Не понимает, почему люди обманывают друг друга. Ведь все впустую. Если обманул ты, значит, завтра найдется такой, кто обманет тебя. Круговорот обманов в природе.Он открыл дверь своим ключом. Было уже двенадцать, дочь спала, и он не хотел шуметь. И вообще он уже ничего не хотел. Протиснулся в прихожую, снял куртку, прошел на кухню, забился в угол. Так и сидел, пока из комнаты не пришла Марина. Илья старался на неё не смотреть, но она внимательно следила за ним. Он был бледен и мрачен, и это не ускользнуло от женщины, которая знала его не первый год.— Что случилось?Он посмотрел на неё горестным взглядом.— Я ушел от нее. Совсем. Все, распрощался!— От кого? — хмыкнула Марина. Она даже не сразу уловила, о чем он говорит.Он поморщился.— Ты прекрасно знаешь, от кого. Ты обо всем догадывалась. Я тебя обманывал, теперь сознаюсь. Лучше поздно, чем никогда. Между нами все кончено. Прости меня. Если, конечно, сможешь.Марина села рядом, немного ужасаясь от того, что услышала. Как-то это все настолько обыденно! Вот пришел муж и спокойно говорит ей, что изменял, но теперь все, изменять не будет. Как будто просто вернулся пьяный с дружеской вечеринки, и знает, что будут ругать, но не сильно. Что она теперь должна делать и как на это реагировать? Ей ведь тоже нелегко выслушивать такие признания. Одно дело догадываться и строить предположения, другое — услышать откровения блудного мужа. Можно учинить скандал и драку, можно молча развернуться и уйти. Но изменить уже ничего нельзя. Поэтому лучше выслушать и попытаться понять. Но понимать тяжело и не хочется, а принимать объяснения вообще ниже своего достоинства. Хорошо хоть, что признался и сказал, что все кончено.— Вот мерзавец! Значит, скрывал, да! А я-то надеялась, что ничего нет, что это мои глупые подозрения. А ты на самом деле ходил к какой-то твари. Кто она?Он раздраженно отвернулся.— Зачем сейчас это выяснять? Какая теперь разница, кто? Ты, что, хочешь с ней познакомиться. Больше её не будет. Никогда… Клянусь тебе!Марина вскочила и заходила по кухне.— Давно надо было это сделать! Сразу, как только ты с ней познакомился. Поговорили и разбежались. Ты всегда забываешь, что у тебя есть семья. А семья для тебя все. И если ты думал прогуляться на стороне, то только нажил себе двух врагов — её и меня. Вот и все!— Да, семья, — Илья вздохнул и опустил голову. — Я ведь и старался ради семьи. Почему же все так погано получилось?— Потому что так и должно было получиться! — убежденно сказала Марина. — Нельзя жить с двумя женщинами. Рано или поздно придется выбрать одну.— Ты ничего не знаешь, Марин! — Илья вскочил и заметался из угла в угол, как подраненный зверь. — Случилось ужасное! Я не представляю себе, что теперь делать!— Ничего не делать! — удивилась Марина. — Ты будешь жить в семье, она останется одна. Что здесь ужасного? Наоборот, все просто замечательно!Илья отвернулся к окну. Темнота ночи притягивала его. В ней легко спрятаться ото всех. Убежать, уехать, затеряться на просторах страны или за границей. И не возвращать кредит, тем более с процентами. Так спрятаться, чтобы не нашли. Ведь так поступают сейчас все. Берут кредит и исчезают в тумане. А бывает, не исчезают, а остаются там же, где и были, выставляя деньги, которые украли, напоказ. «Смотрите, сколько я наворовал, и попробуйте украсть столько же! Что, завидно?» Но у него так не получится. Не то положение, не те знакомства, не тот масштаб. Человек, у которого нет возможности засунуть лапу в государственный карман, всегда будет нищим и виноватым. И если он попадает под финансовый молох, его перетирают в труху.— Я не сказал тебе самого главного, — наконец произнес Илья, глядя в темное окно.С чего-то надо было начать. Он обернулся и посмотрел на жену. Она настороженно присела, готовясь к ещё более страшному признанию. Вроде того, что у него есть ещё одна женщина, от которой он пока уходить не собирается. Но он сказал совсем другое.