Куда ты идешь?
— Привести скот.
Помощник, оруженосец, телохранитель вождя клана.
Старик фыркнул.
— В долине стоит лишь заговорить о сражении, как они упустят скот к морю.
… Сирбхолл сказал:
— Молишься, брат? Мюртах огляделся вокруг себя.
— Когда погружаешься в молитву, то ничего уже не видишь.
Он начал петь, и все остальные немедленно присоединились к нему. Они пели всю дорогу до Кэтхэйра.
Когда они добрались до крепости, закат уже давно наступил. Громадный частокол проходил в долине на небольшом удалении от Тары Королей среди полей и пастбищ; он был аккуратен и в полном порядке, как все, что делал Мелсечлэйн. Стражники пропустили их через ворота, и служители суетились вокруг них, чтобы принять их лошадей и пони, принести им воду для умывания и полотенца из чистого полотна, чтобы вытереть руки. Киру слуги кланялись и оказывали величайшее почтение. Они учуяли в Мюртахе и Сирбхолле выходцев с гор и не были с ними столь же учтивы.
Темный фронтон дворца возвышался над ними. Внутри него Мюртах мог слышать громкие голоса и звяканье металла, он скрестил руки на груди, и, окруженные служителями, они прошествовали через дверь в туманный свет факелов.
Здесь на Высоком троне сидел Верховный король, а рядом с ним Мелсечлэйн, в окружении дымных факелов. Запах еды был подобен удару. Герольд выкликнул их имена в гул голосов. Над столами, идущими вниз от Высокого трона к полу, к ним повернулись грубые люди, словно свиные рыла, чтобы взглянуть, кто это явился, дабы разделить с ними пищу.
Сирбхолл рядом с ним напрягся, и Мюртах сжал его кисть, проследил взглядом, куда он смотрит, и увидел мак Махона. Судя по его одежде, он был предводителем, и он наблюдал за ними, набычив голову.
— Пошли, — сказал Мюртах, и они двинулись вперед. Он двигался быстро, оторвавшись от группы, слуг прежде, чем они могли поспеть за ним, и обратил на себя всеобщее внимание. Он прошел прямо к Высокому трону и поклонился.
Верховный король был старше даже его деда, согбенный под тяжестью лет, весь в морщинах, его длинная борода и волосы были совершенно седыми. Под редкими бледными бровями были блеклые глаза. Рядом с ним Мелсечлэйн с его седой бородой и маленьким улыбающимся ртом казался едва ли не юнцом.
— Мюртах, — сказал Верховный король, — значит, ты сын Эда.
Его голос был ниже, чем помнилось Мюртаху, тональность грубее. Мелсечлэйн мог сидеть и улыбаться сколько угодно, от этого ему не получить обратно Верховный трон.
— Господин, — сказал Мюртах, — сын Эда из клана О'Каллинэн.
Старик немного поерзал, его локоть неловко свесился.
— Это приятно — снова слышать старинные имена при моем дворе. Я знаю, это твой брат. — Он кивнул на Сирбхолла.
Мюртах оглянулся и убедился, что Сирбхолл следует за ним.
— Сирбхолл — это мой Танист, — сказал Мюртах.
— Я рад, что ты вернулся в свой клан, Убийца Датчан, — сказал Верховный король, — хотя у нас есть для тебя больше работы на побережье.
Сирбхолл сделал неопределенный жест. Уши его горели. Мюртах посмотрел на Мелсечлэйна и увидел, что король Тары не спускает с него своих темных глаз.
— Я помню скорее маленького мальчика, — сказал Мелсечлэйн, его голос был скрипучим от давних воспоминаний и свежеуслышанного, это был неискренний, слащавый голос. — А сейчас я вижу скорее маленького мужчину.
— Ах, — сказал Мюртах, — но ты не изменился.
Он слишком поздно понял, что должен был придумать какой-то ответ, который должен бы осадить Мелсечлэйна. Верховный король был занят выбором слушателей, чтобы проводить их на места. Он указал им на почетные места на правой стороне. Мак Махон сидел слева среди своих сторонников. При рассаживании Мюртах поднял взор и увидел, что Мелсечлэйн наблюдает за ним, его маленький рот улыбался, длинные пальцы перебирали бороду. Они уселись.
Их немедленно обслужили; жареная свинина, оленина, говядина, лосось и другая рыба, и вино наливали им в чаши. Кир мак Эода сидел сбоку от Верховного короля и брал кусочки с его тарелки.
Вокруг них, словно дворец поглотил их, низким гулом возобновились разговоры.
Глядя вокруг себя, Мюртах припоминал лица, замечал новые. Он посмотрел на огромный кус мяса на своей тарелке, перекрестил его и поддел своим ножом, чтобы разрезать.
