Знали его давно, видели сотни раз, но кто он и чем занимается, так и не смогли сказать. Опознала его только одна женщина — вдова. Но она смогла назвать только его фамилию — Кизляков, потому как находилась в шоке и пока ничего путного рассказать просто не могла. Она сидела прямо на земле рядом с трупом мужа, лежащим между машинами, растирала слезы и качала головой. Менты сообщили по рации в управление и стали ждать оперативную группу.Только минут через сорок подъехали две машины с оперативниками. Из них высыпало человек десять от мала до велика. Эксперты под руководством капитана Коли Балашова тут же принялись изучать место преступления, вынюхивать следы, искать гильзы и отпечатки ботинок. Следов, конечно, была масса, и отсеять из них те, что оставлены преступниками, оказалось непросто. Проще всего было найти гильзу, отмерить от неё расстояние до пистолета, выщелкнувшего её, и в этом радиусе искать следы ног. Вот этим они и занялись.Медэксперт Лена Муравьева, вполне молодая и симпатичная девушка, принялась изучать пулевые отверстия на теле несчастного Кизлякова, расстегнув ему пиджак с рубашкой и заголив живот и грудь. В оперативной группе уже никто не удивлялся тому, что молодая девушка исследует трупы. Может быть, она и нашла бы для себя более подходящую профессию и занялась бы чем-нибудь менее кровавым, но Елена считала судмедэкспертизу своим призванием. Неважно, каким дерьмом ты занимаешься, главное, быть в этом деле виртуозом.Руководитель сего действа полковник Самохин бросил быстрый взгляд на труп Кизлякова, сразу все понял и распорядился препроводить вдову убитого к ней в квартиру для дачи показаний. Сейчас было самое важное — получить свидетельство по свежим впечатлениям, потом они могут потускнеть или даже забыться.— Приведи её в чувство, — сказал он медэксперту Лене, — чтобы она могла нам хоть два слова сказать — кто и когда. А если повезет, то скажет, за что.— Мне надо тело как следует осмотреть, Аркадий Михалыч, — попробовала возразить Лена и тут же пожалела о своих словах, увидев строгий взгляд полковника из-под седых пушистых бровей.— Чего его смотреть? — буркнул Самохин. — И так невооруженным взглядом видно, что одна пуля в легком, другая в голове.— Да, похоже, других ранений нет, — согласилась с его выводами Лена.— Ну, вот видишь! Давай, Леночка, действуй. Через пятнадцать минут вдова должна забыть, что у неё был когда-то муж и рассказать нам все объективным взглядом равнодушного свидетеля.Лена с помощью одного из оперов приподняла жену Кизлякова с земли и поставила на ноги. Галантно поддерживая под руку, мент повел несчастную женщину к подъезду. Лена собрала свой кофр с набором всевозможных препаратов и отправилась вместе с ними выполнять приказание полковника, надеясь с помощью валидола и валерьянки восстановить нормальную деятельность её рассудка.Капитан Костя Корнюшин и его напарник, старший лейтенант Тарасенко, занялись поиском свидетелей. Свидетелей было хоть отбавляй, поэтому искать долго не пришлось. Целая толпа окружала стоянку машин, разного пола и возраста жильцы, среди них вертелись пацаны, пытаясь подойти поближе к телу, несмотря на выставленный кордон. Правда, количество свидетелей не всегда переходит в качество показаний. Видели-то все, а вот рассказать толково, с подробными деталями, не привирая и не путая, могут немногие.— Кто из вас чего видел? — задал сакраментальный вопрос Костя, обращаясь ко всем сразу и надеясь, что кто-нибудь на его призыв обязательно откликнется.Однако присутствующие жильцы качали головами и спешили скрыться в своих квартирах, чтобы не торчать на виду у милиции, а посмотреть на происходящее из окон. Осталось только человек десять самых любопытных, которых не отогнать от места преступления ни за какие коврижки.— Вот люди! — огорчился Костя. — Как на труп пялиться, так за уши не оттащишь. А как давать свидетельские показания, так нет никого.Оставшиеся любопытные проявили свой гражданский долг и стали вспоминать, как было дело. Иного хлебом не корми, дай только рассказать то, чего, может быть, он сам и не видел. Поэтому их показания были довольно противоречивы, так что отнести их к достоверным можно только с большой натяжкой.