— Меня обманули. Это была банда мошенников. Они продали мне товар, но в коробках оказалась не техника, а мусор! И испарились. Теперь у меня ничего нет. Ни одного доллара.Усмешка медленно сползла с её лица, и в глазах появился испуг. Она ещё не осознала всего случившегося до конца.— Как испарились?Илья виновато смотрел на нее. Подумал, что, наверное, она сейчас его ударит. И правильно сделает.— Вот так. Я не знаю, где мне теперь их искать. И с кого требовать возмещение ущерба. Их больше нет. Ничего нет.Марина тяжело сглотнула, осмысливая сообщение. Осмыслила и поняла, что они теряют главное. То, что не оценишь никакими деньгами. Потому что деньги — бумага, а это непреходящая ценность.— А наша квартира?— Квартира? — переспросил Илья и мрачно усмехнулся. — Квартира пока есть.— Пока что? — Марина испугалась не на шутку. Квартира для неё была дороже всего. После дочери и мужа. А может быть, и важнее них.— Пока не пройдет срок возврата кредита. Месяц у нас ещё есть. Еще можем здесь пожить.Марина ударилась в истерику. Заломила руки, схватилась за голову.— Я знала! Я предупреждала! Я чувствовала! Я была права, когда говорила, что все это кончится скверно. Почему ты не послушал меня?Илья тяжело вздохнул и опустился на табуретку.— Потому что я ничего не понимаю в жизни. Жизнь оказалась сложней, чем теория рассеянного лазерного луча. Мы все в этой жизни такие же рассеянные, как голографические тени на экране. Двигаемся, шевелимся, и никто из нас не может понять, зачем и для чего.— Что же нам теперь делать? — тяжело вздохнула Марина.Илья повернул голову и увидел её лицо, на котором застыло страдание.— Не знаю, — выдохнул он.
Серега заканчивал портрет отца. Терентич сидел в той же неудобной позе, повернувшись к стене и задрав голову вверх. Художник сделал последний мазок, дорисовав второй глаз, и отложил кисть. Отошел подальше, критически оглядел свою работу, и остался ею вполне удовлетворен.— Ну вот, вроде все…Терентич повернул торс, тяжело поднялся, разминая затекшие ноги, подковылял к мольберту, оценивающе взглянул на свой портрет. Его лицо выразило некоторое пренебрежение, которое не осталось не замеченным мастером. На сей раз мнение натурщика, как никогда, было для него особенно важно. Он так не волновался, даже когда писал на заказ портрет одного крутого бизнесмена. Ему не все удалось тогда, не все получилось так, как он хотел сделать. Тем не менее, бизнесмен, увидев свою физиономию, писанную маслом по холсту, был на седьмом небе и на радостях отстегнул Сереге столько бабок, что ему хватило на подержанную япономарку и ещё осталось погудеть в ресторации с близкими друзьями.— Похож? — промычал Серега, надеясь на утвердительный ответ. Но старик не оправдал надежд и отнесся к его произведению более чем критически.— Нет.— Почему это нет? — удивленно пробормотал художник, чувствуя, как холодеет спина. А впрочем, другой оценки ожидать было глупо. Старику не нравится ничего, что бы Серега не нарисовал, и он всегда все будет сравнивать с портретом этой развратной бабы Моны Лизы. Все, что бы он тут ни наговорил, всерьез принимать нельзя. А то просто перестанешь себя уважать.— Потому! — вынес приговор Терентич и показал крючковатым пальцем, в каких местах допущены художником непростительные ошибки. — Я намного старее. У меня и морщин больше. И седой весь, а не наполовину.Серега усмехнулся. Ну, до чего наивный народ эти старики! Не понимают разницы между реальностью и искусством. Как же можно воссоздавать в художественном произведении голую реальность, не извращенную в больном воображении художника. Где же тогда творчество? Это, извините, получается не искусство, а бледная копия с натуры.— Так я же тебя нарочно подмолодил, Терентич! Лет десять тебе скинул, не меньше. А ты не ценишь. Будешь на портрете выглядеть на все пятьдесят. Смотри, какой бравый офицер. Любо дорого поглядеть!Терентич оторвал задумчивый взгляд от портрета и посмотрел на художника. Серега уловил в его взгляде откровенное недоумение.— А зачем? — пробормотал старший капитан.