Иногда даже слишком.
Тут он, конечно, был прав, но... Но как он мог в этом убедиться, если я ещё не успела поделиться с ним ни одной из своих многочисленных фантазий? Сначала мы говорили на какие-то легкие, ни к чему не обязывающие темы, потом... Потом практически не говорили ни о чем. Занятно, однако.
- Никаких сценариев я не выстраивала, - заявила я, глядя на него совершенно честными глазами. - Я просто-напросто обалдела от того, что со мной в последнее время происходит. И уверена, что любая нормальная женщина на моем месте испытывала бы в точности то же самое.
- Так то - нормальная, - хмыкнул Владимир Николаевич. - А ты явно уникальный экземпляр. Штучное, так сказать, изделие. Отлили, а форму разбили.
- Не поняла.
- Чего уж тут понимать! Ты такая кроткая, такая нерешительная - от тебя чего угодно ожидать можно.
- Допустим, - покладисто согласилась я. - Допустим, я действительно способна на все что угодно - теоретически. Но практически к общению с иностранцами я, как бы это сказать, не готова морально. Физически - тем более.
- Это ещё почему, интересно? Хотя, замечу, последнего от тебя никто и не ожидает.
- А потому, что если меня начнет вербовать какое-нибудь ЦРУ...
- То ты об этом расскажешь, и мы вместе подумаем о форме твоего сотрудничества.
Я обалдела до такой степени, что могла только молча смотреть на Владимира Николаевича, причем глаза у меня наверняка были величиной даже не с пятак, а с шесть копеек, хотя такой монеты в ходу нет. Самое интересное, что он вовсе не шутил. Вот провалиться мне на этом месте! Только сотрудничества с ЦРУ мне и не хватало для полноты жизни! Не говоря уж о счастье.
- Я ведь могу и отказаться, - заметила я, осторожно отпивая глоток нестерпимо горячего кофе. - Ты что, предлагаешь мне предать Родину? Предупреждаю: способна, но только под пытками. Очень боюсь физической боли.
Владимир Николаевич безнадежно махнул рукой:
- С тобой совершенно невозможно говорить о серьезных вещах, малыш, подытожил он нашу увлекательную беседу. - Ладно, проехали. Просто постарайся показать себя на новой работе во всем блеске. Обещаешь?
- Обещаю, - сказала я, на сей раз действительно с полной искренностью.
- А я тебе обещаю, что видеться мы будем так часто, как только я смогу. Да и ты будешь очень занята, уж поверь мне. Американский президент приезжает в Москву - это не каждый день случается.
- Даже не каждый год, насколько мне известно, - попыталась я блеснуть своей политической грамотностью.
Последняя положительная черта, характеризующая меня. Так как о моральной устойчивости можно было скромно умолчать. Речь могла идти скорее о моральной гибкости, а в нашей стране это качество ещё не получило должного распространения.
Должна сказать, что мы оба свои обещания сдержали. Ну, ладно, я действительно окунулась в новую работу со всей пылкостью неофита, и когда не носилась по городу в поисках интересных сюжетов, часами просиживала в библиотеках, пытаясь заполнить прорехи в своем историко-политическом образовании, а также освежить знания иностранных языков. Но Владимир Николаевич...
Он действительно умудрялся находить для меня время. Мой друг, скажем, очень многому сумел меня научить, и лишь потом я поняла, что большую часть его уроков воспринимала совершенно автоматически, на уровне подсознания. Это, кажется, и называется высочайшим классом работы - вложить объекту в голову идеи, а куда-то ещё - навыки так, чтобы оный объект почитал все это своим собственным достижением и старательно его пестовал.
Позже я подумала, что имело место что-то вроде зомбирования, но тогда до таких тонкостей я, естественно, ещё не доросла.
