В любом случае я не имею права ни о чем ей говорить. Повезет, так повезет...
В общем, и этот шанс нужно использовать... Использовать... А потом? А потом, черт побери, суп с котом, разберусь и с этим, не в первый раз. Удачно вышло, что Тамару на месяц отдыхать в Пицунду отправил, как чувствовал, что не до неё будет. Вот только Тамары мне сейчас для полного счастья не хватает. С ней потом все равно так или иначе разбираться придется.
Разберусь. Со всеми разберусь, только бы найти этого чертового террориста. Найти и обезвредить. Обезвредить... Если у него нет с собой оружия, то как, интересно, он будет на кого-то покушаться? Зубами горло Рейгану перервет? Очень эффектно, но вряд ли. Значит, остаются возможные сообщники. Значит, опять работа для "наружки". Пока мы в первом приближении получили пятерых кандидатов на должность киллера. И два оставшихся дня, чтобы вычленить одного-единственного, настоящего. Слишком много подозреваемых для такого короткого промежутка времени. Слишком мало времени для такого количества подозреваемых.
Хотя... "Ничто не слишком". Два дня - это же куча времени, это же сорок восемь часов. Успеем. Должны успеть. Раньше успевали..."
Днем он мельком видел Майю в баре пресс-центра АПН, и ему страшно не понравилось, что за одним столиком с ней сидел её бывший то ли жених, то ли любовник - кто их разберет, нынешнюю молодежь. Потом он пытался понять, что именно в увиденном его почему-то насторожило, но ничего конкретного вспомнить не мог. Большая компания, четверо мужчин, две девушки, одна из них... Черт, одна из них - соседка Тамары, живет с ней в одном подъезде. Узнала? Нет? А если и узнала... О нем и Тамаре всем все известно. Всем, кроме... Майи. Ага!
"Ну, только и осталось - бояться женской ревности. Да и с какой стати? Что эта девица-соседка может рассказать и главное - с какой стати? Если только они с Майей подруги... Нет, Майка бы рассказала. Подруг у нее, кажется, вообще нет. Странно... Хотя почему странно? У тебя, полковник, тоже настоящих друзей нет. И - не было? Черт побери, а ведь получается, что и не было. Мужской треп за стаканом или в бане, так это не дружба, а так времяпрепровождение. О женщинах даже говорить смешно, какой из женщины друг? Куда меня опять заносят мысли? И ведь всегда так, как только вспоминаю о Майе. Она бы наверняка по такому случаю сказала что-нибудь поэтическое, стихи из неё просто выпирают. Дал же бог память! Жаль только, что тратит её на какую-то ерунду".
К концу дня, получив всю максимально возможную информацию, полковник хотел было Майе не звонить, а просто к ней поехать, но тут же понял, что затея эта - сугубо авантюрная. Время, потраченное на дорогу, можно было употребить с большим толком: поспать хотя бы полчаса. Или - час. День прошел благополучно - тьфу, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! - во всяком случае предложенная им система жеребьевки себя оправдала, позволила грамотно распоряжаться имевшимися резервами. Следующий день сюрпризов тоже вроде бы не предвещал: с утра станет ясно, кто из подозреваемых может оказаться в непосредственной близости от дорогого американского гостя и кто, стало быть, заслуживает самого пристального к себе внимания. Работаем, полковник!
Он взглянул на часы - половина второго ночи. Майя уже должна быть дома, причем давно. Может, уже и спать легла? Ничего, снова заснет, она молодая, у неё с этим проблем быть не должно. А может, и не спит, ждет. Трубку снимет, как всегда на середине второго звонка и скажет полувопросительно:
- Алло?
А он ей ответит, как всегда, не представляясь:
- Привет, котенок, почему ты не спишь?
Она же ответит "привет" так радостно, таким звенящим голосом, что ему станет одновременно и приятно, и неудобно. В общем, как-то дискомфортно. Потом он спросит, как у неё дела, и она ответит - как всегда! - что все хорошо, а теперь, когда он позвонил, так и просто прекрасно. И будет ждать продолжения, то есть его лично. Жаль, но придется девочку огорчить.
Трубку Майка сняла после четвертого или пятого звонка, и голос у неё был какой-то необычный. Спросонья, что ли?
- Привет. Ты почему не спишь, котенок?
- Не спится... Мысли одолевают. Кто такая Тамара?
