Судьба несчастной тронула даже мертвый камень?Тут я узнал горбуна, Квазимодо! Он, должно быть, скрывался все это время почти рядом со мной, на Королевской галерее. Оттуда он опустил длинную веревку на Соборную площадь, по которой теперь, ухватив канат руками, коленями и ногами, он проворно соскользнул вниз, как циркач, который ездит с ярмарки на ярмарку со своим номером.Осужденная следила глазами за его быстрыми движениями, и я спросил себя, кому предназначался ее крик о помощи. Я испытывал стыд и ревность, потому что звонарь осмелился сделать то, перед чем я в страхе отступил.С ловкостью, которая противоречила его искривленному телу, он ступил на землю, побежал к повозке и уложил палача двумя ударами кулаков. Он схватил цыганку и поднял ее высоко, словно она была соломенной куклой. А потом он прыгнул к Собору, мимо застивших от удивления алебардистов епископа, и исчез со своей добычей в Главном портале, который стоял открытым после процессии покаяния. Я не мог больше видеть обоих, но слышал запыхавшийся голос Квазимодо, выкрикивающий все время одно и то же слово:— Убежище! Убежище! Убежище!Толпа повторила слово более воодушевлено, чем незадолго до этого «kyrie eleison». Они больше не требовали смерти Эсмеральды. Убежище! Это обещало больший спектакль, который может продлиться на дни или недели.Как все церкви и некоторые иные места, Нотр-Дам пользовался правом убежища. Кто бежал сюда, должен был держать ответ лишь перед Богом. Исполнители мирского суда не имели право донимать его, пока он находился в святых стенах. Если он покидал убежище, правосудие людей действовало со всей строгостью.На Соборной площади воцарился гвалт. Лишь с трудом вооруженные солдаты сумели удержать восхищенную толпу. Множество мужчин и женщин наступали вперед, одобрительно выкрикивая имя Квазимодо и приветствуя его, как героя этого спектакля.И пока внизу Жак Шармолю, служители суда и офицеры стражи еще совещались, Квазимодо и Эсмеральда показались возле меня на башенной галерее.Когда горбун увидел меня, его глаз циклопа засверкал враждебно. Осуждал ли он меня за то, что я не пришел на помощь цыганке? Или он просто презирал меня — как всякого другого, как духуy приговоренной к смерти Эсмеральды? Во всяком случае, я посчитал целесообразным держаться от горбуна подальше.Он встал на перила и поднял Эсмеральду над своей патлатой головой, заорал во все горло «приют!» и «убежище!», и его приветствовали тысячи голосов, словно он таким образом объявил Евангелие. Если не считая его краткого срока на посту Папы шутов, Квазимодо, пожалуй, никогда прежде не получал столько одобрения и восхищения. Он наслаждался этим, и я отступил на задний план. Один раз мой взгляд встретился с взглядом Эсмеральды, и я поверил, что прочитал в ее глазах облегчение, и кое-что еще — триумф!Я еще больше удивился тому, когда Квазимодо исчез с ней в Южной башне. Толпа славила его, и он снова показался — еще выше, на крыше башни. Там он стоял, все еще держа женщину у себя на руках, отвергнутый природой, церковными догмами — и человеческими законами. Монстр и цветущая красота, я и не мог выдумать себе ничего более противоположного.Один раз в своей печальной, одинокой жизни Квазимодо посчастливилось принадлежать к числу других. И Эсмеральда, вокруг шеи которой все еще болталась веревка, едва могла осознать свое счастье.Но у меня было предчувствие, что я переживаю не счастливый исход радостной пьесы, а начало жуткой трагедии, сценой которой был древний собор. Горбун и цыганка казались мне воплощением всякой ананке.Потому что судьба не любит отверженных.Потому что люди не любят их. Глава 2Белый ангел Спасение прекрасной цыганки отвратительным звонарем обеспечило темой для разговоров весь Париж. В кабаках острова Сите, в торговых конторах Нового Города и в коллегиях Сорбонны обсуждалось это событие. Уличные певцы воспевали храброе сердце звонаря и невиновность танцовщицы, не подозревая, насколько они близки к истине в своих речах. И еще меньше они предполагали, что Эсмеральда заперта в Нотр-Даме не только своим спасителем, но и своим губителем — Клодом Фролло.