А вскоре у него начался жар, он впал в беспамятство, забормотал в бреду что-то несвязное.— Эй, Киньябызка, поди сюда. Послушай — кажись, этот парень по-вашему бормочет, — поз вал лежавший рядом с Сунагатом пожилой солдат.Киньябыз вытянул из-под кровати костыли и приковылял к новичку.— Вот тебе на! Так это ж парень из наших краёв, он у меня однажды переночевал…Дня через два Сунагату полегчало, он немного поел. Увидев улыбающегося во весь рот Киньябыза, тоже узнал его. Нежданная встреча обрадовала обоих.Разговорились. Сунагат объяснил, какие обстоятельства привели его тогда в Саитово и почему он соврал, будто бы родом он — с Яика. Услышав название его родного аула, Киньябыз просветлел:— А ведь я знаю ваш аул, доводилось бывать в Ташбаткане!— По какой нужде?— Мы возили чугун из Зигазов в ваши края, на пристань. Останавливались в Ташбаткане чаю попить. Постой, как же звали человека, к которому последний раз заехали? Вроде Ахмади…— Ахмади? Который? Богатей?— Нет, бедняк. Дом у него на Верхней улице, на бугре стоит.— А-а… Значит, Ахмади-бугорок.— Должно быть, он… Да! На подъезде к Ташбаткану приключилась история: встретились мы с двумя людьми, которые везли в санях мертвеца. Верней сказать, это мы сначала подумали: мёртвый. Спрашиваем, что да как. Говорят — деревом в лесу пришибло…— Рассказывай, рассказывай! — заинтересовался Сунагат. — Что было дальше?— Так что ж дальше… Ну, эти ехали с нами некоторое время. Остановились мы, дали лошадям передохнуть. Тут бедняга, которого мёртвым посчитали, вдруг застонал, — открыл глаза и заговорил. Что я, говорит, тебе, Исмагил, плохого сделал, за что ж ты так?.. Ещё он кого-то назвал, но я не расслышал, позади других стоял. В обозе шёл один урыс из соседней с вами деревни, так он оказался знакомым этого бедняги и больно его жалел. Вот забыл название деревни-то, но рядом она с вашим аулом…— Сосновка?— Да-да… Сосновка, должно быть…— Урыса как звали?— Не знаю, не запомнил.— А в Ташбаткане вы кому-нибудь про это рассказывали?Киньябыз, почувствовав в голосе Сунагата волнение, взглянул на него с некоторым удивлением.— Нет, не рассказывали. Мы ж ненадолго заехали. На обратном пути и вовсе, не остановились. Потом пошли бураны, дорогу занесло, и я в извоз больше не ходил… А что, или тебя это касается?— Так деревом-то дядю моего, отцова брата, придавило, — вздохнул Сунагат.Рассказ Киньябыза растревожил его. Он лежал, глядя в белый потолок, вновь и вновь обдумывал слова, сказанные Вагапом перед смертью. Чем его обидел Исмагил? А может быть, дерево тут не при чём, виновник смерти — Исмагил? Но, в самом деле, за что ж он так?.. За что мог поднять руку на человека, вместе с которым, считай, всю жизнь работал бок о бок? Странно…Сунагат от этих мыслей разволновался, у него усилился жар, перед глазами всё поплыло, закружилось, опять начался бред. Потом он притих, заснул, но ненадолго — разбудила боль. Пришёл в себя, и снова все мысли сосредоточились на вопросе, что же там, в лесу, произошло. Вопрос этот не давал покоя, тут была какая-то тайна. И чем дольше Сунагат думал о ней, тем больше разрасталось подозрение, павшее на Исмагила, превращаясь в уверенность в его вине. «Может быть, этот русский из Сосновки знает больше, чем Киньябыз? Кто он?» — думал Сунагат.Как ни медленно тянулось время в госпитале, день уходил за днём. Киньябыз, у которого раненая нога уже заживала, всё чаще прогуливался по палате, постукивая костылями по залитому цементом полу. Он то и дело наведывался к койке Сунагата, лишённого возможности двигаться, старался хоть чем-нибудь помочь, подбодрить, заботился, как о брате родном.Уходил Киньябыз гулять и в коридор, перезнакомился там со многими выздоравливающими, а подпоручик Кулагин сам подошёл к нему — узнал солдата своей роты. И Киньябыз, конечно, знал его, даже то знал, что подпоручик родом из Стерлитамакского уезда.— Ваше благородие, а тут ещё один наш земляк лежит, — сообщил Киньябыз офицеру. — Зовут Сунагатом, по фамилии — Аккулов.— Аккулов? Сунагат Аккулов, говоришь?— Так точно, ваше благородие!— Где он лежит?— В нашей палате…Александр тут же навестил Сунагата.— Вот где нам довелось опять встретиться! Ну, как дела, дружище?Присев на краешек койки, Александр осторожно положил руки на плечи Сунагата, смотрел ему в лицо, радостно улыбаясь. Дотошно расспросил, в каком полку Сунагат служил, где, как был ранен…Александра вскоре выписали из госпиталя. Перед отъездом в полк он обошёл всех своих знакомых, попрощался.