Едва Квазимодо пробил к вечерне, его повелитель вышел из полутемноты лестницы и задержался на минуту в Соборе. Он моргнул не один раз, словно его глаза привыкали к свету. Или он что-то искал? Или — кого-то? Меня?Я плотно прижался к холодной колонне, отчего различал архидьякона только по очертаниям, пока он, наконец, не задвигался и не пошел мелкими шагами к хорам. При этом он поприветствовал входящих в Собор каноников, обменялся с ними парой слов. Ничто, казалось, не указывало на то, что он — человек с тайной, с мрачными намерениями.Не является ли эта мысль плодом моей фантазии? Не сочинил ли заговор из безобидных событий мой измученный запутанными кошмарами разум в приступе безумия? Заговор, существующий только в моей голове. Не сделал ли я из уважаемого каноника ужасное привидение?Однако если это было так, то как вязались два убийства с этой картиной? Он не был фантазией. И еще меньше — жнецом Норт-Дама. Ужасная мысль перехватила мне дыхание на миг: мог дух настолько быть сбитым с толку, что сам раздвоился? Могли ли два существа поселиться в одном теле, из которых одно совершало преступления без ведома другого? Или это было окончательным безумием — самого себя подозревать в убийстве…Все больше народа толпилось в продольном нефе, чтобы присутствовать на вечерней службе. Пока я смешался с толпой, чтобы следовать за Фролло в направлении хоров, я с ужасом посмотрел наверх туда, где Одон встретил свой конец. Если бы скульптуры были из плоти и крови, тогда они бы рассказали о злодеянии и могли назвать убийцу!Я оторопел и так резко остановился, что меня подтолкнули резким пинком в спину. То, что я увидел наверху, заставило меня обо всем забыть. Похоже, фигуры ожили, двигались, чтобы выполнить мое немое желание!В замешательстве я вошел в часовню, прислонился неосмотрительно к искусно украшенному настенному ковру и несколько раз зажмурил глаза. Божественные звуки органа перед западной розеткой окна наполнили Собор, они доходили до самых темных уголков. Так они достигли и моего тела и заставили его трепетать. Возможно, я еще и раскачивался, потому что по-прежнему видел движение наверху. Мой взгляд неподвижно завис на странном явлении, пока в хорах раздавалось пение каноников.К разливающемуся «kyrie eleison!» поющих церковных мужей прибавились нежные голоса двенадцати хоровых мальчиков из дома Гайлона. В их светлом, ясном звучании я постиг истину: только одна фигура двигалась наверху, и она не была высечена из камня. Мужчина с кудрявыми волосами до плеч, повернувшись к скульптурам, стоял там и, видимо, чем-то был очень увлеченно занят.Я снова нырнул в текущую толпу и заметил вблизи, что человек с кудрями держит в одной руке блокнот для рисования, а в другой, левой, — карандаш, которым поспешно чертит на бумаге. И когда он слегка развернулся к свету свечи, я узнал его лицо. Я отчетливо видел его перед собой и думал, что слышал гортанный голос, который пел у «Толстухи Марго» рондо Вийона.Итальянец! Мэтр Леонардо!Квазимодо рассказывал мне об этом человеке, который делал рисунки в Соборе. Это должен быть он. Но именно в этом месте, где умер Одон?Меньше двадцати шагов отделяло меня от выхода наверх, когда наши взгляды пересеклись. Короткий миг удивления, — и он быстро пробежал по узким ступеням вниз, чтобы слиться с толпой верующих и нищих. Его высокая фигура возвышалась над другими, и я хорошо видел кудрявую голову, на которой сидел голубой шерстяной берет. Человек передвигался быстро, как будто убегал от меня. Да и на самом деле он убегал. Я прочитал в его глазах, что он не хочет встречаться со мной — ни здесь, в Нотр-Даме, где он — рисовальщик, ни там, где он — шпильман.Было бессмысленно преследовать его, он хорошо выбрал свой путь к бегству. Элегантно, как змея, он протискивался среди плотного человеческого клубка, сжимаемого прибывающим народом, в котором теперь почти не образовывалось ни просвета. Мэтр Леонардо, если он так действительно звался, исчез за спинами людей, скульптурами и колоннами. Мне не удалось заметить, к какому выходу он стремился, так что было бессмысленно поджидать его снаружи.