Крупный мужчина рядом с ним тяжело развернулся и сказал:
— Этот вождь, он что, монах?
Сирбхолл напрягся, и Мюртах пхнул его локтем в ребро. Он улыбнулся мужчине:
— Я нахожу его, по крайней мере, таким же хорошим, как рог носорога, — сказал он. — Мясо, которое мы сейчас имеем в Ирландии, можно принимать, только веря в Бога.
— Ты боишься быть отравленным? — зарычал мужчина.
Немедленно половина стола перестала есть и начала прислушиваться.
— Только ядом моего собственного языка, — сказал Мюртах. — Именем Божьим, если Христос смог обратить воду в вино в Кане, такой грешник, как я, может обратить хорошее мясо в плохое в Кэтхэйре.
Мужчина с подозрением смотрел на него — у него было лицо с тяжелой челюстью, словно у вола, Мюртах положил свой нож и перекрестил мясо большого мужчины.
— Фальшивый священник может окрестить, разве не так? Кто-то где-то засмеялся. Большой мужчина нахмурился:
— Что-то я не пойму, что ты говоришь.
— Тем лучше для меня. Невыслеженного оленя не убить, ты, должно быть, плохой охотник, если только что промелькнувшее под твоим носом ускользает от тебя. А теперь ешь свое мясо. Благословение грешника длится недолго.
Теперь уже хохотали все люди вокруг, а чтобы не оставаться в стороне, к ним присоединились и те, кто ничего слышать не могли. Большой человек рядом с ним откинулся назад и, бормоча что-то, взял кусок своей пищи. Сирбхолл тихо засмеялся ртом, набитым мясом.
Когда говядина была съедена, кто-то принес баранину и снова наполнил чашу Мюртаха вином. Сирбхолл упорно работал над тем, что казалось Мюртаху целой коровой, овцой и настоящими озерами вина. То же делали и все другие. Когда Мюртах, закончив со своей едой, откинулся, они продолжали есть, хотя большинство из них ели еще и до того, как он и Сирбхолл прибыли. Единственный из них, Верховный король, не дотрагивался до своего ужина.
То и дело кто-нибудь вставал и выходил из зала, но потом возвращался и снова принимался за еду, словно выход наружу и возвращение возобновлял голод.
Мюртах отмахнулся от служителя с кувшином вина, увидел его потрясенное лицо и улыбнулся. Он поискал взглядом тот стол, где сидели мак Махон и его люди. Все они ели, их огромные ручищи лежали удобно на столе. Все они были крупные и сильные, как Сирбхолл, может быть, сказывалась датская кровь, но все они были черноволосыми. Он сидел спокойно, приглядываясь и прислушиваясь, словно просяное зернышко между мельничными жерновами крупных мужчин по обе стороны.
Служители сновали туда и сюда, приносили блюда и кувшины, их каблуки стучали по полу. Вошел арфист, сел у ног Верховного короля и начал играть. Мюртах навострил уши. Через несколько нот он откинулся, оглядывая столы. Это был не мак Лэйг.
Арфист играл некоторые распространенные песни, прилично пел и незаметно удалился. Верховный король сидел боком в своем кресле, постукивая старческими пальцами по своей искривленной руке. Время от времени он говорил что-то Киру мак Эода. Пиршество начало затухать. Тут и там люди вставали, потягивались, выходили наружу и возвращались, чтобы сесть и поговорить с соседом. Остатки еды исчезали в руках служителей. Мелсечлэйн окликнул одного из своих друзей из Мифа, и они начали через половину зала громкими голосами обсуждать какие-то детали охоты, на которой оба были. Мюртах рассматривал лицо Мелсечлэйна. Присутствие Верховного короля успокоило его; неожиданно он осознал, что не боится Мелсечлэйна.
Один из людей клана мак Махон поднял взгляд мимо Мюртаха на Сирбхолла и смерил его сузившимися глазами. Сирбхолл поднял свою крупную голову и уставился немигающими глазами на другого мужчину. Через некоторое время, словно по общему сигналу, они отвели глаза в сторону, и Сирбхолл окликнул слугу, чтобы ему принесли еще вина.
Неподалеку мужчина с ольстерским акцентом упомянул Мелмордху, и это имя пробежало по залу. Кто-то засмеялся и закачал головой. Мелсечлэйн нахмурился: он, конечно, всегда ненавидел Мелмордху. Мюртах пожал плечами мысленно. Мелсечлэйн произнес это имя — Мюртах прочитал его по движению губ — и повернул голову, чтобы взглянуть на Мюртаха. Мюртах сделал знак против Дурного глаза и засмеялся в лицо королю Тары.