— Я прекрасно все видела, — заявила сердобольная старушка. — Он стукнулся головой о дверцу, когда залезал в машину. Так сильно стукнулся, что даже упал. Вот от этого у него и кровь на лице.— А я видела, что он упал до того, как открыл дверцу, — заспорила с ней соседка. — У него, наверное, сердце прихватило. Какой-то молодой человек хотел ему помочь, понял, что не сможет, быстро сел в темную машину, которая стояла рядом, и уехал. Наверное, поехал за доктором.— Дуры! — сказал седой ветеран в офицерских брюках и драной куртке. — Какое сердце, когда у него дырка в голове! Этот, из темной машины, в него и стрелял. Только я не понял, из чего. Выстрелов-то не было! Может, он ему какой железякой голову пробил?— А вообще я вам так скажу! — не согласился с ними со всеми местный алкаш. — Он был жмот порядочный! Никогда у него и пятерки не выпросишь.Корнюшин и Тарасенко уже потеряли всякое терпение, пытаясь хоть как-то согласовать их разноречивые показания и выудить что-либо достойное внимания и похожее на правду, как вдруг сзади раздался спокойный, уверенный мужской голос.— Я видел все!Оперативники резко обернулись.Мужчина средних лет в спортивном костюме стоял в метре от них и спокойно ждал, когда оперативники обратят на него внимания. Он чувствовал важность момента и собирался рассказать все обстоятельно, не торопясь и ничего не путая. А толковый рассказ не терпит суеты.Костя шагнул к нему. Мужчина вызывал доверие именно своим спокойствием.— Что вы видели?— Все! Я с собакой гулял. Все произошло на моих глазах.— Одну минуточку. — Костя кивнул Тарасенко. Тот побежал к машинам за Самохиным, чтобы сообщить ему радостную весть — отыскался хоть один порядочный свидетель, на показания которого можно положиться. Остальные пока не вызывали доверия, и их показания сгодились бы только разве что участковому для протокола.Полковник поспешил посмотреть на смельчака, готового добровольно взвалить на себя ношу свидетеля. Довольно тяжелая обязанность, надо заметить, быть свидетелем. Она связана с большой потерей времени на период длительного следствия, лишней нервотрепкой, да ещё и с публичным выступлением на процессе. Если, конечно, свидетель до него доживет. Не каждый отважится на такое.— Как ваша фамилия? — для начала поинтересовался Самохин.— Чекмарев, — сказал свидетель. — Я в этом же подъезде живу. Убитого видел много раз. Правда, познакомиться так и не удалось. Вот так, встречаешь человека чуть ли не каждый день на протяжении многих лет, и даже не знаешь ни имени его, ни фамилии.— Кизляков его фамилия, — подсказал Костя. — Так что вы видели?— Их было двое, — сообщил Чекмарев. — Один стрелял, другой сидел в машине. Кизляков хотел сесть в свою машину, а этот парень, длинный такой, подошел и выстрелил ему в спину. Кизляков упал, а парень нагнулся и ещё раз выстрелил ему в голову. Затем быстро сел в машину, и они уехали.— Описать можете? — уточнил Тарасенко.— Конечно. Я ведь врач. Ко мне масса людей приходит. И каждого запоминаю сразу. Глаз натренирован. Тот, который стрелял, был высокого роста, худой, в черной куртке и черных спортивных брюках. Лицо небритое, вытянутое, с длинным носом. Второго запомнил хуже. Он же в машине сидел. Стекло бликовало. Но голова округлая, видно, плотный человек, если не сказать, толстяк. К сожалению, я его видел со спины и лица не разглядел.— Скажите, где стоял киллер, когда стрелял первый раз? — уточнил техэксперт Коля Балашов. Ему это нужно было знать позарез. Пока нашли только одну гильзу, которая валялась под машиной Кизлякова. Вторая должна была находиться рядом с тем местом, где стоял киллер при первом выстреле.Чекмарев прошел за машины на игровую площадку со столиком для доминошников и песочницей, ткнул пальцем в землю.— Здесь! Я ещё смотрю, чего это парень по площадке прыгает. Я даже не сразу заметил, что у него в руке пистолет. И вдруг, ни с того, ни с сего, Кизляков упал на землю. Парень к нему подбежал и приставил пистолет к голове. Длинный такой пистолет, наверное, с глушителем. Скорее всего, с глушителем, ведь выстрела не было слышно. Кизляков дернулся и затих. Парень прыг в машину, она рядом стояла, вот здесь, и ходу.