Здравствуйте, приехали!
Потребовалось определенное время, чтобы успокоить внезапно проявившую чувство ревности Майю и заставить её говорить о гораздо более интересных для него вещах. Но и там информации было - кот наплакал. Хотя в процессе разговора выяснилось, что её новый знакомый - бельгийский журналист интересовался русскими церквями. Точнее, одной конкретной, уже давно не существующей. Славянская кровь заговорила? Или свою эрудицию показывал? Но не дурак же террорист, чтобы так светиться.
А как - так? Он же думает, что о нем ничего никому неизвестно. Пошлялся по Москве с молоденькой девочкой, возможно, проверял место будущей встречи с помощником. Если только это тот бельгиец, который из пятерых "гренадеров". А это ведь зацепка. Прокалываются обычно на мелочах, если... не горят по-крупному. Если это тот бельгиец...
Полковник прикрыл глаза, пытаясь вспомнить лица тех, кого видел в баре за одним столиком с Майей. Но отчетливо помнил только её лицо с расширенными от изумления глазами (слава Богу, запомнила его наставления, не продемонстрировала всем их знакомство) и глупо-злобное лицо её бывшего ухажера. Ну и лицо девицы, конечно, этой, соседки. Как ее: Лиза? Лена? Лара? Как-то на "л". Из трех мужчин один был каким-то неприметно-застиранным и явно высоким ростом не отличался. А двух других он видел только со спины. Интересно, "наружка" сделала фотографии в баре? Скорее всего - нет, зачем им это. Надо все-таки ещё раз посмотреть всю полученную информацию.
Просмотрев заново все оперативные донесения, фотоснимки и прочее, полковник тихонько выругался сквозь зубы и устало откинулся на спинку кресла. Похоже, все помешались на русских церквях. Три журналиста просили посодействовать им в посещении Загорска. Проснулись! Двое - ладно, но третьим был и без того подозрительный швейцарец. Этот ко всему прочему во что бы то ни стало желал присутствовать на завтрашней, точнее, уже сегодняшней встрече Рейгана с представителями русского православного духовенства в Свято-Даниловом монастыре. И никакие резоны относительно жеребьвки на него не действовали. Вот так!
Ладно, следует особое внимание уделить этим двоим: швейцарцу и бельгийцу. С остальными тоже, конечно, не расслабляться. Особенно если кто-то из "великолепной пятерки" попадет в Свято-Данилов монастырь или вечером в Большой театр. Там, конечно, и собственной охране палец в рот не клади, там все - специалисты опытные и высочайшего класса, но все же... Все же лучше перебдеть, чем недобдеть.
Так... А теперь - хотя бы полчаса отдыха. Полного. Без дурацких мыслей и ассоциаций.
Последнее, о чем подумал полковник, проваливаясь в сон, было: на кого очень похож этот самый подозрительный бельгиец? Уж больно знакомое лицо...
Глава девятая
Жизнь без иллюзий
Эту встречу, сыгравшую такую странную роль в моей судьбе, мне не могла бы предсказать никакая гадалка. Ее, встречи, вообще не должно было быть, если бы человеческая жизнь определялась законами логики. То есть мы неизбежно столкнулись бы с Мари на каком-то этапе - круг журналистов и причастных к ним людей куда уже, чем принято думать, - но никаких романтических последствий это за собой повлечь не могло по определению. Формулируя короче: этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Во время коротких оперативных совещаний в нашей газете, на которых мне приходилось присутствовать, я несколько раз обращал внимание на то, как ловит каждое слово сотрудников какая-то девчонка, сидевшая в дальнем углу. Говорил ли выступавший умные вещи или нес очевидную чепуху - за ним неотрывно наблюдали огромные, какие-то распахнутые глаза этого странного существа. Пару раз что-то пришлось сказать и мне. Глаза сияли так, что хотелось ещё раз выступить только для того, чтобы снова увидеть это сияние. Правда, внешность их обладательницы я не запомнил, а точнее - не заметил.
- Что за мышонок завелся у нас в редакции? - полушутя спросил я у своего коллеги, когда очередная "оперативка" закончилась. - Стажерка? Студентка? Новая сотрудница?
Коллега мучительно наморщил лоб, пытаясь сообразить, кого я имею в виду, но у него это явно плохо получалось.
- Ну, она ещё все время молча сидит в углу во время оперативок. Такая... с глазами...