— Они сказали мне, что ты арфист, — произнес Верховный король. Он говорил над невнятным гулом других разговоров, но от звука его голоса все умолкли. — Я думал, что все гаэлыnote 3 рассматривают себя либо как поэтов, либо как воинов, но никогда и то, и то одновременно. Мюртах поднялся на ноги.
— Некоторые, не все, господин, как вам хорошо известно. Вот мой брат здесь — он воин, мы позволили это только ему, единственному из сыновей моего отца. А я не поэт, но если это доставит вам удовольствие, я, возможно, смогу немного побренчать.
Старик огляделся по сторонам.
— Я вспомнил, что люди О'Каллинэн обладают ловкими пальцами. Принесите ему арфу.
Сирбхолл схватил рукав Мюртаха, потянул его к себе и прошептал:
— Это работа Мелсечлэйна.
— Пф… Это всего лишь тот маленький щеголь, кузен короля, которому не понравилось, как я глядел на его расшитую золотом тунику.
Мюртах присел на стол и перебросил через края свои ноги, потом взял арфу. Он качнул ее на себя, потом обратно, опробовал немного ее равновесие и пробежал пальцами по туго натянутым струнам.
— Ловкие пальцы в обращении с луком, — сказал он. Он сыграл маленькую джигу, глядя, как дрожат струны арфы. Не было причины глядеть куда-нибудь еще: они все наблюдали за ним. Он играл начальные строфы сказания о Качулэйне, прошел по нему немного и внезапно снова перешел на джигу. Потом сделал глубокий вдох, набираясь уверенности.
— Оллумnote 4 моего отца научил меня этому искусству, — сказал он. — В холмах. Он нуждался в ком-то, чтобы научить, бедняга, потому что он думал, что без этого не сможет умереть. — Он сыграл часть старинной похоронной песни. — Он выбрал меня из-за недостатка более подходящего материала для ученика.
Он перестал играть и снял кольцо со своей правой руки. Сирбхолл протянул руку, чтобы взять его. Мюртах немного поерзал. Все вокруг были спокойны. О, Господи, да, они были спокойны.
— Как вы знаете, — сказал он, снова наигрывая джигу, — все вы, а вы все сообразительные люди, как мало осталось от моего клана. Было еще меньше, когда я впервые стал предводителем, благодаря определенным обстоятельствам, о которых можно не говорить здесь.
Он взглянул на крышу.
— Это умерло и прошло, слава Богу. — Его пальцы на струнах повторили ритм его голоса.
Он обвел взглядом зал, улыбнулся всем им через все еще стиснутые зубы. У него болела спина, где-то глубоко. Он задержал взгляд в конце зала, на короле Тары. Потом снова посмотрел на арфу.
— Песни холмов отличаются от песен долин. Вот одна. Мой отец должен был научить меня песням Мифа, но оллума нет, и мой отец умер двадцать лет назад, как вы все знаете.
Как вы все знаете, арфа пела. Она легко перешла в ту часть песни Дьердр, которая предостерегала сыновей Уснеча от возвращения в Ирландию. Мак Махон сидел неестественно прямо, среди всей своей родни.
— Мы не должны говорить об этом, — сказал Мюртах, — если это обеспокоит вас.
Он промурлыкал мелодию про себя немного и снова перешел на джигу.
— Ты поешь? — спросил старый король.
— Нет, господин, я играю на арфе.
Он сыграл самое трудное место из сказов Кучулэйна, чтобы доказать это. Его сердце прыгало в груди, словно колесница в песне. На середине он снова перешел на джигу и увидел, что все они дрожат.
— Это было тогда, летней ночью, делом короля, то, что такой смиренный человек, как я, не мог понять. — Арфа весело пела под его пальцами. — Было что-то вроде клятвы. Я слышал — великая, полностью произнесенная клятва, сделанная при лунном свете. Сам я мало что знаю о клятвах, потому что принял только одну.
Джига становилась все быстрее и быстрее, выгнув бровь, он огляделся вокруг:
— Разве никто не хочет танцевать?
Мак Махон смотрел на Верховного короля, стараясь уловить его взгляд, но Верховный король смотрел куда-то в сторону.
— Быть может, и не стоит теперь перетряхивать все это, — сказал Мюртах, — после двадцати лет. Мои братья никогда не слышали об этом, будучи в нежном возрасте. Но, может быть, вы можете напомнить это.
Струны вызвенели первые звуки военной песни О'Каллинэнов. Все мужчины, наполнявшие зал, вздрогнули. Песня дрожала, замедлялась, затихала. Мюртах непроизвольно содрогнулся. Он оглянулся и увидел вокруг напряженные, побледневшие лица.
