Снова набираешь на конец трубки стеклянную массу, снова дуешь. И так всю жизнь, Надрываешь лёгкие, пока не наживёшь чахотку. А там уж остаётся только лежать, исходя кашлем. За кашель никто денег не платит. Но очень скоро он сам по себе прекратится: полежишь, полежишь и протянешь ноги…Всё это мелькнуло в сознании Сунагата, когда с высоты открылся вид на посёлок. «Тяжёлая всё-таки у нас работа», — сделал он вывод. Однако желания скорее попасть на завод в нём не убавилось, потому что завод теперь представлялся перевалом, за которым его ждала Фатима. Сунагат готов был крушить камни, рассекать горы, чтобы пробиться к своему счастью.Он снова задумался о своей работе. Однажды Бем-бем, коверкая русские слова, рассказывал местным мастерам, что у них в Австро-Венгрии, в Моравской области, холяв уже не выдувают, а получают листовое стекло с помощью машины; машина сразу превращает стеклянную массу в тонкую полосу, которую остаётся только разрезать на листы.«Почему бы и у нас не поставить такую машину, чем мучить людей? — размышлял Сунагат. — Бем-бем, наверное, сумел бы сделать, ведь своими глазами видел ту машину. Не поймёшь, то ли управляющему денег жалко, то ли ума у него не хватает…»
3 В Ташбаткане опять новость: пришла казённая бумага с вызовом Ахмади и Вагапа в суд.До этого ходили слухи, что хальфа Хальфа — учитель, преподававший, главным образом, основы вероучения.
Мухаррям по просьбе Вагапа написал заявление судье, но Ахмади пропустил их мимо ушей. А теперь вот принёс десятский повестку, и кровь ударила в голову Ахмади. Он не испугался, нет, а был глубоко уязвлён тем, что его, подрядчика, известного всей округе, притянул к суду распоследний бедняк Вагап. Ахмади, имей он такую возможность, тут же растерзал бы этого голодранца, но внешне старался выглядеть невозмутимым, и лишь после того, как ушёл десятский, дал волю своим чувствам.— Ладно, поедем, посмотрим, — сказал он сам себе. — Вагап, видите ли, хочет разбогатеть на тяжбе со мной. Нашёлся, видите ли, закон ник, муж безупречный!..Решив ехать на суд со своими свидетелями, Ахмади накануне поездки пригласил к себе на ужин Байгильде с Исмагилом. За угощеньем растолковал им, как держать себя на суде, что говорить.Утром Факиха позвала готовившегося к отъезду мужа домой, сунула ему в руку тряпицу с завёрнутой в неё горсткой земли, шепнула:— Посыплешь на пол, когда те начнут говорить, чтоб связать им языки.Это была земля, заговорённая бабкой Хадией, которая слыла колдуньей. Ахмади положил свёрточек в карман, хотя и не очень поверил, что силою колдовства можно связать языки. Он решил прихватить с собой и более верное средство — кадочку сливочного масла для судьи. Ахмади знает: с несмазанной сковороды блин не снимешь. Он был знаком с судьёй, однажды решал в суде торговый спор, поэтому уверен, что и на этот раз добьётся решения в свою пользу. В крайнем случае судья просто предложит Вагапу помириться. Только надо заранее повидаться со служителем закона, договориться обо всём.С таким вот планом поехал Ахмади на суд. Но оказалось, что судья Белобородое уехал, его место занял некий Антропов. Наведя справки у знакомых, Ахмади получил неутешительные сведения: новый судья, похоже, не из покладистых. Всё ж отправился к Антропову, но не застал дома. Решил: «Ладно, скажу на суде, что Вагап привязал к ловушке останки моего коня, значит, добыча не вся, так наполовину — моя. Судья это расследует и уладит дело».Вагап поехал на суд, как было договорено, с Самигуллой. На душе у Вагапа было неспокойно. Он побаивался судьи: вдруг обругает, скажет — затеял тяжбу из-за пустяка! Как бы ещё не оштрафовал… Самигулла же всю дорогу разглагольствовал об ахмадиевых злодеяниях.Перед началом судебного заседания Ахмади щепотку за щепоткой рассыпал по полу заговорённую землю и сидел довольный тем, что никто ничего не заметил.