Коллегу, похоже, осенило:
- Вы имеете в виду Мари?
- Не знаю, как её зовут. Обычно она молча сидит и только слушает.
- Ну, конечно, Мари! Никак не запомню её фамилию: что-то короткое и бесцветное. Да и сама бедняжка красотой не блещет. Глаза, правда, необыкновенные, но...
- Но если говорят, что у женщины красивые глаза, значит все остальное никуда не годится, - припомнил я весьма кстати цитату из какого-то французского классика.
- Абсолютно согласен! Но карьеру она все-таки делает: фантастически работящая девка! Пришла к нам курьером, теперь уже корреспондент. Правда, занимается только мелкой хроникой.
Я тут же забыл и об этом разговоре, и о его предмете. Тем более, что некрасивые женщины для меня не существовали в принципе. Женщина - существо декоративное, её главное предназначение - радовать глаз мужчины, если большее по тем или иным причинам невозможно. У французов существует поговорка: "Женщина умна, как курица, а самая умная - как две курицы". Если бы Дениз поменьше думала и рассуждала, а просто любила меня... У нас могли бы быть дети, моя жизнь была бы нормальной и счастливой, но второй Дениз на свете нет. И не будет.
Потом случай занес меня в редакцию поздним вечером: нужно было срочно сдавать статью, а у меня, как на грех, что-то незаладилось с факсом. Вечная история: технический прогресс, конечно, штука замечательная, но почему-то чаще все-таки ломается лифт, а не лестница.
Статью я благополучно сдал и уже собрался уходить домой, как столкнулся в коридоре с какой-то женщиной. Она несла в руках большую коробку с дискетами, и все содержимое коробки мгновенно оказалось на полу. Да и сама бедняжка чудом удержалась на ногах: я налетел на неё едва ли не со скоростью гоночной машины.
- Простите, мадам, - выпалил я, бросаясь поднимать дискеты. - Все моя проклятая рассеянность.
- Это я не смотрела, куда иду, - услышал я низкий, завораживающе-красивый голос.
Я поднял глаза. Внешность, как известно, обманчива, но в данном случае несоответствие было вопиющим! Голос должен был принадлежать высокой, элегантной брюнетке с загадочно мерцающими бездонными глазами - ну что-то вроде этого, женщине-вамп, короче говоря. Но им обладало существо... Нет, сейчас я не смогу объективно передать свое тогдашнее впечатление, слишком хорошо знаю Мари сейчас, слишком многое нас связывает. Сейчас уже я вижу её совсем по-другому, каким-то внутренним зрением, а не со стороны. И все же попробую.
Представьте себе картину Пабло Пикассо "Девочка на шаре". Оденьте соответствующий персонаж этой картины в линялые джинсы и бесформенный свитер - и вы получите портрет Мари Бло. Бледное личико усеяно веснушками, рыжие волосы стянуты на затылке. Пародия на женщину, да и только! Эдит Пиаф без грима в пастельных тонах.
Почему я пригласил её тогда выпить со мной чашечку кофе? Наверное, пожалел. Поздний вечер, позади - напряженный рабочий день, а она выглядела такой хрупкой и замученной... Так я пожалел бы бездомного и голодного котенка, если бы вообще был способен на чувство жалости.
Нет, не сходится! Не испытывал и, думаю, не буду испытывать жалости никогда и ни к кому. Поэтому просто не знаю, почему я поступил так, как поступил тогда. И уж тем более представить себе не мог, что будет дальше. А если бы мог представить... Но у любой истории - страны ли, человека ли нет условного наклонения.
Собственно, ничего и не произошло. Мы посидели в кафе по соседству, выпили кофе. Я был слишком уставшим, чтобы поддерживать светскую беседу, да и спутница меня не особенно вдохновляла. Ее вклад в разговор ограничился несколькими неопределенными фразами, которые можно было понимать, как угодно, а можно было просто проигнорировать.