— Никто не пел о том, что в ту ночь ты убил моего отца. Ты дал нам тогда другую музыку. Убийцы и сраженные обнаженные мужчины, и убитые женщины, и убитые дети, и окровавленные ноги, убегающие за холмы, да, напуганные, голодные, замерзшие, но теперь все это прошло, и двадцать лет восстановили Иуд в хорошем обществе в эти дни. Разве это не так, господа?
Он поднял арфу обеими руками и переломил ее через колено. Взвизгнули струны.
— В конце концов, — сказал он, — Христос умер за наши грехи.
Он швырнул две половинки арфы через весь зал, перепрыгнул обратно через стол и сел рядом с Сирбхоллом. Вся толпа мужчин сидела тихо, в глухом молчании. Мюртах опустил подбородок на грудь и закрыл глаза.
Молчание затянулось, словно никто не был в силах нарушить его, и он почувствовал, как убывает у него ярость. Он поднял голову, для чего ему потребовалось напрячь все мышцы шеи, и сказал:
— Теперь вы можете говорить. Вы имеете разрешение от, пожалуй, маленького человека.
Он взглянул на Мелсечлэйна. Он устал, и он хотел домой, и деланный горький смешок Мелсечлэйна не трогал его. В зале зашевелились. Постепенно стали раздаваться и возрастать голоса, и вот уже шум перешел в общий гул. Сирбхолл наклонился, почти коснувшись губами уха Мюртаха, и сказал:
— Ты напугал их. Возможно, они думали, что мы забыли.
— Они никогда так не думали. Они думали, что это должно быть забыто. Вот так с ними обстоит дело.
Сирбхолл пожал плечами и потянулся за своей чашей с вином.
— Я прощу их, — сказал Мюртах, — если и пока они не будут забывать.
— Почему вообще надо их прощать?
— Потому что, кажется, это самый легкий путь.
Он сделал вид, что очень заинтересован какой-то царапиной в столе, касаясь плечом Сирбхолла. Он чувствовал гнев своего брата, как волну жара от человека, охваченного лихорадкой, но Сирбхолл ничего не сказал.
Сирбхолл происходил из этих мест. В этом зале Сирбхолл должен был быть как член клана О'Каллинэн. Мюртах чувствовал, что немного сходит с ума. Это было сумасшествием сделать то, что он сделал, то — с арфой, возможно глупостью. Мелкое проявление гордости. Он сложил вместе кончики пальцев и стал рассматривать их.
Что-то очень тяжелое опустилось на противоположной стороне стола, и Мюртах поднял глаза. Огромный молодой рыжеволосый человек стоял там, неуклюже опираясь одной рукой о стол.
— Что это значит? — спросил он.
Сирбхолл напрягся рядом с Мюртахом, стиснув на столе перед собой кулак. Мюртах сказал:
— Кто ты?
— Кормак мак Догерти, Танист Найла.
— Тогда уходи. Ты не можешь задавать такие вопросы помазанному вождю.
Под взглядами множества людей Кормак импульсивно едва не взметнулся, но его никто не поддержал, и даже Сирбхолл откинулся назад, начав что-то говорить соседу справа. Кормак стоял в нелепой позе, наполовину зависнув над столом, кипя от ярости. Мюртах облокотился о стол и уперся подбородком в ладони.
— Проваливай, — сказал он кротко.
Кормак вышел. Над ним никто не смеялся, но многие мужчины улыбались. Мужчина, чье мясо благословил Мюртах, повернулся и задумчиво сказал:
— А как вы переживаете зиму, там, в холмах?
— О, у нас достаточно травы в гленахnote 5. А ветер такой, что я беспокоюсь о крыше, но, по крайней мере, мой двор не превращается в болото, как некоторые на равнинах.
— Прошлой зимой там бывали такие дни, что мы думали, что потеряли ребенка, или двоих, в грязи.
— У нас много торфа.
— И все же холодно? Я…
На середину зала выбежал герольд и трижды стукнул в пол своим посохом.
— Слушайте, вожди! Слушайте, воины! Говорит Верховный король Ирландии!
Король встал перед Верховным троном и сделал знак Креста.
— С нами Бог! У нас есть вести особого рода, которые требуют обсуждения с вами.
Разговоры сразу прекратились. Старый человек стоял, развернув плечи, словно стряхнул со своей спины груз годов. Он огляделся вокруг, взглянул на каждого из них и сказал:
— У нас есть новости сразу и с Внешних Островов, и из Дублина, что Сигтругг Силкбердnote 6, сын Гормфлэйт, и ярл Оркнейский сговорились, чтобы привести сюда датскую армию, чтобы оказать помощь Мелмордхе, взбунтовавшемуся королю Лейнстера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— Привести скот.
