— Он уверен, что существует рок, с незапамятных времен довлеющий над влюбленными. Наш друг убежден, что настоящая, божественная любовь обязательно будет уничтожена богами. Глаза Доры расширились.
— Боги? Наказание? — Она искренне рассмеялась. — Вы верите в эти сказки, месье Влазаки? Зачем богам, если даже они существуют, вмешиваться в наши бедные чувства?
— Вы правы, мадам, они не вмешиваются… пока эти чувства бедные, то есть человеческие. Но как только мы переходим определенные границы, когда мы приближаемся к уровню небожителей, тогда они строго наказывают нас. Боги страшно ревнивы.
— Если вас это может успокоить, скажите себе, что мы с Рикардо не собираемся достигать их уровня. Мы любим друг друга «по-человечески».
Влазаки замкнулся в молчании. Ему явно не хотелось насильно навязывать свои убеждения — мешали присущие ему скромность и деликатность.
— Как бы то ни было, — сказал Рикардо, — ваше участие нас искренне трогает.
Художник постарался улыбнуться и с наигранной непринужденностью махнул рукой:
— Я поглупел. Не надо на меня сердиться. Вернемся к причине вашего приезда. Думаю, вам потребуется кайк… Он в вашем распоряжении. Когда собираетесь отправиться?
— Честно говоря, как можно скорее, — ответил Рикардо. — Наш пароход отплывает в Пирей через два часа. Досадно было бы опоздать на него.
— В таком случае отправляйтесь. Я провожу вас до стоянки.
Александр посчитал нужным приободрить Дору:
— Вам не придется снова идти той же дорогой. Кайк стоит на якоре на восточном склоне острова — он полого спускается к морю.
Произнеся это, он встал, давая понять, что можно отправляться.
Мотор по-прежнему хрипел и кашлял, как старый астматик. На отлогом берегу все еще сохранились красные оттенки. Но когда они причалили к Акротири, то уже не видно было белой птицы, которая несколькими неделями раньше сопровождала Александра и Рикардо. Белая птица исчезла. Не было и ветра. Перестали стрекотать кузнечики, необычная, впечатляющая тишина царила над руинами.
Дора иронично произнесла:
— Недаром твой друг сравнивал Кносс с некрополем. Это место не из веселых, как и пресловутый дворец сэра Эванса.
И тем не менее профессиональный интерес археолога пересилил ироничное отношение. По мере того как перед ними возникали развалины домов, мельницы, ткацкие станки, ее восхищение возрастало.
— Это что-то необычайное, — возбужденно проговорила Дора. — Мир, застывший во времени. Представляю, какие сокровища еще таятся под землей! Какой удобный случай предоставляется преемникам Стергиу!
Рикардо пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить ей. Им вновь овладело волнение, оно сжимало ему горло, мешая говорить.
— Какой-нибудь греческий археолог мог бы подхватить эстафетную палочку. Вот ты, к примеру, — сказал он Доре.
— Мне бы очень хотелось.
Она наставила на него указательный палец:
— А вот и меценат! — И спросила тут же: — Ты, кажется, говорил о какой-то фреске? Где она?
Он махнул в сторону полуразрушенного жилища:
— Там, если память не подводит. Она бросилась туда.
Очень скоро они остановились перед двумя юношами.
Сердце Рикардо едва не выскакивало из груди. Что касается Доры, то она впала в экстаз.
— Какое великолепие! Никакой наигранности! Твой художник совершил подвиг!
Несмотря на смятение, Рикардо пытался прочитать на ее лице какой-нибудь знак, отражающий волнение; но заметил лишь восторг археолога, увидевшего редкую вещь.
После некоторого колебания он рискнул спросить:
— Ты ничего особенного не испытываешь?
— Я ждала этого вопроса. Нет, любовь моя. Ничего. Ничего, кроме уважения и восхищения к этому месту и к этой фреске в частности.
Ноги отказывались его держать. Он присел в уцелевшем уголке комнаты.
— Ты мной недоволен? — забеспокоилась она.
— Нет. Я недоволен собой, только собой. Я заблуждался. Ослепленный тем, что пережил, я был уверен, что те же двери откроются и для тебя. Я ошибся. Мой опыт уникален и поэтому не может передаваться другому. Прости меня.
Дора опустилась на колени возле него.