Сопровождаемый ритмичным громом труб органа, я поднялся наверх, следуя больше внутреннему порыву, нежели конкретной мысли. Я чуть было не поскользнулся. Под ногой оказался листок бумаги, который рисовальщик потерял при поспешном бегстве — на рисунке углем была группа статуй, в центре которой лежал труп Одона. Перед свернувшимся юношей даже было обозначено пятно крови. Я приблизился к скульптурам и увидел, что пятно на полу еще можно разобрать. Какую извращенную цель мог преследовать итальянец этим рисунком?Мое замешательство росло. Я сложил рисунок пополам и засунул за пазуху камзола, чтобы он не исчез оттуда ни при каких обстоятельствах. Он был вещественным доказательством, пускай я даже еще и не знал, чего именно. Если от меня ушел жнец, то зачем ему нужен рисунок места своего кровавого злодеяния?Я направил свои мысли в другое русло и посмотрел на хоры, чтобы разыскать Клода Фролло среди других каноников. Снова и снова я скользил взглядом по лицам духовных мужей, но архидьякона среди них не было. Возможно, он оставил меня в дураках, и только изобразил, что пошел в хоры, а сам ускользнул из моего поля зрения. Я был не в состоянии ответить, была ли то случайность, или он знал, что я его преследую. Но, в результате, все оставалось, как прежде: Арман-бастард снова проиграл гонки — дважды за один вечер.Преодолевая разочарование, я покинул хоры, а потом и Собор. Исполняемая то хором, то органом мелодия гудела в моей голове, и мне было душно среди большого скопления людей. На площади перед Собором я смог снова ясно мыслить и принять решение. Странный итальянец ушел от меня, но у меня была ниточка.Я шел тем же самым путем, что три ночи назад с Фальконе, и повернул к «Толстухе Марго». Хотя я засиделся там порядочно после боя колокола к Angelus, я не увидел ни шпильмана, ни танцовщицы, ни даже лейтенанта сыска. Я подумал о сицилийском происхождении Фальконе и задался вопросом, существовала ли связь между ним и светловолосым итальянцем.Когда и сама толстая Марго не появилась после нескольких часов, я справился о ней у рыжеволосой девицы, которую Фальконе усадил себе на колени в тот вечер.— Мадам сегодня нет дома.— А шпильман?— Какой шпильман?— Тот, который пел в тот вечер, когда я здесь был с лейтенантом Фальконе.— Кто вы? И кто этот Фальконе?— Маленький человек с темными кудрявыми волосами, которому ты вскружила голову. Он еще хотел уйти с тобой в комнату.— Я не припоминаю…Девица поспешила дальше и бросила на меня издали робкий взгляд. То, что она лгала, мне было ясно, но я не хотел дальше расспрашивать ее. Хотя я и не признавался в этом себе, но втайне боялся, что потом, после разговора со мной, ее могут найти с перерезанным горлом — и десяткой во рту. Глава 8Литейщики и весовщики Разве не говорит житель Востока о пророке, который идет к горе? Фальконе следовал этой мудрости, возможно не догадываясь о ней. Звуки колоколов, сзывающих к мессе, уже отзвучали несколько часов назад, когда он вошел в мою келью, и у меня от удивления выпало на пол из руки перо.— Большинство людей пугаются при виде стражника, если у них есть что скрывать, — он улыбнулся извиняющейся улыбкой и сделал беспомощный жест руками, так что складки его накидки раскрылись, как крылья летучей мыши. Мне была отлично знакома его ненавязчивая приветливость, чтобы распознать за бодро порхающим полевым жаворонком притаившуюся в засаде лису. Был ли это миг, чтобы рассказать ему о мэтре Леонардо и достать рисунок? Но потом он увидел бы красного дракона и спросил меня, почему я храню в тайнике эту фигуру и бумагу.— Не вы — причина моей неловкости, во всяком случае, не так напрямую, — ответил я, поднял перо и положил к другим в резную шкатулку. — Я немного устал и принял вас в первый момент за отца Фролло, который застал меня в момент моей праздности. Надеюсь, вы не выдадите меня. Я, видимо, вчера вечером слишком долго засиделся у толстухи Марго.Я постановил, что ложь мне дается с каждым разом все легче, чем дольше я упражняюсь в ней. Довольный своим ответом, я поклонился и нажал пробку на чернильнице. Мы были похожи на играющих уличных мальчишек. Теперь я снова бросил ему мяч. Если он знал, что я справлялся в кабаке о шпильмане, это заставит его начать разговор об итальянце.