На судьбу Тесея оказало огромное влияние то, что в цепи своих беспорядочных выходок и авантюр он дважды повстречался с Гераклом. Первый раз это случилось во время войны кентавров и лапифов. (Можно сказать, братоубийственной войны, поскольку речь шла о двух родственных племенах.) Славные, простоватые кентавры привычны были к кислому молоку, от вина же они всякий раз приходили в неистовство. Так случилось и на свадебном пиру Пиритоя: кентавры набросились вдруг на женщин. Превосходившие кентавров числом и к тому же лучше переносившие вино лапифы основательно их поколотили, а потом, что было уже несправедливо, прогнали с исконных земель. В последовавшей затем войне принял участие и Геракл на стороне кентавров. Тесей сражался во главе лапифов. Вот тут-то идеал его детских лет вновь дважды поверг юного героя в восхищение и изумление: Геракл не только не предавал позору тела павших на поле боя лапифов, но возвращал их родственникам, дабы те могли оказать положенные храбрым воинам почести; по окончании же победоносной битвы он позаботился о том, чтобы враги примирились искренне, мир заключили на почетных условиях, не сеяли семя будущей войны.И то и другое было ново и введено в обиход Гераклом впервые.Второй их встречей было уже упоминавшееся милосское приключение, когда Пиритоя постиг бесславный конец, Тесея же освободил Геракл, причем в столь плачевном состоянии, что сказать — он оставил там даже штаны — мало. Ибо мы знаем совершенно точно: вместе со штанами остался и кусок его зада.Обе встречи оказали решающее воздействие на судьбу Тесея. Самое же главное (хотя тоже, вероятно, не без влияния Геракла), Тесей осознал наконец в эти смутные годы свое призвание и научился многому, без чего оказался бы неспособным это призвание выполнить.Он научился приобретать товарищей, привлекать к себе людей. Научился создавать войско и командовать им. Из героя-одиночки он стал вождем.Однако призвание у него было иное, чем у Геракла. И меньше, конечно, но в чем-то и больше. То есть оно было другим: принять на свои плечи не Элладу, но Афины!Афины! Создать в Аттике настоящее войско!Самое зерно этого войска сформировалось, очевидно, уже во время экспедиций на Крит. Те шестеро юношей, что отправились тогда с Тесеем — неважно, по приказу или добровольно, — были готовые на любые жертвы молодые люди в расцвете лет и физических сил. А Тесей, победив Минотавра, спас их от смерти. Были с ними еще моряки слуги, провожатые — все смелые и верные, крепко спаянные пережитыми невзгодами люди. Конечно, многие из них должны были последовать за Тесеем и в его добровольное изгнание. Приключения же и скитания лихого братства, вероятно, привлекали новые силы: все смелые, жаждавшие авантюр и простора желаниям молодые люди, сколько ни было их в Афинах и окрестностях, тянулись к ним. Присоединилось, наверное, немало оставшихся без вожака молодых лапифов. Да Тесей и сам, где бы ни оказался, вербовал людей. Мы это знаем, ведь он никогда не допытывался, какого кто роду-племени, лишь бы подходил ему по стати. В поход против амазонок он двинулся, вне всякого сомнения, во главе собственного отряда, и это была уже не шайка, а именно воинский отряд, прилично экипированный — во всяком случае, после победы — и к концу победоносного похода, после долгого, протяженностью в четыре тысячи километров, пути, сплотившийся в такое закаленное боями, испытанное и повидавшее мир воинство (их могло быть при этом каких-нибудь сто пятьдесят человек, не в том дело!), подобного которому ионийцы прежде не видывали. Возможно, ионийцы могли бы собрать — да и собирали когда-то, во времена скитаний, — войско числом не меньше, а много больше, этакую первобытнообщинную рать, шумную орду всех мужчин племени, нещадно оравших на совете каждый свое, в битве же ошалело пырявших дубинками куда придется. Но людям Тесея достаточно было короткого приказа — они понимали своего военачальника с полуслова, владели всеми видами оружия как в пешем бою, так и на колесницах, знали, что такое дисциплина и организация, что такое авангард, основной корпус, арьергард, умели быстро раскинуть лагерь и так же быстро его собрать. Воины Тесея умели и знали очень многое, но самое главное — знали, что их вождь намерен осуществить в Афинах нечто замечательное. И хотя не все они, вероятно, до конца понимали, чем замечательно это замечательное, одно было для них несомненно: предстоит славное развлечение — и они заранее его принимали всей душой.