— Теперь мне здесь не с кем будет и побеседовать, — грустно сказала Люси.— Не грустите, Людмила Артуровна! — подбодрил её подпоручик. — Гора с горой не сходится, а человек с человеком… Будем живы — ещё встретимся. Кстати, здесь лежит мой друг детства. Можно сказать, почти родственник ваш…— Что за родственник?— Стеклодув с вашего завода. Теперь солдат. Красивый парень! Можете беседовать с ним.— Так ведь… солдат, — обиделась Люси.— Пардон! Шучу, конечно. А всерьёз — надо бы отправить его домой. Я с Андреем Филипповичем об этом говорил. Напомните ему, пожалуйста…Подпоручик Кулагин снова ушёл на войну.Спустя неделю пришло время возвратиться на фронт и Киньябызу. Душа бедняги исстрадалась, пока он чуть ли не со слезами на глазах прощался с Сунагатом, — не хотелось расставаться.— Может, тебя отпустят домой, — сказал Киньябыз. — Очень прошу — сходи в Саитово, повидайся там с моими и напиши мне. Я тебе пошлю письмо с адресом… Глава двадцатая 1 Студёным осенним утром — с неба сыпалась крупка — Байгильде в поисках лошади спустился к речке и примерно в версте от аула возле уремы увидел лежащего на земле ничком человека. «Бэй-бэй! — удивился он. — Кто это спит тут в такую погоду?»— Эй, вставай! Чего это ты тут валяешься? — подал голос Байгильде. Но лежащий на земле не ответил и не шевельнулся. Байгильде подошёл к нему, тронул руку и обмер: рука была холодная, как лёд.Тут уж стало не до лошади. То и дело оглядываясь, Байгильде побежал в аул; влетел, бледный от испуга, в дом старосты и, даже не поздоровавшись, выпалил:— Гариф-агай, человека убили!У старосты, пившего утренний чай, брови поползли вверх.— Человека убили, говоришь? Кто убил?— Там, внизу, возле уремы лежит… Кто убил — не ведаю.Гариф, отставив недопитый чай, сполз с нар. Жена и сыновья старосты, сидевшие у самовара, будто окаменели с блюдцами в руках.— Беда за бедой! — бормотал Гариф, одеваясь. — Прямо наказанье быть старостой в нынешние времена. Сохрани аллах, так и головы лишишься!Он послал работника за десятскими, а Байгильде велел никуда не отлучаться:— Отставь в сторону все свои дела. Придётся попеременно караулить труп. Пойдёт теперь разбирательство — конца-краю не будет. И с тебя, и с меня допрос снимут…Байгильде повёл старосту, десятских и ещё несколько человек к месту, где лежал труп. Гонец, посланный вперёд, привёл туда же старика Адгама, который всё ещё сторожил у пруда заготовленное там мочало. Старик мог понадобиться потому, что убийство произошло неподалёку от его шалаша.Убит, оказалось, Хусаин, служивший с прошлой осени в Уфе и отпущенный ненадолго домой на побывку. Кто-то нанёс ему два или три удара ножом.Старик Адгам, увидев племянника мёртвым, затрясся в беззвучном плаче: он любил парня, после смерти Вагапа взял на себя отцовские заботы о Хусаине с Ахсаном.Судя по тому, что тело уже остыло, убийство произошло вечером или минувшей ночью. Все согласились с этим мнением.— Ты не видел тут кого-нибудь вчера вечером? — спросил староста у Адгама.— Нет, не приметил. Только женщина какая-то прошла, вроде — с метёлкой. Должно быть, в уреме наломала. Я не пригляделся, не знаю, чья жена. Но со мной до вечера был Ахсан, помогал складывать мочало. Может, он скажет…Гариф послал за Ахсаном. Паренёк, удивлённый вызовом в столь необычное место, — он ещё не знал, что убит его брат, — на вопрос старосты ответил:— Так то ж была Фатима, дочь Ахмади-ловушки.Вернувшись домой, староста обсудил с десятскими то, что удалось выяснить. Получалось: кроме Фатимы, подозревать в убийстве некого.Старостиха понесла потрясающую новость на улицу.И закрутилось вокруг Фатимы колесо молвы.— Фатима убила, Фатима! — убеждённо говорила старостиха. — Никакая собака туда не заглядывала, только её видели. Ещё прошлой осенью люди заметили: между ней и Хусаином что-то неладно…Женщины обсуждали новость, поворачивая её и так, и сяк.— Может, он на неё накинулся?— Правда что! Ни с того, ни с сего не пырнула бы человека ножом.Иные жалели Хусаина:— Бедняжка! Помаялись вдвоём без отца, без матери, только-только в силу входили — и вот…— Ну, кто б мог подумать! Вчера ходил по аулу живой-здоровый!— Беда на каждом шагу подстерегает, сохрани аллах!И опять про Фатиму:— Старик Адгам её видел — шла из уремы с метёлкой.