— По своему роду занятий я часто указываю на предателей, но это, однако, не значит, что я сам один из них. Кроме того, я могу понять визит к толстухе Марго, как вы, пожалуй, знаете, — пока он говорил, то подходил ближе, параллельно окидывая изучающим взглядом помещение и, наконец, заглянул в раскрытые книги. — Можно спросить, какое поручение дал вам архидьякон — или это большая тайна?— Почему вы решили, что таковая вообще существует? — Фальконе выглянул из окна.— Почему же иначе Фролло держит вас взаперти здесь наверху, как раба, отрезанным от всего мира? К тому же, Пьер Гренгуар не смог долго выдерживать такое и уволился со службы.Его слова прозвучали небрежным замечанием, но были гораздо большим. Лейтенант сыска имел прекрасное информирование, и я сказал ему то же самое.— Во всяком случае, это относиться к моей профессии. Я должен прислушиваться и сохранять многое, что, на первый взгляд, не имеет ничего общего с делом, здесь, внутри, — он постучал по своей голове. — Но даже безобидные мелочи могут вдруг приобрести значение при взаимосвязи с другими кажущимися безобидными вещами. И иногда то, что мне говорят, столь же важно, как то, что от меня скрывают. Не так ли, месье Сове?Он расставил мне ловушки. Мое возражение могло быть неправильным движением, из-за которого я попаду в петлю. Поэтому я решил ответить, ничего не говоря о себе:— В настоящие времена молчание — знак мудрости и часто — лучше, чем слова, как сказал Плутарх.— Кто знает, что кому нужно скрывать, — Фальконе подошел вплотную ко мне и испытывающим взглядом посмотрел на меня. Теперь он снова был соколом, готовым схватить дичь. — Меня, собственно больше интересует, что вы скрываете от меня!Выяснилось, наконец — он нашел след, ведущий ко мне. У него есть что-то в руках… против меня!Беспокойство охватило меня, отчего у меня вспотели руки, задрожали веки. Я с усилием заставил успокоиться себя и даже выдавил на лице невинную улыбку.— Вы говорите со мной как с преступником, господин лейтенант.— А вы разве не таковы?— Мне пока не известно в чем меня обвиняют.Его ответ состоял только из двух слов, единственного имени, и все же меня это заставило дрожать больше, чем, если бы Фальконе зачитал целый акт обвинения:— Филиппо Аврилло.Я потерял самообладание, что Фальконе принял к сведению со вздохом удовлетворения.— Я вижу, вам известен мэтр Аврилло. Вы весь побледнели.— Он был хорошим человеком, который умер ужасной смертью, — сказал я тихо и обдумывая каждое слово. Крепость содрогнулась, но мое сопротивление еще не было сломлено. Мы не играли больше в мяч, а в primero. Каждый хотел выяснить с помощью намеков, какие карты у другого на руках. Кто сделал намеков слишком много, выдавал себя.— Что вам известно о смерти целестинца? — спросил лейтенант.— Ну, только то, что все рассказывают. Он попал под лошадь нотариуса Шатле. Трагическое несчастье.— Никакое не трагическое несчастье, а покушение. Так, по крайней мере, говорит нотариус, Жиль Годен. Неизвестный толкнул Аврилло под его лошадь — совершенно намеренно, как это показалось мэтру Годену.— Но зачем?— Я думаю, вы могли бы мне помочь ответить на этот вопрос, месье Сове. В конечном итоге, вы знали облата. И это вы утаили от меня!— Утаить можно только то, интересует собеседника, что он хотел бы услышать. Мне было неизвестно, что мэтр Аврилло интересует вас, господин лейтенант. Вы уже больше не заняты поиском жнеца?— Нет, нет, я как раз вышел на ваш след. Аврилло умер в ночь на праздник Святых волхвов, сестра Виктория — на следующий день. Оба служили в духовном ведомстве города. Существует ли взаимосвязь между этими двумя разными событиями?— А нашли десятку у целестинца?— Нет, но это не говорит против взаимосвязи.— Я не в силах следовать за вами, но все же: простите, что я не сообщил вам о моем кратком знакомстве с мэтром Аврилло.— Как кратко оно было?— Мы повстречались только утром в День волхвов, внизу под Собором. Я не нашел пристанища на ночь и поэтому спал среди нищих. Когда причетники захотели грубо вышвырнуть меня, Аврилло заступился за меня.— Примерно так рассказали мне и причетники.— Ах, так это — ваш след, — пробормотал я. — Значит, собратья Одона считают меня жнецом и пользуются всякой возможностью облить меня грязью.