— Простить тебя? За что? Благодаря тебе я открыла исключительное место для раскопок. Я дала себе слово в любом случае прийти сюда и ни о чем не жалею. — С нежной улыбкой она добавила: — В конце концов, разве мы не жили здесь?
— Ты снисходительна, но я думаю, пора сразу же закрыть книгу фантомов.
Не говоря ни слова, она прижалась к нему. А напротив освещенные солнечными лучами юноши, казалось, подсмеивались над ними.
— Уже поздно, — произнес Рикардо после долгого молчания. — Пароход не будет ждать.
Дора встала, и они пошли обратно.
Развалины были уже позади, когда она вдруг споткнулась о какой-то предмет, торчавший из земли. Дора чуть не упала и вынуждена была ухватиться за руку своего спутника.
— Что это такое? — воскликнула она, приседая. Дора попробовала разгрести землю вокруг предмета, но без инструментов задача эта оказалась не из легких.
— Осторожно, — заметил Рикардо. — Ты обломаешь ногти.
Она не слышала его.
Ей удалось ухватиться за конец предмета и, медленно раскачивая его из стороны в сторону, выдернуть его из земляного савана.
— Боже! Какая прелесть… Кукла… Предмет и в самом деле оказался куклой.
Хрупкая деревянная куколка. С малюсенькой овальной головкой. Без глаз, без губ.
Ничего, кроме носика посредине лица. Дора какое-то время рассматривала ее, нежно проводя пальцами по шершавому личику.
— Чудеса, да и только, — восхищенно сказала она. — Дар богов. Как видишь, твой друг был не прав. Они благословляют наш союз.
Она умильно смотрела на куклу.
— Я возьму ее с собой. Она всегда будет при мне.
— Правильно. Это будет наша последняя связь с Тирой.
Они пошли к пристани, где их ожидал кайк. Всю дорогу Дора прижимала куклу к груди, словно самую дорогую вещь.
— Спасибо, — сказала она Рикардо, бросив на него взволнованный взгляд.
— За что меня благодарить? Я ничего не сделал. Это я обязан тебе всем.
— Не посети я это место, наша история была бы неполной. Ты был прав.
Он обнял ее за талию, и они продолжали идти молча.
Подойдя к кайку, Рикардо первым поднялся на борт и протянул руку Доре. Но странно, она будто не заметила этого.
— Любовь моя, ты…
Он не закончил фразу: Дора отшатнулась, вид у нее был какой-то одурманенный, отстраненный. Рикардо выбрался из лодки.
— Что случилось?
В ответ — пронзительный крик. Крик животного в агонии. Словно неведомая сильная рука сжала в кулак все внутренности. Дора закачалась и упала бы, не поддержи он ее.
— Дора, Дора…
Рыдания и дикие вопли сотрясали ее. Рикардо хотел прижать любимую к себе, но она с выражением буйно помешанной оттолкнула его. Дора не видела его, не чувствовала. Она перенеслась в другой мир, в другое время. В прошлое до прошлого. В ней бушевали и рвались наружу голоса предков, заглушая все другие звуки. Настоящее стало мраком, в просветлевшей памяти возникали видения прошлого. Девочка, подросток… Сколько же ей было лет, когда отец вырезал из куска оливкового дерева эту куклу? Четыре года? Шесть лет? Тысяча лет? Сколько ночей провела она с этим подарком, прижимая его к сердцу, желая надежнее защититься от злых людей и меньше бояться ночных ураганов? Когда все это было? Когда она была девочкой, подростком?..
Дора испустила последний вопль и погрузилась в темноту, в черный сон без сновидений.
29

Пароход «Дориа» рассекал волны Средиземного моря, над ним голубело восхитительное небо.
В каюте номер двадцать четыре первого класса Дора, лежа под Рикардо, вся раскрытая, словно цветок весной, стонала от наслаждения.
— Заря моей жизни. Войди в орошенный сад, пробуди его! Ты мой хозяин. Мой господин. Ничто больше не остановит нас.
— Правда! Какое нам дело до богов!
— Да, делай как хочешь. Входи! Весь или по-другому. Ради моей жизни в тебе.
Волна с шумом разбилась о корпус судна. Да и было ли то волной?
— Я тебя люблю, люблю, люблю, — шептала Дора. — Я тебя люблю уже три тысячи лет, хотя и не знала об этом раньше.