И я старалась. Приобретала какие-никакие манеры, училась правильно пользоваться столовыми приборами. Даже танцевать меня ухитрились научить. Впрочем, возможно, у меня все-таки были врожденные способности, и зерно полезных знаний просто упало в добрую почву.
Удивительное это было время - первый месяц лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года от рождества Христова. Для меня удивительное и где-то даже прекрасное. Хотя... Порой я думаю, что это был четкий рубеж между моим куцым и тускловатым прошлым и достаточно ярким, хотя и не слишком легким будущим. Недолгий и совершенно незабываемый период.
Еще раз скажу, хорошо, что мы не способны заглянуть вперед, что бы там ни придумывали писатели-фантасты. Куда лучше не забывать прошлое, а главное - извлекать из него хоть какие-то уроки, на что способен далеко не каждый, и ваша покорная слуга в этом плане не является исключением. Из граблей, на которые я исхитрилась наступать в течение своей жизни, можно соорудить вполне приличный забор. Увы! Даже к дуракам не могу себя отнести, хотя те в отличие от умных учатся на своих, а не на чужих ошибках. Но я отвлеклась, прошу прощения.
Иногда Владимир Николаевич приезжал ко мне поздно ночью, без звонка, и просто валился на диван, пробормотав что-то вместо приветствия. Уставал он просто нечеловечески, хотя я так и не набралась смелости спросить его, чем он так напряженно занимается сутками напролет. И все равно часа через два просыпался и...
Впрочем, это к делу не относится. В любом случае мои восторженные рассказы о трудовых успехах и новых знакомствах он слушал всегда с неослабевающим вниманием, так что в конце концов я поверила - его действительно интересует моя жизнь, моя, с позволения сказать, карьера. Впору было поверить даже в то, что он ну да, любит меня, и просто по ряду причин, а главное, по складу характера не способен демонстрировать это чувство как-то более эффектно и убедительно.
Я-то любила... Весь мир для меня существовал постольку, поскольку имел отношение к этому, прямо скажем, захватывающему чувству. Любила - и бесконечно строила какие-то воздушные замки, мечтала о немыслимосчастливых поворотах судьбы, вела бесконечные мысленные диалоги со своим возлюбленным, причем в этих диалогах он был в сто раз красноречивее, чем в наших с ним беседах наяву. Наяву меня нежными речами отнюдь не баловали, что иногда бывало обидно. Но только иногда.
Да, слов было маловато, но цветы по-прежнему регулярно появлялись в моем доме, уже не в стеклянной банке из-под томатного сока, а в самой настоящей вазе чешского стекла - тоже, кстати, подаренной. И это были уже не гвоздики, а мои любимые - до сих пор безответно - чайные розы. Где он их доставал, понятия не имею, но после того, как я случайно обмолвилась о своей к ним любви, без цветов он ко мне не приходил никогда. И никогда не забывал спрашивать, ела я что-нибудь или опять весь день носилась по городу голодной. Не просто спрашивать. Цветы - цветами, но и о том, чтобы у меня был и, образно выражаясь, хлеб насущный Владимир Николаевич тоже заботился. Так что я имела все основания думать, что...
Черт побери, покажите мне женщину, которая в такой ситуации подумала бы иначе!
Глава восьмая
Кто вы, господин журналист?
Никколо Макиавелли, которого советуют читать всем политикам (и которого, как правило, отечественные политики не читают, в трактате "Государь" рекомендовал власть имущим "уподобиться зверям - льву и лису":
"Надо знать, что с врагами можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй - зверю, но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать ко второму.
Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя.
Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру, дабы они приобщились его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что Государь должен совмещать в себе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы.
Итак, из всех зверей Государь пусть уподобится двум: льву и лису. Лев боится капканов, а лис - волков. Следовательно, надо быть подобным лису, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание".
