам говорил насчет визитов сюда, — сказал он. — Мне, знаете ли, необходимо заботиться о своей репутации.Я понимал, что встреча с матерью Бальфура будет для меня бесполезной, но не мог ручаться, что готов долгое время идти навстречу желанию Бальфура и не встречаться с клерком его отца, Дарбле. Моего терпения хватило ненадолго, но я не хотел встречаться с ним неподготовленным. Я знал: настало время сделать то, что я должен был сделать много, лет назад, то, чего я давно желал и чего в то же время боялся. Это дело давало мне предлог, которого я так долго искал, а выпитое вино придало смелости, которой мне раньше не хватало. Итак, я обнаружил, что быстро шагаю по направлению к Уоппингу, где находился склад моего дяди Мигеля.В последний раз я видел дядю на похоронах отца, когда я вместе с десятками других членов семьи и представителей анклава Дьюкс-Плейс молча стоял у открытой могилы, дрожа от холода, моросящего дождя и пронизывающего ветра. Дядя, единственный брат отца, не выразил бурного восторга по поводу моего возвращения. Время от времени он отрывался от молитвенника, над которым склонился, чтобы не дать ему намокнуть, и бросал на меня подозрительные взгляды, словно боялся, что, если представится возможность, я обчищу карманы присутствующих на похоронах и исчезну в тумане. Дядя наверняка обиделся, не мог я не предположить, что я не вернулся к семье тремя годами раньше, когда умер его сын, мой кузен Аарон. В то время я, как говорится, все еще колесил по большой дороге и узнал о смерти Аарона только спустя несколько месяцев. Со всей искренностью могу сказать, что вряд ли бы я вернулся, даже если бы получил известие вовремя. Мы с Аароном не испытывали симпатии друг к другу, когда были мальчиками. Он был слабым, застенчивым и трусливым, и, признаюсь, мне было трудно не задирать его. Он всегда ненавидел меня за то, что я задира, а я ненавидел его за то, что он был трусом. Когда мы подросли, я понял, что пришло время обуздывать свои грубые наклонности, и неоднократно пытался подружиться, с ним, но Аарон либо убегал от меня, если мы оставались одни, либо смеялся над моей необразованностью, если вокруг были другие люди. Узнав, что его послали в Левант учиться коммерции, я был рад, что избавился от него. Однако мне было жаль дядю, который потерял своего единственного сына, когда торговое судно попало в шторм и Аарона навсегда поглотила океанская пучина.Если дядя отнесся ко мне на похоронах отца как к незваному гостю, скажу честно, я не приложил никаких усилий, чтобы он изменил свое отношение. Я злился, что вынужден общаться с этими людьми. Я был зол на отца за то, что он умер, так как из-за его смерти попал в неприятное положение. Я не был удивлен, что отец завещал все состояние моему старшему брату Жозе, и не был обижен, хотя мысль о том, что все на похоронах думали, будто я обижен, раздражала меня. Я нервно озирался, когда вокруг истово молились на древнееврейском и переговаривались на португальском, и делал вид, что забыл и тот и другой язык, хотя сам был удивлен, что действительно забыл многое. Языки звучали привычно, но это не делало их понятными.И теперь, когда я направлялся на встречу с дядей, я снова ощущал себя незваным гостем, на которого будут смотреть с подозрением, испытывая неловкость. Я старался успокоить свои чувства, убеждал себя, что иду на встречу с Мигелем Лиенцо по делу, что, будучи инициатором этой встречи, могу прервать ее когда захочу, но это не помогло мне забыть, как мало я желал этой встречи.Я не был на этом складе много лет, с того времени, когда меня, мальчишку, посылали сбегать туда по какому-нибудь семейному делу. Это был довольно большой пакгауз у реки, в котором хранились португальское вино, которое импортировал мой дядя, и британская шерсть, которую он экспортировал. Вдобавок он занимался полузаконной торговлей французским батистом и другими тканями — товаром, на который было наложено взаимное эмбарго нами и нашими врагами по ту сторону Ла-Манша. Дело в том, что всегда существовал огромный разрыв между ненавистью к французам, порождаемой политиками, и любовью к французским товарам, порождаемой модой. И пусть газеты и парламентарии порицают французских агрессоров, леди и джентльмены все равно будут требовать французские наряды.Войдя в пакгауз, я чуть не задохнулся и не потерял сознание от обрушившегося на меня запаха шерсти. В пакгаузе — огромном, с высоким потолком — стояла страшная суета, поскольку я прибыл как раз во время таможенного досмотра. Мускулистые работники таскали ящики или складывали их штабелями, упаковывали или распаковывали их по требованию таможенного инспектора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56