— Как это зачем? — изумился Серега. — Ты стареешь, а на портрете все такой же молодой. Я запечатлел время! В этом задача искусства. Тебя не станет, а твой портрет покажет нам тебя таким, каким ты был много лет назад. Понял?Терентич обиженно нахмурился. Нет, все-таки он чего-то недопонимает. То ли совсем старый стал и потерял способность увязывать одно с другим, то ли жизнь изменилась, и теперь к ней надо подходить с другими мерками. И он попытался выяснить:— Хорошо, вот ты запечатлел время. Оно остановилось в своем течении и останется навсегда таким, каким было в этот момент жизни. Но ведь получается, что ты соврал. Нарисовал не то, что ты видишь, а то, что тебе хотелось бы видеть. Вот ведь в чем дело! Ты запечатлел не время, а свое вранье. Вот возьми Илью — ты его нарисовал таким, каким он был вчера…— Я не рисовал, — помотал головой художник.— К примеру! — возмутился его непонятливостью Терентич. — Допустим, нарисовал. А сегодня он приходит и говорит, что его, как это…кинули. У тебя на картинке он счастлив и горд, а на самом деле — он в глубоком дерьме. Вот так вот!Серега приуныл. Вся его выстраданная в муках теория художественного творчества рассыпалась на глазах. Получается, что все искусство — вранье. Этот доморощенный философ вывел свою допотопную теорию, подкрепленную простой сермяжной правдой. Которая идет вразрез с устоявшимися канонами. И художник стал неуверенно объяснять свое видение этой темы:— Так я же не фотограф, Терентич! Я художник! Как бы тебе это сказать, чтоб ты понял. Я творчески преобразую окружающую действительность. Понимаешь или нет? Посмотри портреты великих мастеров. И что ты увидишь? Какой-нибудь граф на восьмом десятке, болеющий чахоткой, на портрете выглядит этаким неунывающим сорокалетним мужиком со здоровым румянцем на щеках и блеском в глазах. А почему? А потому что его таким художник написал. Приукрасил, подгримировал, довел до совершенства. И никто ему по этому поводу претензий не высказывает. Ни граф, ни критики, ни потомки, слоняющиеся по музею.Но Терентич стоял на своем. Он не привык менять своих убеждений, какими бы глупыми они ни казались для посторонних.— А почему бы не нарисовать так, как есть в жизни? Один к одному. Слышал такое слово — реализм?Серега возмущенно отмахнулся.— Один к одному тебе сделают в любом фотоателье за тридцать рублей. Я же тебе не фото на паспорт делаю, а живописный портрет! Чувствуешь разницу?Терентич скептически смотрел на свое изображение.— А чего ж тогда у меня взгляд такой же тупой, как на паспорте?Серега перестал ухмыляться и недоуменно уставился на свое творение.— Разве?Терентич махнул рукой.— Эх, Серега! Химик ты, а не художник. Все, я спать пошел.И он побрел в свою комнату. Глава 4 Всю ночь Илья ворочался в постели, пытаясь заснуть, но так и не мог. Он обдумывал сложившуюся ситуацию и искал выход, но выход не находился. Первое, что приходило на ум, это обратиться в соответствующие органы. Местное отделение ментуры соответствующим назвать было трудно. Вряд ли местные менты будут серьезно копать это дело. Это не убийство, не квартирная кража, не мордобой. Подумаешь, какого-то лоха, который даже не проживает в их районе, обули кидалы. Не надо было щелкать клювом, а надо было лучше смотреть, чего тебе подсовывают. Они только посмеются над ним и позавидуют ловким пройдохам. Да ему и предъявить-то особенно нечего. Ну, описать их приметы он опишет, назовет их фамилии, если поднапрячь память, вспомнит и номер фединого «ниссана». Что еще? Да ничего. Скорее всего, фамилии и номер тачки такие же липовые, как и их фирмы. Не дураки же они совсем фигурировать в этой афере под своими настоящими фамилиями. Странная фамилия — Колобродов. Придуманная какая-то. Таких фамилий не бывает. Да и Петелин не лучше! Единственная надежда на ментовскую контору. Не исключено, что эти голубчики уже как-то засветились и оставили свои координаты. Кто-то ему рассказывал, что в ментуре есть специальные альбомы с фотографиями постоянных клиентов, чтобы показывать их пострадавшим.