Наверное, потому, что большинство правителей современности напоминают скорее лисов, нежели львов (исключения только подтверждают общее правило), и возник в свое время терроризм. Точнее, террористические акты, направленные против государственных деятелей. Долгое время считалось, что подобные эксцессы - неотъемлемая часть образа жизни "загнивающего Запада". В самом крайнем случае соглашались на то, что попытка убить политического лидера (тем более - правителя) - это акт героической борьбы угнетенных народных масс против насилия и беззакония.
Забавно, что действительные и мнимые террористические акты в Советском Союзе расценивались всегда с точностью до наоборот: как происки злобных наймитов и агентов империализма. А уж если объяснить что-то происками, скажем, ЦРУ не было никакой возможности, то это "что-то" старались просто замолчать. В СССР, как теперь выяснилось, не было не только секса: не было ни организованной преступности, ни политической оппозиции, ни нищих, ни безработных, ни абсолютно здоровых людей, насильно отправленных в психиатрические лечебницы, ни террористических актов. Как говорил в таких случаях один из героев бессмертного произведения "Мастер и Маргарита": "Что же это: как у вас чего ни хватишься, так обязательно нету". Времена изменились, изменились соответственно и нравы, хотя иногда бывает жаль того состояния блаженного неведения, в котором достаточно долго пребывало наше общество. Но...
Итальянский социолог Вильфредо Парето, создатель "Трактата всеобщей социологии", научно обосновал деление общества на политическую элиту (правящее меньшинство) и неэлиту (управляемое большинство), доказав при этом, что движущей силой всех человеческих обществ является круговорот, движение элит - их зарождение, расцвет, деградация и смена на новую элиту. Это движение, собственно, и лежит в основе всех великих исторических событий, какие бы внешние причины ни приводились в качестве аргумента о необходимости и неизбежности их свершений.
Согласно этой концепции складывается интересная картина: индивиды, которые от рождения имеют предрасположение к манипулированию массами с помощью хитрости и обмана (лисы) или применения силы (львы), создают два разных типа правления. Львы - это убежденные, фанатично преданные идее лидеры, но, придя к власти или достигнув реализации своей основной цели, утомляются, стареют, растрачивают основные силы в борьбе с молодыми, изворотливыми, полными амбиций лисами. И тогда на смену правлению силы приходит правление коварства, беспринципности и циничности, пока возмущение им не достигнет апогея и на смену не придет власть очередного льва.
Смена власти неизбежно сопровождается деградацией и упадком правящей элиты, причем в современном обществе принадлежность к элите не является наследственной. Хотя и раньше говорили, что "природа, создав гениев, почиет в их детях", сейчас смена власти происходит значительно быстрее, да и связана с другими социальными ценностями: родословная, какой бы она ни была пышной, практически не имеет никакого значения. К тому же закон наследственности гласит: нельзя рассчитывать на то, что дети тех, кто умеет властвовать, окажутся наделенными теми же способностями.
Главное же состоит в том, что в элите нет и не может быть длительного соответствия между дарованиями индивидов и занимаемыми ими социальными позициями. "Если бы элиты среди людей напоминали отборные породы животных, в течение долгого времени воспроизводящих примерно одинаковые признаки, история рода человеческого полностью отличалась бы от той, какую мы знаем. Феномен новых элит, которые в силу непрестанной циркуляции поднимаются из низших слоев общества в высшие слои, всесторонне раскрываются, затем приходят в упадок, исчезают и рассеиваются - вот вечный двигатель человечества по пути развития...
Парето полностью разделяет теорию Макиавелли о львах и лисах: "Представим себе, что одна элита (лисы) хитростью заставила признать себя, заполучила власть и вобрала в себя наиболее хитрые элементы населения. Тем самым она оставила вне себя людей, наиболее способных к применению насильственных методов. При таком отборе рано или поздно с одной стороны остаются изворотливые хитрецы (лисы), а с другой - люди, наделенные силой (львы). Как только последние находят вождя, знающего, как лучше всего применить силу, они вступают в борьбу, одерживают победу над лисами и оказываются у власти.