Подозревал Квазимодо — или же знал правду? Он охранял танцовщицу, как заботливый отец свое больное дитя. Охранял, как мне казалось, не только от неожиданного нападения королевской стражи в Собор. Так же и внутри Нотр-Дама никому не было позволено приближаться к цыганке. Она ютилась в келье убежища Собора, под косыми балками крыши бокового нефа. Оттуда открывался вид на монастырь, и я спрашивал себя, не подглядывают ли друг за другом отец Фролло и Эсмеральда.На пятый день после героического поступка Квазимодо я увидел его приемного отца после вечерни идущим запутанным путем к приюту и осторожно последовал за ним, скрываясь в тени столбов и выступов стен. С бьющимся сердцем я услышал громкие голоса из убежища. Они принадлежали отцу Фролло и цыганке. Очевидно, они ругались друг с другом, и я чуть было не вмешался. По возможности, Фролло хотел завершить то, чего был лишен палач.Когда я как раз покинул свой тайник и хотел поспешить на помощь Эсмеральде, меня остановили громкие, тяжелые шаги. Квазимодо пробежал мимо, но к счастью меня он не заметил. Он бросился в каморку Эсмеральды и вышвырнул своего приемного отца с такой силой, что Фролло упал на пол в проходе. С чрезвычайно серьезным лицом архидьякон поднялся и молча покинул это место, дрожа от ярости. Так как я видел на День Трех волхвов, как безоговорочно Квазимодо вступился за своего хозяина, этот эпизод показался мне крайне примечательным. Отец Фролло потерял свою власть над звонарем?Более того, Квазимодо оказался под влиянием чар прекрасной цыганки, а возможно, — еще и во власти ее колдовских сил. Как иначе можно объяснить, что он так внезапно появился, словно, будучи глухим, мог услышать крик о помощи?Позже я узнал, что он оставил своей подопечной свисток для экстренных случаев, чей звук только и добирался до его почти мертвых ушей.Он хотел спасти Эсмеральду из благодарности, потому что в свое время она дала ему напиться воды, хотя по приказанию Фролло он пытался похитить ее. Поэтому его самаритянский поступок был ничем иным, как расплатой за долг. Однако теперь, очарованный ее близким соседством, горбун попал под ее очарование — ту самую необъяснимую силу, которая тянет мотылька на свет. Я сам тоже ощущал магическое притяжение и не думал ни о чем другом, кроме этого ослепляющего света.В Южной башне проводились крупные работы по благоустройству. С раннего утра до позднего вечера я слышал стук молотков рабочих и звук пилы. Повсюду на башне и на галерее между двумя башнями стояли их повозки и инструменты, камни и балки. Но не это стало причиной того, что Квазимодо давно уже не спал в своей потайной каморке. Когда я хотел проскочить к Эсмеральде ночью после ее спасения, я чуть было не споткнулся об него. Он лежал поперек перед входом в ее келью и охранял ее даже во сне. Я развернулся обратно к Северной башне. Я был разочарован — общение с союзницей никак не могло наладиться, и, кроме того, я соскучился по ее грациозной фигуре, бронзовой коже, огненным глазам и черным бархатным волосам, по аромату Эсмеральды и ее нежным объятиям.Как пленница Нотр-Дама, она стала недосягаема для меня — как и прежде, когда она была пленницей Гран-Шатле и Консьержери. Каково ей приходилось быть только в обществе горбуна и своей козочки? Животное последовало за своей хозяйкой в Собор, и Квазимодо привел ее к ней — а заодно приносил ей еду, питье и платье.Однажды вечером, когда Эсмеральда уже три недели жила в Соборе, я вышел на площадь перед Собором, чтобы купить себе пару яблок. Когда я стоял у тачки торговца фруктами, то почувствовал руку у себя на плече и обернулся, испугавшись, что карманник хочет срезать мой кошелек. Исхудавший мужчина с белокурыми волосами улыбнулся мне, при этом морщины избороздили его лоб.— Посмотрите-ка, посмотрите-ка, мой последователь на службе его странности, Клода Фролло, — пропел Пьер Гренгуар. — Я искал вас, мой друг.— Меня, почему?— Не только потому, что вы продолжаете мою работу, теперь моя супруга живет рядом с вами под одной крышей. Тогда разве удивительно, что я разыскиваю вас?— Но я предпочитаю делить с ней крышу, а не кровать! Гренгуар поморщил свое бледное лицо в несчастливой гримасе.— Существуют другие объединяющие моменты, возможно, нам следует образовать братство целибатских Целибат (лат.) — обет безбрачия (прим. перев.)