Обнадежившись этим, Илья переключился на страдания по поводу своей незавидной судьбы, которая в последнее время отвешивает ему всевозможные оплеухи. Наконец, где-то под утро, часам к шести, он все же заснул с мыслью о том, что бизнес и обман — это одно и то же.Ни свет, ни заря раздался звонок в дверь. И тут же повторился. Он был настойчив и требовал немедленного ответа. Илья спрыгнул с постели, натянул штаны и побежал в прихожую. Папаня, разгоряченный и взмыленный, ввалился в квартиру и сходу закричал, пугая Ленку, которая слышала его крики сквозь сон.— Пошли его доставать! Этого толстого! — орал отец командным голосом, которым он когда-то, наверное, будил казарму. — Пока он не проснулся и не очухался! Возьмем его тепленького и заставим раскошелиться на полную катушку!— Ты чего в такую рань? — недовольно проворчал Илья. — Я всю ночь не спал. Заснул под утро, а ты…— Одевайся и вперед! — гаркнул отец. — Найдем мерзавца и к стенке! Он нам под страхом смерти все что угодно отдаст!— Где ты его найдешь, интересно? — вздохнул Илья. — Я тебе уже сто раз повторял, что не знаю, где он обитает! Не знаю!Отец стал ходить по коридору чуть ли не строевым шагом, добрался до спальни, и Марине пришлось скоренько залезть под одеяло. Когда Терентич вернулся обратно в прихожую, она вылезла из постели, накинула халат и проскользнула на нейтральную территорию — на кухню. Илья предложил отцу позавтракать, надеясь, что жена не откажет ему в такой малости, как скромный завтрак.— А что тогда! Сидеть сложа руки? — Распаляясь все больше и больше, Терентич шагал по коридору, пока не появился на кухне. — Я так не могу! Я сейчас пойду и…— Куда вы предлагаете идти, Николай Терентич? — уточнила Марина, разогревая пластмассовый чайник и включая плиту. — Не нужно вам никуда ходить! Это Илья должен идти в милицию! Пускай органы разбираются!— Я сам себе органы! — со всей ответственностью заявил отец. — И если возьмусь за дело, никакая милиция мне не указ.— В милиции я уже был, — буркнул Илья. — Знаешь, что мне сказали? Что надо было смотреть, чего подсовывают. Мол, так тебе и надо. Сам виноват.— Узнаю, где он живет, и… — никак не мог успокоиться отец. — Таких ему наваляю, будет у меня кровью харкать!— Где узнаешь? — уточнил Илья, присаживаясь на табуретку.— Где-нибудь! И сам с ним разберусь! Я этого бандюгу выведу на чистую воду!— Не надо никого выводить, умоляю, — попросил Илья. — Не хватало ещё тебя в это дело впутывать! С твоим больным сердцем. Еще случится чего-нибудь. И вообще, по-моему, тебе лучше уехать к себе домой, чтобы тут не мешаться.Терентич перестал ходить по кухне и со злостью посмотрел на Илью. Илья почувствовал себя последним мерзавцем и вжал голову в плечи. Отец пробуравил его взглядом, понял, что сын осознал всю меру своей вины, и продолжил:— Значит, я тебе мешаю! Так! Вот спасибо! Да ты без меня шагу ступить не можешь, чтобы в яму не провалиться! Мне уехать! Сейчас! Когда такие дела творятся! Я не буду дома отсиживаться, раз война началась!Из своей комнаты выскочила заспанная Ленка. На ней были одни узенькие трусики, и её маленькие груди уже приготовились торчать вперед. Она была зла, как черт. Ее разбудили в самый приятный период сна, когда хочется понежиться в постели. Поэтому было глубоко наплевать на свой вид.— Слушайте, вы чего разорались? Уехать — не уехать! Опять ты, дед, шумишь! Ты когда-нибудь успокоишься! Поспать ребенку не дают!Илья подошел к ней, развернул спиной и дал увесистого шлепка. Ленка закричала. Марина стала защищать дочь, стараясь вырвать её из лап озверевшего отца. Терентич тоже вмешался в конфликт и оттащил возмущенного сына подальше. Так их и растаскивали в разные стороны, пока они кричали друг на друга.— А ты вообще поедешь с дедушкой в деревню, чтобы тут не отсвечивать! — кричал Илья, вырываясь из плотных объятий отца.— Ага, разбежался! — кричала дочь, вырываясь из рук матери. — Буду я гнить в какой-то вонючей деревне!Наконец, вырвалась и скрылась в своей комнате, обиженно хлопнув дверью.