И все начинается сначала!
Элиты приходят на смену друг другу... История становится их кладбищем. Массовые грабежи и убийства - обязательный внешний признак того, что на смену правлению лис приходит правление львов..."
Сейчас можно с определенной степенью достоверности приложить эту теорию итальянца к российской действительности. Но тогда, почти двенадцать лет тому назад, только в горячечном бреду можно было вообразить себе волну насилия, вскоре захлестнувшую страну. И смена элит представлялась чем-то экзотическим, сугубо импортным, абсолютно нереальным процессом. В Советском Союзе внешне все было гораздо проще - преемником усопшего лидера становился тот, кто руководил процессом организации похорон этого самого лидера. А в подробности той подковерной борьбы, которая происходила при назначении этого "церемониймейстера", очень мало кто был посвящен.
Хотя именно посвященным было известно, что существенные изменения все-таки происходят. Новый лидер всегда приводил с собой свой собственный клан. Новый лидер менял все, и в первую очередь - охрану. Американская модель обеспечения безопасности в Советском Союзе не могла работать по определению: никто не хотел рисковать и доверять свою жизнь людям, верой и правдой служившим предшественнику. Потому что никто на самом деле не отменял чисто византийского коварства наиболее, казалось бы, доверенных лиц. Вот и не доверяли...
Скупую, но достаточно информативную картину перемен, сопровождавших восхождение на политический Олимп Горбачева, дал начальник его охраны, Владимир Медведев.
Примерно такие мысли то и дело посещали полковника, приступившего к конкретному выполнению поставленной перед ним задачи. Для себя он почти сразу сформулировал её под названием популярного некогда фильма: "Найти и обезвредить". Обезвредить-то было несложно, дело, как говорится, техники. Но вот найти...
С этим пока наблюдалась явная напряженка, потому что за две с лишним недели - с момента получения секретной информации и до сегодняшнего дня никаких новых сведений не появилось. А то, что потенциальный злоумышленник когда-то принадлежал к одной из террористических организаций, да и теперь наверняка действует не по собственной инициативе, а по чьей-то команде, ясности никакой не вносило. У него же на лбу не написано, что он - член террористической организации.
"Интересно, там, наверху, действительно верят в то, что я способен раскрутить это дело, или просто обратились ко мне от отчаяния: хуже, мол, не будет? Все-таки много лет работал в контрразведке, навыки сохранились, и неплохие навыки. Себя не похвалишь... А почему бы, собственно, себя и не похвалить? Скромность украшает молодых девушек и солдат, остальным она только мешает. Да и в деле охраны я все-таки не новичок, столько узнал за несколько лет. Одна поездка на Кубу в прошлом году чего стоила!"
В кубинцах тогда полковника больше всего поразили беззаветная, вплоть до самопожертвования преданность Идее и глубокая, неподдельная симпатия к советским людям, в которых они действительно видели своих старших братьев. В Советском Союзе уже исподволь нарастали разброд и шатания, а атмосфера на Острове Свободы была приятным контрастом.
Еще в Москве, в преддверии первого визита изучая материалы, касающиеся Кубы, на фотографиях, помещенных в книге, рассказывающей о визите Кастро к Альендо, полковник обратил внимание на симпатичного мулата, неотступно сопровождавшего Фиделя. Это был Хосе Абрантес Фернандес, бывший в пору описываемого визита министром внутренних дел и дивизионным генералом. Прежде он был личным шофером, а затем телохранителем Фиделя, возглавлял его личную охрану, а позднее, в 1974 году, находясь на должности первого заместителя начальника главного управления персональной охраны, отвечал за организацию охранных мероприятий во время визита на Кубу Л.И.Брежнева.