Появились судья и присяжные. Суд начался. Судья взял клятву, что люди будут говорить правду и только правду. После этого Вагап подробно рассказывал, как построил ловушку, как спустя неделю поехал проверить сообщение Самигуллы. Ловушка сработала, он, Вагап, в этом убедился, но попавшего в него медведя уже вынули…Затем получил разрешение говорить ответчик Ахмади. Речь у него получилась бестолковая. Он долго говорил об убытке, который потерпел из-за потери коня, и лишь в конце упомянул, что, отправившись на поиск этого самого коня, столкнулся с медведем и застрелил его.Свидетель истца, то есть Самигулла, показал: Ахмади в ауле одним говорил, что поймал медведя ловушкой, другим — будто бы застрелил его; выходит — врёт…Ахмадиевы свидетели Байгильде и Исмагил сначала утверждали, что зверь был застрелен, но, отвечая на вопросы судьи и присяжных, запутались, стали разводить руками: мол, может быть — так, а может — этак. Судья не смог добиться от них определённого ответа, зато получил от Байгильде совет:— Вы, господин судья, лучше возьмите да помирите их.— Так, так! Благое дело! — поддержал его Исмагил.Судья, невольно улыбнувшись, справился, за какую цену продана медвежья шкура. Выяснилось, если верить словам Ахмади, — за десять рублей.Поскольку речь зашла о примирении, уставший от волнения Вагап раскрыл было рот, чтобы выразить своё согласие, но тут судья с присяжными удалились на совещание.Суд вынес приговор: взыскать с ответчика Ахмади в пользу истца Вагапа стоимость медвежьей шкуры.Услышав такое решение, Ахмади вскочил с места.— Господин судья, я не согласен, — сказал он дрогнувшим от обиды голосом. — Вот Вагап, оказывается, за то, чтобы помириться.— Надо было вам помириться чуть пораньше, — жёстко сказал судья. — Сюда приходят не для переговоров, а за приговором. Это общеизвестно. А что касается тебя — почему ты, при таком-то богатстве, занимаешься воровством? То, что ты содеял, — воровство! По существу, тебя следовало посадить в острог… Как только возвратитесь домой, отдашь в присутствии старосты десять рублей!Ахмади сразу сник и не вымолвил больше ни слова. Приговор суда — закон, с законом лучше не спорить, — это он хорошо понимал. * * * Ещё до суда к Ахмади готово было прилипнуть прозвище «ловушка». Теперь оно утвердилось за ним. Народ в ауле воспринял победу Вагапа с удовлетворением. Рассказ о том, как опростоволосился Ахмади, неизменно вызывал смех. Люди хохотали, хлопая себя по бёдрам.— Оказывается, он храбрый только на сходах, когда обманывает нас, — говорил Самигулла. — А там, перед судьёй, поджал хвост!Прежде был в Ташбаткане Ахмади-подрядчик. Теперь он превратился в Ахмади-ловушку. Кличка перекинулась и на его сыновей. Случись, что ввяжутся они в какую-нибудь ссору со сверстниками — тут же поднимается крик: «Ловушки, ловушки, жулики ловушечные!» И не прекращается этот крик до тех пор, пока Магафур с Абдельхаком не уйдут, плюнув со злости, домой.Правда, поначалу самого Ахмади остерегались, прозвище в глаза не говорили, но за глаза даже старики иначе его уже не называли. Галиевы с Верхней улицы были прямо-таки в восторге от этой клички. А потом люди сообразили, какое сильнодействующее средство против богатея они заимели. Стоило подрядчику затеять на сходе спор (а без споров и ругани в его деле не обойтись), как ему тут же затыкали рот единственным словом: «Ловушка!» Будто получив удар по голове, Ахмади зверем глядел на Вагапа, ибо именно этот зловредный человечишко опозорил его перед всем миром.Никто в ауле, пожалуй, ещё не получал столь обидной клички. У другого ташбатканского Ахмади, кроме записанного в метрику имени, тоже есть прозвище: кураист. Но оно говорит о занятии человека, о его искусстве. Ахмади-кураиста называют и Бугорком. Но тут тоже нет ничего обидного: просто дом его стоит на бугорке, в прозвище как бы обозначен его адрес. Глава девятая 1 Вести о происходивших в мире событиях исстари редко доходили до Ташбаткана, и, если не считать столетней давности войны с французами да недавней войны с японцами, мало что нарушало привычное течение жизни в приютившемся у подножья гор ауле. Всё шло своим сложившимся когда-то порядком. Беднота «по-родственному» работала на баев, по весне угоняла их скот на яйляу, а осенью перегоняла в горы, на хутора, сторожила его там всю зиму. Иные уходили на заводы — в Авзян, Камайылгу, Зигазу, нанимались выжигать уголь или возить на пристань чугун. Находилось дело и для тех, кто не был занят ни тут, ни там. Летом приезжали в аул толстосумы, подряжали на заготовку брёвен и мочала. Бедняки, наточив топоры, шли в лес, а потом, в пору сенокоса, до седьмого пота косили баям сено.