Со слезами на глазах он погрузил пальцы в ее распущенные волосы.
— Помолчи. Сжалься, ничего не говори. Мое сердце сейчас разорвется. Я не хочу умереть от любви. Не сейчас.
Раздвинув и приподняв ее бедра, он как можно глубже проник в нее.
Она почти закричала:
— Глубже, еще глубже, иначе я своей рукой потушу огонь внутри!
Занимались любовью они долго, пока солнце не стало закатываться за горизонт.
В нескольких шагах от их иллюминатора юнга надраивал медь релингов.
— Я послал телеграмму Майзани, — сказал Рикардо, завязывая галстук. — Надеюсь, она уже получила ее.
— Не терпится встретиться с ней. По твоим словам, она исключительная женщина. Я жду и встречи с Буэнос-Айресом, с твоим городом, с местами, где ты жил.
— Уже скоро. Меньше девятнадцати суток.
Она кокетливо сделала изящный пируэт и спросила:
— Я тебе нравлюсь?
На ней было голубое атласное платье с небольшим декольте. На обнаженные плечи она накинула кашемировую шаль.
— Ты изумительна. Правда, декольте мне кажется глубоковатым.
— То, что под ним, принадлежит только тебе… Юнга перешел к носовой части.
Рикардо обнял Дору, пылко прижав к себе, словно желая раствориться в ней.
— Мы с тобой единственные в своем роде. Сегодня — больше, чем когда-либо. Боги не правы…
Юнга первым заметил большой черный шар, поблескивавший в волнах, в нескольких метрах от носа судна. Он потянул за рукав матроса, проходившего мимо:
— Что это за штуковина? Похоже на металлический шар.
Матрос вгляделся в плавающий предмет и сразу же в ужасе заорал:
— Бог мой! Мина… Это мина! Мы мчимся прямо на нее…
Адельма Майзани в третий раз перечитала телеграмму, полученную от Рикардо Вакарессы:
«Дорогая Адельма тчк Завтра отплываем на борту Дориа тчк Прибудем Буэнос-Айрес утром 12 июля тчк Были бы рады увидеть вас среди встречающих тчк
Любящий вас Рикардо»,
Взгляд психоаналитика переместился к крупным буквам на первой полосе газеты «Эль Диарио»:
«Итальянский корабль наскочил на мину. Выживших нет».
Ниже шла статья с описанием трагедии. По мнению экспертов, катастрофа произошла из-за столкновения корабля с одной из блуждающих мин, которыми русские напичкали Босфор во время Первой мировой войны, чтобы помешать турецкому флоту выйти в море. Автор писал: «Русские разминировали этот район еще в 1918 году, так что оставался один шанс из десяти миллионов, чтобы произошла подобная катастрофа».
Совпадение? Рок? А может, невезение?
Майзани сложила телеграмму, зажала ее в кулаке.
Значит, Рикардо не ошибался. Сарра действительно существовала. Все это время он шел по правильному пути. Обидно, что Майзани и сама всегда это знала, но не решалась признаться. Она была заложницей своей роли, и ей казалось невозможным разделять мнение этого человека, которым руководила только интуиция. На деле тут была не интуиция, а любовь. Любовь настолько большая и сильная, что он пренебрег временем и бросил вызов смерти. Ведь он не боялся погибнуть.
На столе еще лежало коротенькое письмо Вакарессы, полученное позавчера. Она столько раз перечитывала его, что знала наизусть…
«Я жду Дору. Поселился в гостинице при небольшой таверне в нижней части Феста. Я жду. Я расскажу ей все. Без уверток, без страха. Меня воодушевляет внутреннее спокойствие, о котором я и не подозревал. Каков бы ни был исход нашей встречи, я уже не буду прежним Рикардо. Мне представилась возможность пережить уникальное испытание. Я стянул с себя маску — гладкое лицо. Сердце мое закалилось. Ко всему прочему, я приобрел незыблемую уверенность. Уверенность, которая дороже всей империи Вакаресса и всех богатств мира. Теперь для меня не существует тайны. Жизнь, смерть, жизнь, смерть… и так — до бесконечности».

Автор выражает глубокую признательность Карлу Густаву Юнгу. Почти все сведения о сновидениях, а также теории, принадлежащие в романе Адельме Майзани, заимствованы у него.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23