По словам Абрантеса, кубинской службой безопасности было предотвращено около сорока покушений на Фиделя Кастро. Вначале, когда полковник услышал эту цифру, то отнесся к ней несколько скептически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Тут он, конечно, был прав, но... Но как он мог в этом убедиться, если я ещё не успела поделиться с ним ни одной из своих многочисленных фантазий? Сначала мы говорили на какие-то легкие, ни к чему не обязывающие темы, потом... Потом практически не говорили ни о чем. Занятно, однако.
- Никаких сценариев я не выстраивала, - заявила я, глядя на него совершенно честными глазами. - Я просто-напросто обалдела от того, что со мной в последнее время происходит. И уверена, что любая нормальная женщина на моем месте испытывала бы в точности то же самое.
- Так то - нормальная, - хмыкнул Владимир Николаевич. - А ты явно уникальный экземпляр. Штучное, так сказать, изделие. Отлили, а форму разбили.
- Не поняла.
- Чего уж тут понимать! Ты такая кроткая, такая нерешительная - от тебя чего угодно ожидать можно.
- Допустим, - покладисто согласилась я. - Допустим, я действительно способна на все что угодно - теоретически. Но практически к общению с иностранцами я, как бы это сказать, не готова морально. Физически - тем более.
- Это ещё почему, интересно? Хотя, замечу, последнего от тебя никто и не ожидает.
- А потому, что если меня начнет вербовать какое-нибудь ЦРУ...
- То ты об этом расскажешь, и мы вместе подумаем о форме твоего сотрудничества.
Я обалдела до такой степени, что могла только молча смотреть на Владимира Николаевича, причем глаза у меня наверняка были величиной даже не с пятак, а с шесть копеек, хотя такой монеты в ходу нет. Самое интересное, что он вовсе не шутил. Вот провалиться мне на этом месте! Только сотрудничества с ЦРУ мне и не хватало для полноты жизни! Не говоря уж о счастье.
- Я ведь могу и отказаться, - заметила я, осторожно отпивая глоток нестерпимо горячего кофе. - Ты что, предлагаешь мне предать Родину? Предупреждаю: способна, но только под пытками. Очень боюсь физической боли.
Владимир Николаевич безнадежно махнул рукой:
- С тобой совершенно невозможно говорить о серьезных вещах, малыш, подытожил он нашу увлекательную беседу. - Ладно, проехали. Просто постарайся показать себя на новой работе во всем блеске. Обещаешь?
- Обещаю, - сказала я, на сей раз действительно с полной искренностью.
- А я тебе обещаю, что видеться мы будем так часто, как только я смогу. Да и ты будешь очень занята, уж поверь мне. Американский президент приезжает в Москву - это не каждый день случается.
- Даже не каждый год, насколько мне известно, - попыталась я блеснуть своей политической грамотностью.
Последняя положительная черта, характеризующая меня. Так как о моральной устойчивости можно было скромно умолчать. Речь могла идти скорее о моральной гибкости, а в нашей стране это качество ещё не получило должного распространения.
Должна сказать, что мы оба свои обещания сдержали. Ну, ладно, я действительно окунулась в новую работу со всей пылкостью неофита, и когда не носилась по городу в поисках интересных сюжетов, часами просиживала в библиотеках, пытаясь заполнить прорехи в своем историко-политическом образовании, а также освежить знания иностранных языков. Но Владимир Николаевич...
Он действительно умудрялся находить для меня время. Мой друг, скажем, очень многому сумел меня научить, и лишь потом я поняла, что большую часть его уроков воспринимала совершенно автоматически, на уровне подсознания. Это, кажется, и называется высочайшим классом работы - вложить объекту в голову идеи, а куда-то ещё - навыки так, чтобы оный объект почитал все это своим собственным достижением и старательно его пестовал.
Позже я подумала, что имело место что-то вроде зомбирования, но тогда до таких тонкостей я, естественно, ещё не доросла.
И я старалась. Приобретала какие-никакие манеры, училась правильно пользоваться столовыми приборами. Даже танцевать меня ухитрились научить. Впрочем, возможно, у меня все-таки были врожденные способности, и зерно полезных знаний просто упало в добрую почву.