Он показал на пустое место, где стояла машина киллеров. На асфальте остались черные полосы от покрышек.— Видно, так торопились ребята, что улетели отсюда со свистом, — заметил Костя.— Наверху женщина кричала, — вспомнил Чекмарев. — А у них нервы тоже не железные.— Какая женщина?— Не знаю. Открыла окно и кричала. — Чекмарев ткнул пальцем вверх. — Где-то вон там, этаже на седьмом. Или восьмом.— Проверьте эту квартиру, — бросил Самохин и спросил у врача. — Какая, вы говорите, у них была машина?— «Восьмерка». Какого-то непонятного темного цвета. То ли темно-серого, то ли темно-коричневого. Она была вся залеплена грязью. И номер тоже.Полковник обернулся к Корнюшину.— Костя, дай команду гаишникам, пускай ловят «восьмерку» темного цвета. Или ищут по близлежащим дворам. И проверят, не угоняли ли сегодня такую.Костя временно отошел, чтобы передать приказ полковника гаишникам, которые торчали на въезде во двор и усиленно перекрывали доступ для машин.— Это вы скорую вызвали? — уточнил Тарасенко у врача.— Я. Хотя сразу ясно было, что она не поможет. Но для порядка. Я на Кизлякова посмотрел, вижу — дырка в голове, значит, все, труп. Это ж профессионалы работают. Они стреляют так, чтоб наверняка. Собаку домой затащил и сразу «ноль два» и «ноль три».— Вы можете нам помочь составить фоторобот этого парня с пистолетом? — спросил полковник Самохин.Чекмарев кивнул.— Помочь? Конечно, помогу. Вы скажите, когда и куда подъехать.— Чем быстрей, тем лучше. Сможете сейчас поехать к нам?— Если нужно, то смогу, — согласился Чекмарев. — Хотя у меня и приемный день. Больные.— Это ненадолго.Его проводили к машинам, посадили в одну из «волг», и он уехал. Самохин со своими ребятами решил подняться наверх побеседовать с вдовой. Лена уже сообщила, что привела её в чувство, и она, пожалуй, сможет что-нибудь поведать о делах мужа. То, что причиной убийства был его бизнес, ни у кого сомнений не вызывало. Глава 2 Недалеко от подъезда стояла видавшая виды вишневая «четверка» с помятым крылом и проржавленными порогами. Илья выскочил из дверей, торопливо зашагал на стоянку. Открыл переднюю дверцу, уселся за руль, вставил ключ зажигания, повернул. Стартер презрительно пожужжал и замолк. Илья повторил попытку ещё раз. Стартер рявкнул посильней и тут же выдохся окончательно. Видно, такие нагрузки ему были в тягость. Илья вылез, откинул капот, подкачал топливный насос. Опять попробовал завести движок. Тот ответил пренебрежительным молчанием, наверное, оказался ещё вреднее стартера. Илья плюнул с досады, вылез из машины, закрыл дверцу на ключ и пошел к подъезду.Быстро взбежал на третий этаж, нажал кнопку звонка одной из квартир и не отпускал её, пока дверь с силой не распахнулась. На порог выскочил взлохмаченный малый в кожаном фартуке, перепачканном разноцветными красками, словно это был не фартук, а шедевр абстракционизма. В натруженной руке малый держал десяток разно-калиберных кистей. Из квартиры пахнуло едким запахом краски.— У тебя, что, живот схватило! — раздраженно выпалил малый. — У меня же творческий процесс! Упустишь вдохновение, потом не поймаешь!Илья толкнул его в квартиру, захлопнул за собой дверь.— А у меня процесс накопления капитала! Слушай, Серега, выручай!— Опять! Ну, сколько можно, Илья! — проворчал художник, повернулся взмокшей спиной и отправился в комнату.— Моя накрылась! Кажется, серьезно! — говорил Илья, сопровождая его по коридору и стараясь не отстать ни на шаг. — Дай мне свой «мерседес» и можешь творить дальше, пока краски не засохнут. А мне срочно ехать надо! До зарезу!Серега остановился на пороге комнаты, развернулся и посмотрел Илье в глаза. В них читалась собачья преданность и безграничная благодарность.— Не дам! — отрезал он. — У меня машина нежная, перегрузок не любит, больше двух пассажиров уже не прет. А ты нагрузишь её, как самосвал, просядет до земли, будет пузом асфальт тереть.В изрядно захламленной комнате был полный бардак. В одном углу стоял продавленный диван с ширмой для переодевания, в другом старинный шкаф без одной дверцы, в третьем письменный стол со сломанной ножкой, поэтому его пришлось подпереть парой изодранных книг. По всей мастерской кучей валялись подрамники, всюду банки с красками, висящие по стенам эскизы и картины, а в свободных простенках между рамами полки с какими-то скульптурками самой изощренной художественной фантазии. И над всем этим витала жуткая смесь всевозможных лакокрасочных запахов.