С этой-то вооруженной силой, с этим передовым политическим отрядом и совершил Тесей революцию в Афинах.Не царем-пастухом, не царем-поселянином, получившим отцовское наследство, вступил он на афинский престол, но основал полис — город-государство. Мелких царьков, родовую знать убедил или победил. Так было: везде и всюду, со всеми и каждым говорил он о своем плане, привлекал даже слуг, даже рабов! И царек или князек обнаруживал себя в одиночестве между собственными своими подданными, с одной стороны, и войском Тесея — с другой. Таким образом, в большинстве случаев Тесею даже не приходилось вынимать меч из ножен. Иными словами, Тесей был хорошим политиком.Не будем, однако, строить иллюзий, в его победах играли роль не только убеждение и демонстрация силы, но и кое-что другое.Кровь тоже лилась за Афины, за утверждение Афин. И немало крови.Новое государство беспокоили также извне, в только-только строившийся город засылали шпионов, диверсантов. И ставка была велика: быть ионийцам прислужниками Микен, их вспомогательным военно-политическим отрядом, или — народом. (Да, Гомер называет афинян — одних лишь афинян — народом. Правда, и здесь иронизирует: «Конечно, народом бы стали афинские люди, когда бы хватило ума, когда б подчинились Тесею».)Словом, Тесей был вынужден — и нередко — попросту истреблять сопротивленцев, своих политических противников, подчистую. История горькая, но не он один в ней виноват: он-то, во всяком случае, винил самый статут города, который включал в себя немало положений, восходивших к древней религиозной традиции: «Убийца должен быть изгнан навечно, дабы его прегрешенье не пало на город». Правда, убийцей мог быть объявлен лишь тот, кого обвинит перед судом либо жертва его, либо кровный родич убитого. Вот и приходилось Тесею, заодно со своим недругом, истреблять и всех кровных родственников его, поголовно. Зато при этом он мог уже сам выступить собственным обвинителем, мотивируя убийство «интересами общества», очиститься от коего возможно было всего лишь годичным изгнанием. (Когда такого рода преступления накапливались, Тесей удалялся в Трезену, наследие матери, и управлял афинскими делами оттуда.)Не думаю, будто Тесей убивал из одержимости властью, так что проводить ошибочные параллели бессмысленно. Просто — ставка была велика.И дело затевалось великое.В Афинах, пропыленном хуторке паломников, он строил город. Для этого было необходимо, чтобы каждый имущий житель Аттики выстроил себе в Афинах дом. Для сооружения зданий общественного характера — коммунальных учреждений, укреплений, храмов — требовались уже соединенные усилия всего народа Аттики. Да, Тесей и добрым словом, и силой принудил благородных господ перебраться из отдаленных усадеб в Афины. И заставил ионийцев, разрушив деление на племена и роды, образовать новые — городские — сословия граждан.Чтобы старинная знать не оказалась в чистом проигрыше, он создал из нее сословие эвпатридов, которое делило бы с ним власть — участвовало в политической жизни, контролировало правосудие, охрану общественного порядка, богослужения. Земледельцам — сословию геоморов — он оставил во владение их землю; однако для этого ему пришлось осуществить действительно колоссальную земельную реформу: родовые, в принципе общие земли он должен был объявить частной или общественно-сельской собственностью, которая входит в территорию полиса и за которую владельцы платят городу подать. Таким образом, земля, прежде фактически принадлежавшая царькам и князькам, теперь, под эгидой города, стала собственностью второго сословия. Коему вменялось за это в обязанность обеспечивать население полиса продовольствием, а также производить продукты на вывоз. К третьему сословию — сословию демиургов — относились ремесленники, художники, артисты, ученые, вообще все, чьим делом и заботой станет культура и цивилизация Афин.