Но как она слушала! И как при этом на меня смотрела! Потом я вспомнил её глаза, но по-прежнему не мог определить, какого они цвета. Это пришло позже - как озарение, когда я почти потерял мою девочку. В одну из тех страшных ночей, когда я должен был принять окончательное решение, но - все ещё не мог. Когда бесцельно листал свои любимые книги, и в одной из них - в "Горном короле" Эдмона Абу я прочел строки, которые буквально заставили меня застонать:
"Какие у неё были глаза, мой любезный господин! Ради вашего же спокойствия я желаю вам никогда не встречать подобных! Они не были ни синими, ни черными, но цвета особенного, единственного, нарочно для них созданного. Они были коричневыми, горячими и бархатистыми, такой цвет встречается лишь в сибирских гранатах, да в некоторых садовых цветах. Я покажу вам штокрозу, почти черную, которая напоминает, не передавая точно, чудесный оттенок её глаз.
Если вы когда-нибудь бывали в кузнице в полночь, вы должны были заметить тот странный коричневатый блеск, который отбрасывает стальная пластина, раскаленная докрасна, вот это и будет точно цвет её глаз. Вся мудрость женщины и вся невинность ребенка читалась в них как в книге: но это была такая книга, от долгого чтения которой можно было ослепнуть. Ее взор сжигал... Под таким взглядом могли бы созреть персики в вашем фруктовом саду".
Прошу прощения за неуклюжий перевод: по-французски это звучит куда более пронзительно. Как и то, что тоже целиком и полностью можно было отнести к Мари:
"Ее смех был так близок к слезам, а слезы так близки к смеху... Хотя, кажется, я никогда не видел её слез. Можно было бы сказать: её глаза были слишком горячими, чтобы дать слезам пролиться, - они сразу высушивали их. И потому эти прекрасные глаза, всегда готовые плакать, не были влажными, наоборот: блестя слезами, они излучали жар, являли собою образ, ощущение тепла, а не влажности, ибо, при всем своем доброжелательстве (недоброжелательстве - других), она ухитрялась не пролить ни единой слезинки.
И все-таки она проливала слезы.
Прекрасные, прекрасные, подобные виноградинам. Клянусь, они были обжигающими и при виде их можно было смеяться от наслаждения. Пожалуй, это и называется "плакать жаркими слезами". Значит, я видел человеческое существо, у которого слезы были действительно жаркими. У всех других - у меня, у остальных - они холодные или теплые, а у неё были обжигающие, и так силен был жар её щек, что они казались розовыми. Горячие, как кровь, круглые, как жемчуг, соленые, как море...
Можно было сказать, что она плакала по-моцартовски".
Господи, кому все это интересно! Почему я вспоминаю такие странные, давно забытые книги? Почему я оценил Мари только тогда, когда почти потерял её. Или - уже потерял? Как и Дениз... Наверное, я проклят от рождения: я теряю тех, кто меня любил. Всегда. И только тех, кто меня любил. Остальные живут и здравствуют.
Несколько недель после того вечера в кафе я вообще не вспоминал о Мари. Кажется, даже не видел её в редакции, а больше мне её негде было встретить, даже если бы я к этому стремился. Но я жил привычной размеренной жизнью: писал, читал газеты и любимые книги, слушал музыку. Регулярно встречался со своей очередной любовницей, которая пока ещё меня устраивала, а значит, остальных женщин я замечал постольку поскольку: они в принципе вообще мало что для меня значили, так - средство для приятного проведения досуга, после книг и музыки.
И все-таки мы встретились с Мари на книжном развале, куда я регулярно наведывался в поисках чего-нибудь необычного: естественно, на французском языке, хотя иногда, кляня себя за непростительную слабость и глупость, покупал и русские книги, которые тщательно прятал затем от посторонних глаз. В тот день я облюбовал потрепанный томик стихов полузабытого французского поэта, протянул руку, - и в то же самое время к той же самой книжке протянулась другая рука. Женская. Я поднял глаза и узнал Мари.
Боже, как она покраснела! Как будто между нами было что-то такое, о чем можно было непрерывно вспоминать, мечтать о новой встрече и вот так вспыхнуть из-за того, что мечта обернулась явью. Хотя... Сейчас я думаю, что для неё эта встреча действительно была чем-то вроде подарка судьбы. Меня же только удивило совпадение наших вкусов - не более того. Да и чувствовал я себя в тот день более одиноко, чем обычно, несмотря на то, что давно привык к одиночеству и оно меня почти никогда не тяготило. И вообще, одиночество - это прекрасная вещь, только... Только нужно иметь кого-то, кому время от времени можно сказать, насколько прекрасная вещь одиночество.
- Вы любите поэзию? - спросил я, даже не поздоровавшись.
- Я люблю стихи.
- И, конечно, сами их пишете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29