Удивительное это было время - первый месяц лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года от рождества Христова. Для меня удивительное и где-то даже прекрасное. Хотя... Порой я думаю, что это был четкий рубеж между моим куцым и тускловатым прошлым и достаточно ярким, хотя и не слишком легким будущим. Недолгий и совершенно незабываемый период.
Еще раз скажу, хорошо, что мы не способны заглянуть вперед, что бы там ни придумывали писатели-фантасты. Куда лучше не забывать прошлое, а главное - извлекать из него хоть какие-то уроки, на что способен далеко не каждый, и ваша покорная слуга в этом плане не является исключением. Из граблей, на которые я исхитрилась наступать в течение своей жизни, можно соорудить вполне приличный забор. Увы! Даже к дуракам не могу себя отнести, хотя те в отличие от умных учатся на своих, а не на чужих ошибках. Но я отвлеклась, прошу прощения.
Иногда Владимир Николаевич приезжал ко мне поздно ночью, без звонка, и просто валился на диван, пробормотав что-то вместо приветствия. Уставал он просто нечеловечески, хотя я так и не набралась смелости спросить его, чем он так напряженно занимается сутками напролет. И все равно часа через два просыпался и...
Впрочем, это к делу не относится. В любом случае мои восторженные рассказы о трудовых успехах и новых знакомствах он слушал всегда с неослабевающим вниманием, так что в конце концов я поверила - его действительно интересует моя жизнь, моя, с позволения сказать, карьера. Впору было поверить даже в то, что он ну да, любит меня, и просто по ряду причин, а главное, по складу характера не способен демонстрировать это чувство как-то более эффектно и убедительно.
Я-то любила... Весь мир для меня существовал постольку, поскольку имел отношение к этому, прямо скажем, захватывающему чувству. Любила - и бесконечно строила какие-то воздушные замки, мечтала о немыслимосчастливых поворотах судьбы, вела бесконечные мысленные диалоги со своим возлюбленным, причем в этих диалогах он был в сто раз красноречивее, чем в наших с ним беседах наяву. Наяву меня нежными речами отнюдь не баловали, что иногда бывало обидно. Но только иногда.
Да, слов было маловато, но цветы по-прежнему регулярно появлялись в моем доме, уже не в стеклянной банке из-под томатного сока, а в самой настоящей вазе чешского стекла - тоже, кстати, подаренной. И это были уже не гвоздики, а мои любимые - до сих пор безответно - чайные розы. Где он их доставал, понятия не имею, но после того, как я случайно обмолвилась о своей к ним любви, без цветов он ко мне не приходил никогда. И никогда не забывал спрашивать, ела я что-нибудь или опять весь день носилась по городу голодной. Не просто спрашивать. Цветы - цветами, но и о том, чтобы у меня был и, образно выражаясь, хлеб насущный Владимир Николаевич тоже заботился. Так что я имела все основания думать, что...
Черт побери, покажите мне женщину, которая в такой ситуации подумала бы иначе!
Глава восьмая
Кто вы, господин журналист?
Никколо Макиавелли, которого советуют читать всем политикам (и которого, как правило, отечественные политики не читают, в трактате "Государь" рекомендовал власть имущим "уподобиться зверям - льву и лису":
"Надо знать, что с врагами можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй - зверю, но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать ко второму.
Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя.
Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру, дабы они приобщились его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что Государь должен совмещать в себе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы.
Итак, из всех зверей Государь пусть уподобится двум: льву и лису. Лев боится капканов, а лис - волков. Следовательно, надо быть подобным лису, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание".