Как всякий основатель города в древнем мире, Тесей, едва определив границы, тотчас объявил свой — пока еще лишь воображаемый — город убежищем; пусть бегут сюда все, кого преследуют: все бедняки, должники, даже варвары, все беглые рабы и преступники, лишь бы они умели что-нибудь делать и готовы были работать. В Новое время, мы знаем, так заселялись уже не города, а целые материки.Разумеется, в то время, о котором мы ведем рассказ, все это было еще только в проекте. Для его осуществления понадобилась целая жизнь. Звучит, пожалуй, двусмысленно, но именно благодаря этой двойственности наиболее точно: для осуществления его потребовалась жизнь Тесея.Итак, мы можем убедиться, что в нашей истории Тесей стоит совершенно особняком. Он искал приключений не затем, чтобы бежать от действительности. И не считал это единственным путем, коим следуя, он за неимением лучшего все-таки может что-то сделать. Даже с головой отдаваясь приключениям, Тесей готовился к призванию, выполнить которое должен был именно в той, тогда существовавшей действительности. Великое различие: «У меня нет возможности отдаться своему призванию, поэтому я совершаю подвиги». Или: «Я совершаю подвиги, чтобы суметь выполнить свое призвание».К слову сказать, участвуя в закавказской экспедиции, Тесей уже обнаружил себя весьма зрелым государственным мужем. За это время он установил жизненно важные для будущего Афин дипломатические связи. Прежде всего с Микенами — точнее, с микенской партией мира, — под эгидой которых, в сущности, и создана была коалиция, чем, по-видимому, обезопасил Афины с юга (а также Трезену, свое пелопоннесское наследство). Затем с мирмидонцами и кентаврами, тем самым обезопасив свой город с севера. (Фивы, как мы еще увидим, особого значения не имели; однако, приняв Эдипа, Антигону и фиванцев, бежавших от Эпигонов, он и с этой стороны подготовил на будущее добрососедские отношения.) Но самое главное, что имело в дальнейшем первостепенное значение, — здесь углубилась и превратилась в тесный политический союз его дружба с Гераклом. Это же, ни больше ни меньше, защитило Афины и всю Аттику от вторжения дорийцев. Достойный внимания исторический факт: дорийцы, которые, именуя себя наследниками Геракла, утверждали свое право на Пелопоннес и затем на месте окончательно деградировавших после Трои и похода в Азию Микен создали собственное государство; дорийцы, которые прошли покорителями через всю Грецию, попутно закабаляя или вообще сравнивая с землей греческие города, — эти дорийцы попросту обходили Аттику! Между тем после изгнания Тесея и падения Менестея (а также, очевидно, гибели отправившегося с ним воинства) в Афинах воцарился разлад, мрачная анархия, так что опасаться сопротивления даже не приходилось. С другой стороны, не столь уж бедна была Аттика, чтобы не рассчитывать там на добычу, хотя бы такую, какую могли захватить дорийцы на Севере и Среднем Западе Греции. Следовательно, должен был существовать какой-то договор, освященное клятвами соглашение между дорийцами и Аттикой. И такая договоренность — это более, нежели гипотеза, — была делом лично Геракла и Тесея.Вот и другая деталь, свидетельствующая о зрелости Тесея как государственного мужа: он привез себе жену издалека, с амазонской земли. В самом деле, оставим в стороне романтику, рассудим практически: разве не нашлось бы в Элладе невест для Тесея? Да сколько угодно. Даже без всяких его подвигов. А тем более когда он победителем вернулся с Крита. Сколько девушек в Аттике с радостью пали бы в объятия Тесея, не будь которого, их ожидала бы, возможно, ужасная пасть Минотавра! Однако Тесей не хотел искать себе жену в Элладе, а еще менее — в Аттике. Мог ли он жениться на девице среднего сословия? Нет, конечно, если мало-мальски дорожил своим авторитетом. Знатные же семейства были и так уже вдоль и поперек переплетены родственными отношениями. Сам Тесей приходился родней Атрею, Фиесту, Эврисфею. Счастье еще, что родичи не очень это подчеркивали из-за его бедности и не слишком знатного (земного) отца. Да и вообще «просто» родство они не принимали всерьез и с превеликой радостью убивали друг дружку. Между тем женитьба — важный союз, а в те времена — и союз политический. Тесей же задумал создать независимые от пелопоннесской политики Афины.