писцов.— Я думал, вы превратились в мошенника, мэтр Гренгуар.— Да, и сейчас вечером я — посыльный. Герцог послал меня отвести вас к нему.— Зачем?— Вы не можете догадаться, что он беспокоиться о своей дочери? Вы верите, что сердце цыганского отца так же черно, как и его чудеса, которые приписывают его народу?— Я мало что могу ему рассказать.— Я — еще меньше.— Прекрасно, я следую за вами, — вздохнул я, чтобы окончить утомительную дискуссию и к тому же потому, что был рад ненадолго удалиться от Собора. Нити паутины не давали себя разорвать, но они растягивались, даря мне иллюзию свободы, даже если Нотр-Дам и держал меня в поле зрения своих необъяснимых глаз.Двор чудес был наполнен обычным шумом и приготовил для меня сюрприз. За шатающимся деревянным столом, который стоял под еще более обвалившейся кровлей, сидела пара радостно гогочущих парней и резались в карты. Один из них, тощий блондин, вдруг вскочил и побежал нам на встречу. Это был Жеан Фролло.— Я приветствую вас, мастер Поросенок! — крикнул он и усмехнулся мне в лицо. — Наш брат прогнал вас в руки истинной радости?Я посмотрел на него с недоумением и, пожалуй, не очень-то радостно. Слишком хорошо я помнил, как он хотел выдать меня после смерти Одона за предполагаемого убийцу. Кроме того, я знал после встречи с книгопечатником Гаспаром Глэром, что школяр был дреговитом.— Клод — старый скряга, — продолжил он в характерной ему болтливой манере. — У него совсем нет сердца для бедных школяров, и его рука судорожно сжимает каждый соль. Тут я подумал, если он доведет меня до нищенского посоха, то я тут же сразу могу отправиться к нищим. Кости и карты явно не более обманчивы, чем духовные пастыри, которые будут понабожнее, чем братья. Присаживайтесь к нам, если вы хотите это проверить.— У меня другие планы, — холодно возразил я, поскольку от присутствия Жеана Фролло во Дворе чудес мне было не по себе.Он перехватил мой взгляд, направленный к лагерю цыган, и захихикал:— Ах, ваше сердце все еще горит из-за темноокой красавицы? Мэтр Гренгуар, если вы пробуете себя в роли сводника, то я точно воспользуюсь вашей службой.Все еще хихикая, юный Фролло вернулся обратно к игре, пока Гренгуар проводил меня к фургону цыганского герцога. Милош и Ярон стояли на карауле перед маленькой лестницей и пропустили только меня, Гренгуар смешался с пестрым народом.Следующий сюрприз ожидал меня внутри фургона, где рядом с Матиасом Хунгади Спикалли возле узкого стола сидели за вином, хлебом и сыром мой отец и Леонардо. С тех пор, как я вернулся обратно на службу к отцу Фролло, я больше не видел Вийона и итальянца. Мы договорились встречаться только при крайних случаях, чтобы я больше не подвергался подозрениям Фролло.Матиас выглядел совершенно не обеспокоенным, как можно было предположить со слов Гренгуара. Радостно улыбаясь, он налил мне вина и сказал:— Чокнемся за радостное развитие дел, друг Арман!— Вы имеете в виду спасение вашей дочери от виселицы, — сказал я и взял бесценный стеклянный бокал.— Это, а также то обстоятельство, что она у вас в Нотр-Даме.— Какая ей в том польза? — возразил я. — Она не может покинуть Собор, чтобы грубая конопля не поцеловала ее.— Прежде всего, она не должна покидать Нотр-Дам, — сказал спокойно герцог. — Никогда прежде она не была так близко к солнечному камню. Вероятно, ей удастся то, что недоступно вам.Немного в дурном настроении, потому что я ощутил в этих словах скрытый несправедливый упрек, я пробурчал:— Она не может сделать больше, чем я. И я обыскал почти каждый угол в Соборе сверху донизу в поисках оуробороса.— Возможно, мы ошиблись, — сказал Вийон. — Может быть, мы неправильно поняли последнее послание брата Аврилло, и знак змеи увел нас вовсе не к цели.Я вопросительно посмотрел на него:— А куда?— Не раздражайтесь, Армян, но Эсмеральда может добиться там того, в чем вам отказано.Матиас кивнул:— В ней течет сила, которую она унаследовала от матери.— Что за сила? — спросил я измученно, потому что не совсем понял, что они хотели мне этим сказать.