Наверное, потому, что большинство правителей современности напоминают скорее лисов, нежели львов (исключения только подтверждают общее правило), и возник в свое время терроризм. Точнее, террористические акты, направленные против государственных деятелей. Долгое время считалось, что подобные эксцессы - неотъемлемая часть образа жизни "загнивающего Запада". В самом крайнем случае соглашались на то, что попытка убить политического лидера (тем более - правителя) - это акт героической борьбы угнетенных народных масс против насилия и беззакония.
Забавно, что действительные и мнимые террористические акты в Советском Союзе расценивались всегда с точностью до наоборот: как происки злобных наймитов и агентов империализма. А уж если объяснить что-то происками, скажем, ЦРУ не было никакой возможности, то это "что-то" старались просто замолчать. В СССР, как теперь выяснилось, не было не только секса: не было ни организованной преступности, ни политической оппозиции, ни нищих, ни безработных, ни абсолютно здоровых людей, насильно отправленных в психиатрические лечебницы, ни террористических актов. Как говорил в таких случаях один из героев бессмертного произведения "Мастер и Маргарита": "Что же это: как у вас чего ни хватишься, так обязательно нету". Времена изменились, изменились соответственно и нравы, хотя иногда бывает жаль того состояния блаженного неведения, в котором достаточно долго пребывало наше общество. Но...
Итальянский социолог Вильфредо Парето, создатель "Трактата всеобщей социологии", научно обосновал деление общества на политическую элиту (правящее меньшинство) и неэлиту (управляемое большинство), доказав при этом, что движущей силой всех человеческих обществ является круговорот, движение элит - их зарождение, расцвет, деградация и смена на новую элиту. Это движение, собственно, и лежит в основе всех великих исторических событий, какие бы внешние причины ни приводились в качестве аргумента о необходимости и неизбежности их свершений.
Согласно этой концепции складывается интересная картина: индивиды, которые от рождения имеют предрасположение к манипулированию массами с помощью хитрости и обмана (лисы) или применения силы (львы), создают два разных типа правления. Львы - это убежденные, фанатично преданные идее лидеры, но, придя к власти или достигнув реализации своей основной цели, утомляются, стареют, растрачивают основные силы в борьбе с молодыми, изворотливыми, полными амбиций лисами. И тогда на смену правлению силы приходит правление коварства, беспринципности и циничности, пока возмущение им не достигнет апогея и на смену не придет власть очередного льва.
Смена власти неизбежно сопровождается деградацией и упадком правящей элиты, причем в современном обществе принадлежность к элите не является наследственной. Хотя и раньше говорили, что "природа, создав гениев, почиет в их детях", сейчас смена власти происходит значительно быстрее, да и связана с другими социальными ценностями: родословная, какой бы она ни была пышной, практически не имеет никакого значения. К тому же закон наследственности гласит: нельзя рассчитывать на то, что дети тех, кто умеет властвовать, окажутся наделенными теми же способностями.
Главное же состоит в том, что в элите нет и не может быть длительного соответствия между дарованиями индивидов и занимаемыми ими социальными позициями. "Если бы элиты среди людей напоминали отборные породы животных, в течение долгого времени воспроизводящих примерно одинаковые признаки, история рода человеческого полностью отличалась бы от той, какую мы знаем. Феномен новых элит, которые в силу непрестанной циркуляции поднимаются из низших слоев общества в высшие слои, всесторонне раскрываются, затем приходят в упадок, исчезают и рассеиваются - вот вечный двигатель человечества по пути развития...
Парето полностью разделяет теорию Макиавелли о львах и лисах: "Представим себе, что одна элита (лисы) хитростью заставила признать себя, заполучила власть и вобрала в себя наиболее хитрые элементы населения. Тем самым она оставила вне себя людей, наиболее способных к применению насильственных методов. При таком отборе рано или поздно с одной стороны остаются изворотливые хитрецы (лисы), а с другой - люди, наделенные силой (львы). Как только последние находят вождя, знающего, как лучше всего применить силу, они вступают в борьбу, одерживают победу над лисами и оказываются у власти.