Да, только и не хватало ему жениться в Аттике! Навязать себе на шею истинное проклятие — нескладную дочку какого-нибудь князька, чтобы она с утра до вечера ныла из-за отца своего и всех домочадцев! Папеньке, видите ли, нежелательно перебираться в Афины. Если же, в конце концов, он решится, то уж требует себе, разумеется, лучшее место для дома. Впрочем, удовлетворись он самым скромным участком, остальная знать тотчас сочтет этот участок наилучшим. Словом, такая женитьба заведомо ставит популярность под удар. Взять хотя бы одно: почему из множества заневестившихся девиц он выбрал именно ту, которую выбрал?! И вот уже все многочисленные кандидаты в тести (минус один) — враги. А потом, жениться за границей — в этом есть что-то вызывающее почтение: короли, как правило, если хватало ума, брали за себя иноземных принцесс. Да и у нас тоже, даже сейчас, для многих сохранили привлекательность и очарование браки с иностранками. Куда уж лучше, право, если муж приводит в дом жену, про которую ни одна живая душа не скажет, что знает ее с пеленок, — и никто не учился с нею в одном классе, никто не приударял за ней на катке целый сезон, никто не играл с нею в фанты! А главное: она не приводит в дом полчища родственников, прямых, двоюродных, троюродных. Появляется, входит, располагается — единственная: жена. И ни одна высокопоставленная аттическая семья из-за нее не в обиде, вернее — обижены все одинаково. А это уже несущественно.Был особый романтический привкус в том, что Тесей женился на царице амазонок — правительнице легендарного, совершенно необычайного народа; о ее сказочных богатствах и элегантности слава шла по всей Греции. Не случайно ведь дочь Эврисфея потребовала от Геракла именно пояс Ипполиты! К тому же Ипполита была, несомненно, красивая женщина. Тесей придавал этому значение. И не ради себя, он-то не раз уже успел убедиться: «красивая женщина», «хорошая женщина», «именно-мне-больше-всех-необходимая женщина» — понятия, не всегда тождественные. Но, решившись привезти жену из-за границы, он должен был выбрать женщину красивую, красивую изумительно с точки зрения господствовавшего тогда вкуса. Иначе его триумфальный въезд в Афины сопровождался бы не ликующими кликами, а недоуменным ворчанием всех афинских отцов и матерей. «Ну и ну!» — слышалось бы повсюду. — «Уж моя-то дочка получше выглядела бы с ним рядом!» — «Слепец этот Тесей или недоумок?» Но и обида уже пол-обиды, если красота иностранки жены вызывает шепот признания. Между благороднейшими семействами Аттики идет совсем иной разговор: «Н-да, тут я его понимаю: долго ли из-за такой потерять голову!» А рядом — шепот: «Не скажу, чтоб моя дочь уступала ей по красоте, но эта Ипполита, наверное, тонкая штучка, изощренная во всем… тут моей ее не догнать, не так я свою дочь воспитала!» И наконец, после некоторой паузы, примирительно: «Но хороша, очень хороша. Фигура отличная. Дивные, волосы, чудесные глаза, да и вообще… Словом, что там говорить: красивая женщина». Не правда ли, совершенно другой тон?!Как утверждает легенда, амазонки правую грудь выжигали или отрезали, чтобы не мешала при стрельбе из лука. Это, однако, типично мужская выдумка. Ну какая женщина, даже многие столетия спустя, не желала стать амазонкой? И что же мог сказать ей на это муж? «Ну ради бога, деточка, сделай одолжение. Да только ведь правую грудь тогда придется выжечь напрочь, а?» И у взбунтовавшейся супруги тотчас пропадает интерес ко всему амазонскому.Когда-то, будучи еще вульгарным филологом, я тоже верил этой сказке. Но, к счастью, в наши времена существует весьма распространенный спорт — стрельба из лука, — популярный также и среди женщин. Однажды, еще в пору активной моей общественной деятельности, явилась ко мне по каким-то сложным делам некая спортсменка, как раз в этом жанре. Она была даже чемпионка, вот только запамятовал я, чемпионка Европы или Венгрии, но что чемпионка — это точно. Боюсь, бедняжка была очень смущена: ей показалось, должно быть, что я разглядывал ее с вовсе не подобающей работнику официального учреждения «фривольностью».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48