У окна же на относительно пустом пятачке стоял мольберт с подрамником. Вокруг него разноцветным веером располагались открытые банки с красками. А на натянутом холсте создавался очередной серегин шедевр.Серега посмотрел в окно на захламленный двор и ржавые крыши гаражей и сделал несколько мазков по полотну. Отошел, проверил правильность мазка. Подошел снова, подправил ещё раз. Потом еще. Видно, вдохновение его ещё не отпустило, и он старался сесть ему на хвост.— Ну, Серега, последний раз! — лебезил Илья. — Починю свою, больше просить не буду. Выручай! Ты мне друг или кто?Серега мазнул последний раз по полотну и посмотрел на Илью.— Слушай, Илья, вот ты вроде кандидат наук. Кстати, каких, забыл…— Ну, физико-математических! И что?Илья заглянул ему через плечо, удивляясь тому, чего это Серега мог увидеть в грязном дворе такого художественного. Но Серега увидел, вернее, полностью отдался полету своей фантазии, оттолкнувшись от суровой действительности. На холсте был нарисован симпатичный солнечный пейзажик с цветистым лужком, искрящейся речкой и живописным леском на заднем плане. Вполне в шишкинской манере, если не придавать значения ярким аляпистым цветам.— Так ты физик, да ещё в придачу и математик! — наигранно восхитился Серега. — А таким делом занимаешься! Не стыдно?Илья устало опустился на колченогий стул и тяжело вздохнул. Проблемой стыдливости он перестал мучаться довольно давно, когда бросил науку и занялся бизнесом. Тогда в начале девяностых его тему закрыли навсегда в виду отсутствия финансирования, опытную лазерную установку законсервировали и предложили пойти в отпуск за свой счет. На полгода. Сказав при этом, что года три точно денег не будет, а может и больше, но через шесть месяцев могут заплатить за последний квартал прошлого года, который Илья отработал от звонка до звонка. И тогда он решил податься в бизнес. А куда ещё было податься бедному ученому? Если раньше людей пихали в НИИ, то перед этим долго учили и подробно объясняли, что там нужно делать. А сейчас всех пихнули в бизнес, даже не удосужившись объяснить перед этим, что это такое и с чем его едят. Илья был одним из массы.— Стыдно, не стыдно… — Он махнул рукой. — Кому сейчас физика нужна? Ты ведь тоже кандидатскую писал.Серега любовно вырисовывал бликующие переливы водной глади своей картинной речушки, совсем непохожие на желто-серые переливы большой дворовой лужи, по которой то и дело проезжали машины, обдавая грязью спешащих на работу прохожих.— И хорошо, что бросил это глупое занятие, — пробубнил он, не отрываясь от полотна. — Был бы сейчас химиком недоделанным. А так я Художник! С большой буквы! Нет, даже так: Художник — Химик!— Это ещё как? — удивленно отреагировал на заявление друга Илья.Серега помолчал немного, по-актерски держа паузу перед важной репликой, мазнул пару раз по холсту, добавив несколько солнечных бликов, отошел подальше, оценил критически свое творение, вернулся, мазнул ещё раз, наконец, произнес:— Да вот так! Я картины нитрой пишу, а не маслом. Соображаешь?— Ясное дело, — кивнул Илья. — У нитры цвета ярче.— Ну и дурак! — обиделся за друга Художник и принялся старательно выводить кистью солнечный зайчик, прыгающий по легким речным волнам. — Все великие маслом писали. Цвета естественней, тона теплее, оттенков — море. Бесконечная гамма. Только маслом можно написать шедевр.— А чего ж ты тогда нитрой?Серега выглянул в окно на пасмурное осеннее небо, сравнил его со своим безоблачно-лазурным и тяжко вздохнул, переживая по поводу того, что вынужден рисовать эту карамель и не может воплотить подлинную красоту серого неба.— Нитра сохнет быстрее. Утром намазал, вечером продал. Творческий процесс, понял! Никто сейчас твое масло покупать не будет. Все хотят поярче и попроще. Без оттенков и полутонов. Как на рекламной картинке. Такая теперь у нас эстетика, рекламно-компилятивная. А ты говоришь — масло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47