— Не бей ребенка! — пустилась в крик Марина, хватая в руку сковородку. — Сам вляпался, и нечего срывать зло на других!— Твой ребенок скоро притащит с улицы своего ребенка! — крикнул в ответ Илья. — Посмотрела бы, с кем она гуляет!— Что! С кем это ещё она гуляет? — опешила Марина.— С кем не надо гуляет! — крикнул Илья. — С этим длинным охламоном Витькой. Затащит её в кусты, сделает свое черное дело и поминай, как звали!— Ничего он не затащит! — кричала Марина. — Я его знаю. Он хороший мальчик.— Они все хорошие! — веско сказал Терентич. — Пока свое не получили от девки. А потом… По себе знаю.Илья рубанул рукой воздух.— В общем, вам лучше уехать вместе с отцом. Пока все не устроится.Марина отложила сковородку в сторону, посмотрела на него исподлобья и со злостью проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Серега заканчивал портрет отца. Терентич сидел в той же неудобной позе, повернувшись к стене и задрав голову вверх. Художник сделал последний мазок, дорисовав второй глаз, и отложил кисть. Отошел подальше, критически оглядел свою работу, и остался ею вполне удовлетворен.— Ну вот, вроде все…Терентич повернул торс, тяжело поднялся, разминая затекшие ноги, подковылял к мольберту, оценивающе взглянул на свой портрет. Его лицо выразило некоторое пренебрежение, которое не осталось не замеченным мастером. На сей раз мнение натурщика, как никогда, было для него особенно важно. Он так не волновался, даже когда писал на заказ портрет одного крутого бизнесмена. Ему не все удалось тогда, не все получилось так, как он хотел сделать. Тем не менее, бизнесмен, увидев свою физиономию, писанную маслом по холсту, был на седьмом небе и на радостях отстегнул Сереге столько бабок, что ему хватило на подержанную япономарку и ещё осталось погудеть в ресторации с близкими друзьями.— Похож? — промычал Серега, надеясь на утвердительный ответ. Но старик не оправдал надежд и отнесся к его произведению более чем критически.— Нет.— Почему это нет? — удивленно пробормотал художник, чувствуя, как холодеет спина. А впрочем, другой оценки ожидать было глупо. Старику не нравится ничего, что бы Серега не нарисовал, и он всегда все будет сравнивать с портретом этой развратной бабы Моны Лизы. Все, что бы он тут ни наговорил, всерьез принимать нельзя. А то просто перестанешь себя уважать.— Потому! — вынес приговор Терентич и показал крючковатым пальцем, в каких местах допущены художником непростительные ошибки. — Я намного старее. У меня и морщин больше. И седой весь, а не наполовину.Серега усмехнулся. Ну, до чего наивный народ эти старики! Не понимают разницы между реальностью и искусством. Как же можно воссоздавать в художественном произведении голую реальность, не извращенную в больном воображении художника. Где же тогда творчество? Это, извините, получается не искусство, а бледная копия с натуры.— Так я же тебя нарочно подмолодил, Терентич! Лет десять тебе скинул, не меньше. А ты не ценишь. Будешь на портрете выглядеть на все пятьдесят. Смотри, какой бравый офицер. Любо дорого поглядеть!Терентич оторвал задумчивый взгляд от портрета и посмотрел на художника. Серега уловил в его взгляде откровенное недоумение.— А зачем? — пробормотал старший капитан.— Как это зачем? — изумился Серега. — Ты стареешь, а на портрете все такой же молодой. Я запечатлел время! В этом задача искусства. Тебя не станет, а твой портрет покажет нам тебя таким, каким ты был много лет назад. Понял?Терентич обиженно нахмурился. Нет, все-таки он чего-то недопонимает. То ли совсем старый стал и потерял способность увязывать одно с другим, то ли жизнь изменилась, и теперь к ней надо подходить с другими мерками. И он попытался выяснить:— Хорошо, вот ты запечатлел время. Оно остановилось в своем течении и останется навсегда таким, каким было в этот момент жизни. Но ведь получается, что ты соврал. Нарисовал не то, что ты видишь, а то, что тебе хотелось бы видеть. Вот ведь в чем дело! Ты запечатлел не время, а свое вранье. Вот возьми Илью — ты его нарисовал таким, каким он был вчера…— Я не рисовал, — помотал головой художник.