Помощник, оруженосец, телохранитель вождя клана.
Старик фыркнул.
— В долине стоит лишь заговорить о сражении, как они упустят скот к морю.
… Сирбхолл сказал:
— Молишься, брат? Мюртах огляделся вокруг себя.
— Когда погружаешься в молитву, то ничего уже не видишь.
Он начал петь, и все остальные немедленно присоединились к нему. Они пели всю дорогу до Кэтхэйра.
Когда они добрались до крепости, закат уже давно наступил. Громадный частокол проходил в долине на небольшом удалении от Тары Королей среди полей и пастбищ; он был аккуратен и в полном порядке, как все, что делал Мелсечлэйн. Стражники пропустили их через ворота, и служители суетились вокруг них, чтобы принять их лошадей и пони, принести им воду для умывания и полотенца из чистого полотна, чтобы вытереть руки. Киру слуги кланялись и оказывали величайшее почтение. Они учуяли в Мюртахе и Сирбхолле выходцев с гор и не были с ними столь же учтивы.
Темный фронтон дворца возвышался над ними. Внутри него Мюртах мог слышать громкие голоса и звяканье металла, он скрестил руки на груди, и, окруженные служителями, они прошествовали через дверь в туманный свет факелов.
Здесь на Высоком троне сидел Верховный король, а рядом с ним Мелсечлэйн, в окружении дымных факелов. Запах еды был подобен удару. Герольд выкликнул их имена в гул голосов. Над столами, идущими вниз от Высокого трона к полу, к ним повернулись грубые люди, словно свиные рыла, чтобы взглянуть, кто это явился, дабы разделить с ними пищу.
Сирбхолл рядом с ним напрягся, и Мюртах сжал его кисть, проследил взглядом, куда он смотрит, и увидел мак Махона. Судя по его одежде, он был предводителем, и он наблюдал за ними, набычив голову.
— Пошли, — сказал Мюртах, и они двинулись вперед. Он двигался быстро, оторвавшись от группы, слуг прежде, чем они могли поспеть за ним, и обратил на себя всеобщее внимание. Он прошел прямо к Высокому трону и поклонился.
Верховный король был старше даже его деда, согбенный под тяжестью лет, весь в морщинах, его длинная борода и волосы были совершенно седыми. Под редкими бледными бровями были блеклые глаза. Рядом с ним Мелсечлэйн с его седой бородой и маленьким улыбающимся ртом казался едва ли не юнцом.
— Мюртах, — сказал Верховный король, — значит, ты сын Эда.
Его голос был ниже, чем помнилось Мюртаху, тональность грубее. Мелсечлэйн мог сидеть и улыбаться сколько угодно, от этого ему не получить обратно Верховный трон.
— Господин, — сказал Мюртах, — сын Эда из клана О'Каллинэн.
Старик немного поерзал, его локоть неловко свесился.
— Это приятно — снова слышать старинные имена при моем дворе. Я знаю, это твой брат. — Он кивнул на Сирбхолла.
Мюртах оглянулся и убедился, что Сирбхолл следует за ним.
— Сирбхолл — это мой Танист, — сказал Мюртах.
— Я рад, что ты вернулся в свой клан, Убийца Датчан, — сказал Верховный король, — хотя у нас есть для тебя больше работы на побережье.
Сирбхолл сделал неопределенный жест. Уши его горели. Мюртах посмотрел на Мелсечлэйна и увидел, что король Тары не спускает с него своих темных глаз.
— Я помню скорее маленького мальчика, — сказал Мелсечлэйн, его голос был скрипучим от давних воспоминаний и свежеуслышанного, это был неискренний, слащавый голос. — А сейчас я вижу скорее маленького мужчину.
— Ах, — сказал Мюртах, — но ты не изменился.
Он слишком поздно понял, что должен был придумать какой-то ответ, который должен бы осадить Мелсечлэйна. Верховный король был занят выбором слушателей, чтобы проводить их на места. Он указал им на почетные места на правой стороне. Мак Махон сидел слева среди своих сторонников. При рассаживании Мюртах поднял взор и увидел, что Мелсечлэйн наблюдает за ним, его маленький рот улыбался, длинные пальцы перебирали бороду. Они уселись.
Их немедленно обслужили; жареная свинина, оленина, говядина, лосось и другая рыба, и вино наливали им в чаши. Кир мак Эода сидел сбоку от Верховного короля и брал кусочки с его тарелки.
Вокруг них, словно дворец поглотил их, низким гулом возобновились разговоры.
Глядя вокруг себя, Мюртах припоминал лица, замечал новые. Он посмотрел на огромный кус мяса на своей тарелке, перекрестил его и поддел своим ножом, чтобы разрезать.