— Метёлка-то, должно быть, для отвода глаз.— Не иначе, не иначе!— Ведь надо же было, чтоб вечером в урему отправилась, а Хусаин, как козёл за козой, следом пошёл!— Судьба… На судьбу управы нет.— И отец его покойный принял смерть вот так же нежданно-негаданно.— Коль аллах прогневается, так уж спасения не жди. За два-три года — три смерти в одном доме, а?— Знать, срок у него вышел. А кому суждено жить долго, так тот и с войны, из огня возвращается…Толкли женщины воду в ступе, толкли — и вдруг натолкли ещё одну новость. Кто-то каким-то образом узнал, что Вазифа незадолго до убийства отнесла Фатиме письмо от Хусаина.— Хусаин-то, слышь-ка, написал, что хочет жениться на ней.— Так и женился бы! Зачем же было кидаться на женщину по наущению шайтана? Ахмади, небось, не запросил бы за вдовую дочь кусок золота с лошадиную голову. Ведь получил уже за неё от катайца Нуха…Дальше — больше, пошли разговоры, что Вазифа — чуть ли не главная виновница смерти Хусаина. Будто бы она шутки ради сказала Хусаину, что Фатима влюбилась в него. Дескать, коль ты имеешь желание жениться, не зевай, а то Ахмади собирается отдать дочь за гумеровца. Хусаин обеспамятел от радости, написал письмо. Фатима ответила, что не любит его, но Вазифа всё перевернула, передала Хусаину её слова так, будто бы Фатима велела сказать, что любит, — как увидит его, особенно в шинели, глаз не может оторвать. Хусаин, якобы, поверил Вазифе и надеялся…В ауле вспомнили: сразу после приезда Хусаина на побывку прошёл слушок о его намерении жениться на Фатиме. Но тогда никто не обратил на это внимания. А теперь, когда подтвердилась поговорка о том, что неумная игра не доводит до добра, когда Ташбаткан из-за, как полагали люди, розыгрыша Вазифы оказался перед фактом убийства, каждый спешил выложить слышанное и замеченное раньше.Кое-кто предупреждал:— Придержите языки, не дай аллах — притянут к ответу всех, замучают допросами.Но разве ж любителей поговорить остановишь! Высказывались предложения, заходили споры.— То-то Вазифа сегодня помалкивает. Выходит, её вина…— Вот заладили: Вазифа, Вазифа… Она ж не могла знать, что так получится. Ну, пошутила, дело молодое!— А Фатима-то! Кто бы мог подумать, что она такая?— И в Туйралах переполох устроила, думали — утопилась. Верь человеку после этого!— Так не в себе ж она: мужа на войне убили…Чрезвычайное происшествие горячо обсуждалось во всех домах Ташбаткана. Лишь в доме Ахмади царила тишина. Даже маленький Киньябай, до этого забавлявший старших беспечным лопотанием, почувствовал, что случилось что-то неладное, и испуганно примолк. За обедом никто не проронил ни слова. Ахмади сидел бледный, у него тряслись руки. Фатима, с утра привычно возившаяся с посудой, обедать не села.Староста отправил в волость гонца с сообщением о случившемся в ауле. К середине следующего дня в Ташбаткан в пароконной бричке приехали трое: следователь, медицинский эксперт и жандарм. Они осмотрели место, где произошло убийство. Доктор обнаружил на груди убитого три ножевые раны. С его слов следователь подробно записал, как лежал труп, каков характер ран и всё прочее, что полагается записать в таких случаях. После этого доктор разрешил увезти тело Хусаина домой и похоронить.Первым на допрос, который проходил в доме старосты, следователь вызвал Адгама. Старик рассказал: видел возвращавшуюся из уремы женщину, но кто она — не разглядел, только наутро от племянника Ахсана узнал, что это была Ахмадиева дочка Фатима. Вызванный затем Ахсан подтвердил: да, это была Фатима.При допросе соседей убитого всплыла история с письмом Хусаина. Один из допрошенных даже высказал предположение:— Должно быть, Вазифа взялась за это дело, чтобы насолить Ахмади-ловушке.Пока сходили за Вазифой, следователь допросил Фатиму. Она не отпиралась, что была в тот вечер в уреме, нарезала веток для метёлки. И про письмо Хусаина сказала:— Мне принесла его Вазифа, жена Байгильде. Я ответила, что не люблю Хусаина и замуж за него не выйду. А Вазифа передала мои слова шиворот-навыворот.— Хусаин пытался снасильничать?— Да, — еле слышно ответила Фатима.— Где это случилось?— Там, возле уремы.— А у тебя был нож…— Да.— Выходит, ты убила его?Фатима отрицательно качнула головой.Толмачивший при допросе староста Гариф посоветовал:— Ты, карындаш Карындаш — единоутробная. Здесь в значении «сестрица».