И все начинается сначала!
Элиты приходят на смену друг другу... История становится их кладбищем. Массовые грабежи и убийства - обязательный внешний признак того, что на смену правлению лис приходит правление львов..."
Сейчас можно с определенной степенью достоверности приложить эту теорию итальянца к российской действительности. Но тогда, почти двенадцать лет тому назад, только в горячечном бреду можно было вообразить себе волну насилия, вскоре захлестнувшую страну. И смена элит представлялась чем-то экзотическим, сугубо импортным, абсолютно нереальным процессом. В Советском Союзе внешне все было гораздо проще - преемником усопшего лидера становился тот, кто руководил процессом организации похорон этого самого лидера. А в подробности той подковерной борьбы, которая происходила при назначении этого "церемониймейстера", очень мало кто был посвящен.
Хотя именно посвященным было известно, что существенные изменения все-таки происходят. Новый лидер всегда приводил с собой свой собственный клан. Новый лидер менял все, и в первую очередь - охрану. Американская модель обеспечения безопасности в Советском Союзе не могла работать по определению: никто не хотел рисковать и доверять свою жизнь людям, верой и правдой служившим предшественнику. Потому что никто на самом деле не отменял чисто византийского коварства наиболее, казалось бы, доверенных лиц. Вот и не доверяли...
Скупую, но достаточно информативную картину перемен, сопровождавших восхождение на политический Олимп Горбачева, дал начальник его охраны, Владимир Медведев.
Примерно такие мысли то и дело посещали полковника, приступившего к конкретному выполнению поставленной перед ним задачи. Для себя он почти сразу сформулировал её под названием популярного некогда фильма: "Найти и обезвредить". Обезвредить-то было несложно, дело, как говорится, техники. Но вот найти...
С этим пока наблюдалась явная напряженка, потому что за две с лишним недели - с момента получения секретной информации и до сегодняшнего дня никаких новых сведений не появилось. А то, что потенциальный злоумышленник когда-то принадлежал к одной из террористических организаций, да и теперь наверняка действует не по собственной инициативе, а по чьей-то команде, ясности никакой не вносило. У него же на лбу не написано, что он - член террористической организации.
"Интересно, там, наверху, действительно верят в то, что я способен раскрутить это дело, или просто обратились ко мне от отчаяния: хуже, мол, не будет? Все-таки много лет работал в контрразведке, навыки сохранились, и неплохие навыки. Себя не похвалишь... А почему бы, собственно, себя и не похвалить? Скромность украшает молодых девушек и солдат, остальным она только мешает. Да и в деле охраны я все-таки не новичок, столько узнал за несколько лет. Одна поездка на Кубу в прошлом году чего стоила!"
В кубинцах тогда полковника больше всего поразили беззаветная, вплоть до самопожертвования преданность Идее и глубокая, неподдельная симпатия к советским людям, в которых они действительно видели своих старших братьев. В Советском Союзе уже исподволь нарастали разброд и шатания, а атмосфера на Острове Свободы была приятным контрастом.
Еще в Москве, в преддверии первого визита изучая материалы, касающиеся Кубы, на фотографиях, помещенных в книге, рассказывающей о визите Кастро к Альендо, полковник обратил внимание на симпатичного мулата, неотступно сопровождавшего Фиделя. Это был Хосе Абрантес Фернандес, бывший в пору описываемого визита министром внутренних дел и дивизионным генералом. Прежде он был личным шофером, а затем телохранителем Фиделя, возглавлял его личную охрану, а позднее, в 1974 году, находясь на должности первого заместителя начальника главного управления персональной охраны, отвечал за организацию охранных мероприятий во время визита на Кубу Л.И.Брежнева.
По словам Абрантеса, кубинской службой безопасности было предотвращено около сорока покушений на Фиделя Кастро. Вначале, когда полковник услышал эту цифру, то отнесся к ней несколько скептически:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29