— Святая сила! — выкрикнул Матиас, и его глаза засверкали. — Сила, которая живет в солнечном камне. Эсмеральда может чувствовать силу камня, как другие чувствуют ветер, видят свет, слышат голоса. Иначе она не была бы Эсмералъдой.Леонардо перехватил мой недоумевающий взгляд и объяснил:— Эсмеральда — не имя, это титул. Она — смарагд, как отец Фролло — архидьякон, а наш друг Матиас — герцог Египта и Богемии.При последних словах итальянец прыснул от смеха, он-то знал, что титул герцога был состряпан чистой фантазией.— Вы должны помочь Эсмеральде, Арман, — сказал Вийон. — Вы должны защищать ее от Фролло и помочь ей прочесать Нотр-Дам на предмет солнечного камня.— Первым уже занимается Квазимодо, поэтому мне с трудом удастся и второе, — сказал я и поведал, что звонарь охраняет цыганку как наседка свое потомство.— Вы должны убедить Квазимодо в том, что вы — друг Эсмеральды, — настаивал Леонардо.—Объяснить это глухому, чей и без того ограниченный разум полностью запутан очарованием девушки… — заворчал я.— Вы должны попытаться! — сказал Матиас с нажимом.— Я попытаюсь, — вздохнул я смиренно и добавил:— Пока Фролло терпит меня в Нотр-Даме. Я, кстати, только что видел его брата в лагере нищих.Вийон кивнул:— Вы считаете Жеана шпионом, Арман?— Я считаю его человеком, который готов на любой богохульный поступок ради золотой кроны. До определенного времени у меня не сложилось впечатления, что отец Фролло особенно щедр к своему непутевому братцу. Но после того, как я встретил Жеана у мэтра Гаспара или, лучше сказать, услышал его, я с большой вероятностью предполагаю, что все здесь — один только маскарад.Леонардо покачал задумчиво головой:— Брат дреговита может так же быть дреговитом, но это — необязательно. Возможно, они действительно поссорились, и Жеан стремится больше к легкой жизни, нежели к солнечному камню.— Если это так, то он еще может оказаться нам полезен, — заметил Вийон.— Он вчера появился во Дворе чудес, — объяснил Матиас. — Я просил Клопена и Гренгуара присмотреть за ним.— Коли уж герцог заговорил сейчас о своем зяте, — сказал я и получил за это злой взгляд цыгана, — у меня не сложилось впечатления, что Гренгуар особенно скучает по своей суженой.Матиас пробурчал:— Он — поэт и ученый, но его дух — дух дитя. Если он однажды понял, что игрушка для него недостижима, он выкидывает ее из своего сердца и обращается к другим вещам.— Вы называете вашу дочь игрушкой? — спросил я удивленно.— Для меня она таковой не является, — но не для Гренгуара. Возможно, его профессия испортила его. Мой народ не знает никаких писцов. Кто слишком много занимается тем, что переносит на бумагу храбрые мысли, теряется в них. Его дух играет с запутанными привидениями, но его глаза и уши закрываются для жизни и людей.День сменил вечер, вечер — ночь, когда я вернулся в Нотр-Дам. Небо было безоблачным, луна и звезды сверкали над крышами и башнями. Темно-синий небосвод окружал Собор, как бархатный платок, в котором даже тяжелый колосс из камня, который скрывал знания столетий, находил блаженный ночной покой. Но чем дольше я стоял на Соборной площади и смотрел на стены, тем обманчивее казалась мне эта картина. Лишь ночью, когда служители храма отдыхали в своих монастырских кельях, и народ прогнали из Собора, наша Богоматерь могла выдать свои тайны тем, кто был для этого готов. Возможно, требовалась темнота, чтобы раскрыть то, что остается скрытым при дневном свете.Я испытывал необъяснимое беспокойство, томление, чтобы окунуться в ночной мир Нотр-Дама. Камень и строительный раствор, казалось, пробудились к жизни, были готовы открыть мне свои секреты. Три больших портала, выходящие на Соборную площадь, были давно закрыты и заперты на засов. Привратник на улице дю Клуатре знал меня и впустил вовнутрь. Я не поднялся наверх к моей келье. Большой церковный неф, теперь ставший лабиринтом из дрожащего света свечей и бесчисленных танцующих теней, непреодолимо потянул меня.Как в тот день, когда я, впервые сопровождаемый Одоном, вступил в мир камня, меня охватило смешанное чувство благоговения и ужаса перед лицом бесчисленных скульптур. Лица ли святых или морды дьяволов, — их черты были так детальны, так реально проработаны, что речь не могла идти только о мертвом камне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60