, лучше скажи правду. Вот и эти господа подтвердят: тебе ничего не будет. Тут ведь ты не виновата, а тот, кто набросился…Следователь повторил свой вопрос. На этот раз Фатима кивнула утвердительно.Тут привели Вазифу, и следователь сразу взял её в оборот:— Ты почему морочила людям головы?— Астаг, астаг! Астаг! — возглас, выражающий недоумение, испуг. От арабского «астагфируллах» — «господи помилуй!»

— удивилась Вазифа. — Так я ж только пошутила.— Из-за твоей шуточки убит человек, и ты — главная виновница этого, — сердито сказал следователь.Староста перевёл:— Вот ведь как считает этот господин: ты, аккурат, главная виновница убийства.У Вазифы душа ушла в пятки. Не знала, что и сказать. Она даже откинула на спину шаль, которой перед этим прикрывала перед чужими мужчинами пол-лица.— Ну да уж, главная! Я убила, что ли? Виноват тот, кто убил, — нашлась она, наконец.Был допрошен и Байгильде. Он упёрся на том, что о делишках жены знать ничего не знает и про письмо Хусаина слышит впервые.Следователь решил взять Фатиму с Вазифой под стражу, увезти их в город. В ответ на просьбу Ахмади отдать на поруки, следователь пробурчал, что это пока невозможно, а позднее община может похлопотать, собрав подписи и представив ещё какие-то бумаги.Для арестованных женщин снарядили подводу, и их увезли под охраной жандарма.На следующий день тело Хусаина предали земле. Мулла Сафа, ничего не объясняя, велел похоронить его не на кладбище, а поодаль, за кладбищенской оградой. Могилу при посильной помощи Ахтари-хорунжего вырыли старик Адгам и Апхалик. Ахсан стоял тут же, но, казалось, не догадывался помочь старшим в их печальной работе. Потрясённый случившимся, он в то же время никак не мог поверить, что его брат мёртв; осознал это в полной мере лишь после того, как обложенное лубками тело Хусаина опустили в яму и вдвинули в могильную нишу.Вернувшись с похорон домой, Ахсан уткнулся лицом в шинель брата и разрыдался. Безутешно плакала и Хойембикэ.
2 Сунагата захлестнула радость: вдали завиднелись стоящие на пригорках дома Верхней улицы Ташбаткана. Из печных труб в морозное небо поднимался дым. За аулом громоздились хребты, похожие на мосластые лошадиные спины. И от гор, и от приютившегося возле них заснеженного аула веяло спокойствием.Отрадна сердцу мирная картина! Не гремят вокруг выстрелы, не вздымается земля от снарядных разрывов. Даже охотничьи ружья, подумал Сунагат, не нарушат сейчас тишины в горах, потому что большинство охотников — на войне…— Во-он синеет Тимер-арка Тимер-арка — Железный хребет

, а поближе — Алыпкара Алыпкара — Попробуй подступись.

, — возбуждённо говорил Сунагат, указывая на далёкие хребты, своему спутнику — Тагиру из Тиряклов, мужчине в возрасте, когда уже носят усы.Они встретились в Уфе на постоялом дворе. Тагир тоже возвращался домой с войны, был отпущен по причине ранения. Два фронтовика быстро нашли общий язык. Выяснилось, что Тагир — двоюродный брат ташбатканского хальфы Мухарряма и связан дальним родством с Хабибуллой, заводским дружком Сунагата. Сунагат рассказал новому приятелю, как ему с Хабибуллой пришлось, спасаясь от жандармов, бежать в Оренбург.В Уфе спутники наняли подводу, на которой доехали до Богоявленского.Тимошка, как оказывалось, вернулся на завод и избежал мобилизации. Сунагат отыскал друга на прежней квартире. Тимошка восторженно обнял его, закружил…— С приездом, старина! Долго добирался?— Долго — недолго, а вот вернулся.— Насовсем?— Насовсем.— Молодец! Ну, как там, когда эта проклятая война кончится?— Э, лучше не вспоминать, как там, — свихнуться можно! Два раза меня ранили, еле выкарабкался… А когда кончится — солдату неведомо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38