Испытующий взгляд Фальконе потеплел.— Я должен проверить каждое утверждение, и не всегда люди понимают это.Я ни в коей мере не чувствовал себя успокоенным, но держался приветливо и предложил своему непрошеному гостю вино, сыр и хлеб. Когда я разлил в бокал яблочный сидр, который Гонтье принес мне на обед, я надеялся, что причетник не использовал схожесть цвета с другой жидкостью для обычной проделки.Фальконе выпил сидр.— Вероятно, вы не были рядом, когда умер Аврилло — или?..— Это произошло возле Гран-Шатле, не так ли?— Да, с наступлением сумерек.— Я был на Гревской площади, пока не погас костер. Потом я пошел по мосту Нотр-Дам обратно на остров, чтобы подкрепиться в трактире.— Где это было?— Я не знаю точно. Тогда я был здесь совсем новичок, и вино ударило мне в голову.— Как этот сидр, — Фальконе опустошил бокал и довольно рыгнул. — Если я выпью еще больше, то не смогу больше задавать разумные вопросы.Я налил ему добавки.— Тогда давайте поменяемся ролями, и я задам один вопрос: это обычно, что у Шатле совершают убийства с такой решительностью?— Речь идет о двух убийцах, возможно, о троих, которые связаны между собой.— Даже это не будет чем-то чрезвычайным для такого города, как Парижа.Фальконе положил серебряный грош на стол, словно хотел расплатиться за вино.— Узнаете монету, монсеньор Сове?Когда я внимательнее рассмотрел ее, то обнаружил медные царапины.— Фальшивая монета, которой вы хотели разыграть Марго.— Верно, она. Один из многих грошей, которыми наводнен Париж. Как во времена кокийяров… Похоже, литейщики и весовщики снова принялись за старое.— Странное имя для фальшивомонетчиков.— Литейщиками называют бездельников, которые уменьшают у настоящих монет их содержание серебра, а весовщиками — обманщиков с весами для монет. Они обманывают на весе монет или подкручивают весы, чтобы распространять деньги с меньшим весом среди народа. Или же они используют неиспорченные весы, чтобы выявить хорошие монеты, подходящие для литейщиков.— Для того чтобы обманщики не обманывали друг друга? — Фальконе холодно улыбнулся.— Я вижу, вы смотрите в корень дела. Это же совсем не трудно. Трудно будет, пожалуй, там, где необходимо схватить подонков.Я наклонился вперед с любопытством:— Признайтесь, это дело вашей чести.— Теперь вы заглянули даже мне в душу.— Но это бы означало…— Ну, что же?Я снова присел, таким ужасным мне показалось мое заключение:— Это бы означало, что вы предполагаете взаимосвязь между убийствами и фальшивыми монетами?'Он тяжело кивнул головой.— Фальшивомонетчики, шулера, убийцы. Одно ведет к другому, и все находится во взаимосвязи.— Как вы пришли к этому заключению?— Уже около года мы следим за сбытом отлично отчеканенных фальшивых монет. Первые появились в кассе пожертвований Отеля-Дьё, позже мы нашли их и в других духовных организациях, даже у целестинцев. Филлипо Аврилло был ответственным как alraosenier за распределение поступлений. Литейщики и весовщики отмывали свои деньги с помощью набожных братьев и сестер.Я выразил свое возмущение этим постыдным занятием и спросил:— Итак, епископ Парижский попросил у вас помощи?— Король сам имеет интерес в этом деле. Даже в казначействе появились в огромном количестве фальшивые монеты. Если король Людовик не может положиться на стоимость своей собственной казны, то вся Франция в опасности.— Заговор против короля? — выпалил я, не дыша. Уже давно рассуждения Фальконе вогнали в меня страх.— Вероятно. И уже чистая возможность этого опасна, — сказал лейтенант. — Вам говорит что-нибудь имя Марк Сенен?После небольшого обдумывания я покачал головой.— Он — главный казначей в Высшей счетной палате, — Фальконе вздохнул и скривил лицо в кислую мину. — Скажем лучше, Сенен был таковым. Что сейчас с ним, никому в Шатле не известно. Фальшивые монеты всплыли в его особняке, были внесены в его книги как проверенные и находились как полноценные. Когда мы это установили, прево послал отряд лучников его арестовать. Но его дом был уже пуст, Сенен так же исчез, как и его дочь. Когда мы спросили в соседних домах, мы узнали, что только час до нас лучники штурмовали дом, и Сенен был арестован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60