— К примеру! — возмутился его непонятливостью Терентич. — Допустим, нарисовал. А сегодня он приходит и говорит, что его, как это…кинули. У тебя на картинке он счастлив и горд, а на самом деле — он в глубоком дерьме. Вот так вот!Серега приуныл. Вся его выстраданная в муках теория художественного творчества рассыпалась на глазах. Получается, что все искусство — вранье. Этот доморощенный философ вывел свою допотопную теорию, подкрепленную простой сермяжной правдой. Которая идет вразрез с устоявшимися канонами. И художник стал неуверенно объяснять свое видение этой темы:— Так я же не фотограф, Терентич! Я художник! Как бы тебе это сказать, чтоб ты понял. Я творчески преобразую окружающую действительность. Понимаешь или нет? Посмотри портреты великих мастеров. И что ты увидишь? Какой-нибудь граф на восьмом десятке, болеющий чахоткой, на портрете выглядит этаким неунывающим сорокалетним мужиком со здоровым румянцем на щеках и блеском в глазах. А почему? А потому что его таким художник написал. Приукрасил, подгримировал, довел до совершенства. И никто ему по этому поводу претензий не высказывает. Ни граф, ни критики, ни потомки, слоняющиеся по музею.Но Терентич стоял на своем. Он не привык менять своих убеждений, какими бы глупыми они ни казались для посторонних.— А почему бы не нарисовать так, как есть в жизни? Один к одному. Слышал такое слово — реализм?Серега возмущенно отмахнулся.— Один к одному тебе сделают в любом фотоателье за тридцать рублей. Я же тебе не фото на паспорт делаю, а живописный портрет! Чувствуешь разницу?Терентич скептически смотрел на свое изображение.— А чего ж тогда у меня взгляд такой же тупой, как на паспорте?Серега перестал ухмыляться и недоуменно уставился на свое творение.— Разве?Терентич махнул рукой.— Эх, Серега! Химик ты, а не художник. Все, я спать пошел.И он побрел в свою комнату. Глава 4 Всю ночь Илья ворочался в постели, пытаясь заснуть, но так и не мог. Он обдумывал сложившуюся ситуацию и искал выход, но выход не находился. Первое, что приходило на ум, это обратиться в соответствующие органы. Местное отделение ментуры соответствующим назвать было трудно. Вряд ли местные менты будут серьезно копать это дело. Это не убийство, не квартирная кража, не мордобой. Подумаешь, какого-то лоха, который даже не проживает в их районе, обули кидалы. Не надо было щелкать клювом, а надо было лучше смотреть, чего тебе подсовывают. Они только посмеются над ним и позавидуют ловким пройдохам. Да ему и предъявить-то особенно нечего. Ну, описать их приметы он опишет, назовет их фамилии, если поднапрячь память, вспомнит и номер фединого «ниссана». Что еще? Да ничего. Скорее всего, фамилии и номер тачки такие же липовые, как и их фирмы. Не дураки же они совсем фигурировать в этой афере под своими настоящими фамилиями. Странная фамилия — Колобродов. Придуманная какая-то. Таких фамилий не бывает. Да и Петелин не лучше! Единственная надежда на ментовскую контору. Не исключено, что эти голубчики уже как-то засветились и оставили свои координаты. Кто-то ему рассказывал, что в ментуре есть специальные альбомы с фотографиями постоянных клиентов, чтобы показывать их пострадавшим.Обнадежившись этим, Илья переключился на страдания по поводу своей незавидной судьбы, которая в последнее время отвешивает ему всевозможные оплеухи. Наконец, где-то под утро, часам к шести, он все же заснул с мыслью о том, что бизнес и обман — это одно и то же.Ни свет, ни заря раздался звонок в дверь. И тут же повторился. Он был настойчив и требовал немедленного ответа. Илья спрыгнул с постели, натянул штаны и побежал в прихожую. Папаня, разгоряченный и взмыленный, ввалился в квартиру и сходу закричал, пугая Ленку, которая слышала его крики сквозь сон.— Пошли его доставать! Этого толстого! — орал отец командным голосом, которым он когда-то, наверное, будил казарму. — Пока он не проснулся и не очухался! Возьмем его тепленького и заставим раскошелиться на полную катушку!