Но в один из дней девятьсот тринадцатого года в жизнь аула ворвалось нечто из ряда вон выходящее. Староста Гариф привёз из волости удивительнейшую новость: «В Ташбаткан приедет губернатор».Волостной старшина, собрав старост всех общин, долго вбивал им в головы, как надлежит встречать губернатора, как проявлять гостеприимство.— Высокочтимый губернатор намерен посетить несколько селений Табынского юрта. Так что каждому из нас следует быть наготове, — наставлял старшина.Осознав всю серьёзность предстоящего события, Гариф отставил свои мелкие заботы, поскорей сел в седло, ожёг коня плёткой и поскакал в Ташбаткан напрямик, через горы, чтоб добраться домой засветло. Дело-то было спешное, а расстояние от волостного центра до аула немалое, по мерке самого Гарифа — «двадцать пять взмахов плёткой».Вернувшись в аул, староста развил кипучую деятельность. Прежде еле таскал живот, вздыхая и кряхтя на каждом шагу, а теперь забегал, как кот, наступивший на горячие угли. Едва соскочил с коня, как обругал сыновей и работника за беспорядок во дворе, распорядился немедленно перетаскать скопившиеся подле навеса кучи навоза на задворки, аккуратно сложить в одно место валявшиеся у ворот брёвна.— Черноликие! — ворчал он, высматривая, к чему бы ещё придраться. — Сколько раз говорил: навоз выкладывать подальше! Свора бездельников! Не догадаются положить вдоль то, что лежит поперёк. Нет на вас руки, чтоб связать всех одной верёвочкой да шкуры спустить…Жена старосты, учуяв, чем запахло дело, кинулась наводить порядок в доме. Велела вымыть полы, побелить печку. Сама раскрыла сундук, вытащила слежавшиеся в нём вещи — полотенца, скатёрки, коврики для намаза — и развесила их по перекладинам, по гвоздям, вбитым в стены; застелила пол и нары войлочными кошмами и паласами.Гариф наказал жене: наутро двух овец в стадо не выгонять, киснущую в клети медовуху подновить, добавить сладости. Младшего сына, положив в телегу два пустых бочонка, отправил на яйляу за кумысом.В ауле новости расходятся быстро: не успеешь самовар чаю выпить, как всем всё становится известным. Сообщение о том, что в Табынский юрт и непосредственно в Ташбаткан из Уфы приедет губернатор, живо обсуждалось и на Верхней, и на Нижней улице. Кое-кто сообщению этому не очень верил, подкреплял свои сомнения разными доводами:— Будет он тебе разъезжать тут в такую горячую пору!— И то правда: сена-то ему, должно быть, тоже надо накосить, а там — и жатва…— Вот сказанул! Разве ж губернатор сам сено косит? Сказка, да и только!— Воистину — чтоб я был губернатором и сам потел на сенокосе. Ха-ха-ха!— Нанимает, поди, подёнщиков, либо работники его косят.— А чего уфимский губернатор среди наших камней не видал? Нет, пустой, наверно, разговор.— Почему пустой? Волостной старшина, говорят, сказал об этом старосте.— А может, он в сторону Аккусюка поедет, а к нам только по пути заглянет?— Зачем ему в ту сторону ехать-то? Аккусюкские катайцы к нашей губернии не относятся. У них там, говорят, Бирхуральский Бирхуральский (искаж.) — Верхнеуральский.
уезд, а он под рукой оренбургского губернатора ходит…Прежде чем объявить через десятских общий сход, староста Гариф перед самым закатом солнца собрал на совет «отцов опчества» и официально известил их об ожидаемом приезде губернатора.Сходы в Ташбаткане обычно проводились во дворе мечети, но в последнее время зачастили дожди, земля раскисла; по причине сырости на сей раз народ решили собрать в доме Ахметши-бая.Люди начали стекаться на сход. Пришедшие первыми завели разговор о мирских заботах.— Дни стоят больно дождливые, ай-бай!.. — сказал, ни к кому не обращаясь, старик Адгам.— Сено в покосах чернеет, — подхватил Вагап. — Коль не разведрится скоро, ударит это под коленки агаев, имеющих табуны.— В покосах чернеет, говоришь. Уже и в копнах гниёт, — снова заговорил старик Адгам.— Так, так, — согласно закивали остальные.Каждый старался вставить в разговор слово про свою печаль, связанную с ненастьем, потому Что содержание скота в Ташбаткане для многих имеет большое значение, и создание достаточного запаса сена на зиму жизненно важно. А дожди сыплют и сыплют, не дают собрать накошенное на лугах, на старых яйляу, на лесных полянах и в горных распадках сено. То, что успели скопнить, тоже портится, в стога сырое сено не смечешь, почерневшие копны осели, через них уже пробивается отава…Пришёл на сход мулла Сафа. Его почтительно провели на почётное место. Ахметша-бай стащил с перекладины перину, и мулла сел на неё, бормоча молитву.Люди занимали места в соответствии с мерой своего богатства. Те, кто победней и помоложе, потоптавшись у порога, садились на стоявшую тут же лавку или на сундук. Баи же — Багау, Шагиахмет, Ахмади, Усман — оставив обувь у двери, пошли вперёд, на нары.Наконец, пришёл и староста. С его появлением Ахметша засветил лампу и переставил её из печной ниши на подоконник. На большущей — величиной с блюдце — начищенной бляхе Гарифа заиграли блики. Круглое, как эта бляха, жирное лицо старосты лоснилось. Сев рядом с муллой и тронув рукой узенькую полоску усов, Гариф приступил к исполнению своих обязанностей.— Старики! — сказал он и помолчал, выжидая, пока установится полная тишина и все взгляды обратятся к нему. — Высокочтимый губернатор решил посетить наш уезд. Скоро он прибудет в Табынский юрт. Осмотрит здешние селения. Намерен побывать и в нашем ауле…— На наш аул смотри — не смотри, а всё те же лубки на крышах, — подал кто-то голос от двери.Староста, не обращая внимания на нарушителя порядка, продолжал:— Старшина в волости мне ясно сказал: высокочтимый губернатор посетит Гумерово и Таш баткан. Встретьте, говорит, аккурат, с хлебом-солью. Весь народ должен выйти встречать за околицу. На дорогу, говорит, постелите паласы, накидайте цветов и, как только высокочтимый губернатор подъедет поближе, кричите «ура». Велел починить в ауле и в округе сломанные мосты, прибрать на улицах. Чтобы, говорит, каждый починил свою изгородь и в день приезда высокочтимого губернатора никуда не уезжал, а был дома. Встречать, говорит, должны в хорошей одежде. Все слышали? По этому, аккурат, делу вы и собраны на совет, старики. Затем, ежели рекруты нынешнего года — их восемь человек — посланы в горы косить сено, то следует их вернуть, помыть в бане, одеть-обуть получше для представления губернатору. Стало быть, таким вот образом, чтобы опчеству, аккурат, не пришлось краснеть…Сидящие на нарах баи закивали в знак согласия.— Да-да, верно, очень верно! Лучше всего заблаговременно посоветоваться и договориться…Мулле Сафе пришла в голову мысль, что нелишне разъяснить тёмному народу, кто такой губернатор. Мулла кашлянул, строго взглянул на толпящихся у двери и заговорил тонким, дребезжащим голосом:— Альхасыл, к нам едет высокочтимый гость — посол падишаха нашего, да хранит его аллах, Его Величества Николая Второго. Губернатор — начальник всему народу Уфимской губернии. Большой человек. Поскольку это так, то, исходя из этого, надлежит оказать ему всяческие почести, встретить его ликованием, и да убедится он в нашем благоденствии и гостеприимстве.Сидящие на нарах опять закивали.— Верно, очень верно сказал хазрет!— А когда примерно приедет этот самый губернатор? — спросил сидевший у двери старик Адгам.— Высокочтимый губернатор приедет, аккурат, не позже, чем через три-четыре дня, — ответил староста. — Стало быть, вскоре же все должны быть наготове. Палас, кошма, опять же, найдётся почти у каждого, держите их под рукой.— А цветы-то где брать? На лугу, что ли, будем их собирать? — спросил кто-то.— На лугу, аккурат, и нарвёте.— Так цветы — они ж, наверно, и в ауле найдутся. Женщины их вон в горшках разводят, — сказал Вагап.— У Галимьяна-купца надо взять. У него все подоконники цветами заставлены.— Ладно. Пускай будет так, — согласился староста. — Есть ещё одно дело: надо на Нижнем конце огородить дом старика Ахтари. Там потребуется всего пять-шесть прогонов жердей. Сам старик с этим не сладит, еле ходит. Возле пруда, где мочится мочало, надо перебрать мост через овраг. И пусть каждый, опять же, наведёт порядок возле своего дома, подправит изгороди, заборы. Завтра я пройду по аулу, проверю. Кто не выполнит это распоряжение, будет оштрафован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
3 В Ташбаткане опять новость: пришла казённая бумага с вызовом Ахмади и Вагапа в суд.До этого ходили слухи, что хальфа Хальфа — учитель, преподававший, главным образом, основы вероучения.
Мухаррям по просьбе Вагапа написал заявление судье, но Ахмади пропустил их мимо ушей. А теперь вот принёс десятский повестку, и кровь ударила в голову Ахмади. Он не испугался, нет, а был глубоко уязвлён тем, что его, подрядчика, известного всей округе, притянул к суду распоследний бедняк Вагап. Ахмади, имей он такую возможность, тут же растерзал бы этого голодранца, но внешне старался выглядеть невозмутимым, и лишь после того, как ушёл десятский, дал волю своим чувствам.— Ладно, поедем, посмотрим, — сказал он сам себе. — Вагап, видите ли, хочет разбогатеть на тяжбе со мной. Нашёлся, видите ли, закон ник, муж безупречный!..Решив ехать на суд со своими свидетелями, Ахмади накануне поездки пригласил к себе на ужин Байгильде с Исмагилом. За угощеньем растолковал им, как держать себя на суде, что говорить.Утром Факиха позвала готовившегося к отъезду мужа домой, сунула ему в руку тряпицу с завёрнутой в неё горсткой земли, шепнула:— Посыплешь на пол, когда те начнут говорить, чтоб связать им языки.Это была земля, заговорённая бабкой Хадией, которая слыла колдуньей. Ахмади положил свёрточек в карман, хотя и не очень поверил, что силою колдовства можно связать языки. Он решил прихватить с собой и более верное средство — кадочку сливочного масла для судьи. Ахмади знает: с несмазанной сковороды блин не снимешь. Он был знаком с судьёй, однажды решал в суде торговый спор, поэтому уверен, что и на этот раз добьётся решения в свою пользу. В крайнем случае судья просто предложит Вагапу помириться. Только надо заранее повидаться со служителем закона, договориться обо всём.С таким вот планом поехал Ахмади на суд. Но оказалось, что судья Белобородое уехал, его место занял некий Антропов. Наведя справки у знакомых, Ахмади получил неутешительные сведения: новый судья, похоже, не из покладистых. Всё ж отправился к Антропову, но не застал дома. Решил: «Ладно, скажу на суде, что Вагап привязал к ловушке останки моего коня, значит, добыча не вся, так наполовину — моя. Судья это расследует и уладит дело».Вагап поехал на суд, как было договорено, с Самигуллой. На душе у Вагапа было неспокойно. Он побаивался судьи: вдруг обругает, скажет — затеял тяжбу из-за пустяка! Как бы ещё не оштрафовал… Самигулла же всю дорогу разглагольствовал об ахмадиевых злодеяниях.Перед началом судебного заседания Ахмади щепотку за щепоткой рассыпал по полу заговорённую землю и сидел довольный тем, что никто ничего не заметил.Появились судья и присяжные. Суд начался. Судья взял клятву, что люди будут говорить правду и только правду. После этого Вагап подробно рассказывал, как построил ловушку, как спустя неделю поехал проверить сообщение Самигуллы. Ловушка сработала, он, Вагап, в этом убедился, но попавшего в него медведя уже вынули…Затем получил разрешение говорить ответчик Ахмади. Речь у него получилась бестолковая. Он долго говорил об убытке, который потерпел из-за потери коня, и лишь в конце упомянул, что, отправившись на поиск этого самого коня, столкнулся с медведем и застрелил его.Свидетель истца, то есть Самигулла, показал: Ахмади в ауле одним говорил, что поймал медведя ловушкой, другим — будто бы застрелил его; выходит — врёт…Ахмадиевы свидетели Байгильде и Исмагил сначала утверждали, что зверь был застрелен, но, отвечая на вопросы судьи и присяжных, запутались, стали разводить руками: мол, может быть — так, а может — этак. Судья не смог добиться от них определённого ответа, зато получил от Байгильде совет:— Вы, господин судья, лучше возьмите да помирите их.— Так, так! Благое дело! — поддержал его Исмагил.Судья, невольно улыбнувшись, справился, за какую цену продана медвежья шкура. Выяснилось, если верить словам Ахмади, — за десять рублей.Поскольку речь зашла о примирении, уставший от волнения Вагап раскрыл было рот, чтобы выразить своё согласие, но тут судья с присяжными удалились на совещание.Суд вынес приговор: взыскать с ответчика Ахмади в пользу истца Вагапа стоимость медвежьей шкуры.Услышав такое решение, Ахмади вскочил с места.— Господин судья, я не согласен, — сказал он дрогнувшим от обиды голосом. — Вот Вагап, оказывается, за то, чтобы помириться.— Надо было вам помириться чуть пораньше, — жёстко сказал судья. — Сюда приходят не для переговоров, а за приговором. Это общеизвестно. А что касается тебя — почему ты, при таком-то богатстве, занимаешься воровством? То, что ты содеял, — воровство! По существу, тебя следовало посадить в острог… Как только возвратитесь домой, отдашь в присутствии старосты десять рублей!Ахмади сразу сник и не вымолвил больше ни слова. Приговор суда — закон, с законом лучше не спорить, — это он хорошо понимал. * * * Ещё до суда к Ахмади готово было прилипнуть прозвище «ловушка». Теперь оно утвердилось за ним. Народ в ауле воспринял победу Вагапа с удовлетворением. Рассказ о том, как опростоволосился Ахмади, неизменно вызывал смех. Люди хохотали, хлопая себя по бёдрам.— Оказывается, он храбрый только на сходах, когда обманывает нас, — говорил Самигулла. — А там, перед судьёй, поджал хвост!Прежде был в Ташбаткане Ахмади-подрядчик. Теперь он превратился в Ахмади-ловушку. Кличка перекинулась и на его сыновей. Случись, что ввяжутся они в какую-нибудь ссору со сверстниками — тут же поднимается крик: «Ловушки, ловушки, жулики ловушечные!» И не прекращается этот крик до тех пор, пока Магафур с Абдельхаком не уйдут, плюнув со злости, домой.Правда, поначалу самого Ахмади остерегались, прозвище в глаза не говорили, но за глаза даже старики иначе его уже не называли. Галиевы с Верхней улицы были прямо-таки в восторге от этой клички. А потом люди сообразили, какое сильнодействующее средство против богатея они заимели. Стоило подрядчику затеять на сходе спор (а без споров и ругани в его деле не обойтись), как ему тут же затыкали рот единственным словом: «Ловушка!» Будто получив удар по голове, Ахмади зверем глядел на Вагапа, ибо именно этот зловредный человечишко опозорил его перед всем миром.Никто в ауле, пожалуй, ещё не получал столь обидной клички. У другого ташбатканского Ахмади, кроме записанного в метрику имени, тоже есть прозвище: кураист. Но оно говорит о занятии человека, о его искусстве. Ахмади-кураиста называют и Бугорком. Но тут тоже нет ничего обидного: просто дом его стоит на бугорке, в прозвище как бы обозначен его адрес. Глава девятая 1 Вести о происходивших в мире событиях исстари редко доходили до Ташбаткана, и, если не считать столетней давности войны с французами да недавней войны с японцами, мало что нарушало привычное течение жизни в приютившемся у подножья гор ауле. Всё шло своим сложившимся когда-то порядком. Беднота «по-родственному» работала на баев, по весне угоняла их скот на яйляу, а осенью перегоняла в горы, на хутора, сторожила его там всю зиму. Иные уходили на заводы — в Авзян, Камайылгу, Зигазу, нанимались выжигать уголь или возить на пристань чугун. Находилось дело и для тех, кто не был занят ни тут, ни там. Летом приезжали в аул толстосумы, подряжали на заготовку брёвен и мочала. Бедняки, наточив топоры, шли в лес, а потом, в пору сенокоса, до седьмого пота косили баям сено.Но в один из дней девятьсот тринадцатого года в жизнь аула ворвалось нечто из ряда вон выходящее. Староста Гариф привёз из волости удивительнейшую новость: «В Ташбаткан приедет губернатор».Волостной старшина, собрав старост всех общин, долго вбивал им в головы, как надлежит встречать губернатора, как проявлять гостеприимство.— Высокочтимый губернатор намерен посетить несколько селений Табынского юрта. Так что каждому из нас следует быть наготове, — наставлял старшина.Осознав всю серьёзность предстоящего события, Гариф отставил свои мелкие заботы, поскорей сел в седло, ожёг коня плёткой и поскакал в Ташбаткан напрямик, через горы, чтоб добраться домой засветло. Дело-то было спешное, а расстояние от волостного центра до аула немалое, по мерке самого Гарифа — «двадцать пять взмахов плёткой».Вернувшись в аул, староста развил кипучую деятельность. Прежде еле таскал живот, вздыхая и кряхтя на каждом шагу, а теперь забегал, как кот, наступивший на горячие угли. Едва соскочил с коня, как обругал сыновей и работника за беспорядок во дворе, распорядился немедленно перетаскать скопившиеся подле навеса кучи навоза на задворки, аккуратно сложить в одно место валявшиеся у ворот брёвна.— Черноликие! — ворчал он, высматривая, к чему бы ещё придраться. — Сколько раз говорил: навоз выкладывать подальше! Свора бездельников! Не догадаются положить вдоль то, что лежит поперёк. Нет на вас руки, чтоб связать всех одной верёвочкой да шкуры спустить…Жена старосты, учуяв, чем запахло дело, кинулась наводить порядок в доме. Велела вымыть полы, побелить печку. Сама раскрыла сундук, вытащила слежавшиеся в нём вещи — полотенца, скатёрки, коврики для намаза — и развесила их по перекладинам, по гвоздям, вбитым в стены; застелила пол и нары войлочными кошмами и паласами.Гариф наказал жене: наутро двух овец в стадо не выгонять, киснущую в клети медовуху подновить, добавить сладости. Младшего сына, положив в телегу два пустых бочонка, отправил на яйляу за кумысом.В ауле новости расходятся быстро: не успеешь самовар чаю выпить, как всем всё становится известным. Сообщение о том, что в Табынский юрт и непосредственно в Ташбаткан из Уфы приедет губернатор, живо обсуждалось и на Верхней, и на Нижней улице. Кое-кто сообщению этому не очень верил, подкреплял свои сомнения разными доводами:— Будет он тебе разъезжать тут в такую горячую пору!— И то правда: сена-то ему, должно быть, тоже надо накосить, а там — и жатва…— Вот сказанул! Разве ж губернатор сам сено косит? Сказка, да и только!— Воистину — чтоб я был губернатором и сам потел на сенокосе. Ха-ха-ха!— Нанимает, поди, подёнщиков, либо работники его косят.— А чего уфимский губернатор среди наших камней не видал? Нет, пустой, наверно, разговор.— Почему пустой? Волостной старшина, говорят, сказал об этом старосте.— А может, он в сторону Аккусюка поедет, а к нам только по пути заглянет?— Зачем ему в ту сторону ехать-то? Аккусюкские катайцы к нашей губернии не относятся. У них там, говорят, Бирхуральский Бирхуральский (искаж.) — Верхнеуральский.
уезд, а он под рукой оренбургского губернатора ходит…Прежде чем объявить через десятских общий сход, староста Гариф перед самым закатом солнца собрал на совет «отцов опчества» и официально известил их об ожидаемом приезде губернатора.Сходы в Ташбаткане обычно проводились во дворе мечети, но в последнее время зачастили дожди, земля раскисла; по причине сырости на сей раз народ решили собрать в доме Ахметши-бая.Люди начали стекаться на сход. Пришедшие первыми завели разговор о мирских заботах.— Дни стоят больно дождливые, ай-бай!.. — сказал, ни к кому не обращаясь, старик Адгам.— Сено в покосах чернеет, — подхватил Вагап. — Коль не разведрится скоро, ударит это под коленки агаев, имеющих табуны.— В покосах чернеет, говоришь. Уже и в копнах гниёт, — снова заговорил старик Адгам.— Так, так, — согласно закивали остальные.Каждый старался вставить в разговор слово про свою печаль, связанную с ненастьем, потому Что содержание скота в Ташбаткане для многих имеет большое значение, и создание достаточного запаса сена на зиму жизненно важно. А дожди сыплют и сыплют, не дают собрать накошенное на лугах, на старых яйляу, на лесных полянах и в горных распадках сено. То, что успели скопнить, тоже портится, в стога сырое сено не смечешь, почерневшие копны осели, через них уже пробивается отава…Пришёл на сход мулла Сафа. Его почтительно провели на почётное место. Ахметша-бай стащил с перекладины перину, и мулла сел на неё, бормоча молитву.