Крупный мужчина рядом с ним тяжело развернулся и сказал:
— Этот вождь, он что, монах?
Сирбхолл напрягся, и Мюртах пхнул его локтем в ребро. Он улыбнулся мужчине:
— Я нахожу его, по крайней мере, таким же хорошим, как рог носорога, — сказал он. — Мясо, которое мы сейчас имеем в Ирландии, можно принимать, только веря в Бога.
— Ты боишься быть отравленным? — зарычал мужчина.
Немедленно половина стола перестала есть и начала прислушиваться.
— Только ядом моего собственного языка, — сказал Мюртах. — Именем Божьим, если Христос смог обратить воду в вино в Кане, такой грешник, как я, может обратить хорошее мясо в плохое в Кэтхэйре.
Мужчина с подозрением смотрел на него — у него было лицо с тяжелой челюстью, словно у вола, Мюртах положил свой нож и перекрестил мясо большого мужчины.
— Фальшивый священник может окрестить, разве не так? Кто-то где-то засмеялся. Большой мужчина нахмурился:
— Что-то я не пойму, что ты говоришь.
— Тем лучше для меня. Невыслеженного оленя не убить, ты, должно быть, плохой охотник, если только что промелькнувшее под твоим носом ускользает от тебя. А теперь ешь свое мясо. Благословение грешника длится недолго.
Теперь уже хохотали все люди вокруг, а чтобы не оставаться в стороне, к ним присоединились и те, кто ничего слышать не могли. Большой человек рядом с ним откинулся назад и, бормоча что-то, взял кусок своей пищи. Сирбхолл тихо засмеялся ртом, набитым мясом.
Когда говядина была съедена, кто-то принес баранину и снова наполнил чашу Мюртаха вином. Сирбхолл упорно работал над тем, что казалось Мюртаху целой коровой, овцой и настоящими озерами вина. То же делали и все другие. Когда Мюртах, закончив со своей едой, откинулся, они продолжали есть, хотя большинство из них ели еще и до того, как он и Сирбхолл прибыли. Единственный из них, Верховный король, не дотрагивался до своего ужина.
То и дело кто-нибудь вставал и выходил из зала, но потом возвращался и снова принимался за еду, словно выход наружу и возвращение возобновлял голод.
Мюртах отмахнулся от служителя с кувшином вина, увидел его потрясенное лицо и улыбнулся. Он поискал взглядом тот стол, где сидели мак Махон и его люди. Все они ели, их огромные ручищи лежали удобно на столе. Все они были крупные и сильные, как Сирбхолл, может быть, сказывалась датская кровь, но все они были черноволосыми. Он сидел спокойно, приглядываясь и прислушиваясь, словно просяное зернышко между мельничными жерновами крупных мужчин по обе стороны.
Служители сновали туда и сюда, приносили блюда и кувшины, их каблуки стучали по полу. Вошел арфист, сел у ног Верховного короля и начал играть. Мюртах навострил уши. Через несколько нот он откинулся, оглядывая столы. Это был не мак Лэйг.
Арфист играл некоторые распространенные песни, прилично пел и незаметно удалился. Верховный король сидел боком в своем кресле, постукивая старческими пальцами по своей искривленной руке. Время от времени он говорил что-то Киру мак Эода. Пиршество начало затухать. Тут и там люди вставали, потягивались, выходили наружу и возвращались, чтобы сесть и поговорить с соседом. Остатки еды исчезали в руках служителей. Мелсечлэйн окликнул одного из своих друзей из Мифа, и они начали через половину зала громкими голосами обсуждать какие-то детали охоты, на которой оба были. Мюртах рассматривал лицо Мелсечлэйна. Присутствие Верховного короля успокоило его; неожиданно он осознал, что не боится Мелсечлэйна.
Один из людей клана мак Махон поднял взгляд мимо Мюртаха на Сирбхолла и смерил его сузившимися глазами. Сирбхолл поднял свою крупную голову и уставился немигающими глазами на другого мужчину. Через некоторое время, словно по общему сигналу, они отвели глаза в сторону, и Сирбхолл окликнул слугу, чтобы ему принесли еще вина.
Неподалеку мужчина с ольстерским акцентом упомянул Мелмордху, и это имя пробежало по залу. Кто-то засмеялся и закачал головой. Мелсечлэйн нахмурился: он, конечно, всегда ненавидел Мелмордху. Мюртах пожал плечами мысленно. Мелсечлэйн произнес это имя — Мюртах прочитал его по движению губ — и повернул голову, чтобы взглянуть на Мюртаха. Мюртах сделал знак против Дурного глаза и засмеялся в лицо королю Тары.