— Ты чего в такую рань? — недовольно проворчал Илья. — Я всю ночь не спал. Заснул под утро, а ты…— Одевайся и вперед! — гаркнул отец. — Найдем мерзавца и к стенке! Он нам под страхом смерти все что угодно отдаст!— Где ты его найдешь, интересно? — вздохнул Илья. — Я тебе уже сто раз повторял, что не знаю, где он обитает! Не знаю!Отец стал ходить по коридору чуть ли не строевым шагом, добрался до спальни, и Марине пришлось скоренько залезть под одеяло. Когда Терентич вернулся обратно в прихожую, она вылезла из постели, накинула халат и проскользнула на нейтральную территорию — на кухню. Илья предложил отцу позавтракать, надеясь, что жена не откажет ему в такой малости, как скромный завтрак.— А что тогда! Сидеть сложа руки? — Распаляясь все больше и больше, Терентич шагал по коридору, пока не появился на кухне. — Я так не могу! Я сейчас пойду и…— Куда вы предлагаете идти, Николай Терентич? — уточнила Марина, разогревая пластмассовый чайник и включая плиту. — Не нужно вам никуда ходить! Это Илья должен идти в милицию! Пускай органы разбираются!— Я сам себе органы! — со всей ответственностью заявил отец. — И если возьмусь за дело, никакая милиция мне не указ.— В милиции я уже был, — буркнул Илья. — Знаешь, что мне сказали? Что надо было смотреть, чего подсовывают. Мол, так тебе и надо. Сам виноват.— Узнаю, где он живет, и… — никак не мог успокоиться отец. — Таких ему наваляю, будет у меня кровью харкать!— Где узнаешь? — уточнил Илья, присаживаясь на табуретку.— Где-нибудь! И сам с ним разберусь! Я этого бандюгу выведу на чистую воду!— Не надо никого выводить, умоляю, — попросил Илья. — Не хватало ещё тебя в это дело впутывать! С твоим больным сердцем. Еще случится чего-нибудь. И вообще, по-моему, тебе лучше уехать к себе домой, чтобы тут не мешаться.Терентич перестал ходить по кухне и со злостью посмотрел на Илью. Илья почувствовал себя последним мерзавцем и вжал голову в плечи. Отец пробуравил его взглядом, понял, что сын осознал всю меру своей вины, и продолжил:— Значит, я тебе мешаю! Так! Вот спасибо! Да ты без меня шагу ступить не можешь, чтобы в яму не провалиться! Мне уехать! Сейчас! Когда такие дела творятся! Я не буду дома отсиживаться, раз война началась!Из своей комнаты выскочила заспанная Ленка. На ней были одни узенькие трусики, и её маленькие груди уже приготовились торчать вперед. Она была зла, как черт. Ее разбудили в самый приятный период сна, когда хочется понежиться в постели. Поэтому было глубоко наплевать на свой вид.— Слушайте, вы чего разорались? Уехать — не уехать! Опять ты, дед, шумишь! Ты когда-нибудь успокоишься! Поспать ребенку не дают!Илья подошел к ней, развернул спиной и дал увесистого шлепка. Ленка закричала. Марина стала защищать дочь, стараясь вырвать её из лап озверевшего отца. Терентич тоже вмешался в конфликт и оттащил возмущенного сына подальше. Так их и растаскивали в разные стороны, пока они кричали друг на друга.— А ты вообще поедешь с дедушкой в деревню, чтобы тут не отсвечивать! — кричал Илья, вырываясь из плотных объятий отца.— Ага, разбежался! — кричала дочь, вырываясь из рук матери. — Буду я гнить в какой-то вонючей деревне!Наконец, вырвалась и скрылась в своей комнате, обиженно хлопнув дверью.— Не бей ребенка! — пустилась в крик Марина, хватая в руку сковородку. — Сам вляпался, и нечего срывать зло на других!— Твой ребенок скоро притащит с улицы своего ребенка! — крикнул в ответ Илья. — Посмотрела бы, с кем она гуляет!— Что! С кем это ещё она гуляет? — опешила Марина.— С кем не надо гуляет! — крикнул Илья. — С этим длинным охламоном Витькой. Затащит её в кусты, сделает свое черное дело и поминай, как звали!— Ничего он не затащит! — кричала Марина. — Я его знаю. Он хороший мальчик.— Они все хорошие! — веско сказал Терентич. — Пока свое не получили от девки. А потом… По себе знаю.Илья рубанул рукой воздух.— В общем, вам лучше уехать вместе с отцом. Пока все не устроится.Марина отложила сковородку в сторону, посмотрела на него исподлобья и со злостью проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47