Люди занимали места в соответствии с мерой своего богатства. Те, кто победней и помоложе, потоптавшись у порога, садились на стоявшую тут же лавку или на сундук. Баи же — Багау, Шагиахмет, Ахмади, Усман — оставив обувь у двери, пошли вперёд, на нары.Наконец, пришёл и староста. С его появлением Ахметша засветил лампу и переставил её из печной ниши на подоконник. На большущей — величиной с блюдце — начищенной бляхе Гарифа заиграли блики. Круглое, как эта бляха, жирное лицо старосты лоснилось. Сев рядом с муллой и тронув рукой узенькую полоску усов, Гариф приступил к исполнению своих обязанностей.— Старики! — сказал он и помолчал, выжидая, пока установится полная тишина и все взгляды обратятся к нему. — Высокочтимый губернатор решил посетить наш уезд. Скоро он прибудет в Табынский юрт. Осмотрит здешние селения. Намерен побывать и в нашем ауле…— На наш аул смотри — не смотри, а всё те же лубки на крышах, — подал кто-то голос от двери.Староста, не обращая внимания на нарушителя порядка, продолжал:— Старшина в волости мне ясно сказал: высокочтимый губернатор посетит Гумерово и Таш баткан. Встретьте, говорит, аккурат, с хлебом-солью. Весь народ должен выйти встречать за околицу. На дорогу, говорит, постелите паласы, накидайте цветов и, как только высокочтимый губернатор подъедет поближе, кричите «ура». Велел починить в ауле и в округе сломанные мосты, прибрать на улицах. Чтобы, говорит, каждый починил свою изгородь и в день приезда высокочтимого губернатора никуда не уезжал, а был дома. Встречать, говорит, должны в хорошей одежде. Все слышали? По этому, аккурат, делу вы и собраны на совет, старики. Затем, ежели рекруты нынешнего года — их восемь человек — посланы в горы косить сено, то следует их вернуть, помыть в бане, одеть-обуть получше для представления губернатору. Стало быть, таким вот образом, чтобы опчеству, аккурат, не пришлось краснеть…Сидящие на нарах баи закивали в знак согласия.— Да-да, верно, очень верно! Лучше всего заблаговременно посоветоваться и договориться…Мулле Сафе пришла в голову мысль, что нелишне разъяснить тёмному народу, кто такой губернатор. Мулла кашлянул, строго взглянул на толпящихся у двери и заговорил тонким, дребезжащим голосом:— Альхасыл, к нам едет высокочтимый гость — посол падишаха нашего, да хранит его аллах, Его Величества Николая Второго. Губернатор — начальник всему народу Уфимской губернии. Большой человек. Поскольку это так, то, исходя из этого, надлежит оказать ему всяческие почести, встретить его ликованием, и да убедится он в нашем благоденствии и гостеприимстве.Сидящие на нарах опять закивали.— Верно, очень верно сказал хазрет!— А когда примерно приедет этот самый губернатор? — спросил сидевший у двери старик Адгам.— Высокочтимый губернатор приедет, аккурат, не позже, чем через три-четыре дня, — ответил староста. — Стало быть, вскоре же все должны быть наготове. Палас, кошма, опять же, найдётся почти у каждого, держите их под рукой.— А цветы-то где брать? На лугу, что ли, будем их собирать? — спросил кто-то.— На лугу, аккурат, и нарвёте.— Так цветы — они ж, наверно, и в ауле найдутся. Женщины их вон в горшках разводят, — сказал Вагап.— У Галимьяна-купца надо взять. У него все подоконники цветами заставлены.— Ладно. Пускай будет так, — согласился староста. — Есть ещё одно дело: надо на Нижнем конце огородить дом старика Ахтари. Там потребуется всего пять-шесть прогонов жердей. Сам старик с этим не сладит, еле ходит. Возле пруда, где мочится мочало, надо перебрать мост через овраг. И пусть каждый, опять же, наведёт порядок возле своего дома, подправит изгороди, заборы. Завтра я пройду по аулу, проверю. Кто не выполнит это распоряжение, будет оштрафован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38