— Они сказали мне, что ты арфист, — произнес Верховный король. Он говорил над невнятным гулом других разговоров, но от звука его голоса все умолкли. — Я думал, что все гаэлыnote 3 рассматривают себя либо как поэтов, либо как воинов, но никогда и то, и то одновременно. Мюртах поднялся на ноги.
— Некоторые, не все, господин, как вам хорошо известно. Вот мой брат здесь — он воин, мы позволили это только ему, единственному из сыновей моего отца. А я не поэт, но если это доставит вам удовольствие, я, возможно, смогу немного побренчать.
Старик огляделся по сторонам.
— Я вспомнил, что люди О'Каллинэн обладают ловкими пальцами. Принесите ему арфу.
Сирбхолл схватил рукав Мюртаха, потянул его к себе и прошептал:
— Это работа Мелсечлэйна.
— Пф… Это всего лишь тот маленький щеголь, кузен короля, которому не понравилось, как я глядел на его расшитую золотом тунику.
Мюртах присел на стол и перебросил через края свои ноги, потом взял арфу. Он качнул ее на себя, потом обратно, опробовал немного ее равновесие и пробежал пальцами по туго натянутым струнам.
— Ловкие пальцы в обращении с луком, — сказал он. Он сыграл маленькую джигу, глядя, как дрожат струны арфы. Не было причины глядеть куда-нибудь еще: они все наблюдали за ним. Он играл начальные строфы сказания о Качулэйне, прошел по нему немного и внезапно снова перешел на джигу. Потом сделал глубокий вдох, набираясь уверенности.
— Оллумnote 4 моего отца научил меня этому искусству, — сказал он. — В холмах. Он нуждался в ком-то, чтобы научить, бедняга, потому что он думал, что без этого не сможет умереть. — Он сыграл часть старинной похоронной песни. — Он выбрал меня из-за недостатка более подходящего материала для ученика.
Он перестал играть и снял кольцо со своей правой руки. Сирбхолл протянул руку, чтобы взять его. Мюртах немного поерзал. Все вокруг были спокойны. О, Господи, да, они были спокойны.
— Как вы знаете, — сказал он, снова наигрывая джигу, — все вы, а вы все сообразительные люди, как мало осталось от моего клана. Было еще меньше, когда я впервые стал предводителем, благодаря определенным обстоятельствам, о которых можно не говорить здесь.
Он взглянул на крышу.
— Это умерло и прошло, слава Богу. — Его пальцы на струнах повторили ритм его голоса.
Он обвел взглядом зал, улыбнулся всем им через все еще стиснутые зубы. У него болела спина, где-то глубоко. Он задержал взгляд в конце зала, на короле Тары. Потом снова посмотрел на арфу.
— Песни холмов отличаются от песен долин. Вот одна. Мой отец должен был научить меня песням Мифа, но оллума нет, и мой отец умер двадцать лет назад, как вы все знаете.
Как вы все знаете, арфа пела. Она легко перешла в ту часть песни Дьердр, которая предостерегала сыновей Уснеча от возвращения в Ирландию. Мак Махон сидел неестественно прямо, среди всей своей родни.
— Мы не должны говорить об этом, — сказал Мюртах, — если это обеспокоит вас.
Он промурлыкал мелодию про себя немного и снова перешел на джигу.
— Ты поешь? — спросил старый король.
— Нет, господин, я играю на арфе.
Он сыграл самое трудное место из сказов Кучулэйна, чтобы доказать это. Его сердце прыгало в груди, словно колесница в песне. На середине он снова перешел на джигу и увидел, что все они дрожат.
— Это было тогда, летней ночью, делом короля, то, что такой смиренный человек, как я, не мог понять. — Арфа весело пела под его пальцами. — Было что-то вроде клятвы. Я слышал — великая, полностью произнесенная клятва, сделанная при лунном свете. Сам я мало что знаю о клятвах, потому что принял только одну.
Джига становилась все быстрее и быстрее, выгнув бровь, он огляделся вокруг:
— Разве никто не хочет танцевать?
Мак Махон смотрел на Верховного короля, стараясь уловить его взгляд, но Верховный король смотрел куда-то в сторону.
— Быть может, и не стоит теперь перетряхивать все это, — сказал Мюртах, — после двадцати лет. Мои братья никогда не слышали об этом, будучи в нежном возрасте. Но, может быть, вы можете напомнить это.
Струны вызвенели первые звуки военной песни О'Каллинэнов. Все мужчины, наполнявшие зал, вздрогнули. Песня дрожала, замедлялась, затихала. Мюртах непроизвольно содрогнулся. Он оглянулся и увидел вокруг напряженные, побледневшие лица.
— Никто не пел о том, что в ту ночь ты убил моего отца. Ты дал нам тогда другую музыку. Убийцы и сраженные обнаженные мужчины, и убитые женщины, и убитые дети, и окровавленные ноги, убегающие за холмы, да, напуганные, голодные, замерзшие, но теперь все это прошло, и двадцать лет восстановили Иуд в хорошем обществе в эти дни. Разве это не так, господа?
Он поднял арфу обеими руками и переломил ее через колено. Взвизгнули струны.
— В конце концов, — сказал он, — Христос умер за наши грехи.
Он швырнул две половинки арфы через весь зал, перепрыгнул обратно через стол и сел рядом с Сирбхоллом. Вся толпа мужчин сидела тихо, в глухом молчании. Мюртах опустил подбородок на грудь и закрыл глаза.
Молчание затянулось, словно никто не был в силах нарушить его, и он почувствовал, как убывает у него ярость. Он поднял голову, для чего ему потребовалось напрячь все мышцы шеи, и сказал:
— Теперь вы можете говорить. Вы имеете разрешение от, пожалуй, маленького человека.
Он взглянул на Мелсечлэйна. Он устал, и он хотел домой, и деланный горький смешок Мелсечлэйна не трогал его. В зале зашевелились. Постепенно стали раздаваться и возрастать голоса, и вот уже шум перешел в общий гул. Сирбхолл наклонился, почти коснувшись губами уха Мюртаха, и сказал:
— Ты напугал их. Возможно, они думали, что мы забыли.
— Они никогда так не думали. Они думали, что это должно быть забыто. Вот так с ними обстоит дело.
Сирбхолл пожал плечами и потянулся за своей чашей с вином.
— Я прощу их, — сказал Мюртах, — если и пока они не будут забывать.
— Почему вообще надо их прощать?
— Потому что, кажется, это самый легкий путь.
Он сделал вид, что очень заинтересован какой-то царапиной в столе, касаясь плечом Сирбхолла. Он чувствовал гнев своего брата, как волну жара от человека, охваченного лихорадкой, но Сирбхолл ничего не сказал.
Сирбхолл происходил из этих мест. В этом зале Сирбхолл должен был быть как член клана О'Каллинэн. Мюртах чувствовал, что немного сходит с ума. Это было сумасшествием сделать то, что он сделал, то — с арфой, возможно глупостью. Мелкое проявление гордости. Он сложил вместе кончики пальцев и стал рассматривать их.
Что-то очень тяжелое опустилось на противоположной стороне стола, и Мюртах поднял глаза. Огромный молодой рыжеволосый человек стоял там, неуклюже опираясь одной рукой о стол.
— Что это значит? — спросил он.
Сирбхолл напрягся рядом с Мюртахом, стиснув на столе перед собой кулак. Мюртах сказал:
— Кто ты?
— Кормак мак Догерти, Танист Найла.
— Тогда уходи. Ты не можешь задавать такие вопросы помазанному вождю.
Под взглядами множества людей Кормак импульсивно едва не взметнулся, но его никто не поддержал, и даже Сирбхолл откинулся назад, начав что-то говорить соседу справа. Кормак стоял в нелепой позе, наполовину зависнув над столом, кипя от ярости. Мюртах облокотился о стол и уперся подбородком в ладони.
— Проваливай, — сказал он кротко.
Кормак вышел. Над ним никто не смеялся, но многие мужчины улыбались. Мужчина, чье мясо благословил Мюртах, повернулся и задумчиво сказал:
— А как вы переживаете зиму, там, в холмах?
— О, у нас достаточно травы в гленахnote 5. А ветер такой, что я беспокоюсь о крыше, но, по крайней мере, мой двор не превращается в болото, как некоторые на равнинах.
— Прошлой зимой там бывали такие дни, что мы думали, что потеряли ребенка, или двоих, в грязи.
— У нас много торфа.
— И все же холодно? Я…
На середину зала выбежал герольд и трижды стукнул в пол своим посохом.
— Слушайте, вожди! Слушайте, воины! Говорит Верховный король Ирландии!
Король встал перед Верховным троном и сделал знак Креста.
— С нами Бог! У нас есть вести особого рода, которые требуют обсуждения с вами.
Разговоры сразу прекратились. Старый человек стоял, развернув плечи, словно стряхнул со своей спины груз годов. Он огляделся вокруг, взглянул на каждого из них и сказал:
— У нас есть новости сразу и с Внешних Островов, и из Дублина, что Сигтругг Силкбердnote 6, сын Гормфлэйт, и ярл Оркнейский сговорились, чтобы привести сюда датскую армию, чтобы оказать помощь